Чтение 32–й страницы книги ~Имортист~

– Ну что говорить про испанцев, если у них мужики – Хуан, Хулио, Педро да Гомес, а бабы – Кончита и Хуанита? Давайте лучше о наших баранах.

Медведев насупился:

– Это вы о ком так неуважительно? О великом русском народе?

– Почему неуважительно? О русских везде уважительно. Даже надпись на вратах в Царствие Небесное гласит: «Инвалиды и русские – без очереди». А в Палате мер и весов хранится бутылка русской водки, как эталон единицы измерения работы и заработка!

ГЛАВА 11

Со стороны Останкинского пруда двигалась не только самая многочисленная толпа, но и самая агрессивная, что понятно – почти сплошь молодняк, счастливый, что их ведут лично кумиры: Рэнд – чемпион мира по плевкам в длину, Роланд Прекраснолицый – чемпион Европы по плевкам в цель, Хрененко – ведущий ток-шоу «Кто кого трахнет быстрее?», а также с десяток поп-звезд, за которыми двигались молчаливые, хоть и улыбающиеся менеджеры, им наша деятельность подрезала крылья и лишила возможности пополнять швейцарские счета на сотни миллионов долларов ежемесячно.

Интеллигенция, как обычно, оказалась разодранной на две неравные части: меньшая осталась дома из-за симпатии к имортизму, но большинство решило выйти на демонстрацию протеста. Неважно, что правительство действует в целях расцвета именно интеллигенции, но уж очень силовыми методами, а это как-то не так-то, надо бы, чтоб иначе, не так, а как, пока непонятно, но зато понятно, что не так, вот для этого и надо выйти на улицу с плакатами, где воспарят гневные надписи: «Не позволим!..», «Не допустим!..», «Полную открытость и полную свободу выбора!»

Медведев сказал со злостью:

– Эх, когда смотрю на демонстрации в какой-нибудь зачуханной Германии, душа радуется!.. Как только демонстрация фашистов – навстречу сразу же антифашисты, когда колонна глобалистов – их уже ждет заслон антиглобалистов. Полиция только наблюдает за дракой да потом подбирает орлов с самыми разбитыми харями. Или как гомосеков пуритане пиз… словом, выражают им неодобрение. Красота! Я даже записал для себя в отдельный файлик. Уже внукам показывал.

– Ну и как внуки? – поинтересовался Потемкин.

– Одобрили, – ответил Медведев с гордостью. – У меня здоровые внуки.

– А сейчас они где? – поинтересовался Леонтьев. – В какой демонстрации?

Медведев сказал оскорбленно:

– Вы за своими смотрите!.. И вообще, что-то собираетесь делать или пусть идут? Так они ж и Кремль сметут, как песочный домик! Это и есть простой народ, который… прост, несмотря на свои банки, особняки, яхты, самолеты. И жизнь им нужна простая: жрать и трахаться без помех. А мы им, сволочи такие вот, мешаем, куда-то к звездам тянем, а звезды им и на хрен не нужны. Вот сейчас и зазвездят нам…

Шмаль сказал нерешительно:

– Там орлы Ростоцкого и Мазарина уже разворачиваются на перекрестках. Эти ребята дадут отпор…

– Дадут ли, – переспросил Романовский задумчиво, – если на них попрут тысячи и тысячи? Да еще впереди молодые бабы! Голые!

Шмаль засомневался так явно, что даже голос завибрировал:

– Если голые, то… гм… у меня бы рука не поднялась. Что угодно, но только не рука с автоматом. Но если Родина даст приказ…

Ростоцкий поморщился:

– Прошли те времена, когда Родина отдавала приказ, а мы отвечали: есть! Теперь даже рядовой солдат, выслушав приказ, начинает размышлять: а как этот приказ согласуется с принципами свободы личности, а не является ли это реакцией подсознания на скрытые мотивы детских страхов, на комплекс Эдипа и подавленные воспоминания о жестоких родителях?.. Так что у меня надежды мало на одемократьенную милицию и даже армию.

Казидуб сказал оскорбленно:

– Но-но, только не надо ля-ля про нашу непобедимую и победоносную! Вы лучше смотрите за своими… с масками на мордах. Где они по ночам подрабатывают?

