Чтение 8–й страницы книги ~Знак чудовища~

— Доброго тебе вечера, путник, — сказал эльф и улыбнулся — широко и светло.

Сигмон кивнул, пожирая взглядом нежданного гостя. Тот разительно отличался от других посетителей таверны. Первое, что бросалось в глаза, — роскошные волосы до самых плеч. Белые, с серебряным отливом, они были наполнены мягким сиянием и казались живыми. Лоб у гостя был высокий, гладкий, а глаза — зеленые, как первые листья тополя. Вроде бы эльф походил на подростка, у него были гладкие щеки, не ведавшие бороды, но вокруг глаз залегли морщинки, говорящие, что юность в прошлом.

Тан никак не мог понять, почему на них не обращают внимания. Эльф среди людей! Такого не случалось много веков.

— Желаю приятной трапезы, — продолжал гость мягким, чарующим голосом. — Позволь мне обратиться к тебе?

Тан снова кивнул, бросил взгляд на компанию за соседним столом. Люди по-прежнему не обращали внимания на странного посетителя, словно тот был привычным явлением и забегал в таверну каждый день — пропустить стаканчик пивка. Сигмон снова взглянул на гостя и вдруг понял, что ошибся.

Это был не эльф. Слишком уж у него широкие скулы, тяжелый подбородок и мощные широкие плечи, похожие на человеческие. Наверняка, если встанет, окажется, что ростом он не выше тана. Пожалуй, если бы не волосы, Сигмон принял бы его за обычного деревенского парня. Это — метис, полукровка. Но все же в нем была эльфийская кровь. И не такуж мало.

— Меня зовут Ронэлорэн из рода Феллавэрэ, — представился светловолосый. — Бродячий алхимик и знаток древностей. Я чувствую, что тебе нужны мои услуги, и готов за ничтожно малую плату оказать тебе их.

— Какие услуги? — буркнул тан.

Полуэльф поймал взгляд Сигмона и сразу сник. Сияние волос померкло, и теперь они казались просто седыми. На скулах заиграли желваки — так привычно и человечно.

— Да, — с вызовом сказал светловолосый. — Я полукровка. Квартерон. Но во мне достаточно эльфийской крови, чтобы древние магические рецепты подчинялись мне. Так же по наследству ко мне перешли и знания предков.

Ронэлорэн откинулся на спинку стула и, как бы невзначай, распахнул дорожную куртку. Через всю грудь, наискосок, шла широкая кожаная перевязь. Ее покрывали маленькие длинные карманчики. В них удобно расположились стеклянные флакончики и колбы. Все они оказались разных цветов и походили на драгоценные камни, вшитые в перевязь.

— Чего же ты хочешь? — спросил Сигмон, не понимая, что происходит.

— Я всего лишь хочу помочь, — мягко отозвался Ронэлорэн. — Я вижу, ты владеешь старинным эльфийским мечом. Разумеется, такой доблестный воин, как ты, знает о своем оружии все. Достойный клинок, надо сказать. И все же вижу на его рукояти древние руны забытого языка. Только я могу прочитать их. Только потомку эльфов они откроют свой секрет.

Тан невольно глянул на меч. Сейчас он лежал на скамье, завернутый в грязные тряпки, но приоткрытая рукоять смотрела прямо на гостя, открывая его взору темные узоры, щедро украшавшие и рукоять, и клинок. Сигмон считал, что они для красоты, но раз это руны…

— Позволь мне взглянуть на твой меч, — тихо продолжал алхимик, и в его голосе звучала только мягкость и смиренная просьба. — Я расскажу тебе о нем все.

Сигмон растерялся. Он никак не мог понять, что хочет от него этот полукровка. Тан не звал его за свой столик, не приглашал к беседе, не начинал с ним разговор. Они не друзья и не знакомые, и все же светловолосый потомок эльфов говорил с ним, предлагал свою помощь, просил посмотреть меч. Алхимик вел себя так, словно они давно знакомыили тан сам попросил его об услуге.

Полуэльф протянул руку, и Сигмон, окончательно смешавшись, взял меч с лавки и передал его алхимику. Тот аккуратно принял его и с нежностью, словно распеленывал младенца, освободил клинок от грязных тряпок. Ахнул и принялся разглядывать лезвие, покрытое темным узором.

— Старая работа, — наконец выдохнул он. — В древние времена знали, как нужно делать клинки. И наречие древнее, давно позабытое большинством Родов. К счастью, я отлично его знаю и понимаю, что написано на клинке.

