Чтение 20–й страницы книги ~Сын погибели~

Свет померк во взоре Великого князя. Выпустив оружие, он обвис на конском боку, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь скрюченными пальцами.

– Моя, – прохрипел он, но его никто не слышал.

Не слышал он и того, как ворвавшийся в крепость Тимир-Каан, перерубив занесенную для броска руку начальника личной стражи Григория Гавраса со вторым дротиком, командует поднять его на копья, а затем бросить в огонь. Не видел, как бросают к ногам княжьего аргамака связанного Давида, как сдаются русичам гордые херсониты. Не слышал и не мог слышать, как шепчет, изнемогая от боли в проломленной грудной клетке, Григорий Гаврас: «Какая нелепость!»* * *

Граф Тибо Шампанский удовлетворенно оглядел поле недавней схватки: несколько десятков распластанных тел радовали взгляд своей неподвижностью. Чуть в стороне, в тени деревьев, жалась кучка пленников, окруженная пешими латниками, разгоряченными только что завершившимся боем.

– Господь на нашей стороне! – Властитель Шампани улыбнулся и утер пот со лба. – Ну-ка, – он повернулся к оруженосцу, – скачи узнай, не требуется ли подмога людям де Пайена.

– Мессир, – оруженосец указал на дальний конец поля, недавно служившего ареной битвы войска Тибо Шампанского с королевским отрядом, – там скачет всадник с алой лентой на пике.

– Да, я вижу. – Граф прикрыл ладонью глаза от солнца. – Значит, и там наша победа – путь в аббатство свободен! Господь и Бернар! – закричал он, и три сотни рыцарей ответили ему слитным хором мощных восторженных голосов.

Через полчаса ликующий победитель стоял на коленях у ворот Клерво, склонив голову перед посланником Божьей справедливости для благословения. Недавний дождь, прибивший дорожную пыль, оставил после себя лужи, но граф, счастливый величиеммомента, не замечал ничего.

– Пусть все, кто следует за мной, – воздев руки, вещал преподобный Бернар, – нашьют на одеяние свое алые кресты наподобие этих.

Он указал на рыцарей Гуго де Пайена, стоявших за его спиной.

– Пробил час избавления от скверны! Пусть же слово Божье станет броней для вас, и лик Господень – вашим знаменем! Пусть мечи ваши, обращенные против нечисти, наполнятся силой креста Господнего. И помните: сам Отец небесный ведет нас устами святителя Иоанна. – Он сделал знак, и Гуго де Пайен поднял для всеобщего обозрения серебряный реликварий в виде человеческой головы. – Здесь хранится то, чему имя – Предвечная Мудрость, и прозвание которому – Спасение! Здесь хранится высочайший дар, оставленный человеку волею Господа нашего, знамение извечной милости его. Восстаньте и воспряньте, рыцари Божии! И да не будет на этой земле кого-либо, носящего оружие, кроме отмеченных печатью воинства Христова! Слово Истины следует перед вами, но если козни врага рода человеческого заставляют неразумных посягнуть на Истину…

– Смерть! – взревело войско. – Так хочет Бог!

– Во славу Господа да поразят клинки ваши диавола, овладевшего помыслами и телами смертных! И да спасется душа их, и да вернется прах к праху!

Гул одобрения был ответом ему, и звон оружия недвусмысленно говорил о пылком желании новых крестоносцев немедленно идти спасать души, обращая в прах бренную плоть.

На пустошь у монастырских стен вылетел одоспешенный всадник на взмыленном коне.

– Ваше сиятельство, – наездник осадил коня, – у Шантелера задержан эскорт папского легата.

– Кого?

– Легата Его Святейшества, – повторил гонец.

– Так ведите его сюда.

– Он отказывается. Говорит, что следует в Париж – к королю.

– В таком случае мое приглашение будет еще более настоятельным!

– Но его сопровождает немалый отряд папской гвардии. Они хорошо вооружены и, похоже, не собираются повиноваться.

– Никаких других вооруженных людей, кроме отмеченных знаком вот такого креста, – Тибо Шампанский указал на свой плащ, – не должно быть в моих владениях. Если они попробуют воспротивиться, пусть остаются в этой земле навечно! – для убедительности он топнул, точно прощупывая место для возможной могилы. – Мчись обратно и передай, что я не буду против, если сам легат и его свита развернутся и отправятся восвояси. Я также даю слово чести именем великого Учителя – преподобного Бернара, что не причиню ни малейшего вреда посланцу Его Святейшества, покуда он будет находиться в гостях – иного выбора нет. Спеши и передай мои слова, а мы последуем за тобой.* * *

Людовик трясущимися от ярости пальцами расстегнул золотую фибулу и отбросил плащ в сторону. Короля Франции корчило от злобы. Воин, стоящий перед ним с опущенной головой, должно быть, прикидывал сейчас, каков шанс выйти из дворца живым: как ни крути, шанс получался минимальным.

– Мы не ожидали нападения, – оправдывался вояка. – Кто ж знал, что граф Шампанский вздумает восстать…

– Вы увидели перед собой несколько сотен рыцарей в доспехах и с оружием. Над ними развевалось знамя Шампани. Что же вы, интересно, подумали? Они, по-вашему, собрались на охоту с боевыми копьями? А доспехи их спасают от рогов оленей? Что вы подумали?

– Я посылал… – с испугом в голосе начал горе-вояка, – но моего человека убили, едва он приблизился к строю мятежников.

– Остолопы, Господи, какие остолопы! Где же отыскать разумных подданных вместо этих дармоедов?

– Они ударили так неожиданно… Мы едва схватились за оружие. Строй был разорван, большая часть солдат погибла в первые минуты боя… Лишь немногим удалось спастись бегством… Теперь граф Тибо стоит у ворот Клерво и в его армию собираются все новые и новые сторонники аббата Бернара. Все они нашивают красные кресты на плащи, и пока я добрался до Парижа, видел множество вооруженных людей, шествующих в сторону Шампани с такими крестами!

– Проклятие! – Король вскочил с трона и с неожиданной для себя резвостью побежал к неудачливому военачальнику. – Ты прозевал врага! Из-за тебя я лишился десятков превосходных солдат! Тебя следовало бы запереть в крепость! Но сейчас каждый меч на счету…

– Я благодарен, мой король!

– Ты пойдешь, и когда я скажу умереть – умрешь!

– Всегда верный слуга вашего величества!

Людовик Толстый уже не слушал собеседника.

– Каков подлец! – яростно взревел он, пиная ногой маленькую табуреточку, на которой во время собраний тронного совета сидел наследник престола. – Этот кликуша, возомнивший себя мессией, осмелился поднять оружие против меня? Ну, так от меча и погибнет!

– Мой государь, – попытался вставить слово замерший перед ним рыцарь.

– Ну, что еще?

– Я уже подъезжал к Парижу, когда меня нагнал отряд.

– Какой отряд?

– Отряд папской гвардии.

– Папской гвардии? – переспросил король. – Наконец-то этот чертов легат соблаговолил добраться до Парижа.

– Мой государь, там не было папского легата.

– Как – не было? Куда ж он, дьяволово отродье, подевался?

– Полагаю, что командир этих гвардейцев сможет лучше ответить на ваши вопросы.

– Так пусть он идет сюда! Да поскорее! У меня нет времени дожидаться!..

Оставшись один, король сжал виски, в которых гулко стучала спешащая к голове кровь.

– Шампань вспыхнула, – пробормотал он, натужно дыша. – Нормандия полыхнет со дня на день. Можно ли надеяться на Бургундию – неведомо. Лотарингия? Хорошо, что трон Империи пуст – нет сомнений, дворяне Лотарингии примкнули бы к моим врагам. Золото императора им ценнее, чем слова любых златоустов. Откуда ждать подмоги? Нужно слать гонца в Аквитанию и заключать брачный союз, нужно объяснить, что безумие клервосского пустосвята заразно и грозит не только Парижу, но и цветущим землям трубадура на троне, что Бернар не пощадит никого. Но успеет ли Гийом прийти на помощь? Господи, за что ты покинул меня?! Сколько лет я насаждал мир и покой во Франции, сколько лет трудился не покладая рук, дабы агнец здесь мог возлечь рядом со львом, не опасаясь быть пожранным! Чем же я заслужил гнев твой, Господи?

