Чтение 17–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Мириам закатила глаза, а я рыкнул, скрывая смущение:

— Не потеряйтесь тут.

Они вышли из пещеры посмотреть на мой взлет, и я едва плечи не вывихнул, постаравшись сразу с края рвануться вверх по крутой дуге. Моя тяжелая туша тянет вниз, мышцы трещат, а суставы выскакивают из сумок, но я поднялся красиво и гордо, словно сокол, и только под облаками пришла трезвая мысль: а на хрена? Выпендриваюсь перед двумя красивыми дурами, чуть сухожилия не порвал, тоже мне дракон! Да и для Ричарда Длинные Руки как-то мелковато…

Ну и что, сказал себе, оправдываясь. Инстинкт! Если по уму, то могу и отказываюсь от красоток, что врываются прямо в спальню… кстати, надо узнать, кто такая… вернее, кто за нею стоит и чего добивается… а если не по уму, то все мы одинаковые, это верно…

Солнце мою горбатую спину не жжет, лучам не проникнуть сквозь толстую броню, но прогрело так, что я раскрыл пасть и высунул язык, как запыхавшаяся после долгого бега собака. Чтобы не заполучить еще и тепловой удар, реже месил плотный воздух крыльями, чаще планировал, растопырившись весь, как старая и хитрая камбала, благо восходящие тепловые потоки стараются поднять мое дельтопланистое тело еще выше.

Земля проплывает медленно, словно огромный ковер, утаскиваемый неторопливыми волами. Совсем недавно я оставил зеленый край, где луга да леса, а здесь чаще вижу выжженную степь с короткой травой, а то и золотые барханы песка, с которыми упорно сражаются оазисы и упрямо вцепившиеся в землю длинными корнями дубовые рощи.

Ярко выраженной границы между Орифламме и Гандерсгеймом, конечно, нет, однако переход из лесостепной полосы в пустыню слишком короток и заметен. Здесь солнце кажется ярче, светит сильнее, а привычные дубы и березы начинают уступать островкам пальм и олив. Да и чувствуют себя в этом знойном мире дубы неловко: опускают ветви, горбятся, стараются выглядеть мельче, в то время как пальмы возносятся горделиво и высоко, распуская в пламенном воздухе широченные листья.

Я всматривался в проплывающую внизу землю, весьма обширные территории, старательно запоминаю расположение рек, ущелий, крупных городов, но какая жалость, что нет ясно видимых надписей: город такой-то, а этот — такой-то, а еще чтоб цветными линиями были обозначены границы между королевствами. А самое главное, чтобы вся эта однородная масса скачущих варваров как-то различалась, мелькающие баннеры мне ничего не говорят, а мои военачальники вряд ли образуют такой аналитический центр, который на основании собранной информации составит точную политическую карту…

Хотя, кто знает, могут и составить. Я зря недооцениваю своих лордов, они привыкли понимать этот мир.

От глаз в мозг пошел новый сигнал, я насторожился и заново просканировал проплывающую внизу пустыню, что же это заметило мое подсознание или сознание, это неважно…

На вершине песчаного бархана расположился, подогнув под себя ноги и застыв в такой неудобной позе, косматый человек с блестящей под солнцем худой спиной и резко выступающими позвонками. Из одежды я усмотрел лишь набедренную повязку из шкуры, ноги голые, кожа на подошвах толстая, как копыта, что почему-то пустило предостерегающий холодок вдоль длинного хребта, а гребень на спине принял боевую стойку.

Жаркое солнце жжет спину и плечи, напекает голову, со всех сторон раскаленные пески…

Ура, сказал я себе беззвучно. Похоже, это тот, о котором со страхом и восторгом говорила Мириам. Рискнуть или не рискнуть?.. Против меня статистика, но на моей стороне — опыт тех, чьи кости перемолоты под завалами Великих Войн Магов. Ну хоть что-то же я знаю больше, чем остальные? Дурак буду, если не воспользуюсь. И трус. Главное — трус.

Я сделал круг на большой высоте, сложил крылья и начал опускаться как можно беззвучнее, держа взглядом песок в сотне шагов за спиной великого отшельника. Он не оглянулся, погруженный в глубокие думы, но у меня создалось странное впечатление, что видит меня отчетливо. И как снижающегося дракона видел, и как человека, что возник на месте припесочившейся крылатой рептилии в куче вновь возникшего песка.

