Чтение 31–й страницы книги ~Земля наша велика и обильна~

– Хорошо, Борис Борисович, – ответил он. – Не беспокойтесь, все схвачено.

Знает, понял я. С ним связались сразу же. Возможно, даже сообщили, о чем примерно разговор, чтобы не дергался за охраняемый объект. Это не значит, что сказали правду, но тут уж простенькие Юлины приемы по выявлению врунов не помогут, в действие вступили суперпрофессионалы вранья и обмана.

Машину подогнали к подъезду, я прошмыгнул как можно быстрее, в это время часть охраны смотрит на крыши домов, а часть по сторонам. Водитель явно нервничал, на большой скорости пронесся между домами, что вообще-то запрещено, вылетел на шоссе и пошел по левой стороне. Я помалкивал, справа от меня, где обычно сидел массивный Андрей,закрывая всем телом, пусто, а Терещенко, собранный, настороженный, смотрит вперед, вглядываясь в прохожих и машины. Рядом с водителем тоже пустое сиденье, хотя и тамтелохранитель раньше сидел, выпрямившись, защищая босса и силой оружия, и своим телом.

Так неслись минут двадцать, затем машина быстро перебралась в правый ряд, притормозила и остановилась у самой бровки. Мужчины на тротуаре оглянулись и тут же оказались внутри машины, словно просочились сквозь запертые дверцы. Один сел впереди, второй опустился на сиденье рядом со мной, сказал профессионально дружески, отчего на меня повеяло Лубянкой:

– Мой заместитель вчера разговаривал с вами, он и должен был войти в контакт, но я решился удостовериться сам. Меня зовут Николай Васильевич, у меня такая же разношерстная организация, как у вас.

Я помолчал, еще не определившись, как с ним держаться. Он сидит рядом, но в лимузине просторно, между нами дистанция, я вижу краем глаза, как серебрятся коротко стриженные волосы, даже поблескивают, словно металлические иглы, острые и опасные. Этот директор ФСБ, фамилия его Конецпольский, выглядит острым и неприступным, словно вместе с ним вошло окружающее его силовое поле, не позволяющее не то что прикасаться к нему, но даже садиться слишком близко.

По его прямой спине можно бы принять за балеруна, если бы с первого взгляда я не уловил: люди с таким лицом и глазами цвета обнаженного ножа никогда не снизойдут до танцев, это кадровая армия, да не просто армия, а настоящая, ее ядро, такими раньше были кавалергарды, у них и выправка на всю жизнь, и манеры, и осанка, такого человекавыдает даже взгляд и отрывистая упругая речь.

В то же время по его сухощавому суровому лицу видно, что этот человек много повидал, много пережил, много испытал.

– Моя называется партией, – сказал я наконец, – а ваша… иначе.

– Верно, – согласился он. – А служба наша в том, чтобы граждане нашей страны чувствовали себя в ней в безопасности. Не так ли?

– Нет, – сказал я.

– А как, по-вашему?

– Чтобы граждане нашей страны чувствовали себя в безопасности. Можно сократить ненужные слова еще больше: чтобы граждане чувствовали себя в безопасности.

Он подумал, кивнул.

– Да, в идеале это так. Как с прекрасным лозунгом насчет подставления левой щеки. Все понимают, да никто ему не следует. Жизнь, увы, заставляет думать в первую очередь о сегодняшнем дне. А сегодня выглядит так, что вы можете одержать победу на выборах. К вам уже присматриваются не только наши деятели, но и зарубежные. Я имею данные, что с вами уже вступали в контакт представители… других правительств.

– Даже не разведок? – уточнил я.

– Те не в счет, – ответил он серьезно. – Но к вам проявили интерес и главы государств. Вы же сами понимаете, ваша программа в первый день прозвучала, как курьез, потом – как похоронный набат. Даже когда все заговорили в печати и на кухнях, все равно не представляли, во что выльется! Еще и потому, что такое прозвучало не в какой-нибудь Англии, что и так почти один из штатов, а здесь, в России! Где только что строили коммунизм для всего мира, где только свою дорогу полагали верной. А еще мало того, что сама по себе идея дикая, сногсшибающая, но что исходит от вас, лидера русских националистов, – вообще ни в одни ворота! Такое может быть только в России. Сейчас уже не только Россия бурлит, весь мир замер в нетерпении, ждет наших выборов. Раньше с таким интересом весь мир следил за выборами в Штатах, а сейчас вся Америка следит за тем, кого выберут в России. А нас, силовые структуры, вообще трясет, как при землетрясении. Для кого-то, как вы понимаете, ваше избрание означает попросту могильную плиту.