– Монсеньор, – услышал Людовик.

Человек, ждавший его повеления войти, не поражал ни красотой, ни богатством наряда, но было в его облике нечто странное, предупреждающее о близкой опасности. Так опасна мирно греющаяся на камне змея.

– Кто ты? – Король решительно шагнул в сторону гостя.

– Барон ди Гуеско, капитан гвардии Его Святейшества.

– Где легат? – Людовик продолжал быстро идти на собеседника. Обычно этот прием действовал безотказно: стремительно надвигавшаяся массивная туша монарха заставляла посетителя смешаться и отступить. Но итальянец был не таков. Он стоял, не меняясь в лице, точно не замечая королевского маневра.

– В плену, ваше христианнейшее величество.

– Тогда почему ты здесь?

– Чтобы сообщить вам, что граф Тибо Шампанский со своими людьми настойчиво пожелал пригласить в гости посланника Святейшего Папы, угрожая в противном случае уничтожить всех, включая Его Преподобие. А также слуг, кучеров, а может, даже и коней. Моей задачей было во что бы то ни стало сохранить жизнь принципала, а не демонстрировать свою доблесть. Легат в плену, но жив. Или был бы свободен, но мертв.

– Да, ты прав. – Король, остановившийся в шаге от Майорано, сжал кулаки, затем разжал и положил руку на плечо барона ди Гуеско. – Их там много?

– Мятежников? Я насчитал более трехсот рыцарей и, судя по всему, к ним прибывают новые подкрепления.

– Проклятие! Мы должны их разгромить…

За спиной Анджело Майорано грохнули об пол, опускаясь, древки копий стражи. Он мягко повернулся, освобождая плечо и кладя руку на эфес кинжала, но опасения были излишни – в тронную залу, покачиваясь на негнущихся ногах, медленно вошел аббат Сугерий.

– Что? Что произошло? – позабыв о госте, Людовик обратился к своему духовному отцу.

– Папский легат… – через силу прохрипел Сугерий.

– Да, я знаю, они захватили его. Этот выродок Тибо Шампанский.

– Захватили? – На бледном лице аббата Сен-Дени выступила испарина.

– Да, этот барон… Как тебя?

– Ди Гуеско.

– Барон ди Гуеско только что сообщил.

– Это многое объясняет. Должно быть, они пытали его.

– Кого? Барона?

– Легата. Государь, мужайтесь – Франция под интердиктом.

Торговый город Антверпен состоял из огромного и беспорядочного скопища домов вокруг ярмарки. Глядя на то, как расположены жилища вдоль дорог, именуемых здесь улицами, можно было предположить, что вечером, когда закрывались лавки, подгулявшие в трактирах купцы шли куда глаза глядят, в поисках, где бы преклонить голову. Если за день было выпито много, таковое быстро отыскивалось на ближайшем пустыре, а проснувшись, купец решал ставить там дом и затем строил новый трактир – поближе к дому. Его посетители находили, в свою очередь, новые пустыри. Так город разрастался, но весьма случайным образом.

Суетливая толпа целый день перемещалась по рыночным площадям, толкаясь, гомоня, переругиваясь, порою довольно активно пуская в ход кулаки и палки. И это имело одно крупное достоинство: в Антверпене можно было купить все, что вообще можно купить. Именно таким серьезным делом сейчас и занимался Лис, как водится, принявший на себяобязанность снарядить отряд к недолгому путешествию в Аахен.

Обреченный на вынужденное безделье Камдил присматривал за мальчишкой, размышляя, что же дальше надлежит с ним делать. Как ни противно, ни одна сколько-нибудь путная мысль не шла в голову, предпочитая витать невесть где.

В этот момент, возможно, чтобы прекратить бестолковые метания, по закрытой связи на Вальдара обрушился командный голос Джорджа Баренса.

–Чем вы заняты, друзья мои? – Речь стационарного агента, как всегда, была изысканно вежлива, но что-то в ее звучании заставляло внутренне напрячься, разве что не вытянуться в струнку.

–Все по плану, – не замедлил с ответом граф Квинталамонте, –готовимся к отправке на турнир. Лис пошел закупить лошадей и продовольствие.

–Вам следует поторопиться.

–Новые вводные?

–Можно сказать и так. Хотя, дорогой племянник, я думал, тебе уже известно.

–О чем речь?

–О Франции, мой дорогой, о чем же еще?

–Кто-то умер?

–Вероятно, да. И скорее всего это не последняя жертва. Произошло два события, как-то связанных друг с другом. Первое: Бернар Клервосский взбунтовал против короля Шампань и Нормандию.

–Уже весело. А второе?

–Второе – еще похлеще. Легат Его Святейшества наложил интердикт на христианнейшего короля.

–Погодите, дядюшка, я чего-то не понимаю. Насколько можно судить, самовольство Бернара Клервосского далеко не на руку святому престолу.

–Ты все уловил верно: неистовый аббат действует так, будто именно он – живой наместник бога на земле, а остальные – Папа, или, тем паче, король – так… Досадное неудобство на его пути. А тут вдруг понтифик, словно склоняясь перед ничтожным аббатом, решает подыграть ему… Это очень странно.

–Да уж, конечно, – подтвердил Камдил.

–Больше всего, – продолжал Баренс, –настораживает как раз эта нелогичность действий. И потому я очень хочу знать – нет ли внутренней связи между претензиями Никотеи на императорский престол и нынешними беспорядками во Франции.

–Какая же тут связь?

–А вот посуди сам. Никотея – девочка незаурядная. И по происхождению, и по образованию вряд ли найдется кто в Европе, кто может поспорить с ней на равных. Она выросла среди хитросплетений интриг константинопольского двора. Можно предположить, что севаста решила добыть императорский трон для своего мужа – это самое простое и логичное действие с ее стороны. Для чего, как я уже говорил прежде, она обратилась к витающему в облаках Папе Римскому с предложением начать крестовый поход против язычников-пруссов. Идея нашла поддержку. И в руках Конрада Швабского сейчас концентрируются немалые воинские силы. Другой вопрос – куда их вести? Но об этом позже… Представим на минуту, что Никотея успешно провернула операцию по захвату престола Западной Римской империи. Неужели же такая энергичная девушка, как она, будет почивать на лаврах?

–Вероятно, нет, – припоминая ясноглазую спутницу, подтвердил Камдил.

–И мне так кажется. Никотея – дочь Анны Комнины, а та, как мы помним, пыталась отнять трон у своего брата, Иоанна. По доброте душевной император ограничился заключением ее в монастырь, но вряд ли Никотея простила дяде даже это, более чем мягкое, наказание. Зная Никотею, я допускаю, что, получив в руки Западно-Римскую империю, она пожелает вернуть себе и трон ромеев.

–А при чем здесь Франция?

–А при том, мой друг, что Франция – самый опасный соперник Империи в отношениях с Римом. Тут Никотея, если, конечно, мои предположения верны, одним залпом убивает всех имеющихся в округе зайцев. Первым шагом она предлагает Ватикану военную помощь в наведении порядка во Франции, вторым – свалив на бедную Мафраз попытку убийства королевы Матильды, она скорее всего обратится к Англии с предложением союза против Людовика Толстого. Англия получит обратно Нормандию, быть может, Бретань. Не сутьважно. Куда важнее другое: подмяв под себя Францию, под знаменем спасения веры Никотея наверняка решит взять под свою опеку небезызвестного нам Бернара Клервосского. Я не удивлюсь, если при активной поддержке Никотеи именно он станет очередным понтификом. Нынешнего Гонория II просто выбросят с Палатинского холма, как никчемную рухлядь. Папа, обвиненный в чернокнижии, недолго задержится на престоле святого Петра. Таким образом, через несколько лет на месте нынешней Европы возникнет агрессивная теократичесая империя, в которой всякое инакомыслие станет подавляться жесточайшим образом.

–То есть, дорогой дядюшка, ты хочешь сказать, что европейской цивилизации попросту негде будет зародиться?