Горячий и жаркий, как раскаленный металл, он сдавил спину и грудь, я забарахтался, поспешно выползая на поверхность. Отшельник не поворачивался, что несколько задевает, видит же меня, гад, даже не удивился, тоже мне йог, я отряхнулся и пошел к нему широкими шагами, что непросто, когда сапоги увязают в песке почти по колено.

— Я с миром!.. — провозгласил я громко. — Приветствую вас, мыслитель! Промысленная мысль приобретает вид мудрости, подобно тому как уже в семени прозревает большое дерево. Ничто не свободно так, как мысль человека. Проснувшаяся мысль всегда будит другую. Удобнее грешить мыслью, нежели делом… Гм, простите, это из другого раздела мудрости.

Солнце блестит на широкой костлявой спине, словно на отполированном морскими волнами валуне, нечесаные волосы падают на плечи и свисают с обеих сторон лица.

Отшельник не повернулся, пришлось осторожно обойти его по широкой дуге, но и тогда он не поднял голову. Я осторожно приблизился и опустился на горячий песок, стараясь тоже подогнуть под себя ноги.

— Я много слышал о великом Мидурге, — сказал я почтительно. — Вы ведь и есть тот самый мудрец, что объял разумом землю и небо?

Он медленно поднял голову, я содрогнулся, никогда не думал, что человеческое лицо, даже настолько и страшно опаленное солнцем, все-таки может выглядеть так ужасно. И всего-то на нем отпечаталась нечеловеческая скорбь, тоска. И чувствуется, что это выражение не менялось… очень давно.

— Я никого не приглашаю, — произнес он ровным голосом, но угроза в нем прозвучала такая, что пески вокруг покрылись изморозью, — но почему-то приходят… и приходят.

— И никто не ушел живым? — спросил я.

Он даже не взглянул на меня, а голос прозвучал так же ровно:

— Думаешь, ты, чужестранец, умеющий превращаться в дракона, уйдешь? Для меня что дракон, что комар.

Я огляделся по сторонам.

— Не вижу костей.

— Зато прибавилось песка, — ответил он коротко.

— Разумно, — согласился я.

Он произнес тем же нечеловечески ровным голосом:

— Ты знаешь, кто я и почему я здесь?

— Честно говоря, нет, — ответил я виновато. — Знаю только имя, а еще говорят, что сильнее вас нет мудреца. Больше ничего не знаю, но я нездешний…

Он прервал:

— Я — Мидург, мне семь тысяч лет. Я ищу истину. И все, что мне может помочь…

Я почтительно вклинился:

— Но тогда нужно идти к людям!

Он прервал еще резче:

— Самые мудрые из них не знают и тысячной доли того, что знаю я! Это сборище глупых животных, зачем-то наделенных речью.

— Муравьи сообща тащат и дохлую мышь, — обронил я.

— Мудрость сообща не добывается. Ты можешь сказать мне что-то настолько важное, чтобы я оставил тебе жизнь?

Я подумал, сердце колотится бешено, сломил тонкую сухую веточку и разломил ее на шесть одинаковых по длине прутиков.

— Уверен, ваша великая мудрость поможет сложить четыре треугольника. Если сумеете, то…

Он посмотрел на меня с недоумением.

— Четыре?

— Да.

— Из шести палочек?

— Абсолютно верно.

Он с сомнением покрутил их в руке.

— Это возможно?

Я кивнул.

— Иначе бы не спрашивал.

Он нахмурился, начал раскладывать их так и этак, вскоре ровный песок был весь испещрен следами, словно вокруг нас ходило множество птиц, но треугольников получалось не больше двух. Даже на третий всякий раз недоставало одной палочки.

— Ерунда, — сказал он раздраженно. — Это невозможно!

— Все очень просто, — сказал я. — Хорошо, если это для вас слишком сложно, то вот задача попроще…

Я быстро потыкал в песок прутиком, оставив девять точек по три в ряд. Получился аккуратный такой квадратик. Мудрец следил за моими пальцами внимательно, словно подозревал хитрый трюк.

— Зачеркните, — предложил я, — их все четырьмя линиями…

Он хмыкнул и, зачеркнув тремя, посмотрел на меня вопросительно.

Я закончил:

— …не отрывая пальца от песка. Или прутика. Словом, не прерывая линию.

Он попробовал повторить, не получилось, с ходу попробовал так и эдак, нахмурился, брови сошлись на переносице, я чувствовал, как напряженно раздумывает, над головойвозникло легкое облачко перегретого воздуха, сгустилось, медленно налилось багровым огнем.

После продолжительного молчания буркнул:

— А эта загадка имеет решение?

— Конечно, — ответил я небрежно. — Очень простое.

Он проворчал:

— Какое?

Я ответил любезно:

— Для этого нужно всего лишь выйти за рамки вашего мировоззрения. Вы в скорлупе своих мудрых взглядов, варитесь в собственном соку.

Он смотрел угрюмо, я молчал и любезно скалил пасть.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Покажи, как это сделать можно.

Я наклонил голову и сделал голос понимающе-язвительным:

— Это значит, как я понимаю, что вы не в состоянии сами решить?.. Хорошо-хорошо, не нужно взрывать мир! Вот как это делается.

Я легко перечеркнул все девять, дважды выйдя за пределы незримых стен квадрата, поднял голову и с удовольствием смотрел в его лицо с отвисшей челюстью.

Наконец он проговорил с досадой:

— Как просто…

— Все объясненное кажется простым, — согласился я. — Кстати, оно и является простым. Но для этого надо либо уметь смотреть на вещи… как и взгляды, кстати, под другим углом, либо уметь выходить из рамок, которых нет, но которые мы почему-то ставим себе сами.

Он медленно и с явным трудом оторвал угрюмый взгляд покрасневших глаз от рисунка на песка. На меня взглянули сузившиеся от ярости зрачки одураченного чародея.

— А ты… умеешь выходить из этих рамок?

— Легко, — ответил я и добавил поспешно: — Что не моя заслуга, конечно.

— У тебя были великие учителя?

— Да.

— Кто?

— Человечество, — сообщил я. — Это наш путь. Вы хоть и живете тысячи лет, но ваш кругозор ограничен собственным опытом, взглядами, привычками, предрассудками, предпочтениями. Мы же согласились корпускулироваться, разбились на сотни, тысячи, миллионы, а потом и миллиарды тел, что хоть и составляют одного человека, мы его называем человечеством, но умирают, передавая этому Большому Человеку накопленные знания. Однако он копит, меняет, добавляет другие. От большинства отказывается сразу, другие выбрасывает по истечении срока годности или изношенности, берет на смену новые, более совершенные и точные… Таким образом мы не зашорены, мы не бываем в пленусвоих взглядов. И вот потому мы развиваемся намного быстрее, чем любой мудрец, даже живущий свои сотни тысяч лет.

Он смотрел исподлобья, раздраженный и начавший гневаться, но я видел и смятение в его взгляде.

— И что… ваши мудрецы уже знают, зачем это все?

Я покачал головой:

— Увы, еще нет. Но я даже не буду спрашивать, до чего домыслились вы, великий, потому что… только не гневайтесь!.. наши мудрецы явно продвинулись дальше и знают больше. Не потому, что они мудрецы, а потому, что у нас каждое поколение становится на плечи предыдущего, и потому у него кругозор больше. А вы, великий, выше не становитесь…

Я поднялся, медленно отряхнул одежду от песка. Отшельник смотрел снизу вверх, лицо начало меняться, я поспешно отвел взгляд в сторону.

— И все-таки ты дурак, — сказал он внезапно, — ты не понимаешь самого главного.

— Чего?

— Почему маги уходят от людей, — ответил он раздраженно.

Я покачал головой:

— Не все уходят. Многие живут в городах и даже селах.

Он отмахнулся в еще большем раздражении.

— Не понимаешь, — повторил он, — то не маги… а так, пыль. Маги — это… которые могут многое. И потому нам нельзя жить среди людей. Те сразу превращаются в ленивых тварей. Сперва это еще люди, что иногда просят о пустяковом для нас одолжении, ну там спасти умирающего ребенка, вылечить отца, на которого упало дерево и сломало спину… потом начинают просить все больше и больше, потому что можем дать все простым щелчком пальцев, а в таком случае как не хочется работать, орошать поле соленым потом!.. И вот постепенно целый край превращается в бездельников, которые не хотят работать, не хотят даже сами думать, потому что мы умнее и всегда можем подсказать решение получше! А то и сделать все за них.

