Чтение 18–й страницы книги ~Близнец Бешенного~

– ПОДНИМИ ЕГО И ВНИМАТЕЛЬНО ОСМОТРИ: ЧТО ТЫ ВИДИШЬ? – спросил Такеши.

– Кирпич цел и невредим, если вы об этом, учитель, – ответил Серафим.

А ТЕПЕРЬ ВЕРНИ ЕГО НА МЕСТО, – но тут же изменил своё решение, – НЕТ, ДЛЯ ЧИСТОТЫ ЭКСПЕРИМЕНТА НУЖЕН ДРУГОЙ КИРПИЧ. ПРИНЕСИ ЕГО!

Серафим огляделся по сторонам, нашёл ещё один кирпич и быстро принёс его.

– ПОСТАВЬ ЕГО ТОЧНО ТАК ЖЕ, КАК И ПЕРВЫЙ КИРПИЧ, – предложил Такеши.

Серафим выполнил его просьбу, поставив принесённый кирпич на то же самое место, где стоял и первый, после чего отошёл и стал внимательно следить за действиями учителя.

Встав на то же самое место, что и при первом показе, Такеши снова провёл несколько пассов руками, но на этот раз подготовка длилась несколько дольше, а сосредоточенность и концентрация учителя заметно усилились. В какойто момент, решив, что он полностью готов, учитель вновь выбросил правую руку с открытой ладонью вперёд и она вновь застыла точно в десяти сантиметрах от кирпича. Но в этот раз кирпич даже не шелохнулся.

– Чтото не так, учитель? – участливо спросил Серафим.

– НУ ПОЧЕМУ ЖЕ, СЫН МОЙ, – с хитринкой улыбнулся Такеши, – ПРИНЕСИ МНЕ КИРПИЧ.

Пожав плечами, Серафим подошёл и попытался поднять кирпич со спинки скамейки, но едва он притронулся к нему, как тот, несмотря на кажущуюся плотность, рассыпался на мельчайшие крупинки, словно он побывал под мощнейшим прессом.

– Вот это да! Сила! – с восхищением воскликнул Серафим, потирая пальцами кирпичную пыль. – Одна из стихий – «Огонь», а какая вторая стихия?

ТЫ СРАЗУ УГАДАЛ СТИХИЮ «ОГНЯ», – одобрительно кивнул учитель, – НО ТЫ ПОДУМАЛ, ЧТО ОНА ОТНОСИТСЯ КО ВТОРОМУ УДАРУ, НЕ ТАК ЛИ?

– А разве иначе? – напрягся Серафим, чувствуя подвох.

– НЕСОМНЕННО! – словно приговор, произнёс учитель, – И ПЕРВЫЙ, И ВТОРОЙ УДАРЫ ОТНОСЯТСЯ К СТИХИИ «ОГНЯ».

– Ну, конечно же, всё зависит от концентрации энергетического удара! – догадливо воскликнул Серафим, вспомнив, как Такеши поразному настраивался перед ударами.

– НЕ УМ В СИЛЕ, А СИЛА В УМЕ! – глубокомысленно произнёс учитель.

– И когда я смогу овладеть борьбой «СикэцуДзюцу»? – спросил Серафим.

– ПЕРВЫЙ ШАГ К ПОЗНАНИЮ ТЫ УЖЕ СДЕЛАЛ! – торжественно произнёс Такеши.

– Какой?

– ТЫ СМОГ ПРАВИЛЬНО ПРОИЗНЕСТИ НАЗВАНИЕ ЭТОЙ БОРЬБЫ, – учитель вновь хитро улыбнулся и добавил, – ЧТОБЫ В СОВЕРШЕНСТВЕ ОВЛАДЕТЬ «СИКЭЦУДЗЮЦУ», ОБЫЧНОМУ ЧЕЛОВЕКУ НЕ ХВАТИТ И ВСЕЙ ЖИЗНИ, А ТЫ… – Такеши внимательно взглянул в глаза своего ученика, – МОЖЕТ, ПОТРАТИШЬ ГОД УПОРНОГО ТРУДА, А МОЖЕТ, И ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ ПРЕВЗОЙДЁШЬ МЕНЯ… ВСЁ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, КАК ТЫ РАЗБЕРЁШЬСЯ В САМОМ СЕБЕ…

– Как это? – не понял Серафим.