— Что там? — хрипло спросил тан и подался вперед. — Что?

— Тут написано имя клинка. В переводе на общий язык оно будет звучать примерно как Удивляющий. Если точнее, с оттенками, то Удивляющий До Изумления. В нем заключена великая сила, и если пробудить ее, то владельцу клинка не будет равных в бою. Он познает свой меч так же, как свою руку, сроднится с ним навсегда. Клинок станет хозяином, хозяин — клинком, и ни один противник не устоит против такого союза.

— А как это сделать? — спросил Сигмон, зачарованно разглядывая темные узоры, таившие столь глубокий смысл.

— Здесь написано, что клинок должен испить крови владельца. Обязательно. Тогда они и станут единым целым. Держи.

Сигмон принял от алхимика меч и осторожно сжал его в руках, словно коснулся его впервые. Он и понятия не имел, что меч зачарован. Сталь с добавлением эльфийского серебра всегда считалась самой лучшей. И заслуженно — в этом тан уже успел убедиться лично. Он читал старые легенды о зачарованном оружии, но чтобы стать владельцем волшебного меча — о таком тан и помыслить не мог.

Внимательно рассматривая клинок, словно увидел его в первый раз, Сигмон водил пальцем по черным завиткам. Он так увлекся этим, что даже не сразу разобрал, что метис вновь обращается к нему.

— Что? — вскинулся Сигмон.

— Три монеты, — повторил алхимик. — Всего три монеты за мои услуги переводчика. Тебе страшно повезло, что ты меня повстречал. Этот диалект эльфийского языка в Ривастане знаю только я. Так что всего три монеты…

— Конечно, — пробормотал тан.

Не отрывая взгляда от клинка, он достал кошелек, выгреб последние медяки и протянул их алхимику. Тот ловко их принял, рассыпался в благодарностях, достал свой кошель.

Тан тотчас вернулся к мечу. Темные узоры притягивали и манили. И как он раньше не замечал, что в них скрыта древняя сила? Вот оно — настоящее волшебство древних. И, правда, только потомок народа, выковавшего этот клинок, мог разобрать письмена. Ему на самом деле повезло, очень повезло. Но что значило — станут единым целым?

Рука дернулась сама, раньше, чем ее хозяин успел подумать об этом. Палец чиркнул по лезвию, и капли темной крови выступили на порезе. Сигмон приложил рану к темным узорам, потер, размазывая кровь по клинку. Ничего. Он согнул палец, и капли крови упали на рукоять. Но он ничего не почувствовал, кроме боли в ране.

Он с удивлением поднял глаза на алхимика и увидел, как тот завязывает тесемки своего кошеля.

— Эй, — сказал тан. — А почему ничего не происходит?

— Не знаю, — беспечно отозвался алхимик. — Наверно, доза маловата. Нужно больше крови.

Он сунул кошель за пазуху, и монеты гулко звякнули. В тот же момент все стало на свои места. Боль в пальце и звон монет отрезвили Сигмона. Он внезапно прозрел, удивляясь тому, как легко попался на удочку полуэльфа.

Мошенник. Обыкновенный жулик, что выманивает деньги у доверчивых прохожих. Сработано ловко и изящно, так аккуратно, что жертва сама достает деньги и преподносит ихна блюдечке, да еще с благодарностями. Это надо — попасться на такую ерунду!

Кровь бросилась Сигмону в лицо, так, что даже уши стали горячими. Пальцы сами нашарили рукоять, глаза прищурились, выбирая цель.

— Крови, значит, мало? — осведомился тан зловещим шепотом.

— Пожалуй, что так, — отозвался квартерон, отодвигаясь от стола. — И не советую поднимать шум. Я честно перевел тебе все, что написано на клинке, и получил за это деньги. То, что рецепт не сработал, — не моя вина. И только из дружеского расположения я тебе советую увеличить дозу. Иногда древние кузнецы моего народа советовали полностью погружать клинок в тело, чтобы он вдоволь напился человеческой крови…

— А может, ему лучше напиться крови своих создателей? — прорычал Сигмон, чувствуя, как от гнева заломило виски. — Может, именно это пробудит древнее колдовство?

Он рванулся вперед, но дубовый стол оказался вкопан в землю. Тан разразился проклятиями, завозился, стараясь выбраться из ловушки, а когда, наконец, выбрался, то алхимика и след простыл. Он словно растворился среди шумной толпы, заполнившей зал таверны.

