Чтение 6–й страницы книги ~Близнец Бешенного~

Плакал от того, что ему никто, кроме Данилки, не поверил. А это несправедливо!

Серафиму казалось, что весь мир против него.

– Мама, мамочка, как мне жить дальше? Ведь все считают меня вором!.. – Серафим принялся стучать кулаком по сырой земле, приговаривая: – Гады! Сволочи! Подонки!

Постепенно его удары становились все тише и тише, а голос снизился до шёпота. Наконец, он перестал шевелиться и в измождении замер: ему захотелось закрыть глаза и умереть…

Глава 5
САМУРАЙ ТАКЕШИ

Неизвестно, сколько бы ещё пролежал маленький Серафим, впервые переживая незаслуженное обвинение, если бы перед ним не остановился с седой, как лунь, головой невысокий старик. Судя по его разрезу глаз, про таких у нас в народе говорят: «Он сильно прищурился!», этот старик был явно с Востока, причём его можно было с большой долей уверенности назвать и узбеком, и киргизом, и татарином, а может быть, и чукчей.

На самом деле это был представитель Японии – Ясабуро Такеши. Его судьба сложилась так, что он, попав в плен, около четырех десятков лет не видел своей родины.

Историю этого японца вполне можно было назвать романтической, если бы в ней не было столько трагедии. Вполне вероятно, что голливудские мастера, узнай об этой удивительной истории двух любящих людей, создали бы из неё отличный кинофильм, с претензией на получение Оскара: высшей международной кинопремии.

Посудите сами: арест, северный лагерь на десять лет, после чего ещё и «по рогам» получил. Получить «по рогам» означало по тем временам совсем не то, что сейчас, не физическое насилие. В те времена это означало «поражение в правах» после отбывания срока.

Обычно подобный вердикт выносился с определением точного срока такого «поражения», а в документах Такеши в графе «срок» стояло расплывчатое: «до особого распоряжения», что по существу означало бессрочно.

Осуждённые, получившие «по рогам», имели права проживать только по месту распределения после освобождения из мест заключения и обязаны были регулярно отмечаться у закреплённого за ними сотрудника либо милиции, либо, в особых случаях, например, как Такеши Ясабуро, у сотрудника госбезопасности.

А вся вина этого воспитанного японца заключалась лишь в том, что он безоглядно влюбился в русскую девушку с обложки. Дада, с обложки обыкновенного журнала.

Както на глаза Такеши попался журнал «Работница», найденный им в порту: вполне вероятно предположить, оставленный какимто русским матросом, побывавшем в увольнении на японском берегу.

Такеши Ясабуро увидел фотографию русской красавицы и потерял голову. С огромным трудом он разыскал человека, который смог перевести статью о Наталье Гороховой. Заочно влюбившись в фотографию далёкой русской красавицы, Такеши принялся забрасывать издательство журнала письмами, в которых слёзно умолял выслать ему адрес девушки с обложки.

Однако на десятки своих посланий он получил только один бескомпромиссный ответ: для того, чтобы редакция могла выслать адрес отпечатанной на обложке девушки, необходимо согласие самой девушки.

Японец настолько увлёкся этой русской красавицей, что даже в самое короткое время немного научился говорить порусски.

Бедному влюблённому японцу и в голову не могло прийти, что в самом недалёком будущем его письма не только подвергнут его собственную жизнь трагическим испытаниям, но и уже испортили всю жизнь его ни в чём не виноватой возлюбленной.

Ничего не понимающую девушку просто затаскали по допросам наши славные органы безопасности, пытаясь получить ответы на вопросы:

Откуда этот японец знает её имя и фамилию?

Где они познакомились?

Какие тайны он хочет выведать у неё, простой советской девушки?

Её оскорбляли, обзывая обидными прозвищами, унижали, подвергали избиениям, но Наташа ничем не могла им помочь: она сама терялась в догадках.

В конце концов, не добившись от Наташи «нужных» ответов, девушку взяли под постоянный контроль органов государственной безопасности, заставили под диктовку написать письмо, которое сами же и отправили в адрес Такеши Ясабуро.

Сотрудник органов безопасности, занимающийся этим делом, уже мечтал о своём переводе в Москву: как же раскрыть международный заговор!

Поднести Москве на блюдечке японского шпиона!

О такой удаче молодому кагэбэшнику можно было только мечтать!