– ИСКУССТВО БОРЬБЫ «СИКЭЦУДЗЮЦУ» ДАЁТСЯ ТОЛЬКО ТОМУ, КТО В ЛАДАХ С САМИМ СОБОЙ И В КОМ НЕТ СОМНЕНИЙ В ПРАВИЛЬНОСТИ ПРИНЯТОГО РЕШЕНИЯ.

– Вы хотите сказать, учитель, что если бы вы во время удара или перед ударом засомневались, то ничего бы не получилось? – Серафим нахмурил брови.

– КАЖЕТСЯ, СЫН МОЙ, ТЫ СДЕЛАЛ ВТОРОЙ ШАГ К ПОЗНАНИЮ БОРЬБЫ «СИКЭЦУДЗЮЦУ»… – одобрительно произнёс Такеши…

Серафим смотрел на учителя, не зная, как ему реагировать: радоваться от скрытой похвалы учителя или быть готовым к его шутке. Но взгляд Такеши был серьёзным, и Серафим вдруг понял, что он только что вошёл в круг избранных.

– А ТЕПЕРЬ ПРИСТУПИМ К СЕРЬЁЗНЫМ ЗАНЯТИЯМ… – предложил Такеши, словно подслушав мысли своего ученика.

Предположения, высказанные Такеши, Серафим подтвердил даже с более лучшими показателями. Вопервых, он смог повторить то, что учитель проделал с кирпичом не через месяц, а через три недели, вовторых, во время второго удара Серафим внёс творческую поправку. После второго удара, когда Такеши решив проверить, как получился удар у ученика, взял кирпич, тот не рассыпался в его руках. Такеши недоуменно взглянул на Серафима.

– А ПОЧЕМУ…

Но договорить вопрос до конца он не успел: кирпич рассыпался при первом же произнесённым звуке.

– ВПЕЧАТЛЯЕТ, – с удовлетворением отметил учитель, – ОДНАКО ПРОДОЛЖИМ…

* * *

Сейчас, пока его сокамерники выносили ему свой приговор, в окончательном итоге приходя к единогласному соглашению, Серафим тоже принял решение. Перед этим он действительно хотел попытаться исправить их, заставить этих подонков работать и приносить пользу обществу. Однако услышав единодушное решение лишить его жизни, Серафим сам приговорил каждого из них к смерти. И каждый из них умрёт внезапно, а вскрытие покажет, что смерть не криминальная.

Для исполнения своего приговора тогдато Серафим и решил обратиться к уникальной японской борьбе СикэцуДзюцу. При этом, не используя стихию Огня, воспользоваться против них тремя оставшимися стихиями: это – Земля, Вода и Ветер, то есть каждого из своих сокамерников он приговорил к смерти, но к смерти не мгновенной, чтобы на него не упало подозрение. Именно поэтому он и исключил стихию Огня. Конечно, можно было использовать и Огонь, настроившись на меньшую концентрацию и используя часть внутренней энергии. Но противник не кирпич: он не будет спокойно ожидать, когда Серафим закончит свой настрой и будет готов нанести нужный «удар».

Именно поэтому каждый из них умрёт поразному: кто через несколько дней, кто через месяц, а кто и через год.

Эти нелюди, как минимум, лет на семьвосемь задержались на этой земле. И если бы у них был шанс избегнуть наказания и выйти на волю в ближайшее время, Серафим бы максимально уменьшил их пребывание на земле. Но находясь в тюрьме, тем более под его контролем, они больше не смогут комулибо причинить вред, тем более убить.

А с Гудильникова Серафим решил начать потому, что Гудок не только один из самых активных негодяев, но и потому, что он самый начитанный из них, нормально мыслящий, а значит, может легко спровоцировать сокамерников на любую подлость. Именно он подбил их на то, чтобы восстать против новичка и приговорить его к смерти. Нет, не подумайте, Серафим решил начать с Гудильникова не из чувства мести, а потому, что от этого подонка можно было ожидать всего, что угодно.

После его прикосновения Гудильников замер на мгновение, с какимто странным в глазах удивлением осмотрел своих приятелей, после чего взмахнул кулаком, чтобы ударить Серафима. Но Сема чуть отклонился, и кулак, не в силах остановить своё движение, ощутимо вонзился в ухо Таранькову.

– Ты чо, Гудок, с дуба упал, что ли? – взревел тот с желанием ударить в ответ.

– Извини, земеля, не хотел! – воскликнул Гудильников и вдруг, склонив побычьи голову, бросился на Серафима, махая кулаками из стороны в сторону.

Восприняв его порыв, как призыв к действию, все участники боя устремились на Серафима.

