Чтение 32–й страницы книги ~Земля наша велика и обильна~

Лысенко юмора не понял, обрадовался:

– Прекрасно, я такое у Бронштейна видел!.. Сам брюки там порвал. Пойду сейчас принесу…

Он ушел, Юлия спросила, вскинув брови:

– Он это серьезно?

– У него с юмором не очень, – пояснил я, – ты же знаешь, он даже над анекдотами не ржет.

Она вздохнула:

– Господи, до чего же вы, мужчины… Когда повзрослеете?

– Тогда прогресс остановится, – сообщил я. – И еще, Юлия, подержи его минут пять хотя бы. А лучше – десять. У меня совещание.

– А когда он увидит, что у вас в кабинете никого?

– Вот пусть и увидит.

Машина премьера прибыла в четыре часа, на входе в офис сразу же столкновение: с премьером попыталась пройти целая шобла советников и телохранителей, но наши стражиостановили всех, а когда те заартачились, на них взглянули обнаженные стволы. И по глазам охраны было видно, что применят не задумываясь, только дайте им малейший шанс. Здесь всего лишь премьер, а они охраняют человека, круто меняющего всю земную цивилизацию.

Раздраженный премьер вынужден был в одиночку преодолеть весь путь до приемной, где Юлия, любезно улыбаясь, попросила подождать, у шефа деловое совещание. Премьер вскипел, налился краской, уже набрал в могучую грудь воздуха… но вспомнил, что он не у себя во владениях, а у нас все еще правовое демократическое государство, здесь он на виду, наезды не пройдут, смирился и сел ждать.

Юлия жалела его отчаянно, все-таки красавец мужчина, манеры безукоризненные, костюм сидит, как собственная кожа, выбрит и подстрижен, галстук в тон носкам и манжетам, выждала не больше трех минут, робко поинтересовалась у меня по телефону, нельзя ли насчет премьер-министра, я поколебался, надо бы подержать еще, вдруг да не прочувствовал, наконец сказал со вздохом:

– Ладно, впусти.

Когда премьер вошел, сопровождаемый Юлией, я некоторое время сидел в кресле, глядя на них, затем встал, глядя на Юлию, сказал нейтрально-доброжелательно:

– Прошу вас, проходите, присаживайтесь. Вот сюда, а можете и вот сюда…

Оба кресла стоят, как по правилам этикета надлежит принимать посетителей ниже по рангу, с которыми не связывают никакие дружественные отношения и не будут связывать.

Премьер пару долгих мгновений смотрел на меня из-под низко опущенных бровей, изучал, будто ждал, что вот сейчас встану навытяжку, я стоял расслабленный и чуточку скучающий, мол, ко мне всякие премьеры и президенты ходят, как гуси стадами на водопой, вежливо улыбался, но так же улыбаются и официанту, наконец сел, выбрав кресло ближе к краю стола, что по этикету вроде бы создает доверительную атмосферу.

А вот фиг тебе, я сел в свое председательское кресло и слегка отодвинулся, четыре колесика бесшумно отъехали на какой-то там ангстрем. Ерунда, но важно показать, обозначить движение.

– Слушаю вас, – произнес я так же доброжелательно. Взгляд, который я бросил на часы, красноречиво показывал, что мне по фигу, что он премьер, через пять минут начнется трансляция футбола… или не футбола, но все равно у меня есть поинтереснее дела, чем сидеть и смотреть на красавца мужчину.

Он уже держал себя в руках, заставил лицо раздвинуться в улыбке, особенно постарались губы, а у глаз появились так называемые добрые морщинки.

– Я давно хотел познакомиться с вами, – произнес он дружелюбно, – но все что-то да мешало. Мы могли бы, конечно, раньше, если бы вы нашли время выбраться к нам в Кремль. У нас там много диковинок, вы не были бы разочарованы.

Я вздохнул.

– На свете много диковин, все не пересмотришь.

– Вы такой нелюбопытный?

– Я вообще не любопытный, – подчеркнул я. – Любознательный – да, но и то в пределах, так сказать.

– А пределы, позвольте поинтересоваться… – сказал он осторожно.

Я покачал головой.

– Извините, зачем я вдруг да взял бы и раскрыл перед вами карты? Нет уж, нет уж.

Он вздохнул, сильное волевое лицо как-то разом осунулось, то ли премьер постарел за секунду, то ли так распустил лицевые мышцы, что стало ясно: немолод, держится на нервах да еще на старых добрых тренажерах, беге трусцой, отжиманиях от пола. Жаль, это все не помогает в таких вот случаях, когда приходится самому ехать к кандидату в президенты, а их как собак нерезаных.

– Китай провел очередные военные учения, – сказал он вдруг. – Не знали? Плановые, о них сообщалось заранее, и не вблизи границ, тоже вроде бы нет повода волноваться. Однако эти военные учения участились, в них принимает участие все больше народу, прямо по экспоненте, а характер учений таков, что китайская армия не только защищается, как она делала на всех учениях и о чем постоянно писали ее газеты, но и активно нападает.

Я кивнул.

– Это не новость. Все средства массовой информации сообщали. И даже вели репортажи с учений.

– Но впервые, – подчеркнул он, – состоялись учения сразу в трех регионах Китая! Также впервые в них участвовала практически вся армия. Этому тоже есть свое объяснение, но позвольте обратить ваше внимание на протяженность нашей границы с Китаем! Для ее охраны нам пришлось бы поставить все население России, включая стариков и грудных детей, и то на границе остались бы щели. Где бы мы ни сосредоточили армию, китайские войска всегда могут пройти в другом месте практически без боя.

Я снова кивнул.

– Знаю. Вы хотите сказать, что виноваты мы, националисты?

– Да, – отрезал он. – Уже дано указание Генеральному прокурору возбудить против вас дело.

Я ощутил смертельный холод, проговорил тихо:

– На каком основании?

Он ощутил мой страх, торжествующая улыбка коснулась красиво вылепленных губ.

– Прокуратура предлог найдет. Особенно если приказ исходит от президента лично. Мы не дети, понимаем, верно?

– У вас ничего не выйдет, – ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Нельзя арестовывать кандидата в президенты… и как раз такого, у кого все шансы победить на выборах! Вы опоздали. Поезд ушел.

Он покачал головой, не соглашаясь, но тут же сменил тему:

– Кстати, президент очень заинтересовался вашими организаторскими способностями. Я уполномочен предложить вам любой пост в правительстве.

Он замолчал, глядя на меня неотрывно, я чуть расслабил занемевшие плечи, спросил все еще тихо:

– Включая даже вашу должность?

Он кивнул, все еще не отрывая от меня взгляда.

– Президент предположил, что вы можете это сказать. Как видите, он у нас стратег, умеет высчитывать не только ходы – даже мысли соперников.

– И что же?

– Можно и это, – ответил он с неохотой. – Есть запасной вариант. Через четыре года президент уходит, отбыв свои два срока, а я, за то что уступил вам пост без трений,получаю президентство. За долготерпение, кстати. Ведь мне четыре года придется быть на должности хоть и высокой, но пониже. Или пойти временно в олигархи.

Он усмехнулся при последних словах, в самом деле понижение, ведь сейчас он и премьер, и олигарх, разве что олигархия вертится без его непосредственного участия, записанная на родню или вообще на подставных лиц.

– Да, – согласился я, – видимо, наш президент встревожен всерьез. Единственное, что могу посоветовать, пошлите все войска, какие у нас есть, на границу с Китаем. Им нужно продемонстрировать нашу решимость дать бой, если все-таки посмеют вторгнуться… А они посмеют!

Он поморщился.

– Оставим пока внешнюю политику. Поговорим о внутренней. Вы своим заявлением, своей идеей взбудоражили общество, страну, политиков и в конце концов – весь мир! Давайте вернем мир к прежнему спокойствию. Для этого вам просто нужно согласиться войти в правительство и снять свою кандидатуру. Это поймут все политики. Во всем мире поймут.

– Нет, – ответил я и прямо посмотрел ему в глаза. – Не люблю высокопарных слов, но я хочу жить в завтрашнем дне. И даже надеюсь успеть в нем пожить.