Такеши Ясабуро, словно на крыльях любви, моментально откликнулся на просьбу любимой: приехать к ней во Владивосток. Получив её послание, он сразу же приобрёл билет, отослал телеграмму с датой своего приезда, и выехал, мечтая о скорой встрече с любимой. Но как только он вышел из вагона, уверенный, что вот сейчас он наконецто увидит свою возлюбленную, он её не увидел…

Вместо девушки пылкого влюблённого встречали несколько воспитанных молодых людей. Такеши и в голову не могло прийти, что это переодетые сотрудники органов государственной безопасности. Улыбаясь во все тридцать два зуба, один из них, вероятно старший группы, вежливо предложили:

– Господин Такеши Ясабуро, просим вас следовать за нами!

Не понимая, что происходит и почему он должен за кемто следовать, Такеши, глупо улыбаясь, подумал, что с его Наташей чтото произошло, а потому и выразил своё беспокойство именно за Наташу:

– Сто слусилося с Натаса? Она болна? Бы бедете меня к её? Бы её блатя?

– Дада, мы её братья! Скоро вы увидите свою Наташу, господин Ясабуро! – с улыбкой заверил старший группы.

Затем, мягко подхватив влюблённого японца под жёлтые ручки, повели его к машине…

Конечно, никакой Наташи Такеши не увидел: начались долгие изнурительные, весьма далёкие от вежливости допросы…

Не буду утомлять уважаемого Читателя излишними, довольно нудными, подробностями этих изуверских допросов: опущу их, но расскажу о главных событиях в жизни пылкого влюблённого.

* * *

После полутора лет почти ежедневных допросов, во время которых несчастный японец твердил одно и то же: увидел Наташу на обложке журнала, влюбился и приехал по её приглашению, злополучный сотрудник потерял терпение.

Постепенно до него, даже такого недалёкого, сотрудника, дошло, что он серьёзно прокололся и Такеши Ясабуро никакой не шпион, а обычный тупой влюблённый, но признаться в своей ошибке означало не только конец его карьеры, но могло и привести к непоправимым последствиям.

Спасая свою шкуру, этот сотрудник органов государственной безопасности в буквальном смысле угрозами заставил местного судью не только осудить японского шпиона на десять лет лагерей, но и вынести ему особое распоряжение. После отбывания срока Такеши обязан будет проживать в определённой властями местности, пока не получит особого распоряжения на свой счёт.

Тем не менее хоть какаято высшая справедливость всётаки существует, и правильно говорят, что настоящая Любовь, рано или поздно, обязательно преодолеет все преграды.

Прошло несколько лет отсидки Такеши и вдруг он встречает свою Наташу, которая, как ни странно, отбывала наказание на женской половине этого же лагеря.

* * *

Да, прошло много лет с того времени, когда он увидел её на обложке журнала, но его возлюбленная Наташа оставалась все такой же красивой, и только её удивительные зелёные глаза, излучавшие ранее счастье и радость, сейчас смотрели на мир с печалью и недоумением.

В первое мгновение Такеши, увидев Наташу, в буквальном смысле оцепенел, застыл на месте: ему показалось, что он столкнулся с привидением. Наташа, ни разу не видевшая Такеши вживую, поначалу никак не могла признать в нём того человека, чью фотографию показывали ей следователи, и изза которого вся её жизнь пошла под откос. Некогда статный красавец превратился в худого, измождённого доходягу.

– Да, Натаса, сейчас бо мне трудно узнать того влюблённого юношу с фотографии, – с грустью промолвил он. – Это я Баш Такеши Ясабуро, – представился он.

– Вы?!. – не в силах скрыть жалости, воскликнула Наташа и тут же всплеснула руками. – Простите меня, глупую! Как же ОНИ вас отделали, – прошептали её губы.

Потом она подняла руку и ласково провела по его шраму на щеке, а по её щекам обильно текли слезы.

Долгое время Такеши стоял, боясь шевельнуться: он столько раз пытался представить в своих мечтах, как произойдёт их первая встреча, что сейчас, неожиданно оказавшись рядом с ней, он совершенно не знал, как себя вести. Наконец, не выдержав, он схватил её руку и нежно прикоснулся к ней своими в миг высохшими губами.

– Натаса… Натаса… – шептал и шептал он неустанно.

Наташа пытливо разглядывала лицо совершенно незнакомого человека и тоже не знала, как себя вести. Она тоже много раз пыталась представить их встречу, даже настраивала себя на то, какими проклятиями будет проклинать его, но сейчас, увидев его глаза, с нежностью и любовью смотрящие на неё, она поняла, что ни за что на свете не сможет обидеть этого человека даже дурным словом.

Поистине, правильно в народе говорится, что время лечит, а беда сближает. В местах лишения свободы весьма быстро исчезают иллюзии, а прозрение долго не задерживается.

