Чтение 30–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Я буркнул:

— Спасибо, что не ящерице. Или жабе… Насчет смешно… гм… скорее, неинтересно. Присмотрись ко мне внимательнее! Как думаешь, мне в самом деле близки ваши проблемы?

Она сказала с отчаянием:

— Я должна, должна найти карниссу! Это вылечит болезнь отца, чем бы он ни болел! С твоей помощью мы быстро добыли бы ее. И доставим вовремя. Отец будет жить…

Я попробовал поморщиться, не получилось, бронированная кожа слишком плотно прилегает к литому черепу, зато голос мой прозвучал со всеми оттенками недовольства и пренебрежения:

— Женщина, ты слишком вошла в роль. Я согласился тебе помочь, потому что… это меня слегка забавляло. Но сейчас мне становится скучно.

Она заломила руки, в полной мере осознав, что я в самом деле не ее подданный. На лице в доли секунды сменилась гамма чувств от негодования и гнева до полного отчаяния.

— Шумил, — проговорила она дрожащим голосом, — прости, я в самом деле… Но я все делала, как ты велел. Сейчас просто потеряла голову от горя. Я прибыла к отцу, которого не видела десять лет, и… он умрет через пару дней!

Я зевнул и сказал равнодушно:

— В мире ежедневно умирают тысячи. Мы не можем всех спасти. А еще больше убивают друг друга в бессмысленных войнах… Но даже этих дураков не удержать от взаимоистребления. А ты — о дряхлом старике…

— Он не старик, — возразила она жарко, но в глазах блеснули слезы, — и не дряхлый!.. Я не могу спасти всех, погибающих в войнах, так хотя бы отца!.. Ты говорил, что послан своим правителем. Что он хочет? Что хочешь ты? Скажи, я все сделаю!

Я изогнул шею, рассматривая ее так и эдак, она прижала кулачки к груди и смотрела на меня снизу вверх с отчаянием и надеждой.

— А как же интересы королевства? — спросил я с издевкой. — Вижу, дядя трон занимает по праву разумного политика. Он не поступится его интересами ради спасения отдельных людей.

Она вскрикнула:

— Дядя — мерзавец!.. Он не интересами королевства не поступится, а своими!.. Интересами королевства пренебрегал всегда. Когда захватил власть — это уже не королевство, а его собственный двор!

О собственном дворе, подумал я, каждый заботится больше, чем о государственном, но вслух сказал:

— Согласен. Но ты, согласись, как правитель куда хуже дяди. Нельзя ради одного человека, пусть даже родного, поступаться интересами государства. У нас один великий правитель сына родного, попавшего в плен, не согласился выменивать на плененного военачальника. Потому что сын был простым рыцарем, а предложенный для обмена — герцог. Правитель так и сказал, мол, я простых рыцарей на герцогов не меняю. И его сына враги казнили!..

Она сказала жалобно:

— Да. Это подвиг, это великое самопожертвование во имя страны, я понимаю… Но я — слабая женщина, теперь это вижу. Мне нужен отец, я без него ничто. Скажи, что я могу сделать если не для твоего хозяина, он слишком велик, то хотя бы для тебя?

Я оглядел ее с головы до ног, маленькую и вздрагивающую от переполняющих слез. Она смотрела с отчаянием, а в глазах впервые была не гордыня, а мольба страдающей женщины.

— Мы живем милостью нашего господина, — изрек я и постукался лбом о землю, — и для нас лично ничего не надо. Однако… погоди, я подумаю, что надо сделать, чтобы и этот мой шаг или взмах крыла… если я его сделаю, конечно… были ему на пользу… Насколько я помню, ты весьма запальчиво и не совсем обдуманно поклялась, что ты сама и твое королевство будут в моем распоряжении…

Я смотрел испытующе, она чуть поникла, но сказала сломленным голосом:

— Да, я поклялась… Сгоряча и по злобе, желая отомстить ярлу Растенгерку. Но все равно я верна своим клятвам и эту не нарушу тоже.