Он сказал спокойно, но я ощутил, что только сейчас подошли к основному вопросу. Машина идет по Пятницкой, до нашего офиса по дуге минут пятнадцать, а с учетом пробок и все полчаса, успеем обсудить основные моменты.

– Напрасно, – ответил я. – Не представляю, для кого может быть плохо, а то и могильно, если вольемся в Соединенные Штаты. Для кого? От этого плохо только самим Штатам, там на приличное время понизится общий уровень жизни! Да и вообще начнутся некоторые болезненные подвижки. А вот россиянам – в кайф. Тем более – умным, энергичным, знающим, работящим.

– А Штаты примут? – поинтересовался он чересчур легким тоном.

– Да, – ответил я как можно тверже. – Их патриотизм настоящий, вы же знаете, в отличие от нашего декларативного. Это русские ради России даже пальчик не прищемят, только болтать горазды, а рядовые американцы легко пойдут на снижение жизненного уровня в обмен на присоединение таких громадных территорий и такого количества народа, что автоматически закрепляет за их страной статус сверхдержавы на все времена. Они понимают, что через пять-десять лет эти природные богатства востребуются и обеспечат западную – именно западную! – цивилизацию всем необходимым для богатства, процветания и выхода к звездам.

Он слушал внимательно, следил за моим лицом. Я не сомневался, что разговор еще и записывается, чтобы потом, тайком от контролирующих работу ФСБ людей президента проанализировать, проверить на программах, умеющих вроде бы отличить правду от брехни.

– Это вам так сказали?

Я замялся на миг, ответил после паузы:

– Не конкретно этими словами. Но мы умеем многое давать понять, не произнося опасных или даже просто обязывающих слов, не так ли?

Он нехотя кивнул.

– Да, верно. Если придете к власти, как намереваетесь поступить с силовыми структурами?

– Никак, – ответил я. Пояснил: – Мое правительство в идеале должно просуществовать один день. Хотя такого не случится, процесс перехода затянется, я пробуду президентом все это время, однако все закончится тем, что Россия растворится в Штатах. Так зачем же мне что-то менять? Если кто-то захочет продолжать работу по обеспечениюбезопасности, думаю, он в ней и останется. Смешно полагать, что ФБР вот так сразу возьмется наводить порядок в России. А если кто-то не захочет признавать верховную власть американцев и главенство ЦРУ и ФБР над ФСБ, тот наверняка сумеет за это время утянуть из казны несколько миллиардов долларов, у нас ведь не рубли, а уже доллары, организовать свое дело, чтобы исчезновение границ между Россией и Америкой только подняло бизнес на новую высоту!

Он подумал, посмотрел в окно. Терещенко и второй, что сел в машину одновременно с фээсбэшником, за время разговора не только не проронили ни слова, но даже не шевельнулись, только у Сергея руки двигаются, он вертит баранку, машина проскальзывает в щели, иногда выскакивает на тротуар, фээсбэшник сказал коротко:

– Перед светофором остановишь.

Мне показалось, что красный зажегся чересчур рано, потом вспомнил про эти новомодные переключатели светофоров, в Штатах они стоят пятьсот долларов, а у нас на Митинском рынке – двести рублей, машина послушно остановилась, фээсбэшник сказал коротко:

– До свидания, спасибо за интересную беседу. Не удивляйтесь, с вами хотят поговорить еще министр обороны и министр внутренних дел.

В следующие два дня точно так же ко мне в машину подсел человек, которого я тоже много раз видел на экранах: Иван Ратник, министр внутренних дел.