Сигмон вскочил на скамью, высматривая беглеца, но того нигде не было видно. Слева жадно глотала пиво компания лесорубов, справа две подвыпившие шлюхи охмуряли пьяного вдрызг служивого из городской стражи, а из толпы, собравшейся посреди зала, доносились шумные крики. Некто громогласно утверждал, что он хозяин лесопилки, и требовал, чтобы всех угостили за его счет. Вокруг крикуна толпились любители бесплатного угощения, толкаясь и шумно споря, кто тут стоял первым. Все были при деле, все на месте, а вот беловолосого мошенника нигде не было видно.

Сигмон выругался от всей души и спрыгнул на пол. Хотелось разгромить к хренам собачьим всю таверну, набить морду первому попавшемуся под руку и тем утолить жажду крови. Где-то глубоко внутри глухо ворочалось чудовище, подбивая на драку.

Сигмон глубоко вдохнул, поднял руку и провел по липу, словно стирая гнев и ярость. Он не поддался. Устоял.

Брезгливо отряхнув руку, словно на ней и, правда, что-то было, он сел на лавку, замотал меч тряпками и бросил на стол. Плюнул со злости на пол и раскрыл кошель. Там, в самом уголке, тускло поблескивал одинокий медяк, чудом сохранившийся после расчета с мошенником. Было ясно, что его не хватит ни на ночлег, ни на завтрашний обед.

— Эй! — отчаянно крикнул тан, нащупывая золотой, спрятанный в поясе. — Несите пива! Нет! Несите вина и колбасы! И живее!

Было больно, обидно и гадко. Настроение испортилось окончательно, и Сигмон желал только одного — залить скопившуюся на душе мерзость добрым глотком вина, чтобы забыть хоть на время о бедах и обидах. Прах побери этот городок, лес, алхимиков и всех мошенников разом!
* * *

Развязывать тесемки на портах одной рукой — дело сложное. Особенно, когда в тебе сидит пара кувшинов молодого крепкого вина. Сигмон и представить себе не мог, что это так сложно. И забавно. Выбравшись на свежий воздух и пристроившись к задней стене таверны, он теребил завязки непослушными пальцами, но никак не мог распустить. Левой рукой он держал меч — он был еще не настолько пьян, чтобы оставить его в таверне, где полным-полно проходимцев — и светловолосых и чернявых. Завязки никак не поддавались, тан привалился плечом к бревенчатой стене и сдавленно хихикнул. Ему стало смешно. Подумать только — обмочился, потому что не смог спустить штаны. Вот умора.

Пальцы не слушались. Безвольные, набухшие и мягкие, как деревенские сосиски, они заплетались в причудливые узлы, но толку от этого было мало. Прошло довольно много времени, прежде чем Сигмой сообразил, что можно поставить меч к стене и тогда освободится вторая рука. Он снова захихикал и даже наклонился, чтобы выполнить задуманное. В этот момент его и ударили в спину.

Глухо звякнула сталь кинжала, ломаясь о шкуру чудовища. Сигмона бросило вперед, он упал на колени и сразу получил пинок в зад. Растянувшись на земле, он перевернулся на спину, попытался выставить вперед меч, но на него навалился кто-то тяжелый, воняющий пивом и чесночной колбасой. Наделся на выставленный меч, лег на него грудью, прочно и уверенно, как бабочка на булавку. Клинок беззвучно вышел у нападавшего из спины и заблестел в лунном свете. Противник сдавленно булькнул, харкнул кровью в лицо тану и осел на него.

Сигмон вскрикнул, спихнул с себя мертвое тело, выдернул клинок, сел и только тогда заметил второго бандита. Тот не терял времени — уже навис над жертвой, занося над ее головой длинный мясницкий нож.

От испуга Сигмон взбрыкнул, задергался, и тело заработало само, как хорошо отлаженный механизм. Левая нога вскинулась, ударив нападавшего в пах каблуком сапога. Тот согнулся пополам, и тогда тан взмахнул мечом, целя в выпученные глаза.

Голова душегуба сорвалась с плеч и глухо стукнула в бревна стены. Фонтан крови плеснул к небу, оросил тана кровавым дождем и с глухим плеском обрушился на утоптанную землю.

Сигмон рывком откатился сторону, прижался спиной к стене таверны и выставил вперед меч. Левой рукой он попытался вытереть лицо — чужая кровь заливала глаза, — но только еще больше размазал по лицу теплую жижу. Заслышав шорох, он дернулся, взмахнул клинком… Никого. Больше никого. Только два тела бьются в конвульсиях, жутко хлюпая в лужах собственной крови.