Я подавленно молчал, потом пробормотал:

— Простите, мудрый. Я в самом деле никогда не смотрел с этой стороны… Вы правы, человек всегда старается сделать меньше, а получить больше. На этом и покоятся основы прогресса.

Он хмыкнул.

— Да, но прогресс возможен, если нет помощи со стороны, и надо самим! А когда достаточно просто попросить…

Я спросил:

— А почему не отказать?

Он посмотрел на меня с жалостью.

— Как? Когда приползают на коленях, когда приводят голодных оборванных детей? Когда говорят обвиняюще: тебе достаточно шевельнуть пальцем, и мои закрома наполнятся зерном, подвалы окороками, а бочки — вином! Хуже всего, что это в самом деле так. Я могу даже пальцем не шевелить, но закрома всех домов на много миль вокруг наполнятся зерном, а кувшины — медом. Но к чему это приведет дальше? Мы ведь живем тысячи лет, ты не можешь представить, во что превращаются эти люди всего через два-три поколения!

— Могу, — ответил я.

— Как?

— У меня свои методы, — ответил я таинственно. — Другая школа… Приятно было пообщаться, но мне надо лететь по своим мелким муравьиным делам. Драконы сродни муравьям. Как и люди вообще-то.

Он спросил внезапно:

— А что насчет четырех треугольников?

Я засмеялся и, оставив один на прежнем месте, три палочки воткнул кончиками в песок, поставив шалашик над ним сверху.

— Всего лишь выйти из плоскости мышления!

Он в великом изумлении смотрел на получившуюся фигуру. Губы шевелились, будто снова и снова пересчитывал треугольники, хотя что там считать, все четыре видно сразу.

Я отошел на несколько шагов, чтобы не засыпать его песком при взлете, отшельник поднял голову.

— Погоди!.. — произнес он, в голосе впервые прозвучало смятение. — Ко мне приходят короли за помощью… но редко получают. Что хочешь получить ты?

Я широко улыбнулся и медленно перетек в огромного дракона, очутившись в ямке из песка. Уже в прекрасной личине закованной в броню рептилии, развел крылья, готовясь к прыжку.

— Выходите за пределы, — возгласил я мощно, — искатель истины! Не губите жизнь, топчась на месте.

Он смотрел ошалело, как я оттолкнулся и красиво взмыл в небо. Уже там меня догнал его крик, полный потрясенного изумления:

— Но это помощь мне! А что тебе?

— Христиане всегда помогают слабым и хилым, — крикнул я так гордо, словно на мне рыцарские шпоры, а не когти на задних лапах. — Это наш долг!

Глава 4

Могучие рывки отдохнувших крыльев быстро поднимают в высокие слои, где воздух не так накален, к тому же как на ладони вся область с рощами, речками, горами и холмами, а также удобные зеленые долины, где можно попутно пасти коней, а людям отдыхать в тени деревьев.

Вообще-то надо бы что-то попросить взамен, явно же этот гад может очень многое, а у меня проблем выше крыши, но теперь уже поздно… да и тогда было поздно: рыцари не просят, а сами оказывают одолжение, как я и сказал потом. Слишком красиво и эффектно я показал свое превосходство, хотя это вообще-то не мое, а всего человечества, что придумало как тысячи загадок, так и ответы на них. Но все равно, мое или не мое, а надо было держать гонор, нельзя просить рыцарю, хотя демократ попросил бы, но я, такой дурак, когда надо быть демократом — рыцарство так и прет, так и прет, пошло оно в задницу…

Расстроенный, я тем не менее летел мощно и красиво. Мало ли, какие сомнения терзают и вообще раздирают душу гнилого интеллигента, но это я очень глубоко внутри интеллигент, а снаружи сама круть — уверенная, бескомпромиссная и ломящаяся вперед во имя правого дела.

