Чтение 13–й страницы книги ~Сын погибели~

– Но так же нельзя! Погляди, что они делают!

– Они всего лишь люди и еще не постигли всей глубины благости твоей. Их, как, впрочем, и отцов их, и дедов, грабили сотни лет. Теперь они возвращают отнятое – потому что сызмальства мечтали об этом. Ты дал им возможность испытать счастье от исполнения заветной мечты, и в благодарность за это счастье они пойдут за тобой до конца.

– Ужасно, мерзко…

– Ты, как всегда, прав. Но по сути, что тут происходит такого, чего не было прежде? Одним суждено умереть в постели, другим – болтаться на виселице, третьим – подавиться костью. Никто заранее не ведает, как преставится. А касательно грабежей – завтра первые же гулящие девки ограбят наших парней с неменьшей свирепостью. К чему тебе обращать внимание на житейские дела? Будь выше, как солнце выше той грязи, которую осушает своими лучами.

К Гарри подошел, слегка покачиваясь, командир лучников.

– Баллиста, что на донжоне, в полном порядке, – запинаясь, сказал он. – Хорошо бы пристрелять.

– Ступай в церковь да скажи этим чертовым клирикам, что если они не выдадут припрятанные серебряные дарохранительницы и светильники, я прикажу баллисту пристреливать по ним.

– Будет сделано, – мотнул головой лучник.

– Гарри, как ты можешь?! – поразился Кочедыжник.

– Тебе не о чем волноваться, – заверил предводитель мятежников. – Для чего, рассуди, святошам золото и серебро? Христос с учениками ходил по землям Палестины в убогом рубище и стоптанных сандалиях. Неужели эти толстомордые кликуши лучше его? А нам все это понадобится, ибо мир слова твоего не придет к людям без звона монет. Завтра же поутру я сам разберусь со всем, а нынче мы используем священное право – право победителя. Но если помешать этому – ты вмиг станешь таким же врагом, как местный лендлорд и его зловредная тетка.

Федюня махнул рукой и бросился вниз по насыпи, стараясь обогнать летящий ему в спину крик:

– Такова она – жизнь!

Он бежал, не чуя под собой ног, когда нос к носу столкнулся с мутноглазым верзилой, волокущим за шиворот престарелого священника.

– Нет! Не смей! – бросился на вояку Кочедыжник.

– Он золото где-то припрятал и молчит, скотина. Я ему – скажи, а он молчит.

Детина тряхнул седовласого причетника так, что у того тонзура, казалось, поднялась дыбом.

– Вот вздерну его, будет знать!

– Не смей! – завопил Федюня, вцепляясь в руку повстанца.

– Э, э, ты чего?

Мальчишка увидел, как взлетает над его головой тяжеленный кулак, закрыл глаза… и тут же почувствовал, что противника будто ветром сдуло.

– Федюня, дружок, ты цел? – раздался над его головой заботливо-насмешливый голос Лиса. – Не запылился?

– Да я!.. – Сбитый с ног верзила попытался вернуться в вертикальное положение.

– Лежи молча. Живее будешь, – из-за спины Кочедыжника холодно посоветовал Камдил.

Сбитый с ног вояка, подобно многим валлийцам, оказался завзятым упрямцем, к тому же не робкого десятка. Услышав назидательный тон незваного советчика, он вскочил, выхватывая из ножен длинный кинжал. И вновь рухнул наземь – с ярдовой стрелой между лопаток.

– Не фига себе раскладец! – выдохнул Лис, и в тот же миг стрелы вокруг посыпались густым дождем.

Те из мятежников, кого это «стихийное бедствие» застало вне стен замка, падали, как скошенные колосья.

– Отступаем! – скомандовал пришедший в себя от шока Федюня, хотя иного варианта спасения, похоже, не было: из леса к деревянному палисаду стремительно приближались одоспешенные всадники, лучники в буйволовых куртках шли за ними.

Повстанцы, оказавшиеся внизу, бросали оружие в надежде заслужить хоть какое-то снисхождение. Но улепетывавшей в замок троице повезло – стрелы как будто сторонились их. Наконец, запыхавшиеся беглецы влетели в калитку тяжелых дубовых ворот, и та немедленно была заперта на кованые засовы.

– Гарри сказал, что вы сбежали, – переводя дыхание, пролепетал Кочедыжник.