Он понимал, что стоит Сыромятину или Таранькову воткнуть свои заточки ему в спину или живот, и эта стая завалит его. Завалит и запинает ногами. А потому все его внимание было направлено на заточки. А главное внимание – на заточку Сыромятина. Она была сделана из расплющенного и заточенного двадцатисантиметрового гвоздя, часть которого была утоплена в деревянной ручке. Заточка же Таранькова представляла меньшую угрозу: она была сделана из алюминиевой ложки, но обломанный черенок не превышал четырех сантиметров. Им можно было порезать кожу, неглубоко проткнуть живот, выколоть глаза, а заточкой Сыромятина вполне можно было достать до жизненно важных внутренних органов, в том числе и до сердца.

Относительно малое пространство камеры не давало Серафиму возможности прыгать и в полную силу использовать удары ногами, а потому он сконцентрировался на быстроте реакции. Когда большой перевес в численности, нужно все свои движения направить на то, чтобы противники не только мешали друг другу, но чтобы они свои удары наносили по своим. Сначала это получилось с Гудильниковым. Через несколько мгновений, когда противник навалился на него всей толпой, Серафим воспользовался неопытностью Сыромятина. Как только тот взмахнул опасной заточкой, Серафим резко поднырнул под его руку и пяткой ударил его в локоть. Никак не успев среагировать на этот профессиональный приём, рука Сыромятина, вооружённая заточкой, получив ускорение от удара пяткой в локоть, резко дёрнулась и острая заточка воткнулась в ягодицу Таранькова.

– Ой, бля! Ты же порезал меня, чудила! – взвизгнул от боли Тараньков.

– Прости, братишка! – воскликнул Сыромятин, выдёргивая из мягкой ткани своего приятеля заточку.

– Прости, прости! – недовольно пробурчал тот и в свою очередь сам машинально взмахнул своей алюминиевой заточкой, с желанием достать живот Серафима.

Но и его удар не достиг цели: то ли от полученного удара заточкой Сыромятина, то ли от нестерпимой боли, рука подвела Таранькова и ощутимо чиркнула заточенным лезвием по руке Сыромятина.

От неожиданности тот испуганно выронил свою заточку и заревел, скорее от неожиданности, чем от боли:

– Смотри, бля, кровь! Ты кровь мне пустил!

– Я – нечаянно, поцарапал чутьчуть, а ты? – бросил ему в лицо Тараньков.

Казалось, ещё мгновение, и двое «Братьев на крови» вцепятся друг в друга. Но в этот момент всех отвлёк настоящий звериный рёв. Этот рык вырвался из горла Гасантулеева, у которого, как ни странно, при виде крови в буквальном смысле «сносит крышу».

– Суки! Суки! Убью! Всех убью! – кричал он, махая кулаками и нанося удары кому не попадя.

Его попытался остановить его приятель Дадаев, но досталось и ему: из его носа потекла кровь.

Эта стая, до этого сплотившаяся, чтобы сообща ликвидировать возникшую для каждого из них угрозу, неожиданно столкнулась с непонятным явлением. Их удары, предназначенные противнику, вдруг приносят вред своим. Двое оказались ранены, а у третьего «снесло крышу», у четвёртого безостановочно течёт кровь из носа. Гудильников никак не может попасть в Серафима.

Их сплочённость, замешанная лишь на страхе перед разоблачением, неожиданно развалилась как карточный домик. У каждого появился страх за собственную шкуру. Сейчас они превратились в те самые кирпичи, над которыми можно было спокойно экспериментировать.

И этот момент Серафим не упустил: через пару минут всё было кончено. Каждому из противников не только был вынесен приговор, но и приведён в действие причём, с определением точной даты срока исполнения…

Единственным, кто удивил Серафима, оказался Рычков. В самом начале, когда на лицах его приятелей читалась решимость, Рычков тоже был готов рвануться в бой. Но после первой осечки, когда Гудильников ударил в ухо Таранькова, Рынков замер: его мышцы сковало от страха. А потом ещё и ранение друг друга «Братьями на крови». Это уже не могло быть случайностью, а когда ещё и Гасантулеев сдвинулся по фазе, Рычков обречено опустился на шконку, прикрыл глаза и принялся чтото шептать…

Его губы прекратили шевелиться только тогда, когда Серафим выкинул свою правую руку в сторону его груди, но не прикоснулся. Рычков передёрнул плечами, замер на несколько мгновений, потом открыл глаза и мутным, совершенно беспомощным взглядом осмотрелся вокруг.