Если Конецпольский точно соответствовал моему представлению о рыцаре плаща и кинжала, то Ратник меньше всего походил на главу нашего гестапо, или, скажем мягче, главного милиционера: пиквикского сложения, коротконогий, румяный, очень подвижный, в глазах постоянно проскакивают, будто играют в догонялки, оранжевые смешинки. Он выглядел несерьезным, напомнил Сашу Тюпцева, моего одноклассника, такого же толстенького, румяного и вечно хохочущего, в пятом классе он стал мастером спорта по шахматам, в шестом победил в двух олимпиадах по математике, баловался с марихуаной, лазил по водосточной трубе на третий этаж к дочке директора школы, а потом сменил три вуза, нигде дольше одного курса не задерживаясь, а сейчас заправляет нефтяными приисками в Тюмени, купил небольшой островок в Тихом океане для личного пользования и выстроил там, по слухам, обалденный дворец.

– Я всего лишь мальчик на посылках, – предупредил он сразу, хохотнул, добавил: – А завтра с вами хотел бы встретиться министр обороны! Вот ему-то несладко.

– Догадываюсь, – согласился я.

– Вот-вот! Мне намного проще: не допускать слишком уж больших беспорядков, разрешать столкновения болельщиков, в крайнем случае пусть пойдут кавказцев погоняют, пар выпустят…

– Да, – снова согласился я, – у вас задача проще.

Он снова хохотнул, я улыбнулся, налаживаем контакт, просто он хочет показать, что признает меня президентом де-факто, по моему влиянию на события, а я так же улыбкой и мимикой показывал, что принимаю его и оставляю на том же посту, даже могу какой-нибудь пряник добавить, ведь он присягнул мне еще до того как.

На следующий день имел тайную беседу с оставшимся силовиком – министром обороны Горшковым. Темноликий, с вопрошающими строгими глазами, запавшими щеками, над которыми остро торчат вздернутые к глазам скулы, он мне понравился как непохожестью на разжиревших генералов, что с трудом передвигают свои трехсоткилограммовые туши, так и взглядом острых, внимательных глаз, которые то и дело становятся колючими.

– Вот, – сказал я, передавая ему листок бумаги, – здесь наши тезисы. Вам, как военному человеку, лучше меня должно быть понятно, что нужно сделать, чтобы хотя бы замедлить вторжение китайских войск… если решатся пересечь границу.

Он коротко взглянул на бумагу, словно сфотографировал, бросил испытующий взгляд на меня.

– Мы остановить не сможем, – отрубил он. – Армия не в том состоянии.

– Знаю. Но вы в состоянии подготовить аэродромы к приему тяжелых транспортных самолетов военно-воздушных сил США. Это процесс долгий, знаю, но, если начнете сейчас, успеете.

Он помолчал, глаза его некоторое время изучали меня, кивнул коротко.

– Это можно.

– И не привлечет внимания, как понимаю.

– Привлечет, но можно дать ложные следы. Надеюсь, мы будем готовиться не зря.

Я ответил коротко и загадочно:

– Мы над этим работаем.

В тот же день пришлось выехать еще раз, тем же макаром встретились с министром МЧС, в руках которого сосредоточена огромная мощь, по сути – собственная армия. Всемим прикрытие обеспечивали фээсбэшники, а еще день спустя со мной восхотели встретиться члены кабинета правительства.

Я вежливо пригласил их в наш офис, они усиленно приглашали меня в Кремль. Я еще вежливее отказался, сейчас это скомпрометировало бы меня больше, чем воровство в особо крупных размерах. Все-таки воровство – в России уже и не воровство, а обыденность, воруют все, только одни много, а другие мало, но мало воруют совсем не потому, что такие уж совестливые, понятно.

Потом переговоры внезапно прекратились, а еще через день Куйбышенко сообщил, что вовремя перехвачены две группы, посланные на мое устранение, а также удалось вовремя убрать снайпера, посланного на крышу значительно удаленного от моего дома. В ФСБ сцепились две группы, одна выполняет приказы президента, другая уже понимает, что прежняя власть неминуемо падет, лучше быть на моей стороне, и всячески старается обеспечить мою безопасность, не забывая мне об этом усиленно напоминать. Одновременно, естественно, идет последний, действительно распоследний передел собственности: генералы ФСБ, МВД и высшие чины военного министерства захватывают государственную собственность в личное владение, все равно американцы приватизируют, ничего государственного не останется, так поможем же штатовцам в этом нелегком деле…

