Чтение 22–й страницы книги ~Знак чудовища~

— Не знаю, — честно признался Сигмон. — У меня нет от нее вестей. И мы такие разные, что мне иногда даже страшно думать об этом. О том, как она живет, что именно ей нужно. Никак не могу представить ее рядом — в моем доме. В нашем человеческом мире. И такая тоска накатывает, хоть в петлю. А мне иногда хочется броситься обратно в Дарелен. В тот мрачный замок. Забрать ее оттуда, увезти с собой, прочь от этого гадкого места, пропитанного запахом тлена и крови.

— Прекрати, — буркнул Рон. — От твоих рассказов мне кажется, что я чую мерзкий запах костра, на котором поджаривают колдунов.

— Запах? — удивился Сигмон и вдруг понял, что его беспокоило.

Он осадил коня, втянул носом воздух и выругался.

Из леса пахло дымом и паленой шерстью. Дождь прибивал запах к земле, не давал ему растечься по округе, но Сигмон все равно почуял его. В нем чудился тот самый мерзкийоттенок, что заметил даже Рон, — запах сгоревшей плоти. Не жареного мяса, а именно горелой человеческой плоти — сладковатый, тягучий и на удивление тошнотворный.

— Деревня, — бросил тан. — Проклятие! Рон, это горит деревня!

Тан вонзил шпоры в бока вороного, и тот встал на дыбы. Звездочка Рона шарахнулась в сторону и заплясала по грязной обочине.

— Сигмон! — крикнул алхимик. — Сигмон!

Но ла Тойя не обратил внимания на его крик. Он был уже далеко отсюда — там, в деревне, где пылали дома. Ворон с места взял в галоп, и комья грязи полетели из-под копыт.

— Вот дерьмо! — с отчаянием крикнул Рон. — Подожди меня! Подожди!

Но Сигмон даже не обернулся. Он снова чуял запах смерти — здесь, в своем доме, который он считал надежным убежищем. Он думал, что все испытания позади. Здесь он хотелнайти только тишину и покой. И вот… Тан знал, что это не просто пожар. Это — дело рук человеческих, это не случайность. Беспокойство повисло над дорогой зыбким маревом, и Сигмон признался себе, что давно его ощутил. Просто гнал прочь дурные предчувствия, не решаясь быть честным даже с самим собой. Но что-то должно было случиться.Уже случилось. Он чувствовал это и продолжал терзать шпорами бока вороного, что стрелой несся по лесной дороге.
* * *

После ельника, на пригорке, Сигмон осадил коня. Отсюда хорошо был виден холм и деревня у его подножия. Два бревенчатых дома, стоявших у окраины, отчаянно дымили. Дождь намочил крыши, и потому огонь горел внутри. Сизые клубы дыма тяжело выползали из окон и тут же, прибитые моросью, опускались к земле.

Вокруг домов деловито суетились крестьяне, десятка два — не меньше. Кое-кто нырял в дома, вытаскивал добро и бросал тут же — во дворах. Другие носили ведра от колодца, пытались тушить огонь. Тан никак не мог рассмотреть, горят ли другие дома. Клубы дыма, затянувшие дворы, сбивали с толку, и чудилось, что горит едва ли не вся деревня. Но зато тан сразу заметил, что в сторонке, у плетня, лежат три тела. Мертвые — в этом тан был уверен. На них никто не обращал внимания, никто не сидел рядом, не отпаивал водой… Беда. Пришла беда.

А потом тан увидел дым, выплывший из-за холма, оттуда, где находилось его имение. Его родной дом.

Сигмон отчаянно вскрикнул и вонзил шпоры в мокрые бока Ворона. Тот взвизгнул, совсем как человек, и пустился галопом с пригорка — прямо через поля капусты, напрямую. За холм.

Пригибаясь к гриве вороного, тан до боли в скулах сжимал зубы. Все-таки это случилось. Здесь, в самом сердце мира и спокойствия, в этом укромном уголке, где он рассчитывал обрести покой. Они добрались и сюда. Они нанесли удар в самое сердце Сигмона. Кто, он не знал. У врага не было имени, но сейчас это не беспокоило тана. Он не желал знать его имени, он желал его крови.

Когда впереди показалась старая черепичная крыша имения, Сигмон выхватил из ножен меч. Вороной вихрем промчался вдоль каменного забора, заросшего вьюнком, и вылетел к воротам. Две решетки из кованого железа, служившие створками, давным-давно распахнуты и намертво вросли в землю. Насколько Сигмон помнил, они не закрывались никогда. И даже сейчас они были гостеприимно раскрыты.