Я спросил коварно:

— Почему?

Она вздохнула, но подняла взгляд и словно пронзила меня им насквозь.

— Потому что ты, гнусная ящерица, не потребуешь чего-то… невозможного! Потому что я чувствую тебя, гад подколодный.

— Ага, — сказал я, — уже и ящерица, и жаба… значит, ты в порядке. Ладно, Мириам. Я вижу, что в тебе уже проснулось понимание нужд королевства. Но и о личном не забываешь.

Она смотрела с негодованием, затем яростный блеск в глазах начал угасать, а голос прозвучал почти сломленно:

— Только бы мой отец жил…

Я хмыкнул.

— Мириам, не хитри.

Она вскрикнула:

— Где я хитрю? Я не собираюсь тебя обманывать!

— Может быть, — согласился я. — Может быть, в самом деле не собираешься. Но в то же время понимаешь… или чувствуешь, у вас это срабатывает быстрее, что твоему королевству на самом деле ничего не грозит. И что я вмешиваться в дела вашего муравейника не собираюсь вовсе.

Она смотрела на меня в сомнении, лицо стало растерянным, затем в глазах блеснули огоньки надежды.

— Я о таком не говорила!

— Но чувствовала, — напомнил я. — Потому с такой легкостью и раздаешь подобные клятвы… Ладно, где эта проклятая долина? У меня нет времени порхать над всем Гандерсгеймом!

Принцесса подбежала, со счастливым смехом отбиваясь от двух бабочек, светлая и солнечная, как утренний лучик, пропищала с великим интересом:

— Милый Шумил, а ты чем занимаешься сам? На что тратишь время?

— Сейчас вот ношу тебя, — ответил я галантно, и принцесса заверещала от удовольствия, — но вообще-то драконю помаленьку, раздракониваю и одракониваю, это весьма увлекательно, если драконишь ты, а не тебя…

Мириам прервала решительно:

— Я хорошо знаю, где это!

— Водила караваны? — спросила принцесса с любопытством.

Мириам покачала головой:

— Нет, но те земли известны не только карниссой. Там еще повсюду растет ямба и шашебель, волшебные плоды. Это чудесные земли! Там вечный сад…

На расстеленной прямо на земле скатерти возникли обязательные ломтики сыра, с них начинать творить еду лучше всего, потом мясо, фрукты, сладости, мед. Женщины ели быстро и с жадным удовольствием, я с тоской подумал о кофе, но мне нужно сделать не меньше тазика, а то и бочонка, а это истощить себя так, что не смогу поднять даже крыло.

Вики сказала очень серьезно:

— Шумил, тебе поклялись в вассальной верности Мириам и Растенгерк, но у меня нет королевства, и я клянусь тебе только от себя… Я люблю тебя, Шумил, и всегда буду тебе верна!

Я склонил голову и растроганно лизнул ее ногу.

— Вики, не спеши давать такие клятвы… Мириам, хватит жрать! Ты уже достаточно откормилась.

Мириам поспешно вскочила, все понимает, обняла эту чистую наивную душу за узкие плечи и потащила на противную толстую жабу с крыльями, гада подколодного, ящерицу с перепончатыми крыльями.

Я разбежался, место есть, заработал крыльями, а уже потом оттолкнулся от земли и пошел набирать высоту, не выворачивая суставы в плечах.

Лес кончился, некоторое время я летел вдоль невероятно высокой горы, пологой с одной стороны и как ножом срезанной по вертикали — с другой. И там, из плоскости, выступает чудовищно огромный барельеф в виде крылатого двуногого быка со скрещенными рогами. Фигура исполнена жуткой экспрессии, я летел вдоль этой фигуры, чувствуя себя комаром, облетающем человека, и не мог представить себе, кому и зачем понадобилось высекать такое невероятно трудоемкое… произведение искусства?.. предмет религиозного культа?..

