Чтение 22–й страницы книги ~Близнец Бешенного~

– Товарищ майор, звонит дежурный по карцеру, старший прапорщик Суходеев…

– Никак чтото случилось, Никитич? – чуть заметно усмехнувшись, спросил Баринов.

– В томто и дело, что случилось… – с деланным огорчением подтвердил Никитич, сразу подметив, что именно старший Кум и виновен в случившемся в шестой камере карцера.

– Чтонибудь серьёзное? – голос майора продолжал оставаться спокойным.

– Серьёзное аль нет, это вам решать: вы начальник, товарищ майор, а я так… погулять вышел! – многозначительно заявил старший прапорщик.

– Никитич! – нетерпеливо произнёс Баринов. – Хватит шутки шутить!

– Слышался шум в шестой камере… – осторожно заметил старший прапорщик.

– И все? – переспросил тот, явно не поверив в спокойное разрешение возможного конфликта.

– По вