Чтение 34–й страницы книги ~Имортист~

– Во имя Аллаха! – закричал он яростно. – Мы должны!.. Мюриды мы или слабые женщины?

Он ухватил Ибрагима, тащил, тот несся, как усталый олень, прыгал через шпалы, Абу Саид страшился даже подумать, что, если хоть кто-то из них споткнется, огненный шайтан раздавит, сомнет, сожрет, и на суд Аллаха некому будет прийти и засвидетельствовать верность его заветам.

Далеко впереди мигнул свет. По обе стороны бежали и пропадали за спиной эти чудовищно огромные металлические столбы, далеко впереди показались крохотные фигурки Мустафы и Абдуллы, призывно махали руками. Оба оглянулись на приближающийся поезд, разом прыгнули с освещенной насыпи и покатились в темноту.

– Брось меня, – прохрипел Ибрагим. – Беги сам…

– Нет…

– Я больше не могу…

– Тогда и я останусь, – твердо сказал Абу Саид. – И тоже погибну бесславно.

– Зачем ты…

Однако нашел в себе силы ускорить бег, впереди ярко блеснули огненные глаза громадного шайтана. Поезд вышел из-за поворота и, привычно сбрасывая перед мостом скорость, вышел на прямую. Абу Саид с отчаянием видел, что не успевают, состав сомнет их раньше, чем успеют добежать до края моста, Ибрагим стонал, хрипел, но каким-то чудом наддал еще, несся с обезумевшими глазами, даже опередил Абу Саида, они устремились навстречу огненному ревущему чудовищу, оно приближалось, налетело, ударило всей страшной мощью, но Абу Саид в последний миг успел дернуть Ибрагима в сторону, покатились с высокой насыпи оглушенные, почти потерявшие сознание, ударяясь о камни, столбики, наконец их охватила темнота, затрещали ветки.

На расстоянии протянутой руки послышался нервный смешок:

– Ну вы и джигиты… Такие игры!

Абу Саид прохрипел:

– Это все Ибрагим… Говорит, давай еще подождем, давай еще дадим фору паровозу… Лихой он у нас!.. Герой…

Рядом трещали ветки, там сопело, кряхтело, кашляло, потом донесся слабый голос Ибрагима:

– Но успели же?

Абу Саид улыбнулся в темноте. Из этого юного мюрида вырастет орел. Слышен был легкий металлический щелчок, затем голос Ибрагима:

– Мэри, это я, Джон. Газон подстрижен, электрик уже прибыл, так что я готов отправляться домой.

Тишина стояла такая, что Абу Саид услышал едва слышный голос из мобильника:

– Все понял, иду к тебе.

Ибрагим сказал:

– Скажи моим баранам, что я на этой стороне хлева. Скоро увидимся.

В тишине ждали напряженно, потом с высоты ночного неба донесся рокот мотора. Абу Саид повернул фонарик вверх, зажег трижды. Рокот стал слышнее. Абу Саид снова мигнул, сказал негромко:

– Всем в вертолет, быстро!

Абдулла спросил быстро:

– Неужели не увидим?

– Быстрее, – поторопил Абу Саид. – Поезд пойдет через три минуты!

Боевики поспешно выбирались из кустов, Абу Саид ощутил крепкое рукопожатие Ибрагима, теперь у него верный друг, который за него жизнь положит: спас от стыда, что для мужчины страшнее ада. Привыкшие к темноте глаза видели, как на фоне звезд скользнула крупная тень, пронзительно свистит ветер в бешено работающих лопастях винта.

Вертолет опустился, раскорячившись как стрекоза, боевики поспешно запрыгивали, там уже сидели четверо из группы Ибрагима. Ибрагима ощупывали, радовались. Из-за шума винта не слышно приближающегося поезда, блеснули яркие огни, поезд мчится быстрее, чем предыдущий, хотя явно тяжелее, все-таки танки и бронетранспортеры весят побольше, чем строительная техника, да еще четыре вагона с солдатами элитных частей. Абу Саид смотрел на часы, Ибрагим не выдержал, прошептал:

– Пора…

– Пусть влетит на мост.

– Он и так влетит, – сказал Ибрагим моляще, – его уже ничто не остановит!

– Зато может успеть затормозить тот, что внизу… Думаешь, почему выбрали именно это время?

Он протянул еще три бесконечно длинные секунды, поезд грохотал уже на середине чудовищно длинного моста, палец вдавил кнопку дистанционного взрывателя. Ничего не произошло, Абу Саид с похолодевшим сердцем нажал еще, потом еще. И тут рядом ахнул Ибрагим, разом вскрикнули все боевики.

Взрывы на таком расстоянии почти незаметны, слишком малы, но опоры, рассчитанные на пятикратную перегрузку, не выдержали одновременный взрыв десяти зарядов в самых критических точках и вес тяжелого состава: вся середина моста, нет, уже весь мост, от берега и до берега, медленно пошел вниз, как будто тонул в плотной воде. Сверхтяжелый состав еще мчался, края достиг в момент, когда рельсы с мостом вместе уже провалились метров на пять, если не на все десять. Локомотив ударился в бетонную стенус такой мощью, что земля вздрогнула. Абу Саиду показалось, что вертолет испуганно взмахнул лопастями, как стрекоза крыльями.

– Есть! – сказал Абдулла восторженно.

– Об этом напишут в учебниках, – добавил Мустафа.

Абу Саид ждал напряженно, наконец снизу выметнулся оранжевый сноп огня, поднялся, как атомный гриб, до неба, озарив его в зловеще красный цвет. Несмотря на треск лопастей, слышны были глухие взрывы, это рвались цистерны с бензином, на которые рухнул эшелон с военной техникой.

– Все, – сказал Абу Саид с сожалением. – Уходим. Налетят их спецчасти, мы и так обнаглели, смотрим, как в цирке…

Он дал знак пилоту подниматься, Ибрагим прокричал весело:

– Если проворонили такое… то теперь им нас не поймать!

– Английские свиньи беспечны, – согласился Абу Саид, – но нельзя попасться по дурости, как думаешь?

Но сам чувствовал брезгливое презрение к этим животным, что поедают себе подобных. Раньше сотнями угоняли у них машины и перегоняли в горячие точки, вот летают на украденном вертолете, в любой другой стране под дланью Аллаха уже поймали бы и казнили, в крайнем случае – дали бы всем по семьсот лет каторги на каменоломнях без права сокращения срока, но в Европе, если и попадутся, то после долгого суда легко вывернуться, если хорошо заплатить адвокату, но даже если не повезет, то осудят на парулет, а потом досрочное освобождение… Вон Абдулла уже трижды судим за убийства, изнасилования, в последний раз схватили, когда срезал уши с убитого им офицера, но посуду получил всего пять лет, отбыл один, освобожден по амнистии…

Вертолет сделал полукруг, подойдя к пожару опасно близко. Его увидели, развеселившийся Ибрагим даже хотел пострелять по людям сверху, Абу Саид не дал, они этот вертолет принимают за свой, даже радуются, что так быстро помощь пришла. Внизу разлилось море огня. Цистерны с бензином продолжали взрываться, всякий раз выплескивая широкий огненный фонтан.

– Они трусливы и податливы, – сказал Абу Саид убежденно. – Это когда-то отважно сражались с нашими прадедами! Сейчас это сплошная гнусь и слизь.

– Аллах отдаст все эти земли нам, – торжественно заявил Карим.

– Мы уже начали выполнять волю Аллаха, – добавил Мустафа.

Вертолет набирал высоту и уходил в сторону, а пятно оранжевого огня внизу продолжало шириться, превращаясь в огненную реку.

ГЛАВА 14

Снайперы, расположенные на крыше зданий, истомились в ожидании. Мазарин выслушал доклад о штурме мятежниками телецентра, о захвате мэрии, повернул ко мне побледневшее лицо:

– Ваши распоряжения, господин президент?

– Жребий брошен, – сказал я. – Рубикон пройден. Открыть огонь!.. Сперва снайперский. Если не поможет, тогда уж танки…

Мазарин бросил несколько слов в микрофон. Все мы не отрывали взглядов от экранов. Волуев добавил увеличения, мы рассматривали толпу. Я высматривал тех, кого первыми поразят снайперы, инструкции им даны четкие: отстреливать в первую очередь вожаков, но стрелять до тех пор, пока толпа не начнет рассеиваться.

В выбитые двери и окна вламывались толпы: озверевшие, враз одичавшие, ликующие, толпа напирала, Ростоцкий сказал торопливо:

– Ничего-ничего, там ребята оборону держат!.. Я велел впустить, даже позволить выбить дверь, чтобы яснее был виден факт нападения. А то потом распишут, что полиция набросилась на мирно гуляющих на площади граждан…

На открытой платформе дернулся и начал опускаться человек. Его попытались поддержать, тут же другого невидимый кулак бросил на кабину. Я увидел красную полосу на лице.

– Началось, – сказал Мазарин. – Это уже мои…

Спустя несколько минут толпа, напирающая в сторону провала на месте дверей, как бы застыла, я догадывался, что навстречу начали ломиться обезумевшие от страха герои, что рассчитывали на беспрепятственный погром телестудии.