Наташа поняла, что человек из далёкой Японии, искренне полюбивший её, ни в чём не виноват. Не виновата и она, родившаяся такой красивой. Не виноваты даже те следователи, которые мордовали её все следствие. Виновато ВРЕМЯ, в котором они оказались!

Когда Наташа определила «Кто виноват?», обида мгновенно прошла, и, встретив Такеши, она вновь жалостливо и нежно провела указательным пальцем по его впалой щеке, по шраму на ней.

– Бедолага, – вздохнула она. – Видно, тебе тоже немало пришлось пережить…

– Господи, Натаса! – не моргая, Такеши продолжал смотреть на свою любимую, и его лицо просто лучилось от счастья. – Натаса, неужели это бы?

– Бы? – удивилась Наташа, но тут же догадалась и весело рассмеялась. – Да, это я, Наташа!.. – она вдруг подхватила его под локоть и увлекла за собой.

Вскоре они оказались за какимто недоделанным срубом. Смеркалось, все работы закончились, и не было никого вокруг.

– Бы бее такая же красибая! Небероятно, Натаса! – он взял её руку и снова принялся целовать, на этот раз неистово, каждый её пальчик, каждый фаланг.

От прикосновений его губ, все её тело охватило такая дрожь, что у неё начали подкашиваться ноги.

– Ну, что вы, Такеши, не нужно… – она мягко пыталась освободить свою руку, но делала это столь неуверенно, словно давая ему понять, что ей совсем не хочется, чтобы он отпустил её руку. – Какой вы, однако… – её голос дрогнул и снизился до шёпота. – Удивительно, я столько раз пыталась представить нашу первую встречу…

– А я бсегда знал, что убижу бас и буду крепкокрепко целобать баши руки, – в его глазах появилась мокрая бисеринка.

– Да чего же ты плачешь, милый мой японец, – её рука вдруг обняла его, – Бедные мы с тобой, бедные, – Наташа тоже не сдержала слез.

Они долго стояли, не в силах оторваться друг от друга. Невооружённым глазом было заметно, что каждый из них смирился со своей участью. И сейчас, впервые встретившись, хотя и заочно знали друг друга много лет, они испытали странное чувство нежности.

Они стали встречаться при первой же возможности, и постепенно между ними вспыхнуло обоюдное, действительно настоящее чувство. Постепенно, благодаря её нежным заботам, Такеши вновь превратился в красавца, и многие из женской половины лагеря завидовали Наташе.

Когда пришло время и Наташин срок закончился, они плакали, как дети, не желая расставаться, но срок Такеши заканчивался лишь через три года, | а остаться на поселении рядом с Такеши ей отказали…

Наташа отбыла по месту распределения в Омск, где и принялась, вычёркивая каждый день календаря, терпеливо дожидаться освобождения своего несчастного любимого японца. Каждый день она писала ему нежные письма, а он отвечал ей и с каждым письмом его язык становился все лучше, все понятнее.

Всеми правдами и неправдами Такеши удалось добиться распределения тоже в Омск, и вскоре два любящих сердца воссоединились.

Они прожили счастливо друг с другом более четверти века. Однако последствия лагерной жизни не могли не сказаться на здоровье Наташи: заработанная на Севере чахотка не только лишила её счастья материнства, но позднее и в конец поборола её жизнестойкость, и она в одночасье отошла в мир иной.

Похоронив любимую жену, Такеши ушёл в себя и в одиночестве коротал жизнь, никого не только не допуская к себе, но даже и не приближая в свой мир посторонних.

Долгое время его никуда не принимали на работу и он довольствовался лишь случайными заработками: работал грузчиком, разносчиком газет, дворником, сторожем, то есть на тех работах, где не требовалось особого разрешения.

В тот момент, когда Такеши наткнулся на рыдающего пацана, он работал сторожем этого наполовину заброшенного парка культуры. Как было сказано ранее, так случилось, что по медицинским показаниям Наташи они никогда не могли иметь детей, хотя Такеши всегда мечтал о собственном сыне. И потому сейчас, обнаружив на земле плачущего мальчика, у него в буквальном смысле защемило сердце.

Такеши сразу понял, что с этим мальчиком произошло нечто ужасное, ужасное именно для его возраста, и простое участие прохожего ни к чему не приведёт. А что делать, как помочь ему, он не знал. И старый японец решил прислушаться к своей интуиции, которая никогда не подводила его.