Я поднялся, он посидел несколько мгновений, но то ли воспитание, то ли что-то еще заставило его встать. Наши взгляды скрестились над столом. Лицо премьера оставалось таким же жестким, словно отлитым из металла, но глаза потемнели.

– Вы идете против всей России, – предупредил он.

Я усмехнулся.

– Давайте я не стану напоминать, что нынешний президент – это еще не вся Россия. Даже вместе с вами.

– Я о населении, – уточнил он.

– Россия уже показала, за кем она. Сперва на выборах в Думу, а теперь покажет на президентских. Не смею вас дольше задерживать… и хочу напомнить, кстати, что теперь мою резиденцию охраняет едва ли не полк. Взять ее можно только с помощью танков.

Он кивнул, то ли принимая к сведению, то ли соглашаясь, явно знает, а когда был уже на пороге, я сказал:

– Кстати, вы прекрасный экономист и политик. Думаю, вы сможете остаться на прежнем посту и в моем правительстве.

Он остановился, оглянулся.

– И как долго оно просуществует?

– Недолго, – согласился я, – но будет возможность самые крупные лакомые куски разобрать еще перед присоединением. Только справедливо, не так ли, если земли и богатства достанутся тем, кто их сумеет сберечь и приумножить, а не тем, кто все равно пропьет и просрет?

Он испытующе смотрел мне в глаза, слабая улыбка мелькнула на губах, кивнул и толкнул дверь.

Ежедневно с утра я обнаруживал у себя на столе листок с кратким перечнем действий воинских соединений Китая вблизи границы, а также в районах наиболее крупных скоплений его войск. Всякий раз нервы вздрагивали, словно по ним пропускали электрический ток: воинские части начинают приходить в движение, стягиваются ударные кулаки, начинают сдвигаться к границам.

– По восьми направлениям, – сказал Лысенко. Он покачал головой. – Даже Гитлер прорывал нашу оборону всего лишь в трех местах, да и потом обычно ограничивался одним стратегическим направлением. А если делал движение в сторону, например, Кавказа, то перебрасывал туда часть с основного направления.

– А что на основном?

Он пожал плечами.

– Окапывались и держали оборону. Гитлер не мог вести наступление даже двумя колоннами. Китай может не только шестью, но и двенадцатью.

Я схватился за голову.

– У нас не хватит сил нашей армии остановить даже две такие колонны!

– Только ядерное оружие, – напомнил он.

– Это невозможно, – отрезал я. – Сам понимаешь, это невозможно. Другое время… И другая ситуация. Мы не можем сбрасывать ядерную бомбу на мирных людей только за то, что они хотят поселиться на пустующих землях, принадлежащих другому государству.

– Но ведь другому же?

– Это раньше суверенитет значил все, – ответил я. – Совсем недавно, кстати. Теперь же мы все больше чувствуем себя единым человечеством, а планету представляем общим домом для всех. Вот-вот, для всех!

Он молчал, сказать нечего, я тоже умолк, стараясь охватить и оценить всю шаткость ситуации. Никогда еще Россия не оказывалась в такой опасности. Никогда. В старые времена все войны были именно «политикой другими средствами», даже Наполеон хотел лишь принудить Россию присоединиться к блокаде Англии, не покупать ее товаров, лишь только Гитлер планировал поселения немецких колонистов на славянских землях, однако угроза захвата российских земель реальной стала только теперь. Захвата полностью, захвата раз и навсегда.

Только теперь на защите рубежей России уже не стоит краснознаменная и победоносная. Теперь, если честно, уж ничто не стоит. Приходи и бери голыми руками.

– Беда в том, – продолжил я, – что Штаты в самом деле мало чем могут помочь, если Китай решит вторгнуться в Сибирь. Отказавшись от огромной устаревшей армии и перейдя на малые элитные силы, Штаты в состоянии наносить точечные удары, ювелирные и действенные, разрушить штаб противника и не задеть расположенное рядом кафе или жилой дом, но все это не сработает, когда несметные толпы пеших рассеются по необъятной Сибири. Не будет единого командного центра, при уничтожении которого все останавливается, как у человека с перерезанным нервным узлом. А за каждым китайцем, вступившим в эти просторы, невозможно охотиться с крылатой ракетой или умной бомбой.