В камере стояла мёртвая тишина. Каждый из постояльцев занимался тем, что «зализывал свои раны». Никто из них даже не пытался поднять глаза.. И только Сема Пойнт спокойно лежал на своей нижней шконке, и его взгляд был направлен в никуда.

Он считал свою миссию выполненной, и дальнейшие переживания сокамерников его не волновали…

Глава 19
БУДАЛОВ НЕ УСПОКОИЛСЯ

Пока Сема Пойнт разбирался со своими сокамерниками, виновник всех его бед, капитан Будаев, очень нервничал. Он понимал, что его угрозы в адрес изуродованной и изнасилованной жертвы могут не сработать. Характер женщины непредсказуем, тем более женщины, у которой рухнули все мечты. Явившись на работу после ночи полученного удовлетворения, Будалов прокручивал и прокручивал в своей голове её поведение. И всякий раз, вспоминая, как девушка хотела ударить его бутылкой, его передёргивало. Нет, такую девушку запугать невозможно: она потеряла девственность, потеряла жениха, потеряла своё счастье! То есть потеряла все! Вот и выходит, что ей терять больше нечего, а значит, и напугать её ничем невозможно!

Почему же он не подумал об этом тогда, когда уходил из её квартиры? Она же была в его полной власти. Можно было спокойно задушить, отравить газом, поджечь квартиру и избавиться не только от улик, но и от неё самой. А сейчас? Сиди тут и переживай: что предпримет оскорблённая и униженная женщина? Может, именно сейчас она строчит заявление в прокуратуру.

Капитан задумался и попытался проанализировать ситуацию. Ну и что, если эта девчонка настрочит заявление? Его отпечатков нет, свидетелей тоже: никто же не видел, как он входил к ней в квартиру, как выходил. Будет её слово против его. Рано или поздно он сможет отбояриться, но сколько грязи, сколько насмешек со стороны своих коллег, да и начальство не любит, когда их подчинённых валяют в грязи…

И вдруг по всему его телу побежали мурашки, а на спине выступил пот. Какой же он идиот! Свои отпечатки стёр и думал, что избавился от следов. Но самый главный следто оставил. Сперма! Любая экспертиза определит, что сперма, обнаруженная у жертвы изнасилования, совпадает с его группой крови. Отказаться от сдачи крови? Но это ничего не даст: кровь каждого сотрудника милиции сдаётся при поступлении на работу, и результаты анализа хранятся в его личном деле. Господи, что же делать? Может, пока не поздно, пойти к ней домой и доделать то, что не сделал? Наверняка она ещё не пришла в себя и пока ничего не успела сделать.

После той злополучной, но такой упоительной ночи Будалов дежурил по городу в качестве старшего дежурной оперативной группы, и его группу в любой момент могли вызвать на происшествие. Пока никаких срочных вызовов не было. Как правило, все серьёзные преступления начинают совершаться ближе к вечеру, когда люди заканчивают работу и у них наступает расслабуха: алкоголь, наркотики, женщины… Любой из этих компонентов может стать причиной раздора: не поделили чтото или когото… И понеслись разборки…

До вечера было далеко, и Будалов уже хотел было позвонить начальнику управления и предупредить его, что должен отлучиться на часок по личным делам, как вдруг зазвонил телефон. Капитан поморщился: наверняка какаянибудь бытовуха.

Чуть помедлив, он поднял трубку:

– Капитан Будалов! – безрадостно бросил он в трубку.

– Капитан, это дежурный по городу – майор Кривошейцев.

– Внимательно вас слушаю, товарищ майор.

– Обнаружен труп девушки…

– Криминальный?

– Трудно сказать, капитан… Труп обнаружила собственная мать покойной: девушка повесилась на бельевой верёвке в своей собственной комнате…

– Товарищ майор, мыто здесь при чём? Пусть участковый занимается, – недовольно проговорил Будалов.

– Так бы оно и было, но мать утверждает, что её дочь была изнасилована и по всей квартире кровь покойной!

– Изнасилована? – капитан с огромным трудом сдержал свои эмоции и более спокойно повторил: – Изнасилована… Это другой разговор: изнасилование уже к нам относится…

Капитан оттягивал вопрос об адресе совершения преступления, надеясь, что всё произошло не там, где он наглумился над девушкой, но когда дежурный по городу произнёс знакомый адрес, сердце Будалова забилось так сильно, что казалось, его удары слышат и сотрудники в соседнем кабинете.

