Чтение 19–й страницы книги ~Знак чудовища~

Барон с жадностью припал к краю кубка, больше напоминавшего бочонок. Сигмон глотнул вина и не почувствовал вкуса. Он вернул кубок на столешницу, его пальцы смяли серебряные стенки, но тан даже не заметил этого.

— Ну, — выдохнул барон, хлопнув по столу опустевшим кубком. — А теперь рассказывайте!

Рон бросил быстрый взгляд на Сигмона, что с потухшим взором нависал над полной тарелкой, вздохнул и начал рассказ. Барон, изголодавшийся по новостям из большого мира, жадно внимал алхимику, не забывая, впрочем, и прожаренный бараний бок. Ему было интересно все: и ссора графов Вильдора, и смена власти в Дарелене, и цены на хлеб в Гернии, и слухи об очередной фаворитке короля Ривастана. Он ел и слушал одинаково жадно. Похохатывая, восхищенно ухая, переспрашивая, при этом вгрызаясь в бараний бок, как дикий зверь, и запивая мясо кувшинами вина.

Сигмон ел молча, отрешившись от внешнего мира. Руки двигались сами по себе: выуживали двузубой вилкой куски мяса из огромного блюда и подносили ко рту. Сами по себе двигались челюсти, губы припадали к серебру кубка. Но в мыслях тан был далеко от замка барона. Все рушилось на глазах. Надежда на то, что удастся прочитать бумаги Леггера, рассыпалась хрустальной пылью и истаяла на камнях баронского двора, средь соломы и свинячего дерьма. Маг умер. Потрачено впустую почти две недели. Что делать теперь? Где найти мага, что прочитает бумаги, осмотрит самого Сигмона и при том не захочет посмотреть, что у него внутри? Где взять такого мага, что поможет человеку, который прячется под шкурой чудовища?

Перебирая идеи спасения, как горсть цветастых камешков, тан продолжал жевать, не слушая ни барона, ни Рона. Алхимик, прекрасно понимавший состояние друга, старался изо всех сил: он увлек Хиддера беседой и не давал тому обратиться ко второму гостю. Нотхейм и не пытался — разговор с лекарем вполне его устраивал. А в разговорах Рону не было равных.

Когда настала вторая перемена блюд, Сигмон пришел к выводу, что помочь ему может только путешествие в Волдер. Это королевство лежало к востоку от земель баронов, и до границы с ним было не слишком далеко. В Волдере, вечном сопернике Ривастана, его никто не будет искать. А местные маги, судя по рассказам, отличались жестокостью и жадностью. За деньги они готовы продать родную мать и уж наверняка бы согласились разобраться в записях гернийского мага. Но где взять денег? Все, что у него было, тан потратил на покупку бумаг Леггера, да еще и оставил полсотни золотых в гостинице, удирая от наемников. Можно вернуться в Дарелен. Риго наверняка уже вернулся в родной дом и стал достойным правителем. Он бы не отказал другу в деньгах. Да и Арли… Нет. Долго. Слишком долго. Баронские земли, Герния, Дарелен, потом обратно — это займет слишком много времени. К тому же это опасно, есть шанс снова наткнуться на банду наемников. Проклятье! Деньги придется заработать. Клинком. Наверное, в Волдере этонесложно. А если вспомнить о звере… Да, Волдер.

Тем временем обед, вернее, по словам барона, легкий завтрак, подходил к. концу. Рон, осоловевший от еды и питья, отвечал односложно, часто забывал, о чем его спрашивалХиддер, да и язык у него начинал заплетаться. Барон оставался свеж, словно только что встал с постели. Он лучился от радости, его седые вихры стояли дыбом, морщинистое лицо улыбалось, и выглядел он, как добрый дедушка из старых сказок. При том Хиддер веселился от души, радуясь любой новой истории, даже самой простецкой, навроде, кто у кого украл порося в деревне Мельд.

Но, в конце концов, он заметил, что гости устали, алхимик охрип, а тан витает в облаках. Тогда Нотхейм с заметным сожалением объявил, что завтрак окончен.

— Прошу простить меня за скудность угощения, — пророкотал он, обводя рукой огромный стол с едва тронутыми блюдами. — Что успели, как говорится. Но к ужину обещаю исправиться. Повара уже у печей и готовят нам настоящее угощение.

Алхимик, подавившись вином, сдавленно заперхал. Ужин не укладывался в его планы на вечер. Вернее, не собирался укладываться в набитый обедом живот. Сигмон же не обратил внимания на слова барона: он вяло ковырял вилкой в тушеной капусте и думал о том, сколько времени уйдет на дорогу до Волдера.

— Прошу вас в кабинет, — сказал Хиддер, поднимаясь из-за стола. — Там мы отдохнем после еды, и я угощу вас чудесной настойкой собственного приготовления. Мы, провинциалы, не чураемся, знаете ли, подобных вещей.

— Как ваша коллекция чучел, барон? — спросил алхимик. — Экспонатов прибавилось?