– Нельзя, – согласился он уныло.

– Против такого противника можно бороться только таким же способом, а именно – огромной армией, чего не могут позволить себе ни Штаты, ни Россия, ни даже НАТО с объединенными войсками Европы. Правда, Россия может применить ядерное оружие, это последний аргумент, что остановит вторжение… но, положа руку на сердце, кто решится применить ядерное оружие против толпы невооруженных людей, что хлынут не убивать и грабить, а просто селиться на свободных землях?.. да, я это говорил, просто это все время вертится в голове. Как поступать в этом случае?.. Пока никто еще не ответил.

– Не ответил, – буркнул он, – потому что вы первый, Борис Борисович, такой вопрос поставили.

– Это значит, и отвечать мне?

Он лишь криво улыбнулся, но взгляд говорил ясно, что это они прячутся за моей широкой спиной, а вот мне прятаться не за кого.

За окном пожар, это первая мысль, я сорвался с постели и оказался около окна. Забыв о предосторожности, приоткрыл штору. Половина неба охвачена огнем, да не простым огнем, горят дивным оранжевым и пурпурным светом горы облаков, пугающе зияют провалы. Замерев, я смотрел на разверзшиеся бездны неба, полные огня, и вдруг понял, как была написана Библия. Да, вот так и была написана, глядя на эти полыхающие громады облаков, при одном взгляде на которые спирает дух, а в движении огненных масс, болееогромных, чем горы и даже горные хребты, чувствуется исполинская воля Творца, перед которым не только человек, но и все эти боги рек, лесов, ручьев, подземелий, горных утесов – такая незначительная мелочь, что с высоты того, кто сотворил эти пылающие громады, просто не замечаемы.

Звякнул телефон, я похлопал по столику и, не глядя, снял трубку. Голос Лысенко ворвался с такой силой, что я поспешно отодвинул трубку.

– Вы не забыли, – орал он, – что сегодня начинаются президентские выборы? Хоть у вас и большинство голосов, если верить прогнозам, но все может измениться!

– Что? – спросил я тупо.

– Не знаю, – огрызнулся он. – Но меня жизнь не только била, но и бодала, топтала, лягала, кусала, жалила и загребала задними лапами. Я уже никому и ничему не верю! Обязательно в последний момент какая-то дрянь все испортит. Просыпайтесь побыстрее! Я понимаю, вы на последнем издыхании… но сейчас надо собраться. Остался последний рывок.

– Я про этот последний всю жизнь слышу, – пробормотал я. – Ладно, сейчас спущусь.

Последние недели я по настоянию уже не только Уварова и Куйбышенко, но уже и наших силовых министров оставался ночевать в офисе, не покидал ни на минуту, даже не подходил к окнам, хотя те и так всегда закрыты плотными шторами и даже кое-где перекрыты листами из особо прочного тонкого кевлара. Первые дни мне вообще отвели комнатув подвале, похожем на помещение, где Госбанк хранит золотые слитки, я терпел трое суток, потом взвыл, и меня переместили на чердак с единственным, да и то всегда завешенным окошком. Все верно, ежедневно наши службы задерживают людей с оружием, что стремятся пробраться поближе к зданию, задерживают машины со взрывчаткой, посты выставлены на два квартала вперед, милиция в растерянности, вроде бы власти говорят одно, но сам же Ратник, глава МВД, негласно отдает совсем другие приказы, все перепуталось, одно ясно: единственной реальной силой стали русские националисты, а центр политической деятельности из Кремля переместился в небольшой и ничем не примечательный офис партии РНИ.

Умываясь и наскоро приводя себя в порядок, вспомнил Байрона, тот сказал как-то, что тысячи лет едва достаточно, чтобы создать государство, но одного часа довольно, чтобы развеялось в прах. Правда, если государство стоит крепко, то не развеется, но если так, как стоял Советский Союз… Так же точно после него сейчас стоит Россия. У нас нет стержня, вокруг которого конденсировались бы силы, нарастали мускулы.