В толпе падали, сраженные пулями снайперов, вернее, просто откидывались навзничь из-за тесноты, их некоторое время еще несло в сплоченной массе, но быстро замечали,что в голове дыра, кровь хлещет, начались крики ужаса, я стиснул кулаки и молил Бога, чтобы эти олухи поскорее поняли, что демократия кончилась, везде кончилась, не только у нас, она во всем мире кончилась, и то, что на Западе с простым человеком нянчатся, вовсе не значит, что ему доверят власть, там за бугром их за такие вещи расстреляют точно так же, только там их еще и пресса обольет грязью, а здесь только проклятая власть виновата… но виновата или нет, а бесчинства придется прекратить, если не слушаете увещевания, послушаете плеть.

Я смотрел на экраны, сердце стучит сильно и яростно, но в груди боль, я все еще человек, я совсем недавно из гусеницы. Еще слишком хорошо понимаю, что такое быть гусеницей, понимаю, как это быть гусеницей, когда уверен, что именно ты прав, потому что это ты – венец творения.

Моисей, Мухаммад – оба ссылались на то, что священные заветы получили непосредственно от Творца. Ирония в том, что я тоже заветы имортизма получил от Творца, но, если об этом скажу, поднимут на смех: в третий раз, мол, даже не смешно.

Но что делать, Творец со всеми говорит, как наш разум говорит со всем нашим телом, хотя никогда – с отдельными клетками, пусть не брешут. Наиболее чувствительные клетки смутно улавливают этот высший голос: одни не реагируют, другие истолковывают неверно, так, к примеру, возникает рак, что всего лишь неверное развитие клеток, и лишь немногие понимают более или менее верно, хоть и очень смутно, и начинают выполнять указания: поднять или повысить температуру, обеспечить приток крови…

Я тоже уловил Высший Зов и сейчас следую ему, как поступили раньше Моисей и Мухаммад. То есть как поняли: вряд ли Творец говорил им то, что те пересказали своими словами. Скорее всего, оба приняли и по-своему передали одну и ту же Его мысль или желание. Оба вовлекли в разные слова и формы, но, похоже, поняли правильно, ведь я облекаюв слова, по сути, примерно ту же мысль. Или желание.

А когда несколько человек в разных странах и даже эпохах слышат одно и то же, это уже, как говорится, подтвержденное экспериментальное доказательство. Как существования Творца, так и Его воли, Его заинтересованности в том, чтобы мы повзрослели наконец и пришли к Нему.

– Теперь будем ждать реакции Запада, – сказал Медведев мрачно. – Это ж какой повод!

Мы вошли в кабинет, там стоял Волуев, в руках пульт, на всех экранах поднимаются клубы дыма, мелькают люди в десантных комбинезонах, иногда с тяжелым урчанием проползают тяжелые танки. Я рассмотрел надписи на английском, немецком, французском, а Медведев еще не понял, что это не Москва, смотрит угрюмо… или все-таки понял, а угрюмо потому, что и заокеанские земли, как европейские, – тоже наши, а каждый взорванный дом или убитый человек – удар и по нам, по России, как частице, пусть даже очень немалой, этого огромного цивилизованного мира.

На боковом экране жарко вспыхнула политая бензином пирамидка из старых автомобильных покрышек, черный удушливый дым сразу же перекрыл видимость, головной танк в нерешительности остановился.

Ростоцкий сказал раздраженно:

– Это не имортизм, это мальчишество какое-то!

– Там и мальчишки резвятся, – сообщил Мазарин. – Имортисты всем забавы нашли по душе.

Я стиснул кулаки, стараясь делать это незаметно, едва не молился страстно и неистово, ибо то, что вчера у нас творилось всего лишь в Москве, сейчас во всех крупных городах США, в Париже и трех других городах Франции, в Берлине и Дрездене, а также во всех столицах европейских государств.

Волуев повернул ко мне голову, я увидел бледное лицо с покрасневшими от бессонницы глазами.

– Господин президент, я без специалистов скажу, что интервенции в Россию не будет.

За нашими спинами появился Потемкин, мне показалось, что стал еще выше, осанка княжеская, с такой въезжают в покоренные города и страны.

– Во всех столицах, – проговорил он очень ровным голосом, в котором звенело мальчишечье ликование, – имортисты вышли на улицы и полностью парализовали жизнь! Вы полагаете, их цель всего лишь остановить интервенцию? Три ха-ха, как сказал бы наш господин Скалозуб Михаил Потапович. Баррикады построили высланные ими мальчишки, а сами они в своих кругах уже заявили, что отныне власть в их странах переходит к ним, имортистам!