— О да! В этом году была чудесная охота. Кроме того, я обзавелся одним экземпляром — вершиной, так сказать, коллекции, но об этом после. Мне не терпится ею похвастаться, но вам следует немного перевести дух. Рон, ты не куришь, я знаю. Но, быть может, любезный тан не откажется выкурить со мной трубочку?

Рон бросил быстрый взгляд на Сигмона, опасаясь, как бы тот не пропустил приглашение Нотхейма мимо ушей, но тан, по счастью, уже пришел в себя.

— Благодарю, барон, — сказал он. — Но, увы, я тоже не курю. Мой батюшка был пристрастен к табаку. В молодости он водил дружбу с гномами, они-то и научили его курить. До конца жизни он так и не избавился от этой привычки, и, по словам лекаря, от нее и скончался. Мне же он с детства внушал, что табак — это яд, и потому я даже не пробовал курить.

— Отцовский наказ — дело святое, — согласился барон. — В наше время не часто добьешься от детей понимания и послушания. Но я, увы, пристрастился к гномьему зелью давно, так что надеюсь, вы простите мою слабость. С вашего разрешения, я все-таки выкурю трубочку. Очень, знаете ли, хорошо после еды. Способствует перевариванию пиши.

— Конечно, простим, барон, — сказал Рон, поднимаясь из-за стола и сверля друга недовольным взглядом. — Я уже видел вашу коллекцию, покажите теперь ее тану. Быть может, это отвлечет его от мыслей о ранениях.

— Отвлечет, — согласился Сигмон, окончательно решивший завтра же утром отправиться в Волдер. — Спасибо, барон.

— Прошу за мной, — пригласил Нотхейм. — И, пожалуйста, ничему не удивляйтесь!

— Я постараюсь.

Рон только вздохнул, догадываясь, что и в кабинете основной удар гостеприимства барона ему придется взять на себя.

Кабинет оказался огромным залом, едва ли не больше того, где они обедали. Правда, он находился в подвале, так что низкие потолки нависали над головой, давили на плечи и делали кабинет похожим на каземат. У входа стоял массивный стол красного дерева, около него — простой комод и книжный шкаф. Пара кресел — массивных, под стать столу, — завершала облик кабинета барона. А дальше начиналось то, чему тан не смог подобрать названия.

От стола в глубь зала уходила истертая до дыр ковровая дорожка, давным-давно потерявшая цвет. Все остальное место занимали чучела. Их было не меньше сотни, и каждой искусный таксидермист придал особую позу. Это напоминало зверинец — огромный зверинец и одновременно звериное кладбище. Здесь встречались и рыси, и лоси, и медведи, и кабаны, а где-то в середине белела шкура горного льва. Коллекция барона оказалась самой большой из тех, что доводилось видеть Сигмону. Такое разнообразие удивилоего, но вовсе не обрадовало. Он никогда не любил охоту, считая ее пустой тратой времени. Как и его отец, он предпочитал лишний раз посидеть за книжкой, набраться ума, а не совершенствоваться в убиении невинных тварей. Зверей он жалел. И сейчас, глядя на ряды мертвых тел, на эту покойницкую, пахнущую кладбищем, он испытал чувство, близкое к омерзению. Барон сильно его разочаровал.

Нотхейм, ничуть не беспокоясь о чувствах гостей, продолжал болтать с алхимиком о разных пустяках. Не прерывая беседы, он подошел к столу и взял со специальной подставки длинную трубку из белой глины. Мундштук у нее оказался длиной в локоть, не меньше. Широкая чаша была искусно сделана в виде замковой башни — на ней проступал каждый кирпичик, по бокам расположились окони а, а над ними устроился герб Нотхейма. Барон, продолжая разговор, открыл склянку с притертой крышкой и ловко набил трубкутабаком. Потом поджег от свечи длинную щепку и прикурил. Из трубки повалил сизый дым, и по комнате пополз запах паленого дегтя. Сигмон удивленно поднял брови и только из вежливости не заткнул нос.

— Табак с южных побережий, — пояснил Хиддер. — Настоящая драгоценность. Исключительно для гурманов.

Тан вежливо улыбнулся, а алхимик, нисколько не смущаясь, помахал ладонью перед носом, разгоняя амбре.

— Но прошу вас, — спохватился барон. — Пройдемте к экспонатам! После еды очень полезно немного пройтись пешком.

Алхимик подхватил барона под руку и увлек в глубину зала. Сигмон пошел следом, с жалостью всматриваясь в стеклянные глаза зверей. Нотхейм увлеченно рассказывал о том, где и как он добыл зверя, какого ему привезли, откуда. На ходу он курил, размахивал трубкой и все порывался обернуться к Сигмону. Рон, уловивший настроение друга, старался барона отвлечь. Вскоре, распаленный рассказами об охоте, Нотхейм позабыл про тана и сосредоточил внимание на алхимике. Тот охотно беседовал с хозяином замка, ахал в нужных местах, изображал искреннее восхищение и поражался величине коллекции. Про себя Рон думал, что, если один раз выдержал подобную экскурсию, значит, выдержит ее и во второй.

Сигмон медленно брел следом и размышлял о том, что Волдер — хороший шанс на спасение. Конечно, там очень опасно, но чужаков не любят везде. А он, куда ни пойди, всегдабудет чужим. Но он опасный и сильный чужак и может постоять за себя. А Рон… Пожалуй, алхимика не стоило брать с собой. Конечно, его знакомства и бойкий язык могут помочь, но приключение обещало быть слишком опасным. Сигмон решил не рисковать жизнью друга. Рон и так сделал для него очень много, не стоило впутывать его еще в одну историю. Придя к такому выводу, Сигмон решил, что завтра утром уедет один. Бумаги Леггера у него в сумке, клинок тоже при нем. Денег он заработает сам, а Рон прекрасно проведет время в компании барона.

— Ла Тойя! — громом разнеслось по залу. — Где вы, любезный тан! Идите сюда, я покажу вам жемчужину коллекции!

Очнувшись от размышлений, Сигмон обнаружил, что отстал от Рона с Хидерром и заблудился среди чучел. Голос Нотхейма боевой трубой разносился по залу, звучал он откуда-то слева, и тан рискнул пойти прямо на зов. Пробираясь меж чучел, кое-где траченных молью и дурно пахнущих медицинскими препаратами, Сигмон думал о том, что наконец-то сомнительная экскурсия кончилась. Сейчас ему больше всего хотелось как следует помыться, отправиться спать и не открывать глаз до самого утра. А на рассвете, рано-рано, засветло, тихонько подняться и ускользнуть из замка, оставив Рона на попечение Хиддера. Алхимик никогда не узнает, куда убыл его друг. Не догадается. И не сможет отправиться следом. А потом… Если будет это потом, тан разыщет Рона и закатит пирушку на неделю, не меньше.

— Тан, где вы!

— Иду! — подал голос Сигмон, протискиваясь между двумя медведями и выбираясь на ковровую дорожку. — Я уже…

Дорожка упиралась в каменную стену зала. Голую стену, на которой висели скрещенные секиры и герб барона Нотхейма. А прямо под ним, у стены, стояло последнее чучело — та самая жемчужина коллекции.

Мощные чешуйчатые ноги попирали камни пола. Широкие плечи расправлены, кажется, еще миг — и зверь шагнет вперед. На чешуе длинных лап, лишь отдаленно похожих на человеческие руки, играют отблески факелов. Вытянутая голова повернута в сторону и разевает беззубую пасть, являя взорам черный змеиный язык. На вид это была ящерица, стоявшая на задних лапах и слишком похожая на человека. Слишком.

— Дракон! — пророкотал барон, скрестив руки на груди. — Самый настоящий. Ух, и учинил же он разгром в Гернии. Давно, правда. Но я ту историю помню, даже до нас добрались слухи о его бесчинствах. Самое настоящее чудовище, вы посмотрите на его когти!

Не слушая Хиддера, тан смотрел на зверя. Тот был даже такого же роста, как сам Сигмон. Правда, плечи у дракона оказались чуть шире. Но в остальном… Тан шумно сглотнул.

Зверь излучал силу и гнев. Даже сейчас он казался опасным. В стеклянных глазах плескался свет факелов, и чудилось, что зверь вот-вот оживет и кинется на любопытных людишек, пришедших посмотреть на его труп.

— Тан! Что с вами, тан?

Зачарованный необычно живым взглядом мертвого зверя, Сигмон покачнулся. Закружилась голова, в висках барабанила кровь. Он смотрел на зверя, как на отражение в зеркале. Как на картинку в колдовском озере, он смотрел на свое будущее, на свою судьбу и чувствовал, как стынет в жилах кровь. Леггер был прав: в этом звере не осталось ничего от человека. Это самый настоящий дракон. Чудовище. Именно таким и предстояло стать Сигмону. И точно так же занять почетное место в чьей-то коллекции чучел. А потом, много позже, чужими стекляшками, вставленными вместо глаз, смотреть в бессильной ярости на толпы любопытных, что явятся посмотреть на поверженного дракона.

— Сигмон! Сигмон!

В стеклянных глазах зверя горела ярость, и казалось, что это уже не отсвет факелов. Казалось, что это боль того, на кого надели чужую шкуру и превратили в чудовище. Тан резко втянул носом запах паленого дегтя, и от всего мира остались только эти глаза, пылающие болью и гневом.

Он пришел в себя только тогда, когда Хиддер и Рон усадили его в одно из массивных кресел. Руки и ноги тряслись, как после приступа лихорадки, кровь билась в виски. Чудилось, что еще немного — и хлынет потоком из носа, ушей, глаз… Мертвых глаз.

— Да что же такое? — с досадой шептал барон. — Неужели перепелиные яйца? Прибью, шельму. На чучело пущу…

— Тише, барон, повар тут ни при чем, — отозвался Рон. — Тан недавно перенес тяжелую болезнь, ему вредно волноваться.

— А выглядит крепким. Слабая пошла молодежь. Помню, я после ранения в голову три дня скакал верхом. Галопом! И кровь…

Тан сглотнул, и кровь отхлынула от головы. Шум в ушах исчез, и тану сделалось невообразимо стыдно за свою слабость. Он оттолкнул руку Рона и выпрямился в кресле.

— Слава небесам! — воскликнул барон. — Не желаете вина?

— Благодарю, — хрипло каркнул тан пересохшим горлом и принял открытую бутылку из лапы барона.

Рон присел на корточки рядом с креслом, встревоженно глядя снизу вверх на белое, как простыня, лицо друга. Он сразу догадался, в чем дело и что за чучело стояло у дальней стены. Он все прекрасно понимал. Но сделать ничего не мог.

— Барон, — сказал тан, отрываясь от бутылки. — Откуда у вас это чудовище? Сами добыли?

— Нет, — с явным сожалением признался Хиддер. — Конечно, каждому барону положено добыть дракона, но, увы, их не видели в этих краях полтыщи лет. Мне его подарили.

— Кто? Откройте секрет, я сохраню его в тайне, обещаю.

Рон взялся за кисть Сигмона, сжал запястье, словно проверяя пульс, но сжал до боли, призывая к молчанию. Тан вежливо, но решительно освободил руку.

— Все хорошо, Рон, — сказал тан и многозначительно глянул на друга. — Мне лучше. Намного лучше. Так кто подарил вам чучело, барон?

— Это было не чучело, — медленно произнес Хиддер, как бы прикидывая, стоит ли рассказывать гостю эту историю. — Просто шкура. Чучело — это я сам. Когда стало ясно…

— Так кто?

Барон закашлялся, отобрал у тана бутылку с вином и приложился к ней. Выпил до дна, вытер рот рукавом. Тан ждал ответа, не сводя глаз с Нотхейма. Тот чувствовал себя неловко и отводил глаза, не желая встречаться с гостем взглядом.

— Понимаете, тан, — сказал он. — На краю моих владений, у самых гор, есть замечательное мес течко. Маленькая долина с прекрасным озером. Одна беда — туда очень трудно попасть. Нужно взобраться по гладкой скале, пол-лиги, не меньше. Глухое место, честно говоря. Но очень хорошее убежище.

— И что же? — подбодрил его тан, видя, что барон умолк и крепко задумался.

— Да. Так вот. Оказывается, у меня там завелся поселенец. Я о нем и не слыхал, пока он не спустился с гор и не заявился ко мне в замок. Оказывается, он там жил лет десять, а я и не знал. Но после смерти Мериода он пришел ко мне и принес эту шкуру, как дар за то, что живет на моей земле.

— Это был маг? — быстро спросил Рон.

— Маг? Нет. Магов он боялся, потому и пришел только после смерти Мериода. Он ушел от мира, стал отшельником. Никого не хотел видеть. И от помощи отказался.

— Значит, шкуру вам подарил отшельник?

— Точно. Чтобы я разрешил ему и дальше жить в той долине. Надо сказать, я как раз планировал забраться туда и устроить летний домик. А он словно почуял и пожаловал в гости.

— И он до сих пор живет там, у озера?

— Да, — признался барон. — Мне, правда, очень неловко, что так вышло. Я бы ему разрешил остаться и просто так. Святой человек… Но, увидев шкуру… На меня такая жадность напала, прямо удержу нет. Так что обменялись мы. Он ушел обратно в долину, а я получил новое чучело. Но как хорош зверь, а? Ни у кого такого нет! Ко мне приезжали на него посмотреть и Боянел, и Казавов, и даже ленивей Иттер!

— А что отшельник делает в долине? — перебил Хиддера Рон.

— Да кто его знает? — пожал тот плечами. — Молится, наверно, какому-нибудь из богов. Или духам. Замаливает свои грехи. А может, и грехи всего мира. Что еще отшельнику делать?

— Скажите, барон, а как добраться до этой долины? Далеко ли до нее от вашего замка?

— Два дня верхом на восток, — не задумываясь, ответил Нотхейм.

— А подробнее?

— Сигмон! — воскликнул алхимик. — Тебе не следует…

— Оставь, Рон. Мне нужно увидеть отшельника.

— В самом деле, стоит ли? — засомневался Хиддер. — Вы, тан, еще слабы после болезни, а там по стене лезть — ого-го. Не всякому здоровому по силам.

— Я слаб духом, но телом здоров. Спасибо за заботу, барон, но мне крайне необходимо встретиться с тем человеком. Пусть он попробует помолиться за меня. Сейчас это будет лучшим лекарством для моей души.

— Понимаю, — одобрил Нотхейм. — Очень даже понимаю. Я, помню, в молодости, тоже чувствовал себя лучше, если кто из отшельников…

Рон ухватил Сигмона за руку и зашипел прямо в ухо:

— Сигги, ты спятил! Какие горы? Какой отшельник?