– Как же, сбежишь тут, – Лис положил на его плечо руку, – ничего, даст бог, прорвемся.

– Какое счастье – ты жив! – к воротам размашистым шагом несся Гарри. – Вы? – Он обвел негодующим взглядом недавних пленников. – Я же предупреждал вас!

– Мы как раз тоже хотели предупредить, – не задумываясь, парировал Лис.

– Чужаков мне здесь не надо, – хмуро буркнул Гарри. – Мы будем драться…

– Это мои друзья, – попробовал вступиться Федюня.

– Либо они будут выполнять приказы, либо чтоб я их тут не видел, – отрезал вожак мятежников.

– Сэр, – крикнули с донжона, – мы окружены!

– Тоже мне новость. – Гарри положил руку на эфес меча. – Лучники – на стену! Баллисту развернуть в сторону моста!

– Сэр, они что-то рассыпают вокруг замка!

– Что они рассыпают?

– Похоже на землю!

– Землю? – Камдил с Лисом переглянулись.

– Но… – Наблюдатель, вещавший с донжона, вдруг осекся. – Она горит! – завопил он. – Земля горит! Пламя идет к замку!!!

Ахалтекинские кобылицы мчались галопом, вздымая пыль и прибивая к земле горькую полынь.

– Посол, в знак дружбы прими в дар от меня этот табун.

Тонконогие лошади – буланые, гнедые – завораживали взор Ксаверия Амбидекса. Он прекрасно знал, сколько может стоить каждая из таких кобылиц в Константинополе.

– Поразмыслил я над твоими словами, – заложив пальцы за кушак, весомо продолжил Святослав, – выгоды взвесил и убытки… Дружба с василевсом мне весьма лестна. И когда порешим мы вовек отныне врагами не быть, то рад я буду принимать гостей цареградских[43]на брегах Русского моря.

Ксаверий Амбидекс сдержанно улыбнулся, стараясь упрятать поглубже обуревающую его радость. Он и прежде невысоко ставил умственные способности кесаря рутенов, ныне ж и вовсе убедился, что все, на что тот способен – это мчать на коне с мечом в руках впереди таких же, как он сам, грозных, но скудоумных вояк.

– Но хотелось бы мне взять в толк, – следя за бегом лошадей, словно между прочим продолжал Святослав, – как же могущественный мой родич, василевс Иоанн, намерен изКонстантинова града столь отдаленные земли в узде держать?

– У василевса имеются и более отдаленные земли…

– Может, оно и так, но о прочих владениях пусть иные заботятся. Мое дело – о дединах и отчинах печься, потому и спрашиваю. Ежели, скажем, в той крепости, что я дозволю рядом с Тьмутороканью поставить, вдруг злодеи лихие поселятся, на море озоровать начнут да лодии мои перехватывать – кто за то ответ держать будет?

– Сила василевса воистину безмерна, – гордо ответил Амбидекс. – Он не позволит дерзким пиратам нарушать морскую торговлю.

– Оно-то и так, да только ему и в своих землях не всегда удается порядок держать, а уж за морем – и подавно. Вон, немногие дни тому назад племянница самого василевса, преславная Никотея, чуть от рук пирата фряжского не погибла.

Посол сделал вид, что рассматривает проносившуюся мимо буланую лошадь.

– Вот я и думаю, – не смущаясь молчанием собеседника, гнул свою линию Святослав, – как же мне тогда быть? Войной идти – так ведь по уговору крепость та не ворожья, а друга моего, василевса ромейского. За море корабль слать – когда ж он дойдет, да и дойдет ли…

– И какие же мысли посетили светлую голову достославного Мономашича?

– Пусть ответчиком за ту крепость станет архонт Херсонеса – ему и ходу до места всего ничего, и мне, ежели что, с ним сноситься куда сподручнее.

Ксаверий Амбидекс уставился на Великого князя, на миг позабыв о драгоценном табуне. То, что как бы между прочим сейчас предлагал Святослав, превращало дипломатическую победу в полную нелепость. Посол досконально помнил указания Иоанна Аксуха, чье слово порою стоило больше, чем слово василевса, ибо едва ли не все, что говорил Иоанн Комнин, прежде было продумано его верным логофетом дрома.[44]«Контроль над озерами мидийского масла[45]нужен именно Константинополю. Если недалекому варвару, Святославу, еще можно внушить, что василевс собирается заниматься торговлей в этом глухом углу, то уж Гаврасам такое втолковать не удастся. А передать в руки архонта Херсонеса бесценный ингредиент всесокрушающего греческого огня…»

Ксаверий вызвал в памяти лицо архонта, принимавшего его в своем дворце несколько дней назад: «Да еще после того, как совсем недавно при очень странных обстоятельствах был убит младший сын железного Гавраса… Как бы потом не встречать под стенами вечного города этих самых руссов во главе с херсонитами. И может быть, уже с сифонофорными кораблями.[46]Вот и думай теперь, стоит ли воспротивиться княжескому хотению или же, наоборот, поддержать Гавраса, а там глядишь… Кто бы ни был императором – верные и знающие слуги ему всегда пригодятся».

– Труды, коими ты желаешь облечь архонта Херсонеса, велики и многообразны. Ни я, ни ты не в силах угадать, может ли Григорий Гаврас принять под руку свою еще и новую крепость, в отдалении от тех, что уже стоят под ним. Ведь тебе, славнейший Мономашич, лучше моего известно – земли близ Матрахи населены воинственными касогами и ясами.

– И славно, – расплылся в улыбке Святослав. – Я отпишу в Херсонес и попрошу архонта с войском прибыть к Тмуторокани. Ведь такова же воля друга моего – славнейшеговасилевса Иоанна?

– Но… – Амбидекс попробовал вставить слово, а Святослав уже искал взглядом старца Амвросия.

– Составь-ка мне, отче, цидулу о том, что здесь было сказано, да принеси в шатер, я ее собственноручно припечатаю.

Очи Мафраз, черные и жаркие, как июльская полночь Хорасана, блеснули радостным всполохом, точно далекая молния осветила сумеречный горизонт.

– Он открыл глаза – значит, будет жить, – прошептала персиянка и добавила, уже про себя: «Если будет на то воля Аллаха».

Гололицый клирик с выбритой макушкой внимательно следил за действиями пленницы. Ему, лекарю, известному своим благочестием, было крайне неприятно повеление королевы Матильды предоставить раненого графа Анжуйского не воле Божьей, а коварной магометанке. Тем более отравительнице, еще недавно желавшей отправить к праотцам самое государыню. Он бы с радостью объявил все действия Мафраз колдовством и дьявольскими кознями, но слово королевы, к тому же повторенное грозным сыном Гиты, не оставляло святому отцу выбора. Сейчас он мог лишь присматривать за тем, чтобы этот суккуб в человеческом облике, это обольстительное порождение бездныне околдовало несчастного юношу.

К удивлению клирика, персиянка совершенно не возражала против чтения молитв и осенения крестом принесенных ею трав. Но когда ученый лекарь решил погрузить в святую воду сушеные коренья, формой своей напоминавшие ему змея-искусителя, Мафраз решительно воспротивилась. Дело дошло до крика. Казалось, еще немного, и персидская ведьма превратится в дикую кошку и располосует ему лицо острыми когтями. В этом споре королева тоже встала на сторону хитрой ведьмы, чем повергла клирика в оторопь и глубокое недоумение. Он готов был поставить на кон свой авторитет ученого лекаря, заявляя, что злодейка Мафраз околдовала Матильду, возможно, короля и, уж конечно же, сейчас околдовывает графа Анжуйского. Однако как? Клирик глядел во все глаза и никак не мог узреть тех явных признаков колдовства, кои ему были ведомы.

– Не знает границ коварство врага рода человеческого, – бормотал он себе под нос. – Великий грех спасать бренную плоть бесовскими чарами, губя бессмертную душу.

Фульк Анжуйский открыл глаза и попробовал изогнуть в улыбке пересохшие губы. От девушки, склонившейся над ним, будто веяло страстью.

– Пить, – едва смог выговорить он.

Мафраз не поняла, что сказал предоставленный ее заботам красавчик, мускулистым телом напоминавший ей горного барса из предгорий Гиндукуша. Но она прекрасно знала свое дело. Она взяла со стола кубок с подогретым вином и сыпнула туда немного истертого в порошок субстрата.

– Что это? – хмурясь, спросил монах.

– Две драхмы корня аргимонии, – на довольно внятной латыни произнесла Мафраз. – К ране следует сейчас приложить растертый корень папоротника, а вот это выпить.

– Ты помнишь, что произойдет с тобой, если он умрет?