Медведев вздрогнул, с силой потер ладонью лоб. Посмотрел дикими глазами, снова потер, мне почудился скрип, словно терли крупным наждаком по каменному валуну.

– И что теперь? – спросил он почти жалобно. – Это же все наши бюджеты надо менять!.. Если теперь ни русских, ни французов – одни имортисты? А как же грозные и непобедимые США?..

Они вперили взгляды в меня, я отмахнулся:

– Да какие там США? О них можно вспоминать как о Древнем Риме. Даже находить какие-то доблести, как отыскиваем в том римском обществе. Или как приписываем уничтоженным индейцам доблесть, красоту, благородство, даже сверхъестественную мудрость и магию, хотя вообще-то дикари были еще те! Уничтожение их было правильным делом переселенцев…

Медведев повторил с прежней растерянностью:

– Так как же? Россия – это такая машина, надо прямо щас начинать куда-то поворачивать, чтобы через год стало заметно, повернули хоть чуток али все так же…

Я отмахнулся, глаза мои смотрели сквозь стены и пространство, туда, где на Востоке медленно поднимается широколицый гигант с непроницаемым лицом.

– Повернем… Но теперь другая опасность. Хоть и очень далеко пока…

Медведев встревожился, остальные смотрят вопросительно.

– Какая, господин президент? – спросил Потемкин очень уважительно. Никогда таким голосом не спрашивал, словно это теперь только я стал для него князем, а то и вовсе императором.

– Китай, – ответил я с трудом.

Он высоко вскинул брови, на удлиненном высокомерном лице появились признаки сильнейшего удивления.

– Не вы ли говорили, господин президент, что Китай нам никак не опасен, что нет чужой территории, где находилась бы нога китайского солдата? Это что, фигня?

– Не фигня, – возразил я. – Так в самом деле. Из-за чего Китай неуязвимее. Это Россия да США перли на всех парах, бездумно захватывая и подминая под себя, как два могучих катка. Когда СССР рухнул, США решили, что вот теперь им все можно, поперли в одиночку грести и подминать, на том и поскользнулись. Тогда я все время говорил, что Китай не опасен, а опасаться надо США. А всем вам почему-то казалось, что Китай вот-вот перейдет наши беззащитные границы и хлынет всей массой, захватывая Дальний Восток, а нам надо будет просить помощи у США!.. Я тогда говорил и сейчас говорю, что Китай нам не опасен… и не будет опасен еще очень долго!

Медведев почесал затылок, сказал просительно:

– Нет, уж скажите проще. По-людски. Что тревожит сейчас?

– То, что Китай с падением США вскоре станет самой могучей державой мира, меня не тревожит. Китай живет многие тысячелетия, он уже привык, что на окраинах его империи, что находится, конечно же, в середине мира, возникают и исчезают многие страны, государства, народы… Потому Китай не станет сразу вот так демонстрировать свою мощь.

Он смотрел с недоумением:

– А в чем опасность?

– Китай ведет себя безукоризненно, – сказал я. – Никуда не лезет, ничьи земли не захватывает. Своего мнения никому не навязывает. Он просто медленно, но без спадовукрепляет свою экономическую мощь. Укрепляет и укрепляет. Укрепляет и укрепляет. У него уже сейчас полтора миллиарда населения… Полтора миллиарда одной национальности! Это все китайцы. Это не загадочные россияне, в которые входят и чеченцы, и татары, и еще сто пятьдесят народов. Это даже не Англия, Франция, Германия и прочие бывшие монолитные страны, где сейчас треть населения – негры, арабы, где ислам стремительно теснит христианство!.. Китай – монолит. Это меня и страшит… Понимаете?

– Начинаю догадываться…

– Китай чересчур безукоризнен… Да, возможно, становлюсь чересчур подозрительным. Но я начинаю бояться Китая! Его огромной мощи. А кого боятся, того начинают ненавидеть. Кого ненавидят, тому вредят. Против того начинают замышлять… Я подозреваю Китай в том, что их имортисты… там, кстати, уже полмиллиона имортистов!.. все равно останутся китайцами. В смысле, в первую очередь китайцами, а уж потом – имортистами.

– Это возможно?

– Разве с коммунизмом не так? – напомнил я. – Это в других странах он интернациональное движение, не признающее рас и наций. Но только не в Китае. В Китае свой коммунизм – китайский.

