Чтение 25–й страницы книги ~Близнец Бешенного~

Однако когда дверь распахнулась, Серафим даже не пошевелился, сделав вид, что глубоко спит. Несмотря на закрытые глаза, внутренним зрением Серафим ощутил, что в камеру вошли трое мужчин.

Чуть приоткрыв ресницы, Серафим увидел троих моложавых, судя по подтянутым спортивным фигурам, парней, одетых в камуфляжную форму. Каждый из них держал в руках резиновую дубинку, довольно остроумно прозванную в народе демократизатором.

Лица троих вошедших были полностью скрыты за чёрными масками и визуально разобраться, что каждый из них себя представляет, не было возможности: этакие единообразные безликие части машины усмирения. Случись что, и никой из этих частичек невозможно будет предъявить адресную претензию.

Почемуто Серафиму пришла в голову мысль, что вполне вероятно, именно поэтому палачи выполняют свою страшную работу в масках.

А ещё подумалось, что маски люди используют кроме лото и на карнавалах, и во время преступных действий, то есть в то время, когда можно творить всё, что угодно, не боясь быть опознанным.

* * *

Дотошный Читатель может спросить, а карнавалто здесь причём? Это же вполне безобидное действо, и будет не прав. В истории известно немало случаев, когда именно на карнавалах, этих, казалось бы, безобидных народных гуляниях, совершались разнообразные преступления: вплоть до физического устранения соперников, причём как на любовном фронте, так и на политическом.

Маска – это своеобразная психологическая защита не только перед обществом и правосудием, но и, как ни покажется странным, перед самим собой, перед собственной совестью. Это, мол, не я совершил, а некий субъект в маске.

* * *

Взглянув на вошедших, Серафим сразу же вспомнил один разговор, который произошёл между двумя зэками. В тот день Серафима привезли в тюрьму и вели по коридору в составе вновь прибывших подследственных. Мимо них прошли пару таких парней в камуфляже и странных масках.

Ктото из вновь прибывших с язвительной усмешкой спросил:

– Что это за клоуны?

Один из бывалых пожилых зэков, сильно прихрамывающий на правую ногу, резко повернулся к нему, зло посмотрел и очень тихо проговорил:

– Не советовал бы тебе, шутник, попасть под демократизаторы этих «клоунов», – и тут же пояснил: – Это «весёлые ребята»: специально натасканная зондеркоманда для усмирения всякого рода борзых, братишек наших за колючкой.

– А чего это ты, старый, зашептал вдруг: испугался, что ли? – решил подначить его «шутник».

– Хотелось бы мне взглянуть на тебя, когда эти костоломы молча, что твои роботы, дубасят тебя дубинками куда не попадя! – зло огрызнулся пожилой.

– Видать, досталось тебе от них… – заметил ктото.

– Мне ещё повезло: только ногу в трех местах сломали, а мой кореш так и не вернулся с больничной койки… – и с тяжёлым вздохом добавил: – Все внутренности отбили: селезёнку, почки, лёгкие… Дня два только и прожил…

– И что им за это было?

– Кому?

– Так этим, убийцам, как ты говоришь, «весёлым ребятам»: за такое же судить надо! – с удивлением пояснил «шутник».

– Ты что, с дуба упал аль о крылечко ударился, что ли? – усмехнулся бывалый. – Судить… – передразнил он. – Медаль или поощрение они получили, вот что!

– Как это? – удивился тот. – За убийство, хотя и зэка, награждение? Шутишь, что ли?