С огромным трудом капитан взял себя в руки, перевёл дыхание, после чего заглянул в соседней кабинет:

– Оперативная группа – на выезд! Изнасилование… Жертва найдена матерью мёртвой в собственной квартире…

– Убийство? – спросил доктор.

– Пока известно только то, о чём я вам сообщил… – хмуро ответил Будалов. – Приедем на место и там, доктор, именно вы нам и скажете: убийство это или чтото другое!

Доктор, как показалось капитану, както странно посмотрел на него:

– Какието проблемы, доктор? – с вызовом спросил Будалов.

– У меня все полный о'кей: мне кажется, что у вас чтото не в порядке, товарищ капитан, – пожал плечами медик.

Будалову показалось, что доктор на чтото намекает.

– Александр Фомич, вы хирург или решили переквалифицироваться в психоаналитика? Может быть, вам напомнить прошлое дежурство, когда вы не смогли определить причину смерти погибшего?

Это был запрещённый удар: позднее, когда произвели вскрытие, было признано, что вины Александра Фомича не было. Во всём виноватой оказалась среда, в которой был обнаружен труп. Несчастного нашли в паровом котле, где труп мужчины буквально сварился, и ни один специалист не смог бы определить причину смерти без вскрытия.

– Да что с вами, товарищ капитан? – с некоторой обидой спросил доктор. – Нечестно напоминать и тыкать тем, в чём не было моей вины! Плохо спали или в семье не лады?

Будалов внимательно взглянул доктору в глаза, словно пытаясь рассмотреть в них угрозу для себя, но кроме досадливого недоумения ничего в них не увидел. Он понял, что едва сам себя не выдал: нервы ни к чёрту! Нужно срочно взять себя в руки.

– Извините, Александр Фомич, с мамой повздорил, – попытался он сгладить свою резкость.

– Ничего, бывает… – примирительно ответил доктор…

* * *

Когда они приехали к знакомому дому, Будалов, конечно же, постарался первым войти в квартиру. Натянув на себя медицинские перчатки, он принялся осматривать место происшествия. Впрочем, на это у него ушло несколько минут: не найдя никакого предсмертного послания, он несколько успокоился, но всётаки решил подойти к матери несчастной:

– Извините, что в такой тягостный момент мне приходится задавать вам вопросы, но, поймите меня правильно: работа требует… – как можно мягче пояснил он.

– Я понимаю… – Марина Геннадиевна глубоко вздохнула и отрешённо проговорила: – Спрашивайте…

– Покойница написала вам чтонибудь перед тем, как пове… – он запнулся, не зная, как обозначить то, что с собой сделала девушка, чтобы не задеть чувства матери, – …перед тем, как уйти из жизни… – нашёлся капитан, – ну, там послание какоето объясняющее или чтото вроде этого?

– Нет, я внимательно все вокруг осмотрела, но ничего не обнаружила… – женщина не выдержала и громко заголосила: – На кого же ты нас с отцом покинула?

В этот момент вошёл доктор и экспертыкриминалисты.

Сначала Будалов обратился к доктору:

– Александр Фомич, сделайте чтонибудь: помогите матери… Успокоительного там дайте или ещё что! А вы, ребята, займитесь отпечатками… И бутылку проверьте, – кивнул он на валяющуюся пустую бутылку изпод водки.

Доктор помог несчастной матери присесть на стул и принялся рыться в своём саквояже. Эксперты занялись свои делом.

Воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, Будалов быстро пробежался пальцами по телу покойницы и почти сразу же нащупал послание. Быстрым, незаметным движением он залез под лифчик покойной, вытащил оттуда несколько листков и тут же сунул их в карман. После чего спокойно продолжил осмотр.

– Александр Фомич, мне кажется, что несчастную били перед тем, как она… – он снова запнулся и добавил, – …ушла из жизни… Как вы думаете?

Доктор уже закончил заниматься с матерью покойной и склонился на телом дочери.

– Несомненно! Видите синяки на лице и плечах…

– А как насчёт изнасилования?

– Судя по тому, сколько крови на диване и следуя моему опыту и интуиции, покойная действительно подверглась насилию. А если судить по цвету и составу крови на диване, я нисколько не удивлюсь, если при вскрытии обнаружится, что при изнасиловании были применены и какието посторонние предметы… – доктор говорил так, словно читал лекцию.

Сказывалась долголетняя привычка: он преподавал судебную медицину в высшей школе милиции.