Сигмон встал на колени и отер лицо рукавом. Хмель мгновенно выветрился из головы, пиво и вино выступили потом на лбу, на спине, в подмышках. Ручьи пота стекали по пояснице, прямо на задницу. Стало жарко, словно на летнем полуденном солнышке.

Держась за стену, тан встал, чувствуя, как трясутся ноги. Никакого солнышка. На дворе ночь, на земле два трупа, а из-за стены доносится рев пьяных горожан. Вот кто-то еще вышел из таверны, отчаянно браня жадного хозяина, не наливающего в долг. Еще миг — и завернет за угол, чтобы справить нужду.

Сигмон подобрался, готовясь бежать. Двойное убийство — не шутки. Его увидят, схватят, скрутят и потом вряд ли удастся доказать, что ты — невинная жертва. Невинным жертвам никогда это не удается, особенно если они чужаки в маленьком городке. Его не будут судить за убийство, этого не понадобится. Как только дознаватели увидят егошкуру, в ход тут же пойдут кандалы и огонь. Пусть здесь глухомань, и никто не знает о его побеге. Но разбираться с ним местные не будут, спалят на костре — и все дела. В лучшем случае отправят в ближайший город, оттуда — в Вент, а там недалеко и до разделочного стола коллегии магов. На этот раз с ним не станут церемониться. Второго шанса на побег ему никто не даст: ни тюремщики, ни судьба.

Сигмон с отчаянием подумал, что мог бы пробиться сквозь толпу, разя противников мечом, но после кровавой бойни на него объявят охоту, как на дикого зверя, и начнут преследовать везде, где только увидят. Но это было не главным, нет. Он просто не хотел становиться чудовищем. Не хотел без нужды проливать человеческую кровь.

За углом утробно взвыли, уже на два голоса, желая кому-то сплясать на пеньковой веревке веселый танец. Скоро они доберутся до угла, увидят покойников и взъерошенного выпивоху с обнаженным мечом. На размышления оставался всего лишь миг.

Тан решился. Другого выхода у него просто не было. Стало страшно, до жути, до икоты, но больше ничего он придумать не смог.

Развернувшись, Сигмон бросился к лесу. Весь в грязи, в чужой крови и дерьме, он в два прыжка очутился у зарослей, проломился сквозь них, как дикий зверь, и бросился в глубь леса, не разбирая дороги.
* * *

Проснулся он от холода, кусавшего за голые руки. Заворочался, завозился в куче листвы, пытаясь натянуть отсутствующее одеяло, и вдруг рывком сел, схватившись за рукоять меча.

В первое мгновение тан попытался понять, где он. Кругом только лес, сырой и враждебный, таящий в себе угрозу. Но в следующий миг он все вспомнил и застонал, прикрыв глаза ладонью. Сигмон вспомнил, что произошло у таверны, и как потом сбежал из города и долго бродил в ночи. Это не стало помехой, он хорошо видел в темноте, но ночь в лесу — это ночь в лесу. Шарахаясь от каждой тени, прислушиваясь к подозрительным шорохам, он наконец устал и забился под раскидистый куст лещины. Измученный и обессиленный, сразу зарылся в кучу листьев, прикрылся нижними ветками и заснул.

Судя по лучам солнца, пробивавшимся сквозь зеленую крышу листвы, утро было в самом разгаре. Лес по-прежнему молчал, но тан чувствовал напряжение и угрозу, исходящиеиз темной чащи. Он не знал, что там такое, но ему стало на редкость неуютно. Быть может, после ночного приключения он стал слишком мнителен, быть может, это только воображение разыгралось. Но тан не хотел оставаться здесь. Нужно было уходить.

Кустарник рос так густо, что Сигмон без труда определил, откуда вчера пришел. Продираясь сквозь заросли, он оставил за собой широкий след, заметный с первого взгляда.

Уронив клинок в листья, тан закрыл лицо ладонями. Голова болела. Не то чтобы сильно, но любое движение рождало неприятные волны боли. Мутной лужей они плескались в голове и гулко бились в виски. От одежды пахло кровью и дерьмом. Грязный, как свинья, что искупалась в луже, Сигмон сидел посреди леса, под кустом, и не знал, что делать дальше.