–Это, пожалуй, чересчур однозначное утверждение. Я бы не настаивал, что все так фатально, но шанс кардинально изменить вектор развития Европы, несомненно, есть. Мы рискуем получить себе этакий исламский Восток, но только на западе.

–Нет Спасителя кроме Спасителя, и святой Бернар – пророк его?

–Что-то наподобие того.

–Малоприятная перспектива.

–Вот именно. Поэтому, Вальдар, я настоятельно прошу тебя как можно быстрее оказаться рядом с нашей очаровательной подругой и для начала выяснить, как далеко заходятее планы.

– Ну шо, Капитан, – Лис ввалился в гостиничный номер, как обычно, не слишком заботясь о правилах хорошего тона, – мух гипнотизируешь?

Лицо его выражало радостное возбуждение, случавшееся с ним при всякой успешно провернутой афере. Можно было не сомневаться, что кому-то сегодняшний выход институтского менестреля на рынок стоил значительных убытков.

– Все зашибись! Как говорится: кони пьяные, хлопцы запряженные.

– А если по делу? – поморщился Камдил.

– А по делу – кони трезвые, хлопцы грузят обоз. Да, кстати, на тему обоза – ты Мафраз не видел?

– Нет. Я полагал, она в своей комнате.

– Да? Шо ж, тогда поздравляю. Ты не угадал ни одной буквы. В комнате нет ни Мафраз, ни даже следа ее стройного копытца.

Император ромеев слушал докладчика вполуха, пытаясь собраться с мыслями. Те разбредались, будто овцы на выпасе. Иоанн невольно ловил себя на странном ощущении – ему не хотелось ни вслушиваться в слова новостей, ни управлять Империей – самой древней и славной державой в подлунном мире.

– …Симеон Гаврас из Аахена шлет вам нижайший поклон, а также привет от вашей несравненной племянницы, Никотеи. И тайное известие.

– Что в нем?

– Симеон рассказывает о планах Никотеи добыть корону для своего мужа, для каковой цели самому Гаврасу следует рассорить герцогов Саксонии и Баварии и, вероятно, жениться на дочери первого.

– Саксония… Бавария… – пренебрежительно кинул Иоанн Комнин. – Надеюсь, хоть девица недурна собой, иначе жаль Симеона – красавец, храбрец… Но я доволен Никотеей. Я знал, что именно так она и поступит – в ее жилах течет императорская кровь. И уж конечно, Никотея не пожелает быть какой-то там варварской герцогиней – только первейшей! Все мы – Комнины – таковы. Одна беда: Григорий Гаврас опечалится. Он-то небось подыскивал сыну более достойную партию…

При упоминании имени архонта Херсонеса докладчик будто поперхнулся.

– Что это значит? – раздраженно поглядел на него василевс.

– Григорий Гаврас… – неуверенно, запинаясь, начал слуга.

– Да, я знаю: Григорий Гаврас – архонт Херсонеса. Что с ним?

– Сегодня пришло… Да, сегодня утром.

– Ну, говори!

– Послание от стратига касогов Тимир-Каана.

– И что он пишет? – нахмурился Иоанн.

– Он сообщает, что, как было договорено, честно ходил с севастом Давидом к русским на штурм Матрахи и помог ему взять крепость. Он пишет, что не лукавил и никогда не требовал чего-то большего, нежели было обусловлено в договоре. Но севаст Давид и пришедший к нему на помощь с ромейским войском архонт Гаврас замыслили завлечь в засаду и уничтожить его самого и всех его людей. Причиной тому – желание завладеть справедливой добычей Тимир-Каана. Спасаясь, он был вынужден искать союза с рутенамии открыл ворота города кесарю Святославу из рода Мономаха. Тимир-Каан пишет, что никогда не питал вражды к преславному василевсу ромеев и полагает, что лишь алчность и коварство архонта Херсонеса и севаста Матрахи – причина заговора против него. Он же, взяв в полон раненого архонта и многих других ромеев, а иных обменяв у рутенов, дабы не было между ним и Константинополем никакой вражды впредь, спешит возвратить без выкупа солнцеликому василевсу его людей и просит учинить суд над заговорщиками.