– Какие тут могут быть шутки! – недовольно буркнул тот. – Мы кто для них? Да никто! Антисоциальный элемент! – по складам произнёс бывалый. – Загнулся ктото во время столкновения с ментами, так они сразу отпишутся, мол, усмиряли нарушителей правопорядка… Мол, оказал сопротивление, вот и пришлось применить силу…

– Так свидетели…

Запомни, земеля, свидетелей за колючкой не бывает: только очевидцы, – назидательно поправил бывалый. – А если и появится такой очевидец, то догадайся с двух раз, кому поверят следаки: зэку какомуто или менту своему, как ты думаешь? – и, не дождавшись ответа, кивнул головой: – Вот и я говорю… Так что с «весёлыми ребятами» никому не советую связываться: хорошо, если только подорванным здоровьем отделаешься, а то можешь и на тот свет попасть, как говорится, безо всякой пересадки…

В тот момент Серафим удивился тому, что для столь страшной команды взяли название любимой в народе кинокомедии Григория Александрова. Вряд ли классик советского кинематографа был бы в восторге от навязанной его персонажам аналогии…

Как уже было сказано ранее, на головах вошедших в камеру «весёлых ребят» были напялены чёрные маски: в руках каждого – резиновая дубинка.

«Демократизатор, так, кажется, прозвали это оружие?» – подумал про себя Серафим.

Люди в масках с неподдельным удивлением молча осмотрели лежащего перед ними незнакомца. Недоуменно переглянулись между собой: они явно не ожидали увидеть то, с чем столкнулись. Потом снова, словно по команде, повернулись и уставились на того, ради которого и заявились в камеру.

Серафим был готов к тому, чтобы жёстко «поработать» с вошедшими, тем более, что они пришли к нему с определённой целью, которую вряд ли можно было назвать дружеской.

Интересно, какой приказ они получили от старшего Кума? Проучить? Покалечить? Убить?

Действительно, вошедшие были заметно настроены решительно и настолько уверены в своих силах, что, с удивлением визуально ознакомившись со среднестатистическим пареньком, один из них, то ли старший, то ли тот, кто привык командовать, тут же тихо приказал дежурному вертухаю:

– Слушай, Щекотилин, оставька ты нас в камере, закрой за нами дверь и не вмешивайся ни во что!

Голос старшого, с одной стороны, был спокойным и уверенным, а с другой – какимто усталым. Создавалось впечатление, что этому парню все порядком обрыдло до тошноты: вроде бы, и делать ничего не хочется, а делать нужно.

Именно этот голос и привёл Серафима к неожиданной мысли: а что если попытаться обойтись на этот раз без лишней крови? Ведь вполне возможно, что и среди этих «рабочих боевых кабанов» есть люди, которые ещё не потеряли способность нормально думать и размышлять? И Серафим решил повнимательнее вслушаться в интонацию «старшого».

– В каком смысле ни во что? – не понял дежурный по карцеру, сменивший Никитича.

– Не обращай внимание ни на шум, ни на крик, и вообще, будет лучше, если ты просто удалишься по своим делам, – какимто безразличным тоном произнёс «старшой». – Надеюсь, они есть у тебя? Ты понял?

– А если…

– Никаких если! – спокойно прервал тот.

Пожав плечами, прапорщик недовольно покачал головой и закрыл дверь. Тут же лязгнул замок и послышались его удаляющиеся шаги.

– Понайотов! – грубо выкрикнул другой голос.

Этот голос существенно отличался от голоса, собственника которого Серафим назвал про себя «старшим». Второй голос оказался мерзким, противным, возможно, от злоупотребления алкоголем, а может быть, и прокуренным, вероятно, оттого и хриплым. Моментально создавалось мнение, что этот человек явно всем и всеми недоволен. То ли от неприятностей в личной жизни, то ли от недовольства собственной судьбой. Такие люди, как правило, срывают злость на своих близких или на тех, кто послабее и не может достойно ответить. Наверняка у него не было друзей, а коллеги по работе его просто терпели.

Как только раздался его голос, в голове Серафима мгновенно созрел план, и он сразу приступил к его реализации.

Серафим сделал вид, что только что проснулся:

– А? Что такое? – огляделся, резво вскочил на ноги и привычно отрапортовал, как положено в местах лишения свободы. – Серафим Кузьмич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмой, сто сорок пятая, часть два!