— Это мой последний шанс. Кто бы там ни сидел: отшельник, охотник, маг, — он знает о моей беде много больше, чем другие. А если не знает об этом, то сможет рассказать, где он взял шкуру.

— Сомнительная авантюра, — буркнул Рон. — Она может выйти нам боком.

— Мне, Рон. Только мне.

— Тебе?! Ах ты…

— Господа, — обиженно воззвал барон, видя, что гости его не слушают. — Может, перейдем в зал?

— Простите, барон, — сказал Сигмон. — Я отправляюсь прямо сейчас.

— Но вы еще вернетесь?

— Разумеется. Оставляю Рона в этом гостеприимном доме, чтобы вам не было скучно. Надеюсь, вы простите меня за столь невежливое бегство. Но мне дорога каждая минута.

— Идите, тан, — пророкотал барон и положил руку на плечо Сигмона. — Дорогу к долине вам покажет любой. Мы вас будем ждать тут. Но, когда вернетесь, я заставлю вас рассказать всю историю, от начала до конца, и на этот раз вы не отвертитесь.

— С удовольствием, барон, — отозвался тан и улыбнулся. — Всенепременно.

— Надеюсь, — сказал алхимик, — ты знаешь, что делаешь. Может, мне все-таки поехать с тобой?

— Не надо, Рон. Один я обернусь быстрее. Вы с бароном хорошо проведете время, а я быстро навещу отшельника. Всего пара дней… Что может случиться за два дня?

— Ты можешь потерять свою глупую голову, вот что, — отозвался алхимик. — А меня не будет рядом, чтобы пришить ее обратно.

— Тогда я вернусь и принесу ее с собой, в мешке, — улыбнулся Сигмон. — И ты вдоволь наиграешься с иглой и ниткой.

— Вот это разговор! — воскликнул барон. — Как в старые добрые времена. Помню, когда матушка провожала меня на первую войну, она прямо слово в слово…

— Простите, барон, — бросил Сигмон. — Мне пора. Счастливо оставаться.

-Удачного пути, любезный тан! — бросил барон. — Возвращайтесь поскорей!IНисколько не смутившись, он обернулся к алхимику и продолжил:

— Повторила эти слова. Тогда же мне впервые достался удар по шлему, и, ощупывая шишку, я припомнил слова матушки и еще подумал тогда… Рон потянулся за бутылкой. Отвернувшись, он закатил глаза, едва слышно вздохнул и попросил небеса о том, чтобы Сигмон вернулся в замок до того, как барон заговорит гостя до смерти.
* * *

Вблизи скала выглядела не такой грозной, как издалека. Барон немного преувеличил, назвав ее стеной. Но — совсем немного. Скала возвышалась над лесом, словно стол, поставленный набок, или как зеркало великана. Казалось, тот великан взмахом меча отхватил от горы огромный кусок, точно так, как за обедом ножом отрезают кусок сыра. Но разрез вышел неровный, скала выкрошилась, и в ней, как и в сыре, было полно дыр. И высотой она была не в пол-лиги. От силы — четверть. Но и этого достаточно, чтобы отпугнуть незваных гостей.

А гости приходили к отшельнику часто — у подножия скалы грудами лежали подношения крестьян: фрукты, цветы, хлеб, кувшины с перебродившей бражкой. Кое-что давно сгнило, кое-что продолжало гнить, и в воздухе стоял крепкий дух выгребной ямы. Вдохнув сомнительный аромат, Сигмон решил, что отшельник вряд ли польстится на такое угощение и спустится сам. Скорее, сюда-то он и носа не покажет. Причем именно носа.

Тан решил, что задерживаться здесь не стоит и ему. Поэтому, едва переведя дух, он скинул сапоги размял ноги и полез наверх.

Путь к вершине оказался легким: скалы покрывала сеть трещин, а временами встречались и небольшие кустики, цепко державшиеся корнями за скалы. Хвататься за них былоочень удобно, и Сигмон быстро продвигался вперед, вспоминая побег из темницы вампиров. По сравнению с ним путешествие по скале выглядело легкой прогулкой. Для того, у кого пальцы, как железные крючья.

У тана они были. Пальцы ожили, вспомнили побег и теперь выбирали, за что уцепиться. Сами обходили слабые места, ощупывали каждую трещинку в камне, каждый стебелек кустиков. Они сами искали лучший путь, не обращая внимания на хозяина. Сигмон с упоением отдался новому ощущению и не мешал рукам. Он полностью положился на них.

Сапоги, связанные обрывком веревки и перекинутые через плечо, били по спине. Солнце приятно грело затылок, а руки и ноги работали слаженно, двигаясь плавно и четко, как вымуштрованные гвардейцы при смене почетного караула. Сигмон поднимался вверх, к небу, дышал полной грудью и не думал ни о чем. Он отдыхал.