Ростоцкий отмахнулся:

– Уже не подрабатывают, милиция и войска госбезопасности уже третий месяц получают зарплату по новым ставкам! Также выплачены все задолженности, выданы премии…

– Это другое дело, – заметил Леонтьев. – Пока имортизм не расправил крылья над планетой, голос экономики еще слышнее всех других дисциплин.

Мазарин поднялся тихонько, чтобы никого не тревожить, медленно обогнул стол, я сразу понял, что направляется ко мне, но Мазарин даже прошел чуть мимо, не знаю, что заприем. Лишь потом развернулся и сказал совсем тихо:

– Мои люди расставлены, а снайперов я загнал на крыши. Но…

– Что беспокоит? – спросил я, сердце сжалось, ощутил, что министра госбезопасности беспокоит то же самое, что и меня.

Мазарин сказал тревожно:

– Боюсь, сейчас у нас не выгорит… как с расстрелом гомосеков.

– Почему?

– Масштабы, – объяснил он. Добавил хмуро: – К тому же здесь не гомосеки, которых хоть и признавали полноправными членами общества… но дулю им в кармане держали. Признавали потому, что вроде бы нельзя не признать, неприлично. А когда их перебили, сказали лицемерно: ах, какая жестокость, но втайне все рады. А сейчас против нас идут в самом деле добропорядочные граждане. Во всяком случае, с точки зрения западного общества, они самые что ни есть добропорядочные, куда более добропорядочнее тех, что опять затеяли какую-то великую стройку. Всем нам нравятся такие соседи, которые ничего не строят. Даже на своем участке. А то хоть строят только у себя, но стук молотков слышно.

Первую баррикаду начали возводить уже на второй день, сперва из мусорных баков, урн, притащили лотки, наконец пригнали с десяток стареньких грузовиков и перегородили улицу. Это случилось на противоположном от вчерашней демонстрации конце Москвы, я, работая в кабинете, время от времени поднимал голову, взгляд всякий раз наталкивался на эту перегородившую улицу стену. Ее тут же и начали скреплять металлическими прутами, моментально появились электросварщики, заблистали яркие огоньки. Молодые парни и девчонки с веселыми криками и улюлюканьем выламывали решетки из заборов, забивали ими проходы между машинами, а также между машинами и стеной.

Милиция и отряды ОМОНа вяло пытались воспрепятствовать, но я видел, что происходит самое опасное: у милиции нет никакой охоты защищать то, от чего успели устать ужесами.

Мазарин прокомментировал:

– Они обеими руками за ужесточение наказаний для преступников, но в то же время требуют оставить все порнофильмы на телеканалах, все развлекательные шоу… не понимают, что одно с другим не просто связано, а сцеплено намертво!

– А где Ростоцкий? – поинтересовался я.

– Отправился лично… Я пытался отговорить, но не послушал.

– Зачем отговаривали?

Он указал на другой экран:

– Видите на карте Москвы красные точки? Это места, где планируются еще баррикады. Он везде не успеет. Чья-то очень мощная рука направляет все это… Нет-нет, чувствуется тщательно продуманный план. Баррикад минимум, но все в таких местах, чтобы вызвать пробки, устроить хаос, а в неразберихе попробовать изменить курс. То ли заставить нас его изменить, то ли оттеснить и взяться самим…

На головном экране, где выросла первая баррикада, было видно, как в полусотне шагов распахнулась дверь шикарного ресторана, появилась доверху уставленная блюдами тележка. Ее осторожно толкал одетый в черный костюм официант. Швейцары продолжали придерживать двери открытыми, появилась еще тележка.

Первый прикатил свою к группе панков, те расступались, кто-то крикнул что-то насмешливое. Официант выпрямился:

– Кушать подано, господа!

Один из панков поинтересовался:

– Ты че, дядя?.. Ты ничего не перепутал?

– За счет фирмы, – пояснил официант. – Славным борцам… да, славным борцам. Так сказал босс!

Панки с опаской рассматривали содержимое столика. На трех этажах широкие блюда с жареным мясом, лангустами, бутерброды с красной и черной икрой, пять бутылок виски. Ресторан считается одним из самых дорогих, и даже вот там просто вроде бы бифштексы, но хрен знает из какого кенгуру они сделаны, месячной зарплаты не хватит…

Девчонка под ведьмочку вскрикнула обрадованно:

– Ну, если босс велел!.. Я возьму себе этих кальмаров!