Лицо Медведева стало наконец обеспокоенным, но Волуев и Мазарин хитро переглянулись, да еще Ростоцкий заулыбался, все трое смотрели на меня с новым выражением удивления, почти и еще чего-то, чему я не стал подыскивать названия. В глазах Волуева прочел, что заокеанского монстра еще не успели похоронить и сплясать на его могиле, это же обмыть надо, а нашему президенту это такая малость, это вчерашний день, он уже планирует, чтобы к планетам и звездам уходили экипажи землян, а не землян и китайцев…

– Да, – согласился Волуев, – США уже не США, как и Россия через десяток-другой лет перестанет быть Россией… ну, там нанотехнологии и успехи генетики создадут из нас единое постобщество, а вот китайцы… гм…

Александра заглянула в кабинет, на лице непонятное выражение, позвала тихонько:

– Господин президент! Можно вас на минутку?

Я сказал с неудовольствием:

– Я очень занят!

– Там у ворот ваша женщина, – ответила она. – Я взяла на себя смелость пропустить ее в Кремль. Не знаю, правильно ли, но сейчас она поднимается… я думаю, по ступенькам. Нет-нет, в ваш рабочий кабинет, не сюда…

Бумаги вывалились из моих ослабевших пальцев, заскользили по льдистой поверхности стола. Во рту появилась горечь, в горле ком, я с трудом просипел:

– Дорогие друзья, начинайте жить и действовать в новом мире… Может быть, даже летосчисление сменим… К постобществу так к постобществу… А я… я отлучусь…

Александра вышла, тихо прикрыв дверь, я почти выбежал следом, стены замелькали по обе стороны, словно я несся подобно метеору, в висках стучит кровь, сами собой складывались слова: ты хочешь все выстроить правильно, рационально, так получи же!.. Да, любовь —это не быстрый секс, это чаще страдания, чем взлеты к звездам, хотя и взлеты… да, взлеты тоже есть, недоступные тем, кто страшится знать что-то выше быстрого секса. Кто боится страданий, тот обходит поля, где бродит любовь, по широкой дуге. Однако я скажу тебе, любительнице детей, самое точное и перепроверенное наблюдение мировой медицины… У пар, поженившихся по любви, а не по каким-то другим, более уважаемым причинам, как то: богатство, карьера, продвижение по службе, тихая жизнь, наследство… так вот у этих пар дети всегда вырастают талантами, гениями! Даже если родились в нищете. Они перекраивают мир, совершают революции, открывают законы мироздания, строят невиданные самолеты или рисуют неслыханные картины… Потому что секс– это инстинкт продления рода, а любовь – самая точнейшая ювелирная подгонка генов, душ или чего-то совсем тонкого, тончайшего, несравнимого с простейшей подгонкой плоти к плоти!

Я опомнился, очутившись в своем кабинете, хотел сесть, не смог, что-то подбросило, я заметался вдоль стены, в голове не прерывается стремительный поток горячих, просто раскаленных мыслей: в природе ничто не возникает случайно или зря!.. Любовь возникла не просто для размножения, а чтобы рождались Лучшие. Те самые, что поведут племя вперед и вверх к звездам. Потому первобытные племена любви еще не знали, она просто не была востребована обществом, главной целью которого просто выжить, распространиться, заселить как можно большую площадь обитания, снова дать многочисленное потомство, заселить не только удобные для жизни долины, но и леса, степи, пустыни…

И только потом природа создала такой дивный инструмент, как любовь, дабы создавать не просто людей, а особых людей, в которых гены создадут некий сплав, некую мутацию, и ребенок будет не простым, а с новыми свойствами, доселе невиданными…

Она будет слушать, приоткрыв от удивления рот и широко распахнув дивные карие глаза. И хотя я нигде не читал такого о любви, эту хрень я сам придумываю на ходу, но почему бы и нет, наверняка так и есть, а я, имортист, действительно изрекаю великие истины уже потому, что кому их изрекать еще, как не тому, кто твердо идет по дороге, ведущей к Богу?

И любви отныне быть, потому что она – необходима для совершенствования вида. Крайне необходима. Еще одна грань на чудесном алмазе имортизма.

Дверь распахнулась, Таня влетела с разбегу, остановилась, глядя счастливыми и в то же время тревожными глазами.

– Ничего не говори, – предупредила она быстро. – Понял? А то ты слишком умный. Бравлин, теперь я знаю, почему нервничала… Почему набросилась тогда. Мол, гад, не поздравил с днем рождения!

– Почему?

Она ответила тихо:

– Теперь смогу оставить Катюшу… У нас с тобой будет ребенок, Бравлин. На всякий случай я прошла тесты. Да, господин президент, если ты готов принять нас двоих…

Я раскрыл объятия, она влетела в них, как голубка, улетающая от ястреба, прячется в гнездо.