Чтение 24–й страницы книги ~Земля наша велика и обильна~

Я сказал громко, возвысив голос:

– Запомните, у нас нет никакой безысходности. Россия велика и сильна! А решение мы такое приняли только для того, чтобы усилить позиции и вес христианского мира…

Лысенко ахнул, широко раскрыв глаза:

– Борис Борисович, вы же атеист!

– А при чем тут религия? Христианской культурой я называю ту, что позволила создать науку и технологии, а остальные… я говорю о восточных, прогресс полностью отрицают и даже блокируют. Сейчас возникла реальная угроза, что восточные культуры потеснят, а то и вовсе опрокинут западную.

Они замолчали, еще не ухватив суть до деталей, Власов хмыкнул, никогда во мне не замечал хитрого талейранства, поинтересовался очень уж невинным тоном:

– А вы уверены, Борис Борисович, что только угроза с Востока заставляет нас… поступить вот так?

Я спросил сухо:

– Что вы имеете в виду?

– Ну… что если бы не резкое наступление Азии, мы бы все равно затоптали Америку.

В кабинете наступила тишина. Я нахмурился, взглянул ему прямо в глаза. Он взгляд не отвел, но в глубине на месте искорок разлилась чернота.

– Николай Николаевич, – сказал я с расстановкой, – Николай Николаевич… мы приняли новую доктрину. Ей и будем следовать. Понятно? Угроза со стороны Востока намного серьезнее наших внутренних разборок. А наше перетягивание каната со Штатами – личное дело. Внутри одной семьи. Надеюсь, вам это понятно?

Он подтянулся, даже необъятный живот чуточку подобрал, едва ли не щелкнул каблуками. Лицо в самом деле посерьезнело, сказал чуть обиженно:

– Борис Борисович!.. Вы же меня знаете!

– В том-то и дело, – сказал я сварливо.

– Борис Борисович, – сказал он с укоризной, – я прекрасно понимаю, что мы уже почти дотаптывали Америку, но… возникла неожиданная угроза с Востока. Очень серьезная угроза! Пришлось срочно соединиться с Америкой, чтобы дать совместный отпор! Так и будут учить в школах, это же козе ясно… И еще напишем, что это мы спасли весь цивилизованный мир!

– Самое смешное, – ответил я, – что это в самом деле так.

ГЛАВА 12

Ночи темные, а дни серые – такие в Москве, да и по всей России ноябрь, декабрь и даже январь. Только в феврале начинаются изредка ясные дни, но с утра все так же серо, морозно, город укрыт туманом, солнца либо не видно, либо замечаешь только светлое пятно в сплошных серых тучах.

На Новый год во всех скверах продают погубленные елочки, везде гирлянды цветных лампочек, какой чудак станет смотреть на небо, когда такие яркие рекламы, вывески, обещания на халяву попасть в рай на чужом… да-да, на чужом.

Ледяные звезды сверкают остро, колюще, я почти вижу бритвенные грани. И холода от них больше, чем от снега под ногами.

Передернув зябко плечами, снова возвращаюсь за стол, скоро уже перестану разгибаться, так и выйду на улицу в скрюченном состоянии.

Девушки, которых привлекла к сотрудничеству Юлия, принесли прямо в кабинет сандвичи, бутерброды, щедро перемежая изящными бутылочками с эмблемой «Iron man», надо все-таки попробовать, из-за чего все с ума сходят, в самом ли деле мускулы сами растут, без качания железа. Смешно, но даже государственные деятели и нобелевские лауреатыхотели бы фигуры атлетов… но только чтобы оно как-то пришло само.

Лукошин с удовольствием сграбастал бутерброд побольше, глаза его бросили оценивающий взгляд на хорошеньких девушек, сказал со злостью и гордостью разом:

– Иностранцы едут в Россию в поисках невест!.. Гады, через Интернет знакомятся, а потом приезжают, вывозят отсюда наших красоток. Наши женщины ценятся во всем мире! Не такие капризные, как феминизированные американки.

Белович кивнул, поддакнул:

– Так им, гадам, и надо. Пусть вывозят побольше.

– Почему? – спросил Лукошин в недоумении.