Ворон влетел в ворота и помчался к дому прямо сквозь парк, выворачивая из зеленой травы черные комья дерна.

Старое крыльцо с облезлыми колоннами, крашенными под мрамор, осталось таким же, как прежде. На нем семья ла Тойя встречала гостей, с него же провожала в дорогу. Давно, в лучшие времена. А теперь на нем никого не было. Родной дом смотрел на Сигмона темными окнами, пустыми, как глазницы черепа. Никто не встретил его у крыльца: ни друзья, ни враги. Казалось, дом давно заброшен. И только клубы сизого дыма, выползающие из окон левого крыла, говорили о том, что здесь кто-то есть.

Сигмон спрыгнул с коня и взбежал по ступеням наверх, к призывно распахнутым дверям. Огромный холл ничуть не изменился: высокий потолок, вытертый до ниток ковер, двекаменные лестницы, ведущие на второй этаж — в правое и левое крыло. В середине холла — фальшивый фонтан, служивший громоздким украшением. Все осталось по-прежнему.Это был тот самый дом, который помнил всю семью ла Тойя. Именно сюда стремился Сигмон.

Но теперь, добравшись до дома своей мечты, Сигмон увидел лишь тлен. Запустение. Запах плесени и сырости. Разложения. Дом давно умер. Он ничуть не походил на те радужные воспоминания о родовом гнезде, что Сигмон унес с собой в дальнюю дорогу.

Судорожно сглотнув, тан поднял глаза. Слева, наверху лестницы, виднелась дверь, ведущая в левое крыло. Из двери выползала тоненькая струйка дыма, намекая на то, что внутри что-то горит: пока не сильно, но уверенно. Сигмон встряхнулся, сжал рукоять меча и стал подниматься по каменным ступеням.

На площадке тан задержался, с опаской заглянув в распахнутые створки. Но перед ним предстал только пустой темный коридор. Многие двери оказались открыты, и полосы света резали темноту на куски. В самом конце коридора виднелась дверь, ведущая в библиотеку. Из-под нее и тянулись сизые щупальца дыма.

Сигмон пригнулся и осторожно двинулся вперед, словно по тонкому льду. Оглядываясь по сторонам, он шел медленно, готовый в любой момент отразить удар. Он чувствовал,что здесь кто-то есть. Кто-то чужой, не имеющий отношения к дому. Тот, кто его поджег.

В середине коридора тан остановился — показалось, что из соседней комнаты доносится плач. Сигмон прислушался, подкрался к двери и осторожно заглянул в проем.

Это большая комната служила когда-то читальней. Сигмон помнил, что раньше в ней было много столов, шкафов и мягких удобных кресел. Он часто проводил в ней целый день, перечитывая любимые книги. Но сейчас все это пропало, и комната была вычищена, словно затевался ремонт. Голые стены, голый пол, ободранная обивка стен — вот и все, что осталось от былого великолепия. Пустота. И только у самого окна стояла большая кровать с дубовыми спинками, над которой склонилась сгорбленная человеческая фигура в старом тряпье. Тан взял меч на изготовку, на цыпочках зашел в комнату и вдруг понял, что это просто старуха. Она-то и плакала над тем, кто лежал в кровати. Тан выглянул в коридор, не заметил ничего подозрительного и, наконец, решился подойти.

Прежде чем старуха его заметила, он успел продвинуться до середины комнаты. Услышав шаги, она обернулась, увидела обнаженный клинок и закричала во весь голос. Тан невольно отступил на шаг, и старуха ловко прошмыгнула мимо него — в коридор. Сигмон бросился было следом, но сразу остановился. Старая карга убежала, ну и пес с ней. Зато остался человек в кровати.

Тан подошел. На серых простынях лежал человек. Старик. Его худое лицо с острым, как отточенное перо, носом, было повернуто к свету, но глаза оставались закрытыми. Седые волосы, свалявшиеся, грязные, раскинулись по серой подушке. Он был одет и даже обут в огромные безразмерные сапоги, изношенные до дыр. Не было только рубахи — вся грудь замотана грубыми бинтами, нарезанными, видно, из простыней. Сквозь бинты проступило бурое пятно крови размером с суповую тарелку. Оно оставалось влажным: кровь еще шла.

Тан склонился над человеком, пытаясь рассмотреть лицо. Тот, почувствовав движение, пошевелился, открыл глаза и отвернулся от окна. Встретившись взглядом со стариком, тан замер, не зная, что сказать.