Вызывающе поигрывая резиновой дубинкой, «хриплый» брезгливо осмотрел Серафима:

– Чего спишь, когда в камеру входят офицеры? – он раздражённо повысил голос.

– Виноват, гражданин начальник, нечаянно не услышал: задремал немного, – подчёркнуто вежливо и спокойно ответил Серафим.

– За нечаянно – бьют отчаянно! – зло ухмыльнулся тот и действительно замахнулся дубинкой.

– Не стоит, гражданин начальник! – тихо заметил Серафим.

Он в упор взглянул на «хриплого» и, как только тот решил всётаки нанести удар, очень легко, оставаясь стоять на месте, уклонился корпусом. Резиновое орудие «хриплого» со свистом ударило по воздуху.

– Ах, ты, сучара! – тут же завёлся тот.

Никак не реагируя на «хриплого», Серафим, не упуская его из внимания, повернулся к тому из них, которого услышал первым, к «старшому»:

– Командир, я могу сказать? – спросил он его.

– Да я тебя сейчас… – совсем разозлился «хриплый», сообразив, что его ни во что не ставят.

– Погодика, Колян! – остановил его «старшой»: в его голосе послышался явный интерес.

– Чего годитьто? Дать пару раз по чердаку этому хлюпику и санитаров позвать, чтобы отнесли на больничку, – огрызнулся «хриплый».

– Уже дал, – с ехидцей заметил третий голос: уверенный и насмешливый.

Почемуто Серафим решил, что третий парень не злой, любит рисковые игры и ко всему относится с явным юмором.

– Что ты сказал? – повернулся к нему «хриплый».

– Сказал, что слышал, – с той же ехидной усмешкой ответил третий.

– А ну, ша! – приказал «старшой», и как только «хриплый» нехотя всётаки опустил руки, повернулся к Серафиму. – Говори, что ты хотел сказать.

– Вы пришли меня поломать, не так ли? – уверенно спросил Серафим.

– И поломаем! – снова влез «хриплый».

– Ты можешь помолчать, Колян, пусть скажет, а ты рот на замке подержи… – с явным раздражением оборвал его «старшой», а чтобы сгладить добавил, – …пока!

– Ладно, пусть говорит… – угрожающе согласился «хриплый» и, многозначительно взглянув на «старшого», тоже добавил, – …пока есть чем!

– Продолжай, Понайотов, – кивнул «старшой», не обращая на то, что сказал «хриплый».

– Но вы так и не ответили мне, – напомнил Серафим.

– По поводу поломать, что ли? – пожал плечами «старшой». – Допустим, ты угадал и что?

– Выходит, что вам приходится исполнять роль наёмников старшего Кума, – прямо высказал Серафим и добавил: – Скажи честно, командир: вам не муторно от всего этого… Не тошнит от такой роли.

– Тебето что? – с явным недовольством вступил в разговор третий.

– Жалко мне вас, земляки, – вздохнул Серафим.

– Ты лучше себя пожалей, – снова вспылил «хриплый». – Вы чо, парни, не врубаетесь, что он развести нас хочет?

– Погоди, Колян! – снова оборвал «старшой». – С чего это ты, парень, вдруг решил пожалеть нас?

– Вам предложили меня поломать, но наверняка ничего не рассказали обо мне.

– Может, ты сам о себе поведаешь или желания нет? – неожиданно предложил «старшой».

– Отчего ж, могу и поведать, но сначала, ответь: ты знаешь, командир, как относятся к наёмникам во всём мире? – не скрывая брезгливости, спросил Серафим.

– А ты знаешь? – снова встрял третий.

– Знаю…

– Откуда? – удивился «старшой».

– В Афгане наёмников мы в плен не брали: кончали их на месте, – ответил Серафим.

– Ты что, угрожаешь нам? – снова вспылил «хриплый».