Конецпольский, глава ФСБ, с некоторым тревожным ликованием сообщал, что никогда еще у них не было такого урожая на пойманных иностранных шпионов. На запоздалую нейтрализацию идеи о присоединении были брошены такие силы, что Конецпольский только за голову хватался, не мог поверить, что столько иностранных разведчиков работало у него под носом. Именно разведчиков, от искренних противников моей идеи их отличала спешка, нужно уложиться до выборов, потом все, поздно. Помимо собственно разведчиков, в страну спешно прибыли тайно и под прикрытием дипломатических или журналистских паспортов и удостоверений мастера диверсий, киллеры, снайперы.

Их брали на дальних подходах, на близких, снимали с крыш домов, выхватывали на улице, едва те только делали движение к спрятанному пистолету. Конецпольский признался, что на улицы пришлось вывести не только весь оперативный состав, но и даже старых спецназовцев, переведенных на кабинетную работу. Япония, Китай, исламские страны не жалели ни денег, ни своих агентов, бросали все в топку, один-единственный выстрел или удар ножом могут изменить судьбу всего человечества.

На второй тайной встрече Горшков, министр обороны, сообщил с великой тревогой, что в Китае вскоре после начала триумфального шествия моей партии националистов с обновленной программой начались странные подвижки в правительстве, войска выведены на незапланированные маневры.

– А это непривычно? – переспросил я.

Он развел руками.

– Теперь не отряды конных стрелков из лука, что везде найдут пропитание!.. Военные маневры готовятся задолго, для них копится горючее и завозится в определенные места, танковые соединения жрут дизельное топливо, как целые заводы, для маневров специально в бюджете выделяются немалые суммы! А чтоб вот так внезапно, гм…

Я слушал внимательно, уже догадывался, к чему клонит.

– Какие-то меры приняли?

Он тяжко вздохнул.

– Да, но без санкции президента! Это неслыханно. Просто он никогда бы не позволил такое в преддверии выборов.

– И потерял бы время, – сказал я жестко. Сердце учащенно билось. – Вы рискнули?

– Да, – ответил он с тяжелым сердцем. – Узнает, меня отправят в отставку! Я отдал приказ на российско-китайской границе привести все войска в состояние полной боевой готовности. Для военнослужащих это тяжко, если не знаешь ни даты начала серьезных действий, ни когда все закончится. Еще я велел перебросить к границе пятнадцать тысяч войск особого назначения из Тульской и Орловской областей. Пришлось задействовать все транспортные самолеты, а танки и бронетранспортеры срочно грузят на железнодорожные составы.

Он перечислял сделанное, а я в бессилии сжимал кулаки. Слишком много времени потрачено зря еще при предыдущих президентах. При всех общих политических устремлениях, мы-де строим коммунизм для всего человечества, китайцы всегда китайцы, у них и коммунизм обязательно с раскосыми глазами. Мало кто знает, что шовинизм – это в нашем произношении «китайскость», именно у китайцев подметили эту нехорошую черту европейцы и так назвали по имени народа, который обладает ею в наибольшей степени.

И вот теперь вся надежда, очень зыбкая, на то, что старое и осторожное правительство Китая все еще никак не решится двинуть огромные орды на пустые, с их точки зрения, земли России… а если быть честным, то они в самом деле почти пустые и без всякого «почти» заброшенные. Это, однако, вовсе не значит, будто китайцы имеют право на них претендовать, а мы вот так просто возьмем и отдадим.

Да, старое и осторожное правительство Китая ожидало, когда Россия дозреет еще, но молодые ястребы, как видно из сообщений пронырливой прессы, настаивают на немедленном захвате всей Восточной Сибири и Дальнего Востока. Главный аргумент даже не слабость России, это само собой разумеется, а устремления соперничающей Японии, что вот-вот опередит и сама даст приказ к аннексии Дальнего Востока.

– Мы успеваем? – спросил я с надеждой.

Он покачал головой.

– Если честно, то вряд ли. А надеяться на то, что и китайцы прошляпят… гм… недостойно.

– Но вы же отправили войска?