— Сигмон, — прошептал старик, и только тогда тан его узнал.

Дит Миерс стал управляющим имением ла Тойя еще до рождения Сигмона. Да так им и остался, увидев и рождение наследника, и смерть его родителей. Это был тот самый человек, что заменил Сигмону отца. Когда молодой тан уезжал, он оставил имение на Миерса — знал, что тот сохранит его в целости и сохранности. Но тогда управляющий, пусть уже не молодой, выглядел розовощеким, крепким стариканом, готовым взять дела в свои руки. А сейчас он походил на собственную тень.

— Дит, — потрясенно прошептал Сигмон, опускаясь на колени.

Сухая старческая рука шевельнулась, и шершавые пальцы коснулись щеки тана.

— Сигмон, — повторил старик, и его бескровные губы тронула улыбка. — Ты вернулся.

— Что случилось? — спросил тан, схватив ладонь старика. — Дит, что тут произошло?

— Зря, — прошептал управляющий. — Зря вернулся. Они тебя искали.

— Кто? — крикнул тан, разом вспомнив, зачем он пришел. — Кто это был?

— Наемники. Приходили в начале осени, искали тебя. Потом ушли. Но вчера пришли опять.

Сигмон выругался в полный голос. Он должен был подумать о том, что его будут искать здесь. О том, что могут пострадать те, кто был ему ближе всего. Как он мог быть настолько глуп?!

— Когда ты уехал, — прошептал Дит, — дом пришел в упадок. Без тебя все кончилось. С тобой ушла жизнь имения. Мы мирно доживали свой веки ждали тебя. Но пришли они. Разогнали челядь и разорили дом.

— Проклятое отродье, — бросил тан, сжимая меч. — Они ответят за все. Клянусь памятью отца, они ответят за все!

— Сигмон, — жарко прошептал Дит. — Уходи.

— Что?

— Уходи. Они ждут тебя. Знают, что ты придешь. Беги.

— Нет! Теперь я никуда не уйду! Я выверну наизнанку этих разбойников!

— Это не разбойники, тан. Это демоны в обличье людей. Прошу тебя, Сигмон, уходи. Спасайся.

— Все будет хорошо, Дит. Я справлюсь с ними. Ты поправишься, и мы заживем по-прежнему. Слышишь, Дит, как раньше. Я вернулся. Понимаешь, вернулся навсегда. Все будет по-старому.

Старик закрыл глаза и захрипел. Бинты на груди набухли кровью, и пятно стало больше.

— Дит! — крикнул Сигмон. Старик снова открыл глаза.

— Все кончено, Сигги, — тихо сказал он. — Уходи. Ты зря вернулся в прошлое, мой тан. Тут нет ничего, кроме тлена и пыли. Но я рад, что напоследок увидел тебя. Сигмон!

Старческая рука с неожиданной силой вцепилась в плечо тана. Старик приподнялся, голова оторвалась от подушки, а глаза заблестели, как два драгоценных камня.

— Беги! — крикнул Дит.

Из его рта хлынул темный поток крови, скатился по небритому подбородку липкой волной, залил грудь и смешался с кровью на бинтах. Глаза старика закрылись, и он повалился обратно на кровать. Рука на плече Сигмона разжалась и бессильно упала на простыню.

— Дит! — закричал тан. — Дит!

Он бросил меч, обхватил старика и приподнял. Приложил ладонь к шее, пытаясь нащупать биение жизни, но почувствовал только холод шершавой кожи. Старик умер. Судорогиеще сводили его тело, оно еще вздрагивало, но сердце уже не билось.

Тан опустил старика на кровать, поднялся. Накрыл одеялом, что валялось в ногах, и целую минуту молча смотрел на тело. Потом подхватил с пола меч и с криком выбежал в коридор.

Дыма стало больше, теперь занялась огнем и комната рядом с библиотекой — рабочий кабинет отца. Пожар расползался по дому пылающей язвой. Но Сигмон не обратил на это внимания, сейчас ему было не до огня. Прорвавшись сквозь клубы дыма, он промчался по коридору и вскочил на балкон. Под стоны и треск умирающего дома сбежал по ступеням вниз, в центр зала. У фонтана остановился.

Огромная каменная чаша треснула пополам. Истертые края, на которых Сигмон сидел в детстве, выглядели, как обветренные кости. Белые, мертвые, они были покрыты темными оспинами и язвочками, словно и камень состарился вместе с обитателями имения.