– А теперь у них там в Европе будут горы грязной посуды, кучи нестираного белья, квартиры не убраны, рубашки без пуговиц… К тому же мужья останутся голодными, пойдут с горя по пивку, а там, глядишь, сами опустятся еще ниже России…

Власов сказал с неудовольствием:

– Ну что вы такой злорадный! Разве нельзя вот так просто радоваться успеху других?

– Нельзя, – ответил Белович твердо. – Если этот другой, гад, поднимается, то тем самым опускает меня. Даже если я тоже поднимаюсь, но медленнее. Так что это вполне здоровая радость, и неча лицемерить и опускать скорбно глазки!

Но говорил чересчур с пафосом, Власов наконец врубился в ситуацию, фыркнул, молча запил зеленоватым напитком, от которого, судя по рекламе, жир сгорит, а мускулы взамен нарастут сами, во сне.

Лукошин подошел к карте с сандвичем и бутылочкой в руках, всмотрелся.

– И все-таки мне кажется, что наш уважаемый Борис Борисович что-то темнит. И его интрига гораздо глубже и хитрее, чем показывает ее даже нам, его соратникам.

Он поглядывал на меня испытующе, я сразу ощетинился.

– В чем подозреваете, говорите прямо.

– Борис Борисович, я просто не верю, что вы настолько низко оцениваете… Россию. Ну не могла она упасть вот так на самое дно! И вы в это не верите. Так что я полагаю, что это только маневр. Давление, так сказать, на правительство… и вообще на окружающий мир. Вес нашей партии возрос неимоверно, никто не ожидал, да мы сами такого не ожидали, теперь нужно как-то воспользоваться! От напуганного таким поворотом Востока можем получить огромные инвестиции, от президента – места в правительстве…

Все помалкивали, смотрели то на меня, то на Лукошина, кто-то зашел ко мне сзади и, жарко дыша в шею, тоже рассматривал карту.

– Да, – согласился я, – мы так привыкли к интригам, что, если нам укажут прямой путь, обязательно найдем кривизну. Но если честно, здесь нет избирателей, мы и есть штаб, то разве сами себе не скажем то же самое, что и электорату: да мы не в состоянии защитить ни Дальний Восток, ни Сибирь!

Лукошин вскинулся.

– Как это? Пусть в наших войсках моральный дух ниже плинтуса, но у нас есть ракетно-ядерные силы сдерживания…

Я отмахнулся.

– Бросьте, Глеб Васильевич.

Он насупился.

– Это в каком таком смысле?

– А в самом прямом. Вы прекрасно знаете, что никто не отдаст приказ применять ядерное оружие, если китайцы или японцы массами начнут пересекать границу и селиться на землях России. А войска наши… У нас есть только небольшие мобильные группы, готовые выполнить любой приказ, они хороши для спецопераций. Но наша армия, которая составлена из тех, кому не удалось увильнуть от службы… вы всерьез думаете, что вступит в бой? А если учесть, что с группами переселенцев… да-да, группами, так это по миллиончику человек каждая, будут и охранные войска, то сумеют ли наши…

– Но это же вторжение! Вон как поднялись против Гитлера!

Белович поерзал, бросая на меня умоляющие взгляды, я кивнул, он сказал с некоторым ожесточением в голосе:

– Глеб Васильевич, позвольте дать справку. Доктрина Гитлера была направлена на уничтожение большей части славянства. Москву собирались сжечь, а на ее месте устроить пустырь. Русских, белорусов и украинцев – истребить!.. Видите разницу? Да и то, говоря по правде, приходилось ставить заградотряды. Слыхали, что это такое? А сейчас, когда чужаки придут просто поселиться, а местных трогать не будут… споначалу…

Он умолк, глядя на меня, я сказал:

– Спасибо, Василий. Итак, защитить не сможем. Дальний Восток и Сибирь пока что наши лишь потому, что Китай и Япония не спешат. Уже могут взять, но не торопятся… Знают, что все это достанется только им. А у нас в самом деле уникальный шанс повернуть не только историю России, но историю всего человечества!