– А я коньячку под семгу, – сказал панк поспешно.

Толкаясь и с воплями, они поспешно разбирали блюда, дорогое виски разливали в пластмассовые стаканчики. Подъехал еще столик, там тот же набор, только вместо виски оказались отборные выдержанные коньяки.

Мазарин бросил:

– Я возьму владельца в оборот, но у него наверняка приготовлены отмазки. Вроде того, что откупался, чтобы не разбили ему стекла, не подожгли двери…

Я выговорил сквозь стиснутые челюсти:

– Они все учли. Особенно расстрел гомосеков! Тогда не просто сошло, а еще и приветствовали в народе… а сейчас против нас сумели поднять тот самый народ… да, тот самый, что так весьма одобрил чистку общества…

Мазарин взглянул в глаза, тотчас же уронил взгляд. По лицу пробежала судорога, желваки вздулись и застыли. Выпрямился, в глазах снова непроницаемое выражение.

– Господин президент, как вы решите, так и будет. Да, против народа мы не сможем выставить автоматчиков…

Я ответил хриплым голосом:

– Не спешите. Я еще не сказал последнее слово.

Баррикады начали строить все ближе и ближе к Центру. Волуев просил обратить внимание, что туда подвозят на грузовиках еду из ресторанов, шампанское, красную рыбу. Все верно, хотя такого еще никогда не было: мятеж богатых против бедных. Происходит восстание богатого плебса, шоу– бизнеса, а также той части сферы обслуживания, чтообслуживает саму себя, то есть одна часть обслуживает другую, а над двумя баррикадами протянули транспаранты с протестами против сухого закона.

Продвигаясь к Центру, разгромили научный центр, куда перебросили деньги, отобранные от фабрики по производству особо ароматичных презервативов и от закрытия научно-исследовательского института по проблемам исследования роста волос. Таких институтов только в России восемнадцать, закрыли пока два, но это дало сразу триста миллионов долларов. Обнищавшие ученые воспрянули духом. Академик Аноздреев даже заявил для прессы, что для науки в России открываются великолепнейшие перспективы. Настолько грандиозные, что, вполне возможно, уехавшие на Запад ради заработка начнут возвращаться…

Семьсот миллионов евро, что, как в черную дыру, проваливались в разработку новых щеточек для подкрашивания ресниц, переброшены на запуск в серийное производство протонных пушек для уничтожения раковых опухолей. К этому времени уже любой рак излечить возможно, однако на всю Москву пока только одна такая установка, а это значит, что одна на всю Россию.

Появился Романовский, заметно похудевший, злой, раздраженный.

– Господин президент, – выкрикнул он, запыхавшись, – это настоящее восстание!

– Да ну, – спросил Ростоцкий саркастически. Романовский зло оскалил зубы, лицо осунулось, но в глазах росло безмерное удивление.

– Такого еще не было… – проговорил он медленно, удивление перерастало в изумление. – такого еще не… Вы хоть понимаете, что происходит?

– Что? – спросил Волуев с холодным аристократизмом Мазарина.

– Впервые в мире восстание… богатых!

Волуев хрюкнул, отвернулся, но замолчали и остальные, не столько озадаченные, Романовский лишь повторил слова, что уже здесь звучали, сколько еще не понимающие, какс этим справиться.

Ростоцкий сказал с интересом:

– А ведь вы правы, Владимир Дмитриевич… Может быть, впервые в жизни, но вы попали в точку. Говорят, если сто миллионов обезьян начнут печатать на компьютере… Действительно, восстали богатые против бедных. Рад, что и вы это заметили… с ваших-то высот Марианской впадины!

– Против умных, – поправил Волуев.

– Если умные, – отпарировал Романовский, – значит, бедные. Мир встал с ног на голову: богатые начинают строить баррикады!.. Это же надо? Парижская коммуна массово переворачивается в гробах, Карл Маркс вертится в котле с кипящей смолой, как дельфин, а Ленин так вообще как пропеллер…

В свою очередь, опасаясь разгрома университета и университетского городка, студенты под руководством профессоров, среди которых были замечены два лауреата Нобелевской премии, семь академиков и с десяток членов-корреспондентов, уже второй день строили свои баррикады. Сперва перекрыли дороги в университет и общежитие, затем соорудили баррикады на стратегически важных подходах к альма-матер.