Тан побледнел и оперся рукой о край фонтана. У него закружилась голова. С ужасающей ясностью он понял, что прошлое умерло навсегда. Дом детства, куда он так стремился вернуться, оказался склепом. Цветущие сады и солнечный свет остались только в памяти последнего тана ла Тойя. Его мир исчез. И не сейчас, а тогда, в тот далекий день,когда молодой тан покинул родное имение. Он увез с собой солнечный свет, увез искрящийся мир детства и не сумел его сохранить. Он изменился, и мир, что он носил с собой, изменился вместе с ним. И обратной дороги не было. Старый Леггер оказался прав: не стоило даже пытаться вернуться в прошлое.

Лязг металла выхватил тана из воспоминаний. Он вскинул голову, поднял меч и сжал его так, что боль свела запястье. Наверху лестницы, у двери, ведущей в правое крыло, стоял воин, облаченный в полный доспех. Тот самый, что командовал наемниками в Гаррене. Начищенные до блеска латы сверкали так, словно только что вышли из рук кузнеца. Щита у воина не было, на поясе висел короткий меч. И по-прежнему его лицо скрывал шлем с вытянутым забралом, что назывался «жабья морда».

— Ты! — крикнул Сигмон, потрясая мечом. — Ты!

Воин шагнул к лестнице, и лязг подков разнесся по холлу. Из двери правого крыла потянулась тонкая струйка дыма, как след преступления.

Но Сигмону было все равно, что враг сделал и зачем. На тана снизошло ледяное спокойствие, такое, какое бывает перед смертным боем. Он увидел врага и знал, что тот никуда не денется. Тану предстояло драться, сражаться не на жизнь, а на смерть с тем негодяем, что лишил его родного дома. И это успокаивало. О бегстве и речи не могло быть. Все должно было решиться сейчас.

Воин медленно спускался по лестнице, громыхая доспехами. Он не спешил. Он был уверен в своих силах, он чувствовал себя хозяином в этом опустевшем доме. И за это тан возненавидел врага еще сильней.

Сигмон отошел от фонтана и встал напротив лестницы. Когда блестящая фигура добралась до последней ступеньки и ступила на каменные плиты холла, Сигмон отсалютовал мечом и приготовился сражаться. Но воин не спешил обнажать клинок.

— Сигмон ла Тойя! — раздался из-под шлема глухой голос. — Вот мы и встретились.

— Представься, — потребовал тан. — Я хочу знать, с кем буду сражаться.

— Зови меня Волк, — отозвался враг. — Но сражаться мы не будем. Ты пойдешь со мной. Прямо сейчас. Я и так искал тебя слишком долго.

— Я выйду из этого дома не раньше, чем твоя душа выйдет из тела, — отозвался Сигмон, чувствуя, что его трясет от ярости. — Обнажи клинок.

— Глупец, — пророкотал воин. — Дубина деревенская. Ты пойдешь со мной по своей воле или против нее. Это королевский приказ.

— Королевский приказ? Что за глупость!

— Глупость? Ты лишил нашего короля самого ценного мага и надеешься избежать наказания? Как бы не так! Ты пойман и теперь ответишь за содеянное.

— Мага? Я не тронул ни единого мага.

— Фаомар, — бросил воин. — Припоминаешь? Сигмон отшатнулся, отступил на шаг и опустил клинок. Тени прошлого вернулись, чтобы уязвить его снова. Он знал, что так будет, но не верил до последнего.

— Я не трогал его, — глухо сказал он. — Его убил демон.

— Вот как? Об этом ты расскажешь королевским магистрам. Эти господа очень желают поговорить с тобой. Наедине.

— Больше никаких магов, — зло бросил Сигмон и снова поднял меч. — Все это чушь. Фаомар творил злодеяния, и за то воздалось ему по заслугам. А ты преследовал меня, убивал невинных и в конце концов разрушил все, что было дорого мне. И твои злодеяния тоже не останутся безнаказанными. Обнажи клинок!

— Злодеяния? — переспросил воин, не обращая внимания на вызов. — Что ты знаешь о злодеяниях, щенок. Ты лишил своего короля лучшего мага, нанес ущерб державе и при этом считаешь себя героем?

— Клинок! — потребовал тан, чувствуя, как кровь прилила к щекам. — Зло всегда остается злом. Я не виновен в гибели Фаомара. Я не убивал его. Но если бы мог, то убил. Он потерял рассудок и ставил на людях чудовищные опыты…

— Чудовищные? Ты лишил и себя и меня новых братьев, а ведь мог стать одним из нас. Лучшим! Но погоди. Еще станешь — после того, как побываешь в руках королевских магов. К сожалению, мне не позволено тебя убить. После смерти Фаомара каждый из нас слишком ценен. Даже ты.