– И этим предметом, профессор, скорее всего, является эта бутылка, – отозвался старший лейтенант.

– С чего ты взял, Лёша? – нахмурился Будалов.

– На бутылке обнаружены следы крови. Будалов подошёл, внимательно осмотрел бутылку, но ничего не увидел.

– Вы уверены? – спросил он.

– На все сто! – старший лейтенант горделиво поднял кусочек ваты, на которой действительно были видны следы крови. – Видно, её пытались вымыть, но следы остались на одном из витков горлышка…

– Глазастый ты, Лёша! – покачал головой капитан.

Если бы ктото из присутствующих обратил внимание на его тон, то наверняка отметил бы, что его похвала больше напоминает недовольство и угрозу. Нет, Будалов злился не тому, что старший лейтенант обнаружил на бутылке следы крови: его отпечатков там не будет. Он злился на самого себя. Злился потому, что не может ответить на один единственный вопрос: найдутся ли следы его спермы на теле девушки?

И он решил действовать напролом:

– А что вы скажете, Александр Фомич, о вероятности обнаружить следы насильника… – он оглянулся на мать девушки и шёпотом докончил фразу, – .„.в её влагалище или на теле?

– На теле исключено, а внутри… – доктор глубоко вздохнул и покачал головой. – Маловероятно, но…

– Откуда, доктор, такой скепсис?

– Покойная так тщательно скребла себя… посмотрите, до сих пор есть следы от мочалки… Подвергшиеся насилию девушки, особенно те, кто впервые имели контакт с мужчинами, готовы часами сидеть под душем, чтобы избавиться от запаха насильника. Они ощущают себя грязными… Зачастую запах насильника, преследуя изнасилованную женщину всю жизнь, не даёт им возможность не только создать семью, но и просто встречаться с мужчиной. При одном лишь прикосновении к мужчине у такой чувствительной жертвы моментально возникают образы из прошлого, и она с криком сбегает прочь или впадает в истерическое состояние… – свои пояснения доктор произнёс столько уверенно, словно все сказанное услышал из первых уст.

– Это ваши домыслы? – спросил Будалов.

– Нет, товарищ капитан, это признания многих моих пациенток, – ответил профессор.

– Александр Фомич, когда будут известны результаты экспертизы?

– Как всегда, они вам были нужны ещё вчера, не так ли, товарищ капитан? – усмехнулся доктор.

– Желательно, – хмыкнул Будалов.

– В таком случае, молодой чело… Простите, товарищ капитан, постараюсь все сделать к шестнадцати часам следующего дня, – чуть подумав, ответил доктор и добавил: – Если, конечно, именно вам и предложат заниматься этим делом…

– А кому же ещё? – деловито спросил Будалов. – Вы же знаете, как у нас повелось: кто ездит на вызов, тот и расследует…

– Бывают и исключения, – возразил доктор, – Впрочем, я не имею никаких возражений, если вам и поручат…

Как и предположил Будалов, расследование этого преступления было поручено именно ему. А потому, с нетерпением дождавшись назначенного времени, Будалов набрал номер профессора:

– Александр Фомич, добрый день! Вас беспокоит капитан Будалов… Обнаружили чтонибудь интересное при вскрытии? Я имею в виду интересное для следствия…

– Мои предположения, товарищ капитан, оказались, к сожалению, верными: покойная с таким упорством сдирала с себя запахи насильника, что начисто уничтожила все следы, – с огорчением констатировал доктор. – Преступник действительно использовал бутылку… Этот садист повредил даже горло несчастной и её матку, и если бы она осталась жива, то у неё никогда не было возможности иметь детей. Впрочем, для следствия это, как я понимаю, не столь важно, не так ли?

– Для следствия все может оказаться важным, – возразил Будалов и пояснил: – Насильник вполне может оказаться серийным маньяком…

– Не дай Бог! – воскликнул профессор.

– Вы правы: не дай Бог, – согласился Будалов.

– Так что, извините, ничем не могу помочь…

– Ничего, этот насильник всё равно никуда от нас не денется: рано или поздно, а мы его поймаем! – с некой бравадой весело воскликнул Будалов и тут же, вспомнив про свой вчерашний прокол, добавил: – Ещё раз прошу вас, Александр Фомич, извинить меня за вчерашнее: настроение было ни к чёрту…

– Оставьте, капитан, с кем не бывает…

– До свидания…

Капитан положил трубку, радостно потёр ладонями и весело пропел:

– Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо!..

* * *