Усиленные наряды милиции охраняли здания телестудии, туда изо дня в день стягивались группки митингующих, в конце концов всю площадь запрудили, как в половодье вешними водами.

Я уединился в своем кабинете, сжал голову ладонями, горит, как будто только что вынули из огня, даже пальцы жжет. Что я могу сделать, чем могу предотвратить катастрофу? Я не герой, не титан, не сверхчеловек…

Перед глазами потемнело, в черепе шум, затем зазвучали странные голоса. Не сразу я услышал, а затем и увидел диковинную картинку из далекого, очень далекого прошлого.

Из захваченной Палестины по всему миру пошли слухи о великом подвиге группки рабов, которых вожак сумел превратить из ленивых и нелюбопытных животных в сильных и гордых людей, дал им твердые законы, что не позволяют скатываться обратно в скотское состояние. И теперь это не народ, а единый отряд, спаянный общей верой, общей дисциплиной, общим порывом.

Мудрый царь Арабистана, который тоже постоянно думал о благе народа, но не находил пути, как сделать сам народ лучше, с завистью слушал эти вести. Наконец вызвал лучшего живописца и велел отправиться в Палестину, добиться приема у Моисея и сделать его самый точный портрет. Художник сумел отыскать полевой стан Моисея уже перед самым переходом через реку Иордан, уговорил Моисея попозировать ему, ибо это на пользу всем живущим людям. И, закончив портрет, вернулся на родину.

Царь собрал всех советников, показал им портрет и предложил определить по нему характер Моисея, привычки, наклонности и попытаться узнать, в чем же его необыкновенная сила, что сумела убедить разленившихся рабов покинуть благодатный Египет и уйти в голодную и холодную пустыню.

Советники, не сговариваясь, сказали в один голос:

– Властелин наш!.. Это портрет человека жестокого, властного, не терпящего возражения. Он свиреп, к людям безжалостен, он падок на женщин, он распутник…

– Что? – вскричал царь. – Да вы, олухи, понимаете, о ком говорите?

– Но, ваше величество…

– Вон, идиоты!.. Эй, стража, отыскать мудрецов, живущих в нашем городе! Привести их сюда.

В тот же день привели всех мудрецов и судей во дворец, царь показал им портрет Моисея и спросил:

– Каков характер этого человека? Каковы привычки, что у него за натура? В чем его сила?

Мудрецы, уже зная, что он выгнал советников чуть ли не палкой, рассматривали портрет долго, внимательно, наконец сказали:

– Человек, изображенный здесь, любит бражничать и распутничать, он ленив и тщеславен, падок на лесть, сам он лжец, жестокостью превосходит палача…

– Хватит! – вскричал царь в бешенстве. – Вы не знаете, о ком говорите!.. Вон отсюда!

На другой день во все концы страны поскакали всадники, собирая в столицу лучших мудрецов страны, что случалось крайне редко. И вот этим лучшим он задал тот же вопрос. Лучшие мудрецы, недаром лучшие, взяли на обдумывание сутки, долго совещались, наконец сказали:

– Человек на портрете зол и раздражителен, жесток и высокомерен, хитер, ленив, распутен, порочен, вероломен… Вообще трудно отыскать порок, который не был бы в той или другой степени присущ этому человеку…

Вызвал царь художника, тот поклялся женой и детьми своими, богами и честью, что нарисовал абсолютно точно. Мудрецы же доказывали, что художник ошибся, на портрете вовсе не Моисей, совершивший такой великий подвиг. Наконец царь велел подготовить ему колесницу, собрал свиту и отправился лично в дальний поход, чтобы узнать правдуи пообщаться с великим человеком.

Дивились люди Моисея таким гостям. Провели их к шатру Моисея. Царь взглянул и увидел, что художник нарисовал Моисея абсолютно точно. Поклонившись, царь рассказал Моисею о споре между советниками и художником, закончил словами:

– Я был уверен, что художник у меня полный никчема, ибо мудрецы мои всегда умели по внешнему облику определять внутреннюю суть человека, его характер, привычки, наклонности, даже вкусы. Но сейчас я вижу тебя, признаю, что художник нарисовал точно, так что мудрецы мои не мудрецы, а люди ничтожные и глупые….