— Из вас? — переспросил тан. — Кем я стану?

— Тем, кем суждено, — глухо отозвался воин.

Он поднял руки и взялся за шлем. Глухо лязгнуло железо, и «жабья морда» осталась в руках воина. Сигмон взглянул в лицо врага и отшатнулся.

Оно оказалось невыносимо уродливым. Казалось, что кто-то размягчил человеческое лицо и потянул его вперед, как податливую глину. Сейчас, заросшее жестким волосом, оно больше напоминало недоделанную морду волка. Изо рта, превратившегося в пасть, торчали длинные клыки, а в круглых желтых глазах виднелись узкие черные зрачки.

— Фаомар. — прошептал тан. — Значит, то оружие в подвале…

— Мы, — прорычал воин, — это гвардия короля. Фаомар поставлял двору бойцов, способных справиться с целой армией, а ты, глупец, все испортил. Прежде чем ты станешь одним из нас, маги поработают над тобой так, что мучения у Фаомара покажутся тебе счастливыми детскими снами.

— Ты лжешь! — крикнул Сигмон. — Фаомар не мог работать для короля! Почему он не жил во дворце?

— Все держалось в строжайшей тайне, — отозвался Волк. — Никто не должен был знать, чем занимается маг.

Потрясенный Сигмон отшатнулся. Чудовища на службе короля! Он и помыслить о таком не мог. Это просто невозможно, король никогда бы не позволил случиться такому! Но следом пришла другая мысль: тан не одинок. У него есть братья. Чудовища. Судя по Волку, жестокие и беспощадные. Истинное зло. Он так боялся, что может причинить людям вред, просто самим фактом своего существования. А теперь…

Сигмон выпрямился и взглянул на закованную в металл фигуру. Враг все еще стоял у лестницы и улыбался, вернее скалился, как дикий зверь.

— Теперь ты пойдешь со мной, — сказал воин, и это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. — И будешь вести себя тихо. Тогда, быть может, тебе сохранят память и рассудок.

— Нет, — спокойно ответил Сигмон, — не пойду. Компания кровожадных чудовищ — это не для меня. Сначала я разделаюсь с тобой, а потом найду управу на остальных. И очень надеюсь, что некоторых удастся спасти — так же, как меня.

— Спасти? — ухмыльнулся Волк. — От силы, славы и почестей?

— От жестокости и жажды крови. Не отрицай: я видел, что вы устроили в Гаррене. Я видел, что вы устроили тут. И я сам помню эту жажду.

— И как же ты собираешься спасти нас? — Клыкастая пасть растянулась в улыбке, словно кусок мяса пополам разрезали.

— Есть один способ, — сказал Сигмон, думая о Леггере и его железном медальоне. — Но тебе его лучше не знать. Не думаю, что он поможет тебе. Тебе поможет только хороший удар мечом.

— Случайно не об этом думаешь? — осведомился Волк.

Он разжал железную перчатку и тряхнул рукой. На пол со звоном выскочил железный кругляш и завертелся на камнях. Воин шагнул вперед и наступил на него ногой. Медальон Леггера жалобно звякнул и затих.

— Я чуть опоздал, — признался Волк. — И не застал тебя у старика. Он оказался довольно прыток. Не думал, что справиться с ним будет так сложно…

Сигмон закричал и прыгнул вперед.

Его меч ударил в горло врага, нанося смертельный удар, но встретил на пути сталь. Воин даже не стал доставать меч: латной рукавицей он отклонил в сторону клинок Сигмона, подался ему навстречу и другой рукой ударил в грудь.

Ноги Сигмона оторвались от земли, и на секунду показалось, что под кулаком шкура на груди вдавилась до лопаток. Он взмыл в воздух, как соломенная кукла, и упал спиной на каменную чашу фонтана, окончательно ту разворотив. Чаша распалась на несколько кусков, фигурная колонна разлетелась белыми брызгами по всему залу. А Сигмон распростерся на каменных осколках. Волк остался на месте, он даже не шагнул следом, только ухмыльнулся волчьей пастью — насмешливо и зло.

— Давай, — бросил он. — Давай. Взбешенный Сигмон вскочил, пинком отбросил с дороги камень, перепрыгнул фонтан и бросился в бой. О боли в груди он и не думал.