Добравшись до середины скалы, он оглянулся и окинул долгим взглядом зеленый ковер крон, раскинувшийся меж холмов. На минуту показалось, что он парит над зеленым великолепием, словно птица. Страха не было. Только спокойствие и тихая радость от того, что под ногами — весь мир. Хотелось петь, но этого дара тан был лишен. Его хриплый немузыкальный голос лишь разрушил бы звенящую красоту. Поэтому он отвернулся, вздохнул и продолжил подъем.

Цепляясь за очередной камень, Сигмон вспом нил, как после побега из вентской темницы он сидел на чердаке, у разбитого окна, и страстно желал превратиться в птицу. Тогда ему до безумия хотелось улететь прочь от забот, подальше от грязного и чудовищного мира. Хотелось оставить всю злобу и мерзость на земле и воспарить в небесную синь. Сейчас, на этой скале, ему показалось, что это возможно. Теперь он понимал, что именно привело сюда отшельника. Это стоило одиночества. Этот счастливец мог каждый день приходить на край обрыва и смотреть свысока на весь мир, смотреть безмятежно, испытывая удовольствие от мысли, что этот мир до него не доберется. Никогда.

Край появился так неожиданно, что Сигмон даже испугался. Руки схватили пустоту, пальцы судорожно впились в траву, и тану пришлось остановиться. Он задрал голову, огляделся и только тогда поверил, что путь окончен. Подъем оказался таким легким и чудесным, и тану даже стало немного грустно, что все так быстро закончилось. С сожалением оглянувшись на безбрежную небесную синь и зеленый ковер леса, он подтянулся, перевалился через край и выбрался в заросли высокой травы.

Приземистые сосны с раскидистыми кронами теснились у самого обрыва, словно любовались чудесным видом на подножие горы. Их стволы, истекавшие слезами смолы, золотило солнце. Трава, огромная — по плечо, пахла медом. Воздух чуть горчил, но был настолько свеж, что тан замер, наслаждаясь густыми травяными ароматами. Чудь дальше, за поляной, начинался лес — настоящий лес, не тронутый человеком. Трава здесь росла особенно густо, и примятое пятно было отлично видно издалека.

Сигмон вздохнул, натянул сапоги, проверил, хорошо ли ходит в ножнах меч, и подошел к прогалине, нарочито не торопясь, основательно, чтобы не пропустить ни единой отметины. Присел на корточки, рассматривая примятые стебли, что уже начинали подниматься. Здесь кто-то лежал — и недавно. Зверь или человек — Сигмон не мог сказать. Вот барон Нотхейм наверняка бы дал точный ответ. Пощупал бы траву, обнюхал, попробовал на зуб и выдал бы: кто лежал и куда потом подался. Впервые в жизни тан пожалел, что не увлекался охотой и что следопыт из него никудышный. Но одно он знал наверняка — след свежий, и кто бы тут ни был, ушел он недалеко. И нагнать его будет просто: в заросли уходила полоса мятой травы. Оставалось только узнать, куда ведет след.

Это было легко: тан просто шел по следу, как по тропинке, и вскоре вышел к долине, раскинувшейся между двух заросших лесом вершин.

Долина оказалась невелика. Большую ее часть занимало прекрасное озеро с прозрачной, словно горный воздух, водой. На каменистом дне был виден каждый камушек. Со всех сторон озеро окружал лес, деревья стояли у самого берега и кое-где даже купали длинные ветви в зеркальной ряби.

В одном месте лес отступал к вершинам, уступая место зеленой траве, что спускалась прямо к воде. Именно там и стоял дом. Вернее, простая хижина: стены из плетеных ветвей густо обмазаны глиной, узкое окно, на двери колышется дырявый полог, сделанный из старого одеяла. Остроконечная крыша завалена снопами сухой травы. Жилище дикаря. Или отшельника.

Рассматривая дом, Сигмон поймал себя на мысли, что зимой в нем должно быть ужасно холодно. И сразу подумал, что здесь, на юге, зимы вовсе не такие, как на его родине. Наверняка они мягкие, теплые и совсем без снега.

В единственном окне, узком, как бойница, мелькнуло белое пятно, и Сигмон отбросил глупые мысли. Стало жарко, воротник душил, дыхание сбилось: отшельник здесь, он никуда не делся. И если он сможет помочь?…

Тан расстегнул ворот, поправил сумку с заметками Леггера и двинулся к хижине, прямо по берегу, мимо искристых вод озера. Больше в окне никто не показывался, но с каждым шагом сердце тана билось все быстрее. Он ждал и надеялся, он молил всех известных ему богов о помощи. На этот раз ему должно было повезти. Должно.