Моисей слушал внимательно, а когда заговорил, лицо его осветилось внутренним светом:

– Великий царь, у тебя прекрасный художник, у тебя прекрасные мудрецы, да будут долгими их годы!.. И сам ты прекрасный человек, ибо не погряз в развлечениях, а доискиваешься истины. Со стыдом, но и с гордостью признаюсь, что прав и художник, и мудрецы. Да, все эти пороки, которые увидели на портрете мудрецы, присущи мне от природы… Более того, скажу только тебе, во мне пороков намного больше, чем они узрели… Однако я долго и упорно выдавливал из себя скота, которому присущи все эти низости, пересиливал, боролся, отступал и снова бросался в бой, пока не одолел, а то, ради чего я боролся и к чему шел, теперь стало моей второй натурой… Хотя нет – первой натурой! Этим я горжусь больше, чем если бы родился сразу чистым и беспорочным.

Жар постепенно уходил из черепа, я очнулся, отнял ладони от головы и огляделся. Заснул, что ли, как хорошо, что не заглянула Александра, это же позор какой: за столом сплю, как престарелый Брежнев…

Сердце заколотилось часто и сильно, ребра вздрагивали от ударов. Да какого черта я снова начинаю стонать, я ведь еще тогда сумел выдавить из себя скота, еще тогда, еще тогда!.. И сейчас, когда я в этом теле, выдавлю снова, опыт прошлых жизней… или скажем мягче, опыт истории все-таки пригаживается!

ГЛАВА 12

На экранах хорошо видно, как тяжелые танки с оглушающим грохотом входят с севера в столицу. Над городом проносятся армейские вертолеты, их угловатые очертания бросают на залитые солнцем улицы пугающие тени.

Танки не пошли к Центру, заняли позиции напротив баррикад. Там сперва присмирели, затем начались крики, размахивания флагами, в танки полетели бутылки.

Я сказал Казидубу сердито:

– Чего ждешь? Пока полетят коктейли Молотова?.. Как их делать дома на кухне, полно описаний в Интернете!

Он посмотрел на меня с надеждой:

– Жду вашего слова, господин президент.

– Действуй, вот мое слово.

Казидуб бросил несколько слов в микрофон, и тут же первый танк, в который бросали, шевельнулся, придвинулся к баррикаде, повел огромной башней. Исполинский ствол задел борт грузовика, сдвинул, потащил, а вместе с ним и сцепленные с ним другие грузовики, наклонил, опрокинул, а из-за баррикады сыпанули, как горох, защитники, отбежали, побросав флаги и знамена.

Медведев явился в кабинет к назначенному часу, под рукой папка с документами, покосился на экраны, сказал торжественно:

– Настал для нас великий час испытаний?

Казидуб удивился:

– Для нас?

Романовский поддержал оскорбленно:

– Мы – орлы, дядя! Не сдрейфили бы наши сторонники.

– И они не сдрейфят, как вы изволили выразиться, – сказал Медведев невесело. – Нет, не отступят!.. Но нас очень мало. А те силы, призванные защищать… смогут ли? Ведь они тоже такие же в душах своих, как и те, от кого защищать обязаны. По закону обязаны, но эти законы написаны людьми. А что люди написали, то можно и переписать…

Казидуб бухнул, как бросил в тихую воду большой камень:

– Они защищают то, что написано самим Богом!

– Вот сейчас и проверим, – сказал Медведев упрямо, – как смогут защитить. А в чудеса я, простите, не верю. И в казни египетские.

Баррикаду разворотили, танки остались на месте, а мятежники начали сооружать другую на перекресток дальше от Центра. Работали быстро, ловко, умело, с энтузиазмом. Ясмотрел со злостью и тоской: ну почему если ломать, то откуда и сила берется, а вот просто работать на созидание – так ни времени, ни духу не хватает?