Однако у нас много мяса, его можно перегнать в мускулы. Это мясо, правда, стремится вообще растечься жирком, но в новом бурлящем котле, который представляют из себя Соединенные Штаты, жирок сгорит быстро, переплавится в мускулы, да что там мускулы – в сухожилия!

Освеженный, но голодный, я спустился вниз, в коридоре первым попался Бронштейн, причесанный, подтянутый, в прекрасно сидящем костюме, с умело подобранным галстуком, а ведь, как и я, ночует здесь же в офисе. Вообще последнюю неделю в офис переселились с десяток наших, слишком уж большое давление начали на них оказывать, сейчас живут здесь, отрезанные от мира, только изредка звонят родне, что все в порядке.

– Здравствуйте, Борис Борисович, – сказал он.

– Это в каком смысле? – спросил я с подозрением. – Как «доброе утро» или в самом деле желаешь здравствовать?

– В самом деле, – заверил он. – Ведь вы присоединяете Россию к Штатам, где самое что ни есть сионистское засилье! Это же мечта всех жидомасонов!

Я хмыкнул, глядя на его чересчур серьезное среднеевропейское лицо. Вообще-то нелегко быть евреем. Гораздо проще и приятнее быть эллинствующим. Потому их, эллинствующих, намного больше, они заметнее, нахрапистее, и хотя по своей сути уже не евреи, но сами себя считают евреями, другие народы их тоже считают евреями, хотя чтобы как-то провести разницу между ними и «настоящими» евреями, которых уважают, этих называют чаще всего жидами.

По сути, настоящие евреи остались сейчас единственным орденом в мире. И самым древним: орденский Устав дал им еще Моисей, так что только те, кто его выполняет, могутназываться евреями, все остальные – эллинствующие. Последним рыцарским орденом была КПСС, даже не КПСС, а ВКП(б), партия старых большевиков, тоже на три четверти из евреев, но, увы, прогнила очень быстро. Для малограмотных стоит напомнить: Александр Македонский пронес великолепную эллинскую культуру по миру на своих мечах и копьях, она очаровала многих и в Израиле, большая часть местных жителей – не хочется называть их евреями – отказалась от своей веры и обычаев, приняла с восторгом греческие. Эти новообращенные настроили греческих храмов, а в своем старом иудейском встащили свинью на алтарь, зарезали, сварили и съели в знак того, что отказываются от устаревших догм и принимают законы более высокой цивилизации. Их назвали эллинствующими. И когда вспыхнуло патриотическое восстание Маккавеев, то эллинствующие на стороне греков сражались против «устаревших», выслеживали их, выдавали.

Так вот, эллинствующие как раз и сейчас на виду, именно их считают евреями, хотя, как уже сказал, многие из неевреев, зная о существовании «настоящих», этих именуют жидами и стараются как-то их ограничить в горлохватстве. Как – рецептов много, от увещевательных до окончательных. Но если это начиналось в Германии, Польше и частично в Советском Союзе, то сейчас евреев, то есть эллинствующих, начинают оттеснять с их постов во всем мире, очень уж те на виду с их нахрапистостью. В то же время самый лютый антисемит клянется в любви к Израилю и готов защищать страну, где евреи – подумать только! – сами пашут, сеют, забивают гвозди, доят коров, убирают навоз, подметают улицы…

Однако же, положа руку на сердце, признаемся, что хотя симпатия к евреям, которые в далеком Израиле пашут землю и работают дворниками, вполне искренняя, таких уважают даже антисемиты, все же именно эти вот бронштейны, предатели своей веры, языка и древней культуры, именно они чаще всего и толкают колесики эллинской, или яфетической, цивилизации, обеспечивают смазку шестеренок, держат на себе финансовые структуры во всех странах, обеспечивают нас информацией, в том числе и о том, какие они все сволочи, терпеливо втюхивают идеалы доброты и гуманности, терпимости, вплоть до бесящей всех нормальных людей политкорректности, от которой «настоящие евреи» переворачиваются в гробах, а те, кто сейчас воюет в Израиле, призывают побросать гомосеков и скотоложников в геенну огненную.