– Помню, – сверкнув глазами, коротко ответила Мафраз. – Эти снадобья помогут успокоить боль, которая мучает юношу. – Девушка поднесла кубок к губам Фулька, и тот начал пить жадно, как будто не пробовал в жизни ничего приятнее.

Мафраз поставила кубок и занялась новым лекарством.

– А это что? – снова встрял святой отец.

– Я уже говорила вам: это растение, именуемое у ромеев буглосса, а у вас – бычий язык.

«А у нас – порождением кошки», – подумала Мафраз, но не стала произносить вслух.

– Смешав смолотую траву с медом и хлебом, мы выпустили гной из его ран, а теперь отвар бычьего языка уймет лихорадку.

Дверь комнаты отворилась. В дворцовые покои, отведенные под импровизированный госпиталь, вошла королева в сопровождении придворных дам.

– Как он? – игнорируя присутствие священника, поинтересовалась Матильда у врачевательницы.

– Самое опасное позади, – склонилась в поклоне черноокая Мафраз. – Сознание вернулось к нему. Если будет на то воля… – она чуть замялась, – Господа, через несколько дней граф сможет встать. Сильный организм быстро идет на поправку.

– Когда это случится, ты получишь свободу.

– Я непрестанно молю о том Отца небесного, – заверила персиянка.

– Если желаешь, останься при мне. Никто не посмеет обидеть тебя.

– Мне лестны ваши слова, и я с радостью приму ваше предложение, но мое самое заветное желание – увидеть госпожу.

Глава 15

Остерегайся во тьме черного козла и худую свинью, да приятелей их неразлучных: волкопса и петуха задиристого. То ли к удаче они путь укажут, то ли в беду заведут.Из наставлений пилигримам

Пламя с трубным ревом ползло вверх по холму.

– Интересно мне понять, отчего оно гудит, – поморщился Камдил.

– Бытовая алхимия. – Лис поглядел на высоченные огненные языки, приближающиеся к стенам. – С чего бы оно гореть вздумало? Экая хренотень получается…

Рыцарь утер пот со лба.

– Становится жарко. Послушай, но ведь они твою землю вокруг замка рассыпали – я сундук узнал.

– Я тоже узнал, – с нескрываемой досадой подтвердил его напарник. – И шо с того? Земля – обычней не бывает, не чета нашим черноземам. Откуда бы такой пламень страсти и дым отечества? – Он прикрыл лицо мокрой тряпкой. – Капитан, будут какие-нибудь деловые предложения по пожарно-аграрному вопросу?

– Есть одна мыслишка, – ответил Камдил, разглядывая склоны холма, – не то чтобы сильный ход, но по крайней мере хоть какой-то способ выбраться отсюда.

– Ну давай, блесни гением.

– Там, во дворе замка, множество бочек. Если набрать воды из колодца…

– Ты шо, хочешь залить пламя?

Камдил отрицательно покачал головой:

– Вряд ли это получится. Но если полить водой бочку, посадить внутрь мокрого человека, да скатить ее вниз по склону, то сквозь пламя можно проскочить довольно безболезненно.

Лис с сомнением поглядел на друга:

– Может, проскочим, а может, и нет. Шо-то я от такой игры в князя Гвидона не в восторге. Тем более даже если мы и прорвемся сквозь огонь, как пить дать, нам даже вылезтине удастся. В этих же бочках нас засмолят и отправят по морю по океану в царство славного Салтана. Так шо, дальше кипи мозгами. – Он вновь засмотрелся сквозь узкую щель в башне донжона на ползущую стену огня. – Слушай, мы с тобой – два унылых материалиста!

– Ты это к чему?

– Мы верим курсу физики, а не своим глазам.

– То есть?

– Скажи, куда летела стрела в тот момент, когда мы с Федюней здоровкались?

Камдил на мгновение задумался:

– В меня.

– А воткнулась в того убогого, который вдруг перекрыл линию выстрела. И потом, когда мы к воротам улепетывали, в нас тоже все никак попасть не могли. И это – валлийские-то лучники, никогда косорукостью не страдавшие.

– Хочешь сказать – все это обещанная нашим лесным знакомцем неуязвимость?

– Да к гадалке не ходить! Давай просто возьмем Федюню, он же ж тоже по Андаю – шо танк, откроем ворота и пойдем сквозь пламя, как по бульвару. Ты ж понимаешь, что огня из той земли не может быть – это навь, – он закашлялся и попытался рукою отогнать вползающий через бойницы дым, – хотя и очень убедительная.

– Наш лесной знакомец еще очень настоятельно просил его не обманывать. И не забывать о нитях судеб. Как бы эта навь не оказалась чересчур явной. А если…

Камдил улыбнулся собственной мысли.

– Федюня! – окликнул он мальчишку, не сводившего глаз с пламени. – Скажи, ты думаешь отсюда спасаться?

– К чему? Я говорю о жизни в согласии, об искоренении страха в себе, а они моим именем грабят и убивают. С того дня, как вышел я из вод озера, чувствую силу небывалую, ауж то, что знаю и умею, и высказать не могу. Но только все не к добру. К чему так жить?

– Федь, ты че, дымом обдышался? Так вроде конопля по склону не растет. Если ты тут сейчас поляжешь, народ такое насочиняет, шо ты будешь в гробу крутиться, как каплун на вертеле. Напортачил и все? Обидели мышку – написали в норку? Разруливать надо!

– Федюня, – перебил друга рыцарь, – когда твои люди брали этот замок, ты каким-то образом поднял воду из колодца и погасил горящий дом.

– Да, – кротко ответил мальчик, – там могли погибнуть люди…

– Здесь они тоже могут погибнуть, – заверил Лис.

– Погоди, – оборвал его Камдил, – ты можешь повторить это?

– Могу, – безучастно отозвался Кочедыжник. – А еще я чую вблизи подземный ход.

– Не, ну это нормально? – возмутился Лис.

– Сергей, не мешай… Ты уверен, что в замке есть подзем– ный ход?

– Конечно.

– Ты сможешь найти его и открыть?

– Да.

– Тогда мы поступим вот как…

Бернар Клервосский шел через монастырский двор. Шел, пожалуй, чересчур быстро. Вовсе не так, как подобало шествовать божьему пастырю, надежде христианского мира. Брат Россаль едва поспевал за ним. Попытка сохранять благочинность при ходьбе, напоминавшей бег, немало смущала его, но выбора не было.

– Эти люди стоят на коленях перед воротами обители и говорят, что не уйдут до той поры, покуда ваше преподобие не примет их.

– Но кто они? Откуда прибыли?

– Судя по гербам на коттах – это нормандские рыцари.

– Они сказали, что им нужно?

– Нет. Они требуют…

– Требуют? – переспросил Бернар.

– Во что бы то ни стало они желают видеть вас, – поправился брат Россаль.

– Что ж, кто бы ни были эти нормандцы, чего бы ни желали они, Господь моя защита. Только он, отвративший от меня злобу и стрелы врагов, истинно велик, и ему я поручаю жизнь свою. И пребудет воля его, яко на небеси, и на земле.

Аббат подошел к монастырским воротам, ударил посохом оземь, требуя открыть их.

– И да спасет меня Всевышний от гнева нормандцев, – прошептал он чуть слышно полузабытые слова древней молитвы.

Несколько десятков рыцарей, склонив головы, коленопреклоненно стояли перед монастырем в полном молчании. Чуть дальше виднелись оруженосцы, державшие под уздцы боевых коней. Завидев Бернара, они также начали опускаться на колени.

– Мир вам! – возгласил Бернар. – Кто вы? Зачем проехали столько лье от Нормандии до Клервосской обители?

Один из рыцарей – немолодой, убеленный сединами, с лицом суровым и обветренным – поднял на Бернара по-детски ясные голубые глаза:

– Милости твоей просим, отче.

– Встань с колен, сын мой, – глядя на воинственного старца, произнес Бернар. – Говори ясно: кто ты и какой милости взыскуешь?

– Мое имя Жером де Вальмон. Мой род восходит к герцогам Нормандским, и сам я – как и мой отец, как и его отец – коннетабль Нормандии. Все эти люди – цвет нормандского рыцарства, каждый из них собирает под свои знамена вассалов и арьервассалов,[47]каждый ведет свой род еще со времен Карла Простоватого.

– Все мы пред Богом дети Адамовы, все родимся без порфиры и, уходя, обращаемся в прах. Ни к чему славословие твое.

– Прости, мудрый отче, – потупился краснолицый рыцарь. – Проделали мы дальний путь, пришли сюда, чтобы приникнуть к источнику святости твоей.

– И это пустое. Один лишь Бог свят.