Мириам и принцесса чирикали на своем птичьи-женском наречии, я слышал в их голосах восторг, но без удивления, так что либо уже видели, хоть и не с такого ракурса, либо слышали во всех подробностях.

— Кому-то знакомо? — спросил я. — Что это?

— Вижу впервые, — ответила Мириам. — Мы с караваном ходили другими дорогами.

— Я тоже не видела, — ответила принцесса. — Красиво, но разве это может сравниться с блеском твоей чешуи? С прекрасными иглами на гребне? С тонкими перепонками на всех четырех лапах?

Мириам поспешно перебила:

— Шумил, ты должен лететь выше.

— Почему? — полюбопытствовал я настороженно и посмотрел вниз с подозрением.

— Во-первых, — важно объяснила она, — никто не достанет стрелой, во-вторых, сверху виднее.

Я буркнул:

— Да ну? И почему мир так устроен…

Мириам заподозрила подвох, замолчала и заранее надулась, принцесса спросила наивно:

— Как?

— Рожденные ползать учат летать крылатых, — объяснил я. — Как думаешь, почему?

Принцесса озадаченно раскрыла глаза, а Мириам надменно выпрямилась и с достоинством смотрела вперед гордо и сурово, как сто королевских дочерей вместе взятых. Ветер красиво трепал ее волосы, словно за нею мчится и не может догнать багровое пламя.

— Я женщина, — произнесла она после паузы, — которая уже начинает ощущать себя частью твоего мерзкого гребня!

— И?

— Потому чувствую, — закончила она, — как лучше лететь. Как правильнее.

— Да, — согласился я, — из тебя выйдет настоящая королева. А рыб учить плавать не пробовала?

Принцесса счастливо хихикнула. Сквозь толщу костяного панциря я, странное дело, чувствовал жар ее небольших детских ягодиц даже сквозь толщу костяной брони, и это наполняет мышцы странным томлением и неясным желанием продлить это чувство, а тонкий аромат духов, что никак не выветрятся, все еще щекочет ноздри даже на таком встречном ветре.

Я шел красиво и мощно в нагретом плотном воздухе, впереди темнеющая синь небосклона, а ниже багрово горят против опускающегося светила на удивление свежие сколы скал. Земля голая, каменистая, но сразу за косогором другой мир: свежая сочная зелень, тучная трава, рощи олив… В озере багровеют перевернутые облака, я проворчал:

— Можно лететь и ночью… Но надо ли?

Принцесса прочирикала живо:

— Как скажешь! Мне с тобой и ночью хорошо, мы сможем…

Мириам поспешно прервала:

— Вики, ты настолько невинна, что лучше не болтай лишнего.

Вики спросила обидчиво:

— А что я сказала?

— Пока ничего, — заверила Мириам нервно, — но по своей невинности еще не отличаешь, что можно, а что еще нельзя. Шумил, если ты устал, можем переночевать на земле…

Я с подозрением смотрел вниз, места достаточно заселенные, равнинные, неприступных гор не видно, а спящего дракона мощный удар копьем в сердце в состоянии отправить в ад.

— Ладно, — прорычал я, — за вас беспокоюсь… Украдут еще ночью! С виду кто поймет, что ты сама еще та зверюка…

Глава 4

Ночь наступает на мир снизу, мы еще долго скользили в закатном солнце, я сам весь в багровом золоте, чешуя горит, как жар, мне уже кажется, что я несусь как раскаленная глыба металла, от меня пышет зноем, а когда снизу начала подниматься тьма, я инстинктивно поднимался выше и выше, уходя от ночи.

Наконец, когда женщины начали повизгивать от холода, я опомнился и резко пошел продавливаться вниз, в теплые потоки. И когда перешел в горизонтальный полет, рассмотрел далеко внизу едва заметные с такой высоты рои искорок, словно в черноте летит рой светлячков, так это выглядит с высоты. Однако за ними разгораются другие огоньки, уже побольше, что остаются на месте. И становится их все больше и больше… Очередная орда степняков совершает ночной набег на соседнее племя, что осмеливается смотреть на ту же степь и ту же траву для своих овец.

И хотя мне, как политику, должно быть приятно смотреть на взаимное ослабление составных частей противника, да и как дракону вообще по фигу, но что-то во мне уже проклюнулось действительно от христианства: все люди — братья, и любая война недопустима, это оскорбление и грех, это преступление…

Воздушные потоки снизу принесли запахи горящего дерева, ткани и даже плоти. Огни в темноте полыхают оранжевые, и лишь потом, затухая, становятся зловеще-багровыми, словно по земле льется кровь.

Я промолчал, все настолько обыденно, что даже не стал обращать внимание женщин на такие пустяки, как война. Мириам все чаще приподнималась, всматривалась, наконец вскрикнула:

— Долина Бекаар!

— Уже? — спросил я.

— Нет, совсем близко! Вон через ту гряду холмов… и вон ту…

Внизу в черноте показалось нечто странное, словно матовые блики в темной траве, я на всякий случай снизился, долго напрягал зрение, пока не сообразил, что вижу.

В ночи при свете факелов и костров стальные доспехи блестят влажно и грозно, как панцири могучих жуков, которым не страшны даже муравьи с их всерассекающими жвалами. Ночь тиха, однако знамена легонько развеваются, словно от гордости и бахвальства, стремясь показать начертанные на их полотнищах девизы и красочные гербы.

— Вы их видите? — спросил я.

— Ничего не видно, — ответила Мириам сердито.

— Только костры, — чирикнула принцесса. — Это костры, да?

— Эх, человеки, — сказал я снисходительно. — Тоже мне, цари природы… там армия на марше. И направляется, что интересно, туда же, куда и мы.

Мириам вскрикнула испуганно:

— Их надо опередить!

— Думаешь, — усомнился я, — все идут траву рвать? Сколько зело больных, однако, в ваших королевствах.

— Не знаю, — огрызнулась она. — Я вообще-то предпочла бы нарвать, пока никто не видит. Мне нужна только карнисса, а не драка за нее!

— Странно, — протянул я, — мне казалось, вы, люди, больше всего знаете толк в драках. И песни у вас о драках, и легенды, и вообще вся жизнь из драк, драчек и драчонок. И драчищ, когда деретесь не сами по себе, а под знаменами своих властелинов.

— Это драки по необходимости, — сказала она с достоинством. — А также ради пастбищ для скота, жизненного пространства и всяких удобств. Глазам кочевника больно, когда он видит на горизонте юрту соседа!.. А тут, куда ни посмотри, уже юрты. Как тут не воевать?

— Да, конечно, — поддакнул я. — Все войны у вас только по необходимости! Острой. Острейшей. Ну, которую никак не избежать. У вас всего удается избегать, кроме войн…Ура, вон там высокая гора!

— И что? — спросила Мириам.

— Переждем ночь, — сказал я твердо.

— Чего-то боишься?

— Я вообще-то бесстрашен, — ответил я с достоинством, — однако что-то слишком это легко. Если верить тебе, то до нужной нам долины рукой подать. Прилетим, нарвем в потемках и улетим. А трава дневная или ночная?.. Ага, задумалась. Значит, дневная. На ночь, возможно, не только листки закрывает, но и в землю втягивается. Видывал я такие… Словом, ждите до утра. Уже недолго.

Я заметил высокий каменистый холм с двугорбой вершиной, спланировал и как можно мягче опустился, поблизости могут быть конные разъезды и мелкие заставы.

Мы едва успели устроиться на ночь, как на востоке край неба начал светлеть. Усталые женщины заснули все равно, а я поневоле остался на страже, наблюдал, как медленноподнимается по небосводу нежная алость, словно румянец на щеках стыдливой девушки.

Варварами управляет некто или нечто, но я так и не понял, кто или что. Под что имею в виду не Всемирное Зло или осточертевшего Темного Властелина, а идею или что-то вроде жажды дойти до последнего моря, что вдохновляла романтиков Чингисхана.