– Заговорщики… Гаврас… Что за вздор?! – Мысли Иоанна путались. – За кем осталась Матраха?

Глава 22

И создал Бог женщину. Существо получилось злобное, но забавное.Из «Апокрифов»

Симеон Гаврас недовольно отбросил перо. Ему было сыро и неуютно, поэтические строки не лезли в голову.Вдыхая ароматы розЯ вспоминаю облик нежный.Я полон тра-та-та-та грез…

Что можно вставить вместо «тра-та-та-та»? Вдохновенных? Я полон вдохновенных грез… Какая нелепая чушь эти «вдохновенные грезы»! Впрочем, девушкам подобная дребедень обычно нравится. А что дальше? Что же должно быть дальше! Например, о коже… белоснежной…

Симеон страдальчески поглядел на исчерканный лист, будто надеясь, что слова, подобно катафрактариям его турмы, заслышав голос командира, сами построятся в ровные блистательные ряды поэтических строк.

Но чуда не произошло. Гаврас вновь потянулся за пером, опустил его в чернильницу, несколько раз потыкал, очевидно, надеясь загарпунить вдохновение, да так и бросил. Пальцы турмарха сошлись в замок на затылке.

«Боже мой, какой ужас, – подумал он. – Адельгейда – милая, прелестная девушка… Она жила, не ведая горя, с отцом, собиралась выйти замуж за какого-то местного вельможу – все в ее жизни было просто и ясно. И тут появляюсь я, и мне предстоит разбить вдребезги этот уютный мир – для чего? Для того, чтобы дикий варвар, словно добычу своего беркута, заполучивший любовь всей моей жизни, напялил на голову императорскую корону? Какая несправедливость…» – Гаврас взял со стола неоконченную оду и поднес к свече. Пламя оказалось благодарным читателем, и скоро лишь пепел напоминал герцогу Сантодоро о терзаниях неразродившейся музы.

Он отряхнул пальцы и окликнул дремлющего у двери Брэнара:

– Я желаю проехаться, осмотреть здешние окрестности. Ты поедешь со мной.

– Как прикажете, мой господин, – негромко произнес старый воин. – Желаете взять еще людей или отправимся вдвоем?

– Хватит и нас двоих, – раздраженно ответил Симеон.

За городскими воротами он пустил коня в галоп и мчался так сломя голову, пока не почувствовал, что скакун начинает уставать.

– Куда мы едем, мой господин? – поинтересовался державшийся чуть позади Брэнар.

– Никуда. Я хочу согнать злость. Просто согнать злость.

– Чем вызван ваш гнев?

– Сложно объяснить. Я должен поступить так, как поступать не должен.

– Я этого и впрямь не пойму. Если не должны – не поступайте.

– Вот именно! Не поступать так, как я должен поступить, велит мне честь, и благородство, и… – Гаврас замялся, умалчивая слово «любовь», – и многое другое. Но есть интересы Империи. Ради них я должен пожертвовать тем, что для меня свято. Клянусь тебе, мой верный Брэнар, если бы сейчас из кустов выскочила шайка разбойников, я с радостью дал бы ей себя убить, чем испытывать эту муку.

– Разбойников следовало бы изрубить в куски только за то, что они разбойники, – пожал плечами Брэнар. – Если вы поясните мне, о чем идет речь, быть может, я смогу помочь советом.

– Я должен жениться на Адельгейде, дочери герцога Саксонского.

– Адельгейда. – Брэнар задумался. – Да, очень красивая девушка.

– Красивая, ну и что с того? Я люблю другую.

– Да и любите, кто ж вас неволит? Но если для Империи необходимо, чтоб вы женились на этой милашке, то скажу – василевс явно благоволит к вам.

– Благоволит… Что ты понимаешь!

– Да уж что-то понимаю… А ежели вам ни к чему мой совет, то приказывайте.

– Когда б я знал, что приказывать, – усмехнулся Гаврас. – Я ее не люблю, она не любит меня, а отец ее и вовсе желает моей смерти.