– Послушай, нетерпеливый наш, ты что, торопишься кулаками помахать? – усмехнулся Серафим.

– Кулаками шпана машет, а мы таких как ты по стенке размазываем!

– Послушай, командир, у меня есть предложение, пусть ваш неугомонный приятель «размажет меня по стенке», а потом мы спокойно и продолжим нашу дискуссию, – неожиданно предложил Серафим.

«Старшой» быстро переглянулся с третьим, потом взглянул на «хриплого»:

– Ты как, Колян, согласен принять вызов?

– Ещё вчера! – с нетерпеливой злостью выкрикнул тот и сразу двинулся на Серафима.

– Стоп! – остановил его «старшой». – Вызов сделан, вызов принят! Начнёте по моему сигналу… Федя, прижмись к тому углу, а я к этому! – в голосе «старшого» послышался задор: он явно предвкушал интересное зрелище. – Как только дам сигнал, можно сразу начинать… Предлагаю концом поединка считать момент, когда один из вас признает поражение, либо когда один из вас потеряет сознание.

– Что значит, «один из вас»? – разозлился «хриплый». – Не один из нас, а когда этот прыщик запросит пощады, – он ткнул пальцем в сторону Серафима и со злостью прошипел: – Твою ухмылку, говнюк, я сейчас тебе в задницу засуну!

Сначала Серафиму хотелось поиграть с заядливым «хриплым», выставить его на посмешище перед своими сослуживцами, но после его угроз передумал и решил максимально сократить время их схватки.

– Гонг! – выкрикнул «старшой».

Громко взревев, «хриплый» бросился на Серафима, который был едва ли не на голову ниже него, а уж по весу и сравнивать было нелепо. «Хриплый» был тяжелее Серафима килограммов на пятьдесят. Он был настолько уверен в своём превосходстве, что даже не подумал о собственной защите, и напрасно. Едва Колян оказался на расстоянии удара, он попытался нанести Серафиму сокрушительный удар в голову своим огромным кулаком, напоминающим кувалду. Однако Серафим, перед самым его кулаком, неожиданно резко поднырнул под руку. И, оказавшись сбоку, тут же нанёс грозному противнику несколько не сильных, но очень точных ударов сложенными в кучу, выпрямленными вперёд пальцами.

В этот момент его рука напоминала клюв какойто хищной птицы. Один удар Серафим нанёс в район солнечного сплетения, второй – в основание левого уха, третий – в область кадыка.

Эти удары были столь стремительными, что успеть их заметить невооружённым глазом было почти нереально.

А далее представьте картину с момента броска «хриплого».

Огромный детина бросается на противника, который едва ли не вдвое меньше его самого и кажется, что через мгновение он действительно размажет своего визави по стенке. И вдруг, противно всякой логике, мощная туша Коляна медленно заваливается на бетонный пол и распластывается на нём, широко раскинув руки. И в то же время его «хлипкий» противник спокойно стоит над ним и с сожалением качает головой.

– Как? – растерянно прошептал «старшой», – Как это ты сделал, земляк?

А третий недоверчиво усмехнулся:

– Ты что, Колян, поскользнулся, что ли? – он склонился над его телом и толкнул в плечо. – Эй, Колян, ты чего?

Но тот даже не пошевелился.

– Ты чего, Колян, гонишь, что ли? – Федор пощупал его пульс на шее. – Живой, – облегчённо заметил он и вдруг сорвал с себя маску и повернулся к Серафиму. – Это ты его? – догадливо воскликнул он, и в его голосе ощущался не только страх, но и восхищение.

– Я, – Серафим пожал плечами.

– Колян оклемается? – спросил «старшой».

– А куда он денется? Оклемается… минут через десять… а может, и более того… Я так думаю…

«Старшой» всётаки наклонился над ним и пощупал пульс на его шее:

– Все в порядке: живой… – удовлетворённо заметил он и повернулся к Серафиму. – Я слышал о таком, но никогда не видел, – восхищённо проговорил он. – Так что ты говорил про Афганистан? Ты что, был «за Речкой»?