Впереди показался город, просто город, сейчас имя неважно, просто заметка для памяти, здесь можно разместить на прокорм пару больших отрядов, да еще церковь начать строить на месте нынешней стелы…

Город выглядит большим и богатым, только стела показалась слишком мелкой. Мелькнула мысль, что здесь карбонарии берут верх, вот уже уменьшают символ зависимости… хотя как, не понимаю!.. Нет, здесь, скорее, другое. Выстроили стелу, вполне соизмеримую с размерами небольшого городка, но с того времени город разросся, выплеснулся за стены, а потом опоясался новой стеной, вон видна и старая… ага, а дома здесь старые сносили и строили новые, что значит, еще как не бедствуют…

На городской стене двое стражников задрали головы. Я горделиво ухмыльнулся, моя личина исчезничества надежна, как никогда. Я сам чувствую, как управляю ею все легче и проще…

Один из стражников указал в мою сторону пальцем, словно в самом деле видит грозного дракона, громко закричал. Неужели все-таки рассмотрели, мелькнула мысль. Молодцы отцы города, снабдили этих ребят самыми могучими амулетами, что проникают через любую защиту…

На стене появились еще двое, быстро подняли что-то наподобие большого арбалета на станине. Я смотрел с интересом, действуют умело и слаженно, молодцы. Старший махнул рукой, блеснула металлом стальная тетива, в мое сторону сорвалась крупная стрела, размером с дротик. За нею остается дымный след, а потом и вовсе посыпались искры.

Я беззвучно засмеялся и небрежно сделал красивый рывок в сторону. Стрела должна промчаться мимо, затем упасть на землю… Я похолодел, когда она вдруг моментально изменила курс и понеслась на меня, да еще и с заметным ускорением. Я едва успел сделать резкий нырок, стрела сейчас промчится выше…

Меня тряхнуло, жуткая боль пронзила насквозь, сразу же по ушам ударил недобрый треск вспарываемой брони на спине. Мимо пронесло костяные пластины с окровавленные кусками плоти. Меня перевернуло, на крепостной стене далекие фигурки запрыгали, донеслись отвратительно ликующие вопли.

Теряя сознание от боли, я распластал крылья, не в силах ими пошевельнуть. Земля начала приближаться, я попытался расправить плечи, но адская боль заставила взвыть. Кровь выбрызгивается горячими струями, ее сдувает ветром и бросает капли мне в морду. Я выл и хрипел, челюсти стиснуты, только бы не потерять сознание еще в воздухе…

Навстречу понесло оливковую рощу. Я вломился в верхушки, там трещало и ломалось под моим телом, что-то вонзилось в мое израненное, лишенное брони тело.

Я взвыл еще раз и потерял сознание…

Громкие голоса и треск ветвей заставили вздрогнуть и очнуться. Я приподнялся на дрожащих руках, на лицо прилипли травинки и листья, я в человеческом теле у подножья кучи песка начал отползать в кусты.

Какое счастье, что деревья смягчили падение.

— Идите сюда! — донесся крик. — Здесь что-то не так!

— Следы? — крикнули с другой стороны.

— Нет, — ответил первый голос, — обломаны ветки и откуда-то песок.

— И что?

— Дурак, а ты видел в этой роще белый песок раньше? Мы же тут раз в неделю бываем!

Голоса умолкли, я понял, что следопыты направляются в мою сторону. Тяжело дыша, я заполз глубже под защиту кустов. На мне изорванная одежда, ноют и чешутся бока и плечо, меч утерян, не превратились в лохмотья только сапоги.

Голоса приближаются, я приподнялся на четвереньки и отбежал к толстому дереву, а там, держа его между собой и преследователями, рискнул углубиться в рощу.

Острая боль то и дело скручивает мышцы. Что стряслось с моей регенерацией или раны несовместимы… или почти несовместимы с жизнью? Я упал в выемку и заполз под нависшую над нею корягу, как и положено рептилии или гаду подколодному, затаил дыхание.

Вскоре почти над головой послышались шаги, один остановился и смотрел в мою сторону, но поверх моего убежища.

Второй крикнул в нетерпении:

— Ну чего?

Первый сказал хмуро:

— Вряд ли теперь поймаем… А если он превратился в червяка? Или в муравья?

— Дурак, так даже великие маги не могут!

— А они тебе докладывали? — осведомился первый. — Этот же явно чужак. Все в королевстве… да и соседи знают, у нас небо держат чистым от драконов, гарпий и даже коршунов. Кто бы ни прилетел, его тут же в пух и перья… Так что это дальний чужак, точно говорю!.. Вот и напоролся…

— А где труп? Такого дракона да не отыскать? Он же десяток деревьев повалил!

— Говорю ж тебе, — сказал первый раздраженно, — его только ранили! А теперь он превратился в муравья, жука или еще какую-то мелочь. Нас хоть тысячу сюда пришли искать, без толку. Сидит где-то на дереве и зализывает раны.