Бронштейн тихонько шел рядышком, не решаясь прервать мои думы, я ведь могу мыслить только о высоком, знал бы, о какой херне я думаю по большей части, но, к счастью, человека меряют не по совокупности его мыслей, а по пикам, так что в политике я прыгнул выше всех, да не просто выше, даже мерки такой нет, насколько выше любого политика, правителя или деятеля.

– Как ночуется? – поинтересовался я ехидно.

– Жена ворчит, – ответил он печально, – мы – народ семейный. Но я не хочу, чтобы меня мелом на асфальте обрисовали. Приходится терпеть. Ничего, уже недолго, Борис Борисович.

Он вроде бы утешал меня, я ощутил угрызения совести.

– Да, – согласился я. – Мы сумели сделать все правильно. Старт был, правда, запоздалым…

– Принимая низкий старт, – сообщил он, – самое главное, чтобы сзади никто не бежал с шестом. Мы – успели.

– Не кажи «гоп», – предостерег я.

Мы вошли на лестничную клетку, я отправился в свой кабинет, а он вернулся, распахнул дверь к Лысенко, исчез. Великий политик, вспомнил я, должен быть злодеем, иначе не сможет эффективно управлять обществом. Порядочный человек в роли политика – это умная бомба, не пожелавшая выпасть из самолета, или автобус, вздумавший везти людей не на работу, а в парк на прогулку. Но я вроде бы порядочный… в основном, но все ж как будто идем к победе…

Я взялся за ручку двери, но холодное чувство близкого поражения заползло во внутренности и пустило ледяные щупальца во все стороны.

ГЛАВА 10

Юлия, к моему удивлению, уже на месте, просматривает на мониторе что-то невидимое для входящих. Подняла голову, улыбнулась так, что во мне потеплело, а щупальца истончились, растаяли.

– Когда же вы прибыли? – спросил я. – Мне кажется, еще даже метро не ходит.

– Борис Борисович, – призналась она, – я уже третьи сутки ночую здесь. Мне Дима Лысенко поставил раскладушку, я никому не мешаю. Зато не теряю время на дорогу.

– Господи, – сказал я, – сколько людей я заставил мучиться! А чего только сейчас признаетесь?

– Чтобы не отвлекать, Борис Борисович. А сегодня можно будет уже идти ночевать домой.

– Да, – согласился я. – Неважно, какой бы расклад ни выпал.

– Но только не вам, – закончила она неожиданно. – Без вас все затормозится.

Я шагнул в свой кабинет, думая над ее последними словами. В самом деле, если народ проголосует за мою кандидатуру, то тем самым проголосует за присоединение к Штатам. И тут уж неважно, кто президент – свое мнение он, народ, выразил. Если меня убьют, любой другой обязан будет продолжить мою линию. Однако же выборы нового президента могут замедлить процесс, что жизненно необходимо тем, кто не успел рассчитать такой неожиданный поворот России.

Лысенко вошел вместе с Бронштейном, зевая и потирая покрасневшие глаза. Заявил с ходу:

– Мне больше нравилась ситуация, когда Земля была плоской! Тогда везде было одно и то же время. А сейчас полмира уже садится обедать, а мы только спросонья стараемся понять, что случилось за ночь… что на самом деле вовсе не ночь.

– Ночь, ночь, – возразил Бронштейн. – Но в Японии и Китае, ты прав, кое-что за это время произошло. В Японии, кстати, сейчас не обедать садятся, а ужинать. Там рабочий день только что закончился.

Лысенко вполголоса выругался.

– И что они успели натворить?

– Нам расхлебывать долго.

Бронштейн сказал недовольно:

– Ты намекаешь, что нам нужно и спать здесь в кабинетах? Но, чтоб ты знал, евреи – народ семейный!

– И семья у тебя ого-го, – согласился Лысенко одобрительно, – большая. Я как посмотрю, когда ты со Светланой исчезаешь в подсобке, ну прямо турок…

Бронштейн вздрогнул, пугливо огляделся.