– Капля в море, – ответил он жутко спокойным голосом. На меня смотрели умные глаза смертельно усталого человека. Горшкову не военным министерством бы руководить, а какой-нибудь гуманитарной кафедрой. – Хотя, конечно, какую-то роль эти войска сыграют. К тому же, Борис Борисович…

– Не тяните, у меня и так мурашки по всему телу.

– У нас не конный отряд лучников, – повторил он понравившееся сравнение. – Первыми приходится в таких случаях отправлять строителей, в их задачу входит расширить базу и приготовить все для прибывающих десантников и боевой техники. Затем с первыми частями отправляем массу горючего. Все приходится ввиду спешности перебрасывать самолетами, а это все удорожает, военные теперь тоже считают каждую копейку! Тяжелая техника грузится на платформы, как я уже сказал, отправим железной дорогой.Часть уже сегодня отправили.

Я перевел дыхание, Горшкову сейчас еще хуже, чем мне, я сказал как можно бодрее:

– Огромное вам спасибо! Вы не представляете, как много сделали. Не знаю человека, кто вот так стал бы предпринимать что-то за спиной президента, даже если был бы уверен в абсолютной правоте. Возможно, мы опередим их на шажок… Или хотя бы не дадим опередить нас! Надеюсь, не дадим.

Лукошин вошел вроде бы, как всегда, спокойно и с достоинством, но я сразу ощутил его тревогу и смятение. Правда, до выборов всего три дня, но уж слишком лицо его похудело за ночь, а скулы заострились, как плавники большой хищной рыбы.

– Что-то случилось? – спросил я.

Он тяжело опустился в кресло напротив. По тому, как обвисло его гвардейское тело, я снова почувствовал его усталость, замешательство и чуть ли не панику. Он хотел было ответить, но распахнулась дверь, вдвинулся Андыбин, заметно постаревший после того вечера в ресторане, отказ исполнять русские песни подкосил его железное здоровье. Прошло полгода, а он все не оправится от удара.

Пока он обменивался со мной, а затем и с Лукошиным рукопожатием, Лукошин проговорил с неохотой:

– Было бы странно… да-да, очень странно, если бы ничего не случилось. Мы заварили такую кашу… Так что не очень-то реагируйте…

– Ты меня уже подготовил, – заверил я. – Теперь давай обрушивай все, что у тебя там за пазухой. Камень или целая скала?

– Гора, – ответил он. – Карельский только что провозгласил, что отказывается признавать власть проклятых московитов-предателей. Он объявляет Дальний Восток отдельным евразийским государством, которое будет вести самостоятельную политику, в состав Америки не войдет, как и в состав Китая или Японии. Остальное – неинтересно, обычный набор фраз о миролюбии, но твердой решимости защищать суверенитет Дальневосточной республики.

– Суверенитет чего? – спросил я. – Он пока еще не власть. Кто-то его поддержал?

– Да в том-то и беда, что в местной печати сразу же появились статьи с восхвалением его предложения… пока это называется так. Думаю, все было заготовлено заранее. Пока он надеялся, что вас не изберут, потому такое предложение придерживал.

Андыбин буркнул:

– Евразийское… Это на Дальнем Востоке? При чем здесь «евро»?

– Да это всего лишь термин, – пояснил Лукошин. – Мол, и вашим, и нашим.

Я выслушал обоих, голова работает четко, быстро перебрал несколько вариантов, кивнул Лукошину:

– Свяжись с министром обороны.

Лукошин спросил, не двигаясь с места:

– Не слишком ли круто?

– Лучше сейчас под арест десяток горячих голов, чем завтра лить кровь тысяч одураченных. Почему непонятно дуракам, что Япония и Китай сожрут моментально? Тоже мне – великая евразийская держава! На отдельно взятом, как говорится, Дальнем Востоке.

Андыбин хмыкнул.

– Шутки шутками, но Дальний Восток раз в двадцать, если не в пятьдесят, больше Японии. И в миллиард – богаче ресурсами. К тому же Дальний Восток почти весь – прекрасная равнина с плодороднейшей землей, недаром туда хохлы переселились и собирались создать независимую Украину на землях «зеленого клина»! А Япония мало того что крохотная, да еще и почти вся – горный хребет, непригодный для жизни! Не-е-ет, в умелых руках Дальний Восток смог бы стать величайшей державой! По территории, если не ошибаюсь, раза в три побольше Китая?