Их лица окаменели, в глазах Власова мелькнуло неудовольствие, а Лукошин всем видом выразил отвращение, даже сдержанный Бронштейн показал, что не приемлет сказанного. Я не сразу врубился, что у всех уже идиосинкразия на высокие слова, всегда при прошлой власти подчеркивали, что именно Россия рулит миром, что у нее самая что ни есть уникальнейшая роль, и вот сейчас, когда в яме…

А ведь перед Россией, подумал я с удивлением, как ни удивительно, судьба действительно снова поставила уникальную цель. Поневоле поверишь, что Россия предназначена для чего-то необычайного, что перевернет судьбы всех людей. Я в это подспудно верил… и теперь вижу, что моя вера, о которой пророчески говорил Тютчев, полностью оправдалась!

Я сделал паузу, не потому, что такой эффектный оратор, просто перевести дыхание нужно, но получилось очень кстати. Слушают в напряжении, никто не переговаривается, не гоняет тетрис в наладоннике.

– Да, мне тоже претят высокие слова. И я тоже готов над ними поприкалываться… когда говорят другие. Но сейчас только Россия может изменить курс всего человечества! И определить одна и для всего мира: на каком языке будет говорить человечество в XXII веке: на английском или китайском?

Неделю ночевал в офисе, но все-таки пришлось на одну ночку вернуться в свое Бутово, у меня дома кое-что из документов, которые не доверял офису. Охрана расположиласьв коридоре, на лестничной площадке, а двое всю ночь развлекали консьержку, молодую смешливую девку из приезжих.

Утром я пообещал охранникам, что сегодня и дальше буду ночевать в офисе, так уж получилось, смотрел в их серьезные лица, и впервые всего пробрала дрожь: а ведь за мной действительно идет охота! Куйбышенко знает, что говорит, у него коны есть во всех службах. Уже не только мои бывшие соратники стараются лишить меня жизни, но подключаются более могучие и влиятельные партии, организации, движения, чуть позже вступили в игру правительственные тайные службы, а ведь это еще цветочки, если вспомнить, что главный удар могут нанести спецслужбы Китая, Японии, исламских государств…

На выходе из подъезда в лицо швырнуло колючим снегом, даже не снегом, а измельченными, словно на крупнозернистой терке, мелкими льдинками. До самой проезжей части снегу по колено, где же дворники, где хваленая снегоуборочная техника, почему для России зима всегда неожиданность, ах, черт, под снегом лед… ничего, в моем возрасте падать еще можно, но, если старик вот так шмякнется об заледенелый асфальт, покрытый блестящей корочкой, все кости переломает, они у стариков хрупкие, как у птичек…

Небо еще черное, возле фонарей мельтешит рой снежных бабочек. С темного неба все еще сыплет, страшно подумать, что творится на дорогах. Не ехать сегодня, что ли, к обеду разве что доберусь, а там уже пора будет возвращаться… Увы, я уже не глава прежней РНИ, которую никто не замечал, сейчас мы организация, влияние которой сравнимо по мощи с отдельными государствами.

Терновой, старший сегодняшнего отряда моей охраны, вздохнул с превеликим облегчением, когда мы благополучно добрались до офиса и железные ворота закрылись за нами. Я сказал что-то вроде: ну вот, а вы боялись, он покачал головой, в глазах было легкое презрение к тупому охраняемому объекту.

– Одна группа двигалась впереди и одна сзади. Еще по группе сопровождали нас по параллельным улицам. Они-то и задержали семерых… да-да, семерых, что готовились отправить вас к праотцам.

– Может быть, – спросил я сразу осипшим голосом, – просто бандитские группировки?

– Уже признались, – ответил он сдержанно. – Мы не правительственная структура, а частная, понимаете? Когда мы проводим собственное расследование, то делаем это быстро и… не всегда придерживаясь Женевских конвенций. Или Гаагских, неважно.

С утра я уже думал с тревогой, что теперь и к окнам нельзя подходить никому, снайперы могут взобраться на крышу любого дома, но забылось, работы целые горы, в который раз не пошли на обед в кафе: в самом деле столько прекрасной работы, от всех не то что пар – дым столбом, горим, тратим калории, накопленные за годы безделья.

Власов целыми днями бурчал, Штаты, по его мнению, достаточно сильны, чтобы сражаться с Востоком в одиночку, я в который раз возразил:

– Штаты начали выдыхаться! Как ни дико звучит, но их подкосил именно развал СССР. До того времени жили в напряжении, вкалывали, а сейчас как будто бы уже все сделали,можно отдохнуть… Администрация понимает, что надо еще нагнуть Китай и Японию, а затем и быстро набирающую силу Индию, но туповатый американский народ не видит, емухлеба и зрелищ, требует остановиться в этом беге, полежать… Зато мы уже в такой глубокой яме, что уже созрели для пассионарного взрыва!

Власов сказал сварливо:

– Ну так и пусть наши пассионарии возрождают Великую Россию!

Я покачал головой.

– Не успеют. Да и едва начнется подобное пробуждение, Китай тут же пошлет уже не мелкие отряды переселенцев, а так это средние – по сто-двести миллионов каждый. И Россия в одночасье станет Китаем. Ладно, пусть не вся Россия, а только Сибирь, даже Восточная Сибирь… Но это будет только первый откушенный кусочек.

Власов прорычал в тоске:

– Но Юса, Юса… ладно, пусть даже Штаты. Ненавижу! И разве не стыдно вот так к своему противнику?

– Это вражда между братьями, – ответил я. – Между братьями всегда соперничество, зачастую – до драки. Но когда приходит чужой, братья встают плечом к плечу против врага.

– Штаты – наш брат?

– Все человечество, если уж на то пошло, братья, но Штаты – родной брат, а вот Китай, Япония или Индия – двоюродные, согласен? А негры так и вовсе…

Лукошин скривился.

– Ненавижу расизм и негров!

– Среди людей нет ничего зазорного, – сказал я, – когда человек за утешением приходит к другу. А уж если брат к брату… Это нормально, когда более сильный поддерживает упавшего духом, впавшего в депрессию. Это естественно, без этого человеческая общность многое бы потеряла. Даже не знаю, состоялась бы вообще? То же самое и с народами. У всякого бывают спады, депрессии, как вот сейчас в России уныние после краха строительства светлого будущего для всех и бесплатно! Для всего человечества, напоминаю, строили, не только для России. Коммунизм, как писали у нас везде, это светлое будущее всего человечества.

– Да уж…

– Так вот, сейчас мы, русские, а если по ндраву более политкорректный термин – россияне, приходим за поддержкой к тому соседу, что устоял перед соблазном немедленно строить счастье для всех, поосторожничал и на этом выиграл. К соседу, ибо на планете мы все теперь соседи.

– Теперь?

– Мы и были, но теперь это поняли. Прочувствовали. Или вы, Николай Николаевич, еще не поняли? Не поняли, что рано или поздно все народы сольются в один и заговорят на одном языке?

Власов хмуро отмахнулся.

– Да все знаю, только хотелось бы, чтобы это произошло не при моей жизни.

– Все ускорилось, – сообщил Белович. – Уже сейчас оптимист учит английский язык…

– Знаю-знаю! А пессимист – китайский. Так то пессимист!

– Это раньше китайский учили пессимисты, – возразил я. – А теперь придется учить и реалистам, если как можно быстрее не сделаем гигантский скачок в сторону Запада…

– …чтобы он, гад, и отскочить не успел, – вставил Белович кровожадно.

– Постараемся, – ответил я серьезно. – Американцы и не скрывают, что их американские университеты – это места, где российские евреи преподают математику китайцам… Ну и что? На том материке они все – американцы. Юсовцы, как вы говорите. Американцы – это не нация. Это то же самое, что «советские». Были советские люди. Они состояли из русских, украинцев, узбеков, литовцев, татар, белорусов, молдаван, азербайджанцев… но в то же время они все были и советскими. Так и эти американцы тоже вроде бы из множества национальностей, однако – американцы. И русским ничуть не зазорно влиться в эту общность.

Белович проговорил с энтузиазмом:

– Тем более что мы там займем далеко не последнее место!.. И тоже, га-га, возможно, уже остальных американцев подвигнем строить коммунизм или что-нить еще круче!