– Тихо ты! Ты совсем олень неграмотный?

– Да я чо, я думал, только в исламе можно десять жен…

– Во-первых, в исламе можно только четыре, не больше, а во-вторых, ты что такое придумал? Тебе почудилось, понял? Я же говорю, семья – святое!

– Да, – подтвердил Лысенко безрадостно, – святое… А я своих когда в последний раз видел? Эх, хреново, что в этих япониях день начинается на восемь часов раньше. Мыеще спим, а они уже действуют!

– Ну, – протянул Бронштейн, – для России спать – привычное дело. Борис Борисович, взгляните вот на эти цифры. Весьма тревожные.

Я взглянул, дыхание остановилось. Удар пришелся совсем с другой стороны. Нет, я понимал, конечно, что и там опасно, но как-то больше сосредотачивался на двух гигантах: Китае и Японии. На этот раз Китай и Япония ни при чем, хотя удар, действительно, с той стороны, с Востока. Все чаще в наших бывших среднеазиатских республиках Советского Союза, а теперь суверенных и независимых казахстанах, узбекистанах, киргизиях и прочих туркмениях начали погибать политические деятели. Началось еще два-три года назад, но только сейчас стало понятно, что случайность исключена: сперва умирали по разным причинам руководители среднего звена, теперь уже убивают высших чиновников. На днях погиб президент Киргизстана и серьезно ранен президент Туркмении, сейчас в реанимации, надежд на выздоровление нет. Оба сторонники советской власти, а на время избрания новых президентов власть временно перешла в руки вице-президентов, известных как фанатичные приверженцы единого исламского государства.

Иран, судя по косвенным данным, в последнее время активизировал попытки продвинуться и на север, поглотить Азербайджан, Узбекистан, Таджикистан, а также часть Казахстана. Это в три раза увеличит его население, добавит значительную территорию с огромными естественными ресурсами и далее, можно предположить, проложит путь к присоединению Афганистана и Пакистана. Таким образом, возникнет новая сверхдержава, протянувшаяся от Красного моря до Гиндукуша – нет, если говорить более конкретно,от Красного моря до Китая, и тогда на юге мы будем целиком граничить с враждебным нам государством.

Господи, защита Родины от гитлеровских орд была детской шалостью по сравнению с этой задачей!

Лысенко добавил надтреснутым голосом:

– Известно, что в обстановке строжайшей секретности встретились главы Китая, Японии и Саудовской Аравии. Неожиданность в том, что о таких встречах договариваются по дипломатическим каналам заранее, согласовывают порядок встречи, протокол, кто о чем будет говорить, а также вопросы, которых касаться ни в коем случае не следует.Все это, по крайней мере порядок и время встреч, доводится до представителей других стран, в дипломатии нет ничего важнее привычности и обыденности, так что любые неожиданные перемещения всегда вызывают настороженность. А здесь вот так сразу слетелись, остальные срочные дела отодвинуты, а то и вовсе похерены…

Со странным чувством я следил за выборами по стране. Все вокруг меня суетились, метались, кричали сорванными голосами. Чаще всего – ликующее, счастливое, только я спокойно и отстраненно наблюдал, как будто весь пар выпустил еще в сенсационные выборы в Государственную думу.

Один за другим рапортовали по округам, что голосование закончено, начинается подсчет голосов, а предварительно, да-да, сугубо предварительно, даже неофициально, пока что восемьдесят процентов за кандидата Зброяра, шесть процентов за нынешнего президента, один процент с четвертью поделили оставшиеся восемь претендентов, а остальные двенадцать с тремя четвертями процентов избирателей проголосовали против всех. К тому же стоит отметить, заявили единогласно все председатели счетных комиссий, никогда еще выборы не были столь массовыми. Если обычно приходило от силы процентов сорок от всего населения, то теперь явились девяносто восемь процентов избирателей!

Раздался звонок, я взял трубку, голос Юлии произнес торопливо:

– Борис Борисович, с вами будет говорить один ваш знакомый.

– Переключи, – велел я.