Я раздраженно отмахнулся.

– Стал бы или не стал – спекуляции досужих людей. Хуже того – интеллигенции! У нас нет ни времени, ни сил на рассусоливание всяческих аспектов. Срочно туда отряд быстрого реагирования! Карельский нарушил Конституцию России, это государственная измена. Надо поступить по всей строгости закона. Европа и Америка поддержат, даже если сразу предателей к стенке. Не до политкорректности и Гаагских конвенций, когда речь о таких ставках: он предал не только Россию, но и весь христианский мир, всю технологическую цивилизацию. Дурак, не понимает, что его великую индоевропейскую…

– Афроазиатскую, – поправил Лукошин, сам же спохватился, – тьфу, евроазиатскую!

– Да, его евроазиатскую державу вмиг слопают соседи. За Россию и то вот-вот примутся, а отколовшиеся куски – сразу!

Он не ответил, некоторое время смотрел расширенными глазами, вдруг заулыбался во весь рот.

– До меня только сейчас дошло… Борис Борисович, а как это вы так просто сказали: «Свяжись с министром обороны»? Не заметили, что уже начинаете отдавать ему приказы?

Я покрутил головой.

– Какие приказы? Я просто сигнализирую!

– Нет, Борис Борисович, это был приказ. И вы сами ощутили, что уже можете приказывать. А формально власть перейдет к вам через три дня.

– Через три только выборы, – напомнил я. – А инаугурация и все такое – очень не скоро.

– В этот раз все будет по-другому, – заверил он.

Я смолчал. Понятно же, что сейчас Россия все делает впервые.

Каждое утро чувствовал, как недостает Беловича, Дятлова, Власова, Игнатьева, стискивал челюсти, жмурился от стыда и боли. Бездарно растерял ближайших друзей, проморгал, просмотрел, а политик обязан смотреть не только вперед, но и по сторонам…

И с каждым днем все больше кажется, что не справедливость вершил, а просто мстил за Беловича. Тот же Гвоздев получше равнодушной и пьяненькой скотинки, что, не пошевелив пальцем, окажется совсем в другой стране.

Или отомстить – это тоже справедливость, только попроще?

А как недостает отточенных умов Ротмистрова, Левакина! Только Ольхин из старой редколлегии принял нашу сторону, но он стар, почти не выходит из дома, а общения по телефону маловато в нашей ситуации. Ульев вообще потерял всякий интерес к политике, у него назревает открытие, что позволит навсегда избавить людей от злокачественных опухолей…

Сегодня с Бронштейном и Штормом, он ради такого события переехал в Москву и помогает мне в предвыборной кампании, прикидывали сценарии развития событий, заспанныйЛысенко принес только что полученные снимки со спутника. Понятно, американского, а снимки выкрали и выложили в свободное пользование. Я рассматривал и чувствовал,как холодная безжалостная лапа сжала сердце. Не люблю оружия, вот такой я пацифист, хоть и мужчина, а здесь танки рядом с городом, бронемашины, тяжелые орудия, грузовики с топливом. Пока рассматривал, двигая по столу, как в пасьянсе, Лысенко напомнил со значением:

– Вблизи нашей границы.

– Давно?

– Давно, – ответил он сокрушенно. – Мы обратили внимание сразу, тогда в самом деле шли маневры, но после них воинская часть так и осталась. Там все затихло, а у нас постепенно забылось.

– И забылось?

– Да. Замечают то, что шевелится. А эта армия затихла и не двигалась.

Бронштейн заметил:

– Китайцы умеют ждать. И накапливать силы. Для них нет ничего тяжкого отложить победу на год, два или даже тысячу. Для такой древней страны, что живет, как страна, а не скопище политкорректных личностей или, напротив, косоруких раздолбаев, это не внесет разброд и шатания.

Лысенко покачал головой, развернул рулон бумаги и придавил края книгой.

– Читайте. Похоже, время ожидания для Китая кончилось.