Такеши опустился на землю рядом с мальчиком и, обхватив руками колени, тихо, словно самому себе, заговорил:

– Многомного лун назад, когда я был таким же как ты мальчиком, я мечтал о том, как стану большим учёным, или буду путешестбобать по бсему сбету…

Сначала, услышав странную речь, льющуюся монотонным голосом, Серафим чуть заметно вздрогнул всем телом, но голос незнакомца звучал столь проникновенно, внушал такое доверие, что Серафим невольно прислушался к этому успокаивающему голосу и постепенно перестал плакать.

– …прошло много бремени и я блюбился б далёкую русскую дебушку Наташу. Эта любобь принесла меня в далёкую чужую страну, где меня долго лет держали под замком, – продолжил своё повествование Такеши. – Но и там, под замком, я встретил сбою Наташу… – он замолчал на несколько минут, потом снова продолжил. – Мы прожили с ней много счастлибых лет: более четберти бека… я не стал учёным, не смог путешестбоботь по сбету, как хотел ранее… Но ты можешь спросить: счастлиб ли я?.. И я искренне отбечу: да, счастлиб!..

– А где ваша Наташа? – спросил вдруг Серафим, продолжая лежать лицом вниз.

– Умерла Наташа… много лун назад умерла, – спокойно, без надрыва, ответил Такеши.

– А у меня мама умерла, – тихим дрогнувшим голосом неожиданно доверился Серафим.

– Плохо, однако… А папа?

– А папу я совсем и не помню… Мама сказала, что он на войне погиб., – мальчик глубоко вздохнул.

– Так ты из детского дома? – догадался японец.

– Да.

– И как тебя зобут?

– Серафим…

– Серабим… – попытался выговорить японец. – Хорошее имя, трудное, – одобрительно кивнул он и представился, – а меня Такеси…

– Такесы? – удивлённо переспросил пацан и впервые поднял голову. – Никогда не слышал такого.

– Нет, не Такесы, а Ясабуро Такесши, – попытался поправить японец.

– Такеши… Всё равно не слышал.

– Я из Японии… – Такеши с трудом сдержал эмоции, увидев распухшие губы и кровоточащий лоб мальчика. – Кто это тебя так? – спросил он и, не притрагиваясь, провёл рукой рядом с его лицом снизу вверх. – Так хорошо?

– Да, стало совсем не больно, – удивился мальчик и видимо ему так захотелось выговориться хоть комуто, что он спокойно принялся обо всём рассказывать странному незнакомцу…

* * *

Внимательно выслушав паренька, Такеши покачал головой:

– Однако, этот Рыжий Колян подлый мальчик… нехороший собсем… Я уберен, пройдёт бремя и бее узнают прабду! – Такеши посмотрел на паренька.

Его взгляд был нежным, заинтересованным, казалось, он решает чтото для самого себя, и действительно, взмахнув рукой, Такеши спросил: – Ты чтонибудь слышал о самураях?

– Конечно! – обрадовался Серафим и пропел строчку из песни: «В эту ночь решили самураи перейти…» – но вдруг осёкся, интуитивно догадавшись, что его не туда понесло, и смущённо добавил: – Только в этой песне я слышал про самураев…

Я знаю эту песню, – улыбнулся Такеши. – Настоящий Самурай – это боин, и у него есть много прабил жизни, и когдато я расскажу тебе о них… Сейчас я о другом хочу рассказать… Мой род – древний род Самураеб… прадедушка – Самурай, дедушка – Самурай, отец – Самурай, и я сам – Самурай, – говоря о себе, он снизил голос до шёпота и тут же пояснил: – Б Японии Самурай – очень убажаемый челобек, а у бас… – он тяжело вздохнул. – Никто не знает, что я – Самурай, только ты… если скажешь комунибудь, меня сноба посадят б тюрьму…

– Клянусь, никому не скажу! – твёрдо ответил Серафим.

– Я берю тебе, – кивнул японец. – У Самураеб исскустбо боя передаётся от отца к сыну… бсегда! У меня нет сына, у меня нет Наташи, у тебя нет мамы, нет отца, и мне не очень долго жить осталось, если ты хочешь, я тебе передам сбои знания…

– Конечно, хочу! – не задумываясь ни на секунду, воскликнул Серафим…

* * *

Так в жизнь маленького пацанёнка вошёл его первый учитель не только по боевым единоборствам, но он и передал ему главную тайну своего самурайского рода: умение становиться невидимым для окружающих, читать мысли собеседника и навязывать ему свою волю, но всему этому Такеши обучил своего ученика гораздо позже. Сначала он научил Серафима умению владеть своим телом, духом, силой воли, а потом и драться.

Все это скоро пригодилось Серафиму, и он оказался достойным учеником своего японского учителя.

Так получилось, что случайная встреча Серафима с учителем подготовила его к тому, ради чего он и пришёл на свет, но об этом позднее…

Глава 6
ПЕРВЫЕ ПЛОДЫ ОБУЧЕНИЯ

Прошёл всего лишь год, а Серафим уже сумел постоять за себя и своего друга, когда Рыжий Колян, не успокоившись в отношении Серафима, в очередной раз решил проучить его.

Это случилось как раз в следующие майские праздники.

Рыжий Колян гдето раздобыл пару бутылок портвейна и распил его вместе со своими дружками. Как только алкоголь ударил в детские головы, они решили немного «побалдеть», что означало на их языке – набить комунибудь морду. Выбор, естественно, пал на давнишнего врага: Серафима.

И вот, разгорячённые вином и подбадриваемые своим рыжим предводителем, они устремились на его поиски. Ктото из малышей подсказал, что Серафима видели на заднем дворе, где обычно уединялись воспитанники от глаз взрослых. Хмельные ребята гурьбой направились туда.

Серафим действительно был там: сидя на бревне, он о чёмто разговаривал с Данилкой.

– Воркуете, голубки? – со злой усмешкой бросил Колян.

– А тебето что, Рыжий? – недовольно буркнул Серафим.

– Ты чо, падла, борзеешь? – распаляясь, мгновенно взорвался тот. – Тебе мало было урока в прошлом году? Мало из тебя кровушки вылилось?

– А здорово я тогда развёл его на пирожки… – пьяно рассмеялся Крюков: «Я не вор! Я не вор!» – передразнил он Серафима.

– Ты чо лепишь, губошлёп несчастный? – Рыжий Колян отвесил подзатыльник Крюкову, недовольный тем, что тот проговорился о прошлогодней подставе новичка.

– Чо дерёшься? – потирая затылок, пробурчал Крюков. – Столько времени прошло…

– Сколько бы не прошло: язык всё равно должен в жопе держать! Теперь из них обоих придётся дурь выбивать… – недовольно заметил Рыжий Колян.

– Ах, вы, сволочи! – прокричал Данилка, причём, благодаря выбитому зубу, у него получилось «шволощи».

Не мешкая ни секунды, Данилка первым набросился на Крюкова.

– Бей их! – резво призвал Рыжий Колян, однако сам, почемуто, не двинулся с места.

Четверо из его ватаги навалились на Серафима, а двое – на Данилку.

И тут произошло то, чего никак не ожидали нападавшие.

Пока Данилка отбивался от Крюкова и его приятеля, то один, то другой из набросившихся на Серафима вдруг оказывался на земле, словно сбитый с ног невидимой силой. Когда, наконец, вся четвёрка, корчась от боли, валялись на весенней траве, Серафим пришёл на помощь своему приятелю: быстро, почти незаметными ударами, вырубил обоих противников Данилки.

– Ну ты даёшь! – с восхищением воскликнул тот, после чего сплюнул сквозь выбитый зуб в сторону поверженных врагов.

Серафим повернулся к Рыжему Коляну:

– Ну, и что ты там крякал, урод? – спокойно спросил он, сделав шаг в его сторону.

Ошарашенный увиденным, Рыжий Колян испуганно попятился. Со стороны было смешно наблюдать, как парень, едва ли не на голову выше Серафима, пугливо озирается по сторонам и пятится от того, кто намного меньше него.

– Что, ссышь, когда страшно? – с задором рассмеялся приятель Серафима.

В этот момент Рыжий Колян перехватил взгляд одного из своих дружков, лежавших на земле, который, превозмогая боль, выдавил сквозь зубы:

– Рыжий, сделай его! Пусти ему кровуш…

Договорить бедняге не удалось: проходя мимо.

Серафим небрежно пнул его ногой в грудь. Коротко ойкнув, парень потерял сознание.

– Ну, все, сморчок несчастный, я тебя сейчас резать буду! – разъярённо вскричал Рыжий Колян. – Сейчас я тебя замочу, как поросёнка! – он сунул руку в карман, выхватил оттуда перочинный ножик и быстро раскрыл его.

– Убери свой ножик, гавнюк: порежешься! – тихо бросил Серафим. – Не уберёшь – пожалеешь! – пообещал он и сделал ещё один шаг навстречу.

– Ой, напугал! Ой, боюсь, боюсь… Не надо, мальчик, я больше не буду… Пощади несчастного! – кривляясь, раззадоривал Рыжий Колян самого себя.