– Ну, об этом лучше помалкивать, – предостерег Лысенко, – хотя бы на первых порах. А вот то, что займем не последнее место, верно. Белых в Штатах уже меньшинство, а когда Россия присоединится к Штатам…

– Если, – поправил Власов. Перехватил непонимающий взгляд главного редактора, пояснил: – Если присоединится. Что это у нас за такая лихость в суждениях? Еще не присоединились, а уже Америкой правим? Нас могут и не пустить в этот клуб!

Лысенко отмахнулся с великолепной небрежностью истинно русского стратега, что пренебрегает мелочами, а сразу видит в дальней перспективе огромный сияющий дворец, будь то коммунизм, утопизм, новая столица России на болоте или же война с Ливонией за окно в Европу. И, конечно же, можно не обращать внимания на такие пустяки, что болото под Петербург придется замостить человеческими костями, кто об этом вспоминает, кого привидения мучают? А Петербург – есть!

– Пустят, – заявил он. – С радостью. Мы сразу выправим демографический перекос. Белые снова станут большинством. И никаких негров, мексиканцев или турок в президенты не допустим.

Я помалкивал, не зная, радоваться или смеяться. Только что спорили со мной, называли предателем, а сейчас, с завидным легкомыслием перепорхнув монбланы проблем с присоединением, уже правят Америкой и, конечно, миром!

Вошел Андыбин, еще выше ростом в длиннополой шубе, снег на шапке и на воротнике. А когда снял шапку и взмахнул, сверкающей дугой полетели искристые снежинки, не успевшие растаять в коридоре.

– Борис Борисович, – прогудел он могучим, как мотор КамАЗа, голосом, – не поверю, чтобы вы не подумывали баллотироваться в президенты! А скоро уже пора начинать выдвижение…

– Будешь смеяться, – ответил я, – но ты сегодня седьмой, кто об этом спросил. А еще не вечер! Через два дня соберется партбюро, там и решим. Кстати, тебя выдвинули в состав.

Он покрутил головой, в глазах мелькнуло опасливое выражение.

– Потяну ли?

Я развел руками.

– После того поворотного съезда мы многих героев недосчитались. Кто-то сейчас ведет борьбу за раскол, кто-то ушел в другие партии, а кто-то махнул рукой и просто вышел из наших рядов. Так что не просто будешь к месту, а придется работать за троих!

Он ответил еще серьезнее, торжественно:

– Но туда только по рекомендации…

– Это сейчас организуем, – пообещал я. – Пойдем!

Белович, Лысенко и примкнувший к ним Володя Крылан в коридоре у открытого окна смолили сигареты. С улицы врываются клубы морозного воздуха, иногда залетают серебристые снежинки, но сигаретный дым почему-то тянет в другую сторону, как джинн в горлышко кувшина пролезает в узкую щель под дверь бухгалтерии Бронштейна.

Андыбин привычно полез за сигаретами, но посмотрел в мое рассерженное лицо, отдернул руку. Я набрал в грудь воздуха, чтобы погромче высказать все, что думаю о курильщиках, но заторопившийся Белович сказал серьезно, даже очень серьезно, преданно глядя мне в лицо светлыми арийскими глазами:

– А я наконец-то разгадал, почему Лукошин вас поддерживает!

– Почему? – спросил я невольно.

– А вы как думаете?.. – воскликнул он и оглянулся на сокурильщиков, призывая в свидетели и одновременно черпая, как энергетический вампир, силы, чтобы противостоять боссу. – Да для него нет слаще мечты, чем утопить Соединенные Штаты в говне! А ваша прекрасная идея – это же самое то! Помните, как он взахлеб рассказывал, что иностранцы приезжают в Россию, чтобы взять русских жен?.. Так вот как они всех гребаных иностранцев заставят ходить в мятых нестираных рубахах и жрать из грязной посуды, так и присоединившаяся к Штатам Россия сразу всю Америку засрет, пересрет, обосрет, перепоганит, смешает с дерьмом… сами знаете, срать легче, чем убирать насратое!