Пробираться одному сквозь лес — неимоверная глупость. Даже если представить, что слухи о чудовищах лживы, ему все равно не выжить. Он просто заблудится в лесу и будет бродить по темным аллеям до скончания веков, питаясь тем, что найдет. Это в лучшем случае. В худшем — его быстро сожрет какая-нибудь неразборчивая в еде тварь или прикончат контрабандисты, приняв за шпиона стражи.

Но и возвращаться нельзя. Снова попасть в застенки, к магам? Нет. Лучше умереть с клинком в руке. Судьба предмета для магических опытов Сигмона не привлекала. Он попробовал один раз — спасибо, больше не надо.

Голова уже раскалывалась от боли. В ушах стоял гул и страшно мешал думать. Сигмон попытался сосредоточиться, но потом прислушался. Странный шум не пропадал. Он напоминал гудение осиного гнезда, а то и целого полка разъяренных шершней. Шум то нарастал, то исчезал и вот — совсем оборвался…

В ту же секунду Сигмон понял, что слышит голоса людей. Это был гул толпы, рассерженной, кричащей, возмущенно орущей. Выходит, он ушел от города не так уж далеко.

Подобрав клинок, тан поднялся на ноги и ухватился за ветки куста, пережидая приступ головокружения. Он вдохнул холодный воздух полной грудью, и в голове сразу прояснилось. Сердце забилось чаще, кровь хлынула по жилам, и сон окончательно прошел. От боли не осталось и следа, как и от головокружения. Похоже, тело чудовища и здесь себя проявило. Тан покачал головой, потом шагнул вперед и стал пробираться сквозь заросли, ориентируясь на шум толпы.

Он решил, что только одним глазком глянет, что там происходит. Быть может, каким-нибудь чудесным образом все разъяснилось и ему можно будет вернуться в город? Нет, шансы на такой благополучный исход дела ничтожно малы. Для этого понадобилось бы настоящее чудо. Но, с другой стороны, его никто не видел. Конечно, он единственный чужак в городе, и первым делом всю вину попытаются свалить на него. И в этот раз, как ни странно, заслуженно.

Пробираясь сквозь кусты, тан думал, что разумнее всего было бы отсидеться в лесу. Между яростью лесных чудовищ и яростью человеческой толпы он бы выбрал первое. С чудовищами совладать легко. Можно договориться или погрозить друг другу и мирно разойтись. В крайнем случае помериться силами один на один, в честном бою. С толпой такой номер не пройдет. И все же он шел вперед, к людям, прочь из этого странного леса, от которого веяло бедой.

Когда меж деревьев показался просвет, в котором просматривались остроконечные крыши, Сигмой припал к земле. Дальше он полз, как уж, стараясь не отрываться от густой травы, — только так можно было остаться незамеченным. Попадаться на глаза горожанам он не собирался, сначала нужно было узнать, что там происходит.

Добравшись до самого края лесных зарослей, до последних деревьев и кустов, тан поднялся на колени и выглянул из-за дерева.

Ему повезло. Он оказался позади толпы и сразу увидел плотный строй спин. Людей собралось много — сотни две, не меньше. Они запрудили окраину города, выходящую к лесу, да так плотно, что яблоку некуда было упасть. И все, как один, смотрели на самый край леса, где кучкой стояли вооруженные стражники и пара разодетых в парчу и шелка горожан.

Толпа не стояла спокойно, она колыхалась, как грязная вода в бадье. Люди разговаривали, ссорились, кричали, улюлюкали. Топтались на месте, толкались, подрезали кошельки, выпивали, целовались — в общем, занимались всем тем, чем занимаются две сотни горожан, собравшись в одном месте в одно время.

Такое сборище может означать только одно: случилось что-то важное. К сожалению, Сигмону не было видно, что. Он встал, вытянулся, но не смог ничего разобрать. Сначала он опасался, что горожане собрались поохотиться на него, затравить как дичь но теперь стало ясно: до этого еще далеко. Те, кто собирается на охоту, обычно не торчат накраю города, лузгая семечки и пялясь на стражников.

Тан скользнул обратно в заросли и стал подбираться ближе к центру действия. Он старался идти бесшумно, но этого и не требовалось — людское море шумело, почти как настоящее: гудело, пришлепывало, порыкивало и недовольно ворчало.

Вскоре он стал разбирать слова: и одобрительные восклицания, и брань. Подобравшись ближе, он увидел поваленное дерево, давно заросшее мхом, и встал на него обеими ногами. Теперь ему наконец стало хорошо видно, что заставило собраться горожан на краю леса. Слышно отсюда было тоже хорошо.