Перед самым домом, на вытоптанной траве, валялось несколько бревен. В одном, самом большом, торчал огромный топор. Проходя мимо, тан задержался и взглянул на отполированную до блеска рукоять. Отшельник, и правда, жил здесь очень долго. Словно отзываясь на его мысли, дырявый полог откинулся в сторону, и на пороге хижины появился старик. Он был худ, как щепка, и темен ликом, словно высох на солнце. Обветренное лицо обрамляла седая нестриженая борода, свисавшая до пояса, а волосы, выбеленные старостью и солнцем, рассыпались по плечам. Но из-под мохнатых бровей на тана смотрели небесно-голубые глаза. Молодые, полные жизни глаза мага.

Сигмон, шагнувший было вперед, отшатнулся, словно старик ударил его взглядом, и потянулся к мечу. На него смотрел маг, самый сильный из тех, что встречались тану. И не просто смотрел: он изучал гостя, срывая взглядом покровы с его души, выворачивая наизнанку. Тан затрепетал, как мотылек на булавке, и понял, что не может даже шевельнуть рукой. Маг держал его взглядом — крепко, уверенно, со знанием дела — и продолжал выворачивать наизнанку, проникая в самые потаенные уголки сознания, добираясь до самых сокровенных мыслей… Это и стало его ошибкой.

Когда он коснулся зверя, таившегося внутри Сигмона, тот взревел и отбросил силу мага прочь, так же, как отбрасывал силу вампиров. Старик вздрогнул, прищурился, стараясь сохранить волшебство, но опоздал. Зверь освободил Сигмона от чар мага. Тан вздрогнул, потянул меч из ножен — и тотчас с пальцев мага сорвалась ослепительная молния.

Сигмон вскинул клинок, ловя смертоносное сияние острием, — и металл полыхнул голубым огнем. Эльфийский меч не подвел — молния винтом скользнула по клинку, споткнулась о гарду и с треском ударила в землю. Пальцы, сжимавшие рукоять, онемели, но Сигмон не успел этому удивиться: он бросился в сторону, уходя от второй молнии. И вовремя: кувыркнувшись по траве, он услышал над головой зловещий треск. Поднимаясь, тан ухватил подвернувшийся под руку топор, развернулся, с размаху швырнул его в мага и снова отпрыгнул в сторону.

Маг остался на месте. Сам он не шевелился, зато сухие ладони плели в воздухе невидимую паутину — быстро и ловко. Топор, не долетев до старика, свернул в сторону и ухнул в стену дома. Сигмон, не давая магу опомниться, подхватил полено и отправил вслед за топором. Старик взмахнул рукой — и деревяшка вернулась к тану, едва не разбив голову. Сигмон едва успел отбить полено мечом и тут же принял на клинок еще одну молнию. Потом метнулся к магу, понимая, что теперь спасет только скорость — дикая звериная скорость. Но старик вскинул руки, и тан взмыл в воздух, как лист, подхваченный ветром. Кувыркнувшись через голову, Сигмон со всего маха рухнул на соломенную крышу, пробил ее насквозь и хлопнулся спиной о земляной пол. Сверху сухим водопадом посыпалась грязная солома.

Не чувствуя боли, Сигмон в бешенстве вскочил на ноги, отмахнулся от соломы и прыгнул в окно. Кувырок вышел удачным — молния опалила только стену. До старика оставалось совсем немного, пара шагов, нужно дотянуться до него, всего лишь дотянуться… Тан успевал. Уже успел. Но в шаге от цели, когда клинок уже запел, силы оставили Сигмона. Маг нашарил зверя, что скрывался в тане, и придушил его стальной рукой колдовства. Зверь испуганно взвизгнул, сжался в комок, и ноги тана тотчас ослабели. Он с разбега пал на колени, проехался по траве и остановился ровно у ног мага, опустошенный и разбитый.

Чудовище внутри тана корчилось от боли, огрызалось на колдуна, но тот оказался сильней. Он все давил и давил, не давая ему развернуться в полную силу. Сигмон превратился в оболочку, в пустую коробку, стал всего лишь сосудом для кипящей битвы сил. Зверь был занят магом, маг — зверем, и тан остался в одиночестве. На него, Сигмона ла Тойя, никто не обращал внимания. В нем осталось только то, что было дано от рождения природой: его человеческие силы — и больше ничего. Он ясно ощутил это и ужаснулся тому, насколько слаб. Он так привык к силе зверя, что забыл, каково это — быть обычным человеком, слабым и беспомощным. А ему нужна была сила, сейчас, сию секунду, потому что ладони мага уже окутало голубое сияние, и смертоносная молния могла сорваться с них в любой момент. Но чудовище, жившее в тане и наделявшее силой, сейчас ничемне могло помочь, — его сковали чары старика. Сил не осталось. Остался лишь слабый человек, лежавший у ног мага. И тогда Сигмон ла Тойя, бывший курьер второго Вентского полка, сжал пальцы и оттолкнулся от земли.

Кулак тана вошел точно под седую бороду. Маг лязгнул зубами, взмыл в воздух, взбрыкнул ногами и хлопнулся на спину. Чудовище внутри Сигмона радостно взревело, развернулось во всю силу, жаждя крови врага, но тан уже не нуждался ни в чьей помощи.

В мгновение ока он надавил коленом на грудь старика, ухватил его за бороду и прижал к горлу клинок. Оставалось только чуть нажать — и голова мага покатилась бы по вытоптанной траве. Но Сигмон остановился. Он смотрел в голубые глаза — ничуть не водянистые, не выцветшие, совсем не стариковские глаза. И не шевелился. В глазах мага не было ни страха, ни гнева. Только немного сожаления, словно после проигранной партии в кости, — не больше. Он был стар, по-настоящему стар, и смерть не страшила его. Он успел к ней привыкнуть. Сейчас он только немного расстроен тем, что все кончилось именно так, а он не успел в последний раз посмотреть с обрыва на зеленые долины.

— Ну, — сказал маг. — Чего ждешь?

Сигмон не ответил. Услышав хриплый голос, он вздрогнул, и лезвие куснуло шею старика — чуть-чуть, не больше, чем бритва, срезающая волосок.

— Давай, — сказал маг, и в голубых глазах появилось презрение. — Ты пришел отомстить? Покончим с этим.

— Нет, — ответил Сигмон. — Я пришел не за местью, а за спасением.

— Спасение? Ты ожидал встретить тут одного из богов?

— Всего лишь отшельника, что мог бы прочитать рукопись одного старого мага. Голубые глаза старика вспыхнули огнем: в них смешались настороженность, интерес, гнев…Тан отпустил седую бороду, оттолкнулся от груди мага и встал. Меч с лязгом отправился в ножны.

— Вставай, — сказал Сигмон. — Я не желаю тебе зла, Леггер.

Он отвернулся и затаил дыхание. Все должно решиться прямо сейчас. Или удар в спину, быстрый, точный и беспощадный или…

— Леггер давно умер.

— Твоя рукопись. Чучело у барона. Старый отшельник, избегающий магов и людей. И еще — когда ты выходил из дома, то прихрамывал. Ведь тебя не зря прозвали Хромым Леггером?

Маг не ответил, лишь старчески закряхтел, с сожалением и досадой. Тан понял, что он поднимается на ноги, но не обернулся. И смотрел прямо перед собой до тех пор, пока старик не положил руку ему на плечо.

— Иди за мной, — буркнул он, поглаживая горло. — Надеюсь, чайник в отличие от крыши еще цел.

И не оборачиваясь, сильно припадая на правую ногу, Леггер пошел к хижине.

Травяной отвар оказался великолепным, хоть в нем не было листьев южного чая, до которых так охочи северяне. Зато в нем был чудесный сбор трав, растущих в горах, трав спелых, душистых, охотно отдающих радость и тепло.

Сигмон неспешно потягивал кисловатое варево и чувствовал, как к нему возвращаются силы. В голове прояснилось, перестала болеть спина, отступили все тревоги и страхи. Старый маг очень хорошо разбирался в травах.

Они сидели на деревянных чурбачках, за низким столиком из связанных палок и пили чай. Маг шумно прихлебывал из широкой глиняной чашки, слепленной кое-как, и рассматривал дыру в крыше. Разглядывал с сожалением, прикидывая, как ее чинить и сколько на это уйдет сил. Сигмон просто пил отвар. И молчал.

— Когда умер старый Мериод, я, наконец, смог спуститься с горы, — сказал маг, и тан вздрогнул: в полной тишине слова мага прозвучали раскатом грома.

— Он не знал, что я здесь живу, — продолжал Леггер, разглядывая чашку. — Но если бы встретил, то непременно узнал. Он узнал бы меня, даже если я просто подошел бы на пол-лиги к замку Нотхейма. А мы с ним никогда не ладили. Даже в молодости. А уж к старости он сделался совершенно невыносим. Как и я сам.

Маг тяжело вздохнул, подхватил железный чайник и плеснул себе в чашу кипятка.

— Отличная вещь, — сказал он. — Гномья работа. Выпросил у барона, а то приходилось кипятить воду в котелке. Надо сказать, что прогулка до замка себя оправдала. Хотя далась она мне нелегко.

— Как ты забирался на скалу? — спросил тан.

— Левитация. Знакомое слово? Силы у меня уже не те, что раньше, но кое-что я еще могу.

— А зачем вся эта история со смертью?

— Ты не представляешь, как я устал. Мне хотелось побыть одному. Именно одному. Чтобы не видеть никого и ничего. Ты слишком молод, чтобы это понять. Но поверь, такое бывает. Сначала я построил башню — огромную каменную башню, защищенную лучшими заклинаниями, — и скрылся в ней, как улитка скрывается в своем домике. Но под ее стенамипостоянно толпился народ. То король, желающий власти, то мои коллеги, желающие совета или поединка, а то и рыдающие девицы, умирающие от неразделенной любви. Через пару лет я понял, что меня не оставят в покое до самой смерти. И тогда я умер.

— Я представляю, — тихо произнес тан. — Иногда мне тоже хочется… Спрятаться так, чтобы никого не видеть. И никто не видел меня.