Мы с Медведевым корректировали цифры бюджета на следующий год, экраны я не выключил, только убрал звук, на трех камеры показывают скопление праздных людей, радостных и размахивающих американскими флагами, на головном идет заседание внеочередного, экстренного заседании ООН по правам человека. Медведев наконец взмолился:

– Господин президент, да включите же наконец звук!.. Сейчас должны рассматривать вопрос России! Неймется этим гадам, опять какую-то мерзость замыслили…

– Мало нам старых…

Я коснулся пульта, в помещение ворвался сильный властный голос, гипнотизирующий напором, убежденностью:

– …ительно решить вопрос России! Мы обязаны перед всем человечеством остановить этот чудовищный процесс, что начался в России и сопровождается истреблением части населения…

Медведев фыркнул:

– Пока никого пальцем не тронули!

– Это он повторяет со дня расстрела извращенцев, – успокоил я, но Медведев почему-то не успокоился, напротив, заволновался больше, побагровел, глазами начал вращать, как филин, защищающий дупло.

– Мы снова отправимся в крестовый поход одни, – гремел оратор, я узнал Фрица Гиммлера, уполномоченного от США, – или с теми союзниками, кто поддержит нас, если снова ООН начнет свои бесчисленные проволочки…

Он говорил полных три часа, приводил цифры, цитировал документы.

Среди делегатов нарастало замешательство. Я видел по их лицам, что в душе практически каждый на нашей стороне… хотя бы частью души, однако же мы взялись чересчур круто, резко, грубо. Европа предпочитает терапию, а то и вовсе гомеопатию, а мы сразу же за хирургические инструменты… Представителю США трудно возразить, он прав, но так уж сразу бомбить Россию тоже чересчур, сперва надо пробовать другие средства. К примеру, удушающие… А пока что лучше этот вопрос вообще отложить для дальнейшего рассмотрения и уточнения…

Медведев часто сбивался, глаза то и дело косились в сторону экранов. Там такое творится, а мы преспокойно занимаемся планами на далекое будущее, в то время как нас могут смести либо штатовские войска, либо свои же ублюдки с криками: «Panem et circenses!»

– Не отвлекайтесь, – посоветовал я наконец. – Надо идти, как мы идем. Если идем правильно, мы победим…

– Как?

– Бог поможет нам, – ответил я серьезно.

– Как?

– Не знаю, он найдет способ, чтобы это не выглядело чудом.

Он спросил хмуро:

– А если все-таки нас сметут?

– Значит, дорога наша неверна.

Я всю жизнь доказывал, что смешно ссылаться на уроки истории, ну какие можно извлечь уроки, скажем, из тактических построений армии Ганнибала против римлян? Однако же сам то и дело возвращаюсь к тому героическому периоду, когда вот так же убеждением, подкрепляемым огнем и мечом, создавалась партия, что может служить примером.

Если посмотреть не глазами Ездры-пророка, а как бы со стороны, то увидим, что вавилонский плен на самом деле не выглядел таким уж пленом. Все иудеи, уведенные в плен, сохранили все-все, что у них было, там богатые остались богатыми, сохранив даже рабов и слуг, бедные – бедными, однако и бедные и богатые иудеи в Вавилоне с удивлением ощутили, что там жизнь богаче, ярче, интереснее, насыщеннее, демократичнее, общечеловечнее. Никто их не притесняет, культура на два порядка выше, так что все вскоре ощутили прелести жизни, которые не испытывали на родине.

Но вот персидский царь Кир разрешил иудеям вернуться на родину. Лишь малая часть решила вернуться, да и то понуждаемая увещеваниями, угрозами и побоями Ездры-пророка, остальные же настолько прижились, разбогатели, что на фиг из Штатов возвращаться в бедную нищую Иудею, когда здесь такая высокая культура, свобода, демократия?

Немногие вернувшиеся начали отстраивать разрушенный храм Яхве. Нет, первые просто поселились и жили, а храм начала восстанавливать вторая группа во главе с Зоровавелем, его прислали из диаспоры с деньгами и наказом отстроить храм на собранные оставшимися в Вавилоне богатыми иудеями деньги. Храм кое-как отстроили, хотя две трети денег разворовали, как и камень, предназначенный для постройки храма. Прошли годы, новый персидский царь Артаксеркс послал в Иудею уполномоченного Ездру, велев ему взять управление Иудеей в свои руки.