Дуэли, как хотел Сигмон еще минуту назад, не вышло. Обезумев от ярости, он без всякого сомнения рубил врага, а тот уворачивался, как мог. Клинок напрасно сверкал молнией: ему не удавалось поразить цель. Воин отбивал меч латными рукавицами, вернее, мягко отталкивал и пытался отвесить владельцу клинка новую затрещину. Но никто из бойцов не преуспел.

Сигмон не помнил себя от ярости. Он уже не хотел победить в схватке, не хотел отстоять свою честь и защитить правду. Он просто жаждал крови врага, мечтал разрубить его на куски, растерзать в клочья, стереть из этого мира, так, чтобы и следа не осталось. Но ему никак не удавалось нанести удар: эльфийский клинок лишь слегка царапал доспехи противника. Волк двигался слишком быстро, быстрее самого Сигмона. Он танцевал в доспехах так легко и свободно, как не всякий акробат мог бы нагишом. Казалось, латы ничего не весят. И вместе с тем служат отличной зашитой от эльфийского клинка. Сигмон знал, прямого удара они не выдержат. Если враг замрет и пропустит удар — меч справится. Но Волк не собирался замирать. Он легко и даже небрежно отражал все атаки Сигмона.

На секунду тану стало страшно. Он понял, что не сможет одолеть Волка. В том было слишком много от чудовища, больше, чем в самом тане. Враг даже не достал клинка из ножен — и почти неуязвим. А если начнет сражаться всерьез, то Сигмону не выстоять и пяти минут.

Мысли метались пуганой вороньей стаей. Тан отвлекся, дрогнул, и латная рукавица Волка с размаху ткнула под ребра. От удара Сигмон повалился на спину. В глазах потемнело, дыхание перехватило, но тан успел увернуться от пинка в бок. Поднялся на колени, вскинул меч и лишь тогда выпрямился. И замер.

Теперь они стояли — враг напротив врага: высокий молодой парень с побелевшим под стать мрамору лицом и широкоплечее чудовище, закованное в стальной панцирь.

— Бросай меч и выходи, — велел Волк. — Хватит игр.

— Не раньше чем увижу твою кровь, — сдавленно отозвался Сигмон.

— Надеешься победить? А что дальше? У тебя нет дома, нет семьи, нет друзей. У тебя нет ничего, кроме чужой шкуры, этой отметины, печати, какой Фаомар клеймил своих детей. Ты — один из них.

— Но я не такой, как вы, — холодно бросил тан, потихоньку сдвигаясь в сторону, чтобы обойти воина сбоку. — Я не убиваю невинных людей, не сжигаю их дома, не захватываю в плен детей…

— Потому что ты слабее и трусливее нас, — бросил воин. — Слабак. Недоделок. Бросай меч и выходи из дома.

— Нет, — отрезает тан, сжимая рукоять. — Этого не будет. Прежде ты ляжешь на пол этого дома и умрешь вместе с ним.

— Как жаль, что тебя нельзя убивать, — пробормотал Волк. — Но, думаю, ноги тебе не понадобятся до самой столицы. Ничего, кости срастутся, а руки…

На этот раз Сигмон превзошел самого себя. Он прыгнул вперед, сделал выпад, и эльфийский клинок ударил в доспехи. Те выдержали, но мощный удар отбросил Зверя назад. Закованная в металл фигура отлетела к лестнице, упала, сокрушив спиной каменные перила, и завозилась на ступенях.

Тан с криком бросился к врагу, занося меч для решающего удара, но клинок воина в мгновение ока покинул ножны. Взвыла сталь, Волк отвел меч тана в сторону, и удар пришелся в лестницу. Ступенька взорвалась каменной крошкой, тан пошатнулся, но успел отпрыгнуть вбок.

Волк поднялся на ноги и злобно оскалился, как самый настоящий зверь. В руке он сжимал короткий одноручный меч с широким лезвием, больше похожий на инструмент мясника, чем на оружие солдата.

— Сюда, — рыкнул Волк. — Иди сюда!

Тан попятился, выбирая момент для атаки, споткнулся о кусок фонтана и оглянулся.

Дом полыхал. Из дверей, ведущих в коридоры, валил дым. Из левого крыла доносился треск — пламя пожирало комнаты, перемалывая огненными зубами деревянные ребра дома. Пол содрогался — едва заметно, но Сигмон чувствовал пятками дрожь. Еще немного — и поместье развалится, как куличик из песка, высохший на солнце. Еще немного — и ветер развеет по ветру все, что еще оставалось у Сигмона. Его дом, его жизнь.