Мои плечи передернулись, словно попал под струю морозного ветра. Бронштейн начал вслух зачитывать места из этой распечатки перехваченного секретными службами разговора: представители Китая, Японии, а также Индии планируют срочную встречу «в верхах». Повестка дня не разглашается, но комментаторы сходятся во мнении, что других толкований быть не может: разговор пойдет о неожиданной идее, охватившей загадочную и непредсказуемую Россию. Русские снова удивили весь мир: сперва отказавшисьот идеи строить коммунизм, а теперь от всяких попыток вести Россию «особым путем», как пробовали уже пару последних столетий.

Только сейчас я обратил внимание, что Лысенко едва держится на ногах, глаза воспаленные от бессонницы, пошатывается даже в кресле. Голос проскрипел, как у больной вороны:

– Надо спешить!

– Знаю, – буркнул я.

– Знать мало, – огрызнулся он сонно. – Если не сумеем что-то предпринять, то не спасем Россию, а ускорим ее крах. После совещания двинут войска на захват Сибири! Им надо опередить американцев.

Я развел руками.

– Что мы можем сделать? Я не могу отдать приказ перебросить войска на границу. Я еще не президент. Могу только подсказывать отдельным людям, уже вовлеченным в сферу нашего влияния. А президент, черт бы его побрал, занят только тем, что спешно пересматривает свою предвыборную программу, сколачивает коалицию с конкурентами, обещая им голоса в правительстве! Было время, когда я его уважал… Сейчас надо бросить все наши войска до последнего солдата, хрен с нею, западной границей!.. Всех, даже пограничников и таможенников! Завтра уже будет поздно.

Он насупился.

– Знаю наши темпы! Будут переползать к границе полгода, если не больше. Какие новости от нашего посла в США?

– Ведет усиленные переговоры с администрацией. Они тоже в шоке, застигнуты врасплох, как и в случае с внезапным падением СССР. Сейчас спешно вырабатывают линию поведения.

– Не спешат…

– Спешат, – возразил я. – Наши в посольстве докладывают, что заседают сутки напролет. В здании администрации свет не гаснет вовсе, люди работают и ночами. Все понимают, что сейчас решается очень многое. Россия снова явила миру образец нового поведения, но никто к нему не был готов. Ни на Западе, ни на Востоке.

ГЛАВА 9

День мой заполнен совещаниями, встречами, беседами, интервью, переговорами. Когда я занимался наукой, именно за это презирал политиков, теперь вижу, что без этого не сдвинется даже камешек в нашем деле, и с утра до ночи работаю языком, к вечеру он уже распухает, как у утопленника.

Сегодня у меня необычный гость: решил пожаловать сам премьер-министр. Да, тот самый красавец с хорошо поставленным голосом и картинной внешностью, настолько хорош,что так и видишь дурака, но на самом деле не дурак, далеко не дурак, а вообще один из умнейших людей в правительстве. Конечно, президент умнее себя не терпит, это естественно, но этот сумел прикинуться умным дураком, теперь все понимают, что это значит, стал незаменимым человеком в правительстве, продолжал сохранять сытенький вид довольного всем человека без всяких амбиций и в конце концов был поставлен премьером.

Он еще неделю тому пытался пригласить меня в Кремль на беседу, я отказался, а встретиться на нейтральной территории он не захотел. Потом все контакты внезапно оборвались, пошла череда покушений.

Я переспросил Юлию:

– Он так и сказал, что приедет после обеда?

– Да, шеф.

Я подумал, поколебался, самое время уехать сейчас на другой конец города, у меня дела, я не состою на службе у правительства, он не может вот так взять и явиться ко мне без уточнения времени, только лишь изволив сообщить о своем желании посетить нас…

Лысенко смотрел выжидающе, помалкивал, но обрадуется, если уеду. Надо этих, из правительства, щелкать по носу. Тем более сейчас, когда понимают, что почва выскальзывает из-под ног.

– Ладно, – ответил я наконец. – Что уж добивать лежачих? Проявим снисходительность. Как бы там ни пыжились, все козыри у нас. Пусть приезжает. Только угощения никакого, даже кофе. Хрен с нею, с вежливостью! Я его не приглашал. И галстук сниму.

Лысенко сказал услужливо:

– Я притащу кресло с протертой спинкой.

– Тогда уж с гвоздем, – сказала Юлия саркастически.