Андыбин недовольно засопел, начал метать грозные взгляды, с юмором у него туго, Лысенко и Крылан скалили зубы, я ощутил серьезность вопроса, развел руками.

– Можно установить либо временной период, чтобы не ломанулись в те края сразу, либо некий ценз… В наших интересах, чтобы Штаты выстояли. Да и в Штатах не все идиоты.Аналитики из Стратегического центра наверняка уже спешно готовят новые сценарии с учетом сегодняшней ситуации в России. Все предыдущие – коту под хвост, мы сновавыкинули такой финт, что там футурологи в окна выбрасываются.

– Вот-вот, – сказал Белович ликующе. – Ради этого Лукошин готов землю рыть! Он пойдет за вами всюду.

Я указал на Андыбина.

– Вот этого полного сил молодого орла, который недавно рождение правнука отметил, рекомендую в состав бюро партии. Ему потребуется еще две рекомендации, так что выясните ряд вопросов, а если будут затруднения – прошу ко мне!

Но сказал я таким тоном, что не сунутся, вернулся в кабинет, через пару минут явились все четверо, включая Андыбина, тут же появились Лукошин и Бронштейн, я взглянул на часы, да, все верно, у нас же очередная планерка.

Пока рассаживались, Лысенко сказал деловито, но как-то излишне громко и нервозно:

– Сейчас нам нужно провести серьезную маркетинговую кампанию. Не надо морщиться, все так сейчас говорят, хотя речь не о торговле. Мы не знаем, какой процент на местах смог бы нас поддержать, я имею в виду кандидатуру уважаемого Бориса Борисовича, а это крайне важно для долговременного прогноза…

– Я знаю, – признался я. Они воззрились с великим удивлением, я пояснил: – Еще когда эта дикая идея пришла в голову, я три дня моделировал на компьютере ситуацию. Применил интересную схему…

Лысенко загорелся, почти вскрикнул:

– Где? Давайте поскорее сюда! Мы сразу выиграем во времени!

Я повернулся было к компьютеру, но хлопнул себя ладонью по лбу:

– Эх, все данные дома. Черт… Когда же предусмотрят такую штуку, чтобы можно было, не выходя из офиса, брать прямо из квартиры!

– Такие штуки есть, – возразил Белович. – Уже давно. Называются удаленным доступом. Правда, есть маленький пустячок… нужно, чтобы и дома комп был включен.

– Ну да, – огрызнулся я, – я уже неделю не ночую. Ладно, сегодня я поеду домой, утром привезу все.

Белович сказал нерешительно:

– До утра еще ждать и ждать… И хотя у нас работы хватает, но… если доверите, я съезжу и включу ваш комп.

Лукошин спросил с интересом:

– Пусть остается на следующую неделю включенным?

– Дикий вы человек, – укорил Белович. – Выключить можно и по удаленному доступу, как по любой сети, а вот включить… до такого еще не додумались.

Лукошин удивился.

– Какая разница?

– Соединиться можно только с включенным.

Я послушал, махнул рукой.

– Если не слишком напряжет, то в самом деле смотайся ко мне домой. Сигнализация отключается так… Вот ключ. Возьми мою машину, она в гараже, скучает, бедненькая.

– Да у меня своя есть, не хуже вашей, тоже опель-астра. Не купе, но спутать можно.

– Да поезжай лучше на служебной, все-таки по делу едешь. И охрана не помешает.

Белович торопливо развернулся и побежал.

Я крикнул ему вслед:

– Не забудь снова поставить на сигнализацию, у тебя всего три минуты, охрана может приехать. Оштрафуют!

Когда Белович ушел, Лукошин спросил с недоверием:

– А он там не нашкодит?

– В смысле?

– Ну, в компах у всех секреты всякие…

– Там запаролено, – успокоил я. – Ему нужно нажать одну-единственную кнопку и поставить квартиру на сигнализацию, после чего введу пароль, войду в файловую систему, перекину сюда нужный документ, а затем дам команду на выключение. Все просто!

– Ничего себе просто, – пробормотал он. – Нет, не стану я осваивать эту дьявольскую штуку. Бог ничего не говорил про Интернет. А мне, как истинному православному, с компьютером знаться грешно.