— Леггер был прав, — прошептал он, и клинок в его руке дрогнул. — Не нужно пытаться вернуться в прошлое.

На этот раз Волк не стал ждать. Он атаковал первым.

Короткое лезвие его меча плело в воздухе сверкающие восьмерки, и тан едва успевал отбивать удары. Волк атаковал со всех сторон разом — любое движение сияющего круга грозило обернуться смертельным ударом.

Защищаясь от выпадов, Сигмон старался держать противника на расстоянии. Эльфийский клинок был длиннее, и тан умело пользовался этим преимуществом. Но Волк оказался слишком проворен. Он теснил своего противника, и Сигмону приходилось постепенно отступать в центр холла. В конце концов тан перепрыгнул через разбитую чашу фонтана и резко обернулся, выставив клинок. Теперь между ним и Волком оказалось препятствие, и Сигмон надеялся перевести дух.

Воин вновь ухмыльнулся волчьей пастью, перебросил меч из руки в руку и стал обходить фонтан по широкой дуге. Он не собирался продолжать забавный танец. Он наступал,и сталь в его руках грозила бедой. Сигмон сглотнул ком, подступивший к горлу, и попятился.

Где- то наверху с грохотом обрушилась балка. Из двери, ведущей в левое крыло, вылетел сноп искр и осыпался по каменным ступеням. Пол дрогнул, и Сигмону вспомнился дом Фаомара. Тот тоже сдавался неохотно, уступая грубой силе времени и огня. Все так же — грохот, пламя, дым… И все по-другому. Фаомар к тому времени был уже мертв, и дом последовал за хозяином. А Сигмон…

— Нет, — крикнул тан, — еще нет, сучье вымя!

Он перемахнул через фонтан и обрушил на Волка град ударов. Прямой, косой, выпад, сверху, снизу — тан работал клинком, как ветряная мельница, не останавливался ни на секунду. Под его яростным напором воин дрогнул и стал отступать. Он ловко подставлял под удары свой меч, уворачивался от выпадов, и клинок тана лишь скользил по доспехам. И все же Волк отступал. У самой лестницы он остановился, замешкался, и тан с выдохом сделал выпад. Стремительный и сильный, удар должен был пробить доспех. Но Волк скользнул в сторону и коротко ткнул мечом, целя острием в руку Сигмона.

Лезвие царапнуло по чужой шкуре на плече, бессильно скользнуло вниз и, встретив человеческую плоть, жадно чавкнуло.

Вскрикнув от боли, Сигмон отшатнулся, увернулся от нового выпада и одним прыжком оказался за фонтаном. Он боялся новой стремительной атаки. Но Волк и не думал нападать. Он стоял у лестницы и ухмылялся, вывесив из пасти алый язык, точно собака.

— Что, — бросил он, — подвела шкура? Сигмон быстро глянул на руку. Клинок рассек кожу и мышцы предплечья, от локтя до кисти тянулась алая полоса. Рана оказалась неглубокой, но длинной. Кровь уже намочила руку и теперь стекала на кисть, заливая рукоять меча. Пальцы онемели и перестали слушаться, но тан знал: это ненадолго. Рана затянется. Если только проклятый Волк раньше не отрубит ему голову.

— Недоделок! — крикнул воин. — Это только начало!

Темная струйка крови переползла гарду и потекла по клинку. Сигмон, спохватившись, переложил меч в левую руку. Правую он прижал к груди, прикрываясь ею, как щитом. Нужно только перевести дыхание, немножко перевести дыхание — и все. Волк мог десять раз напасть, пользуясь преимуществом. Но он оставался на месте, только скалился, показывая длинные клыки. Он снова играл. Хотел доказать противнику, что тот слишком слаб, чтобы тягаться с настоящим чудовищем.

Когда черные руны на мече стали светлеть, тан подумал, что у него неладно с глазами. Он моргнул, чтобы сбросить морок, но узоры на клинке стали еще ярче. Они наливались зеленым светом, светом эльфийской крови, примешанной к металлу. Узоры становились все ярче, оживали на глазах, словно стебли весенней травы. Сигмону казалось, чтоклинок оплетают усики вьюнка. Рон оказался прав. Этот меч был самым настоящим клинком эльфов. И оружию нужно было всего лишь отведать крови хозяина…

Рукоять обожгла ладонь, как огнем, и Сигмон вскрикнул. Он вскинул руку и тут же бросился в сторону, уворачиваясь от выпада Волка. Почуяв неладное, тот в мгновение ока очутился рядом, решив одним махом завершить игру.