Одно ясно четко: объединить и направить на Орифламме сумел вовсе не тот, кто привел их туда. И даже сейчас, когда они воюют друг с другом, у них есть нечто общее, болевая точка или место наслаждения, которую хорошо бы отыскать…

…до того момента, как этот некто снова возьмется теребить этот чувствительный нерв.

Мириам зевнула, приоткрыла глаза.

— Доброе утро, — сказал я ласково.

— Утро добрым не бывает, — отрезала она.

— А-а, — сказал я с сочувствием, — головная боль мучает?

— Моя головная боль пока спит, — буркнула она и кивнула на сладко свернувшуюся калачиком принцессу: — Ты готов?

— Позавтракаем?

Она скривилась.

— Только если очень быстро. Но тебе твоей волшебной еды будет мало?

— Ух ты, — сказал я пораженно, — ты начинаешь заботиться и обо мне?

— Еще бы, — сказала она. — А вдруг издохнешь прямо под облаками?

Я создал сыра, мяса и сладостей, а сам, кое-что заприметив внизу, торопливо сорвался со скалистого уступа.

Женщины только заканчивали сладкие пироги, как я вернулся, сытый и с приятно отяжелевшим желудком. У подножья остались рога и копыта тех, кто бегает слишком медленно.

— Мы готовы, — объявила Мириам.

Принцесса одарила меня счастливой улыбкой, от которой стало тепло на сердце и вообще под шкурой.

— Шумил, какой ты весь выспанный, — сказала она. — Просто сияешь под утренним солнышком!

— Это я тебя увидел, — объяснил я.

Мириам сердито потащила принцессу мне на холку. Я выждал, пока усядутся и закрепят веревки, Мириам от нетерпения готова бежать к заветной долине пешком, оттолкнулся от грунта.

Почти сразу, как только кончилась каменистая долина, внизу потянулось огромное поле, заставленное ярко-красными шатрами. Я сперва видел только их, а потом, снизившись, рассмотрел тысячи и тысячи распростертых на земле людей. Многие в доспехах, хотя ни одного полного комплекта: у одного снят панцирь, у другого наручники, у третьего — наколенники…

Между ними хаотично бродят люди, голые до пояса, в руках горшочки и чистые тряпки. Под лежащими то и дело пламенеет красным, многие перевязаны тряпками, ярко проступает свежая кровь… Возле головного шатра толпятся военачальники, то и дело уносятся гонцы на легких конях.

— Это не поле битвы, — сказал я озадаченно. — Нет убитых, только раненые.

— Отступившие? — предположила Мириам.

— Почему враг не преследовал и не добил?

Она сказала рассерженно:

— А если не мог?

— Ты запретила?

— Почему драконы такие дураки? — огрызнулась она. — У победителя раненых могло быть еще больше.

— Может быть, — согласился я. — Пиррова победа не лучше поражения… Ладно, сейчас увидим…

Огромное поле, превращенное в полевой лагерь, уплыло под брюхом, Мириам даже привстала в нетерпении. Я чувствовал, как и мое сердце начинает колотиться. У меня насчет карниссы свои интересы. Если в самом деле излечивает любые болезни, то надо собрать ее семена и дать отцу Дитриху, монахи больше всех занимаются лечением. Или отводки, если удастся размножить вегетативно.

Принцесса впервые за долгое время подала голосок:

— Поле битвы должно быть сразу за этим холмом.

Еще бы, подумал я. Не могли же отступать несколько миль, вынося раненых.

Верхушка холма уплыла назад, нашим глазам пошло открываться нечто красное, огромное, просторная долина как исполинская чаша лежит в обрамлении невысоких зеленых холмов и вся заполнена кровью…

Сердце дрогнуло и сбилось на миг, потом я сообразил с облегчением, что это не кровь, та бы уже впиталась и вообще почернела бы, свернувшись, а красное… то ли цветут маки, бесконечное поле пурпурно-ярких маков, то ли…