На самом краю леса росло огромное дерево, похожее на древний дуб. Одна из ветвей, мощная деревянная ручища, тянулась в сторону города. Через нее была перекинута толстая веревка. Внизу, в окружении стражников, на высоком деревянном чурбаке, стоял человек с завязанным ртом и скрученными за спиной руками. Говорить он не мог, но, судя по отчаянным гримасам, веревочная петля болтавшаяся напротив лица, не вызывала у него восторга.

Разглядев знакомые белые лохмы, Сигмон злорадно усмехнулся. Мошенник-полуэльф попал в руки правосудия и, судя по настроению толпы, вскоре должен был получить по заслугам. В драной холщовой рубахе, в порванных портах, с синяками на лице, он выглядел самым настоящим преступником. Босые ноги заметно дрожали. И не случайно: горожане были настроены серьезно, а процесс казни отлажен до мелочей: ветка была сильно ободрана. Это, по мнению Сигмона, свидетельствовало, что ею часто пользовались. Именно для таких случаев.

Десяток стражников в старых кольчугах, начищенных по случаю казни, наставили на пленника длинные копья. Рядом с чурбаком стоял палач — кожаный капюшон с прорезямидля глаз говорил о его профессии лучше всяких герольдов. Рядом с палачом стоял бородатый толстяк с пергаментом в руках, а за его плечом возвышался седобородый старик с золотой цепью на шее — то ли судья, то ли городской глава.

Отрадное зрелище. Что может быть лучше, чем вид поверженного врага? Сигмон снова ухмыльнулся и поднялся на цыпочки, чтобы ничего не пропустить. Как раз в этот момент толстяку со свитком удалось перекричать толпу, и первые ряды затихли. Следом примолкли и остальные.

— Граждане города Сагема! — выкрикнул толстяк. — Как я говорил, обвиняемый пойман на месте преступления, и его вина полностью доказана.

— Вздернуть его! — крикнули из толпы, и остальные поддержали клич одобрительным ревом.

— Тихо! Тихо! — заорал толстяк, да так, что его щеки покраснели. — У нас тут суд, а не расправа. Потерпите немного.

Он вытер вспотевший лоб огромным клетчатым платком и продолжил:

— Найдено и орудие преступления.

Палач поднял руку, и в ней блеснул огромный мясницкий нож.

— На самом обвиняемом найдена кровь жертв. Кроме того, ясен и мотив. Эльфы — старые враги людей и до сих пор их ненавидят. Этот выродок пробрался к нам в город с целью посеять средь мирных граждан Сагема смуту и раздор. И даже совершил убийство.

— Смерть ему! — снова крикнули из толпы. — Смерть выродку!

Толпа заулюлюкала и засвистела. Из первых рядов вылетело несколько комьев грязи. Все до единого попали в цель, превратив рубаху эльфа в нечто пятнистое.

— Тише! — закричал толстяк. — Тише, сучьи дети, дайте закончить процедуру!

Толпа не успокаивалась. Самый горластый, тот, что орал громче всех, выкрикнул старую частушку:

— Эльфы повсюду разносят заразу!

— Эльфа увидел — убей его сразу! — хором поддержала толпа.

Сигмон поморщился и вдруг понял, что не испытывает ни малейшей радости, наблюдая за толпой. От злорадства не осталось и следа. Внутри вдруг стало пусто, а в горле пересохло, и тан судорожно сглотнул. Он понял, что происходит, — эльфа собирались вздернуть за то, что совершил сам Сигмон. Нет, он не испытывал к мошеннику теплых чувств, но вешать одного за провинность другого — это несправедливо. Алхимик не виновен, его даже не было рядом, когда случилось убийство. Палачи не могли этого не знать,даже полный идиот мог понять, что тех двоих прикончили вовсе не мясницким ножом. Значит, эльф просто подвернулся под руку, и на нем решили отыграться. Его собираются убить за то, что он чужак. За то, что он не такой, как все, потому что в нем течет другая кровь. Это неправильно.

Следом пришла скользкая мыслишка, — может, это и к лучшему. Мошенника вздернут, причем заслуженно: кто знает, сколько народа он успел обобрать. И тогда настоящий убийца, сам Сигмон, сможет спокойно вернуться в город, отмыться от грязи и продолжить поиски проводника. Все складывалось как нельзя лучше. Это прекрасный выход из ситуации, то самое чудо, на которое тан не смел далее надеяться. Надо только немного подождать, затаиться в уголке, притихнуть на время и посмотреть, как будут вешать эльфа. За то, чего тот не совершал. За то, что совершил сам Сигмон.