Тан отмахнулся мечом, сделал ответный выпад. Волк быстро повернулся всем телом, и клинок Сигмона снова скользнул по железному боку. Но на этот раз Волк вскрикнул и отскочил. Тан взмахнул клинком, закрываясь от возможной атаки и только тогда увидел — на зеркальном доспехе Волка, там, где прошелся клинок, зияла черная полоса, напоминавшая ожог.

Тан вытянул руку с мечом и указал им, словно пальцем, на Волка. Лезвие пылало зеленым огнем, а левую ладонь, сжимавшую рукоять, невыносимо жгло.

— Вот как, — сказал Волк, и глаза его превратились в щелочки. — Эльфы.

Ладонь болела все сильней. Теперь Сигмону казалось, что он взялся за раскаленный кусок металла. Не выдержав, он шагнул назад, не сводя взгляда с врага, и попытался переложить меч в правую руку. Но не смог. Меч не отлипал от руки.

Чуть разжав пальцы, он увидел, что рукоять проросла тысячей тоненьких иголочек, впившихся в ладонь. Они уходили вглубь, врастали в плоть, словно меч пустил корни. Онстал частью тела хозяина, продолжением его руки и теперь даже зеленое сияние клинка пульсировало в такт биению сердца. Клинок действительно удивил Сигмона, как и предсказывали руны на лезвии. И тан платил за это болью.

На этот раз клинок Волка прочертил кровавую полосу у Сигмона на щеке. В последний миг тан качнулся в сторону, чудом избежав удара в глаз. Завертелся, отбиваясь от выпадов Волка, и даже отступил на пару шагов — враг атаковал яростно, со всей силой. Сигмон понял: несмотря на все приказы, Волк пытается его убить. Не связать, не покалечить — убить раз и навсегда…

Но ладонь нестерпимо жгло. Зеленое пламя рвалось из рукояти и казалось, что в руках тана не меч, а столб зеленого света. Ошеломляющая боль пожирала руку Сигмона, сжигала, сплавляла сталь клинка и человеческую плоть. И он не выдержал. Закричал, выплескивая боль, рванулся вперед, чувствуя, как сознание тонет в зеленом пламени ярости.

Волк дрогнул. Он все еще пытался, уворачивался, но доспехи больше не спасали. Там, где их касался пылающий клинок, блестящий металл плавился, обжигая владельца. Удары тана становились все сильнее и все быстрее, он наступал, и безумие зеленым отблеском плясало в его глазах. Волк шагнул назад — раз, другой. А потом сбился с ритма, запутался в ногах, и тан рванулся вперед. Зеленое пламя клинка вошло в грудь Ватка, выжгло зеркальный доспех и отхлынуло, оставив после себя узкую черную дыру. Сигмон прыгнул в сторону, опасаясь ответного удара, и замер, ожидая, когда противник рухнет к его ногам.

Волк уронил меч на каменные плиты, покрытые черным узором трещин и взглянул на черную дыру в груди. В звериных глазах блеснуло удивление, а верхняя губа поползла вверх, обнажая клыки. Из дыры плеснуло черным, и Волк зарычал, скорее от удивления, чем от боли. Потом из раны потекла густая черная кровь, и лишь тогда Волк завыл так, что вздрогнули стены.

Сигмон шарахнулся в сторону, пытаясь укрыться от жуткого вопля, попытался зажать уши и чуть не порезался мечом. Но вой внезапно оборвался: Волк опустил голову и приложил лапы к груди, пытаясь зажать дыру в доспехе. Напрасно: темная жижа толчками пробивалась сквозь железные перчатки. Тогда Волк зарычал, надрывно взвыл и рывком вскинул руки.

Латы лопнули, как скорлупа, и с грохотом посыпались на мраморный пол. На месте сияющей металлом фигуры появилась иная — словно птенец, вылупившийся из яйца.

Эта оказалась на голову выше прежней. Массивное тело зверя, заросшее черной жесткой шерстью, мощные когтистые лапы, зубастая пасть, в которой не осталось ничего человеческого. Волк. Перед таном стоял настоящий волк, стоял на задних лапах, как и положено оборотню из сказок. Длинные передние лапы свисали до пола, судорожно сжимаясь и показывая когти. Грудь оборотня дымилась, а из черной дыры толчками выплескивалась черная кровь. И ее становилось все меньше и меньше— рана затягивалась.