– Был и свою пулю там получил, – Серафим говорил так просто, словно речь шла о рутинном походе в магазин.

– Уважаю, – сказал «старшой» и представился. – Старший лейтенант Дорохин, Василий! – он протянул ему руку.

– Сержант Понайотов! – Серафим ответил крепким рукопожатием.

– Лейтенант Севостьянов, Федор, – представился и второй, пожал руку Серафиму.

Мой брательник «за Речкой» ногу потерял, – заметил вдруг старший лейтенант. – Ему ещё повезло: из его отделения только один он одну конечность потерял, двух других в клочья разнесло, всем оставшимся троим – досталось всего пять конечностей… – он тяжело вздохнул. – Ты не серчай на нас, земляк: не знали мы, на кого нас натравили… – Василий повернулся к своему приятелю. – Слушай, Федя, у тебя с собой твоя заветная фляжка?

– Конечно: как всегда! – с задором подмигнул Федор и вытащил изза пазухи стальную фляжку. – Только на этот раз самогон в ней, – виновато заметил он.

– Хороший хоть? – поморщился Василий.

– Обижаешь, старлей: кто ж для себя плохой гонит? – и тут же горделиво воскликнул: – Первачок двойной перегонки!

– Градусов шестьдесят?

– Может, и поболе…

– Зажевать бы чем…

– А у меня сырок «Дружба» есть, – Федор вытащил сырок, осторожно развернул фольгу, затем достал из внутреннего кармана фляжку и протянул её старшему лейтенанту.

– Сначала афганцу, – возразил Василий и передал фляжку Серафиму.

– За знакомство! – подмигнул Серафим, сделал глубокий вздох, после чего глотнул из фляжки, выдохнул и весело крякнул. – Хорош первачок! – и только потом отломил кусочек сырка и вкинул его себе в рот, а фляжку протянул старшему лейтенанту.

– Твоё здоровье, земляк! – кивнул Василий Серафиму.

– И вам не хворать!

– За афганское братство! – провозгласил Василий, единым махом сделал хороший глоток, тоже крякнул, куснул от сырка и сунул его и фляжку Федору.

Как скажешь, старшой, – согласился Федор, хотел ещё чтото сказать, но махнул рукой и быстро приложился к фляжке, сделал глоток и тут же закашлялся.

Старший лейтенант усмехнулся, похлопал Федора по спине и заметил:

– Запомни, салага, никогда не разговаривай в трех случаях: вопервых, когда пьёшь, вовторых, когда на бабе, втретьих, когда в разведке! – нравоучительно проговорил Василий.

Перестав кашлять, Федор удивлённо спросил:

– Ну, с питием и разведкой понятно, но почему нельзя разговаривать, когда на бабе находишься?

– Здоровью можешь навредить, – хитро ответил Василий.

– Каким это образом? – не понял тот.

– А таким: назовёшь, к примеру, её другим именем и она тебе всю физиономию расцарапает! – старший лейтенант задорно рассмеялся.

На эту шутку Федор даже не улыбнулся: подумав секунду, он вдруг на полном серьёзе согласно кивнул:

– Если честно, то однажды со мною так оно и случилось… – он даже машинально погладил пальцами свою щеку.

На этот раз не выдержал, рассмеялся и Серафим, а вскоре хохотали уже втроём… Всем им было весело от одного и того же: не нужно было ломать друг другу кости.

Выпили ещё, потом третий тост, который провозгласил Серафим: афганский тост – за погибших.

– А ты знаешь, Понайотов, Колянто тоже с Афганом связан, – неожиданно проговорил старший лейтенант.

– Каким образом? – спросил Серафим.

– Его отец, капитан Гранаткин, более пяти лет в Афганистане отбарабанил…

– Капитан Гранаткин? – тут же воскликнул Серафим. – Константин Ефимович?