— Да тише вы, сукины дети! Капрал!

Стражники сделали дружный шаг вперед и пустили в ход древки копий. На первый ряд толпы, самый шумный, обрушился град ударов. Горожане отшатнулись и, недовольно ворча, отступили на пару шагов. Все примолкли, и лишь в задних рядах поднялась небольшая буча, — кажется, поймали воришку, подрезавшего кошельки.

— Итак, — продолжил толстяк, развернув пергамент, — деяния обвиняемого рассмотрены городским судом и признаны преступными. Двойное убийство, возмущение спокойствия, подстрекательство к бунту. Приговор — смертная казнь через повешение! Приговор привести в исполнение немедленно!

Толпа восторженно взревела, предвкушая зрелище, которое можно будет еще с месяц обсуждать в пивнушках. Сигмон понял, что толпе все равно, кого повесят. Эльфа, полуэльфа, обычного человека или оборотня. Лишь бы повесили, лишь бы состоялось зрелище, а кто будет болтаться в петле — дело Десятое.

Седобородый склонился к толстяку и что-то прошептал. Тот недовольно скривился, но потом закивал.

— Тишина! — крикнул он. — Капрал!

Первые ряды, не дожидаясь новых ударов, дружно отшатнулись подальше от копий и разом замолчали.

— Последнее слово предоставляется виновному! — крикнул толстяк и махнул палачу. Тот поднял руку и сорвал с алхимика повязку, закрывавшую рот.

— Это не я! — тотчас завопил квартерон. — Я тут ни при чем! Я случайно наткнулся на этих двоих, случайно! Даже слепому ясно, что их мечом зарубили! И я не эльф! Я человек! И мама у меня человек, и папа, и бабушка…

Толстяк поморщился и снова махнул рукой палачу. Он встал на цыпочки и начал завязывать алхимику рот. Тот извивался, как уж на горячей сковороде, и продолжал кричать:

— Я люблю людей! Я всех вас люблю! Я просто зарабатывал деньги, но никого не убивал. Мои лекарства…

Капрал коротко ткнул полуэльфа кулаком в живот, и тот поперхнулся. Палач тут же накинул полуэльфу на рот грязный жгут из тряпки и крепко завязал на затылке. Алхимикснова замычал, задергался, пытаясь прожевать повязку, но задергался аккуратно, так, чтобы не свалиться с чурки.

— Таким образом, — продолжил толстяк, — обвиняемый полностью признал свою вину. Капрал!

Стражники сомкнули ряды, наставив копья на осужденного. Палач снова приподнялся на цыпочки, ухватил петлю и надел ее на шею алхимику. Затянул так, чтобы узел оказался сзади. Чурочка, служившая помостом, была невысока, и рассчитывать на то, что рывок сломает висельнику шею, не приходилось. Тому предстояло умереть от удушения.

— Да что ж такое, — тихо выдохнул Сигмон. — Проклятие!

Нужно было сидеть тихо, как мышь под веником. Затаиться. Выждать несколько долгих, как столетия, минут. Тан прикусил губу. Выбор. Всегда есть выбор. Иногда чудовищно трудный, когда выбирать не просто сложно — невозможно. Иногда легкий, как пушинка, когда приходиться решать только за себя. Казалось, и сейчас он таков: всего-то нужно отсидеться в кустах, а потом спокойно вернуться в город и продолжить свой путь. Но тогда… Нет. Разумнее отсидеться в кустах. Проклятие, любой, окажись на его месте, не стал бы рисковать собственной шкурой ради светловолосого мошенника. Любой человек. А чудовище?

Толстяк взмахнул рукой, и палач ударом ноги выбил чурку из-под светловолосого алхимика. Тот взбрыкнул босыми ногами и забился в петле, как рыба, пойманная на уду. Сигмон крепко зажмурился и впился пальцами в рукоять меча так, что кровь выступила из-под грязных ногтей.
* * *

Стражники глазели на висельника, наслаждаясь редким развлечением, и прозевали явление грязного оборванца. Тот вывалился из кустов позади них и сразу, без разговоров, кинулся в драку.

Одного стражника, стоявшего ближе всего к кустам, он пнул в спину и тот кувырком полетел под ноги толпы. Второго свалил на землю ударом в ухо, Да таким, что шлем помяло. Третий успел повернуться, но получил пинок промеж ног и с воплем рухнул на траву, зажимая руками причинное место.

Остальные браво развернулись и вскинули копья, готовясь насадить на острия наглеца, посмевшего напасть на стражу. Но в руках оборванца блеснул меч. Взмах — и три копья разом лишились наконечников и превратились в безобидные палки. Стражники отступили назад, придавили капрала к толстяку, тот завизжал… А оборванец вторым взмахом перерубил веревку, и полуэльф рухнул на землю.

— Назад! — закричал Сигмон изо всех сил, вспарывая кончиком меча веревку на руках алхимика. — Назад!

Капрал выхватил саблю, оттолкнул замявшихся стражников и ринулся в бой. Толпа, было примолкшая, восторженно заулюлюкала, предвкушая новое развлечение.

Одним взмахом меча Сигмон обрубил клинок сабли по самый эфес и заехал капралу сапогом в живот. Капрал отлетел, повалил пару стражников и чуть не напоролся на копье.Из толпы донесся гогот.

Сигмон выставил вперед клинок, взмахнул им, отгораживаясь от толпы веером блестящей стали, и бросил взгляд на алхимика. Тот не терял времени даром. Занемевшими руками он неловко содрал с шеи петлю и теперь снимал повязку, закрывавшую рот.

— Спасибо! — шепнул он первым делом, а потом уже вдохнул полной грудью.

— Назад! — снова крикнул тан, заметив, что стражники потихоньку подбираются к нему. — Еще шаг — и я начну рубить головы!

— Побег! — завопил очнувшийся толстяк. — Ваша светлость! Побег!

Седобородый, невозмутимо взиравший на возню, спокойно достал из кармана серебряный свисток и свистнул так, что, должно быть, услышали в Венте. Сигмон понял, что через минуту здесь будет полно стражи. Соберутся со всего города. А может, и городской маг подойдет, если есть такой в Сагеме.

— Не трогайте эльфа, — крикнул он. — Это я убил тех двоих! Они хотели меня ограбить, и я их зарубил.

— Заговорщики, — завизжал толстяк. — Ваша светлость! Это заговор! Самая настоящая банда!

— Взять! — рявкнул басом седобородый. — Вздернуть обоих!

Стражники, поднявшиеся с земли, обступили Сигмона и алхимика, метя в них уцелевшими копьями. Тан попятился, поводил мечом по воздуху, как бы примеряясь, с кого начать. Поднявшийся с земли капрал вырвал у кого-то из толпы топор и теперь заходил со стороны кустов, грозя атакой с тыла.

— Люди, — закричал толстяк. — Граждане Сагема! Что вы смотрите, это же заговорщики! Нелюди! Эльфы! Они пришли убивать и грабить. Они уже убили двоих и теперь собираются бежать от расплаты. Люди! На них кровь жителей Сагема! Неужели вы их отпустите?

Сигмон попятился, чувствуя, что еще миг — и он упрется спиной в кусты. Алхимик поднялся на ноги и старался держаться ближе к спасителю, но так, чтобы не зацепило мечом, если начнется сражение.

— Чтоб его, козлодера языкастого, — выдохнул полуэльф. — Сейчас начнется.

Толпа задумчиво примолкла. А потом из середины взвился знакомый голос, певший частушки.

— Братва! Это же эльфы! Наших бьют!

Толпа загудела и зашевелилась. Первые ряды шагнули вперед, подталкивая в спину осторожных стражников. Матроны в темных платках и девицы в ярких платьях бесследно растворились в толпе. Их просто и быстро оттеснили в задние ряды. Вперед пробивалось мужичье — кто с топором лесоруба, Кто с ножом, кто просто с подобранным дубьем.

— Плохо, — выдохнул алхимик. — Ты быстро бегаешь?

Сигмон шагнул вперед и обрубил наконечник копья у самого смелого стражника. Тот отскочил назад, но мужики стоявшие за спиной, толкнули его обратно на тана.

— Бежим! — завопил полуэльф и, обернувшись, зайцем сиганул в кусты.

Сигмон, понял, что только так можно избежать кровопролития. Он отпрыгнул назад и припустил следом за алхимиком, уже скрывшимся в чаще.

— Даааагнааать! — взвился над толпой голос толстяка. — Вяжи-хватай!

Капрал и стражники бросились следом за беглецами и тут же деловито увязли в кустах, не торопясь пробиваясь сквозь редкие ветки.

— Золотой за бродягу, — рявкнул седобородый. — И пару за эльфийского выродка!

Толпа думала недолго. Пару мгновений осознавала размер награды, а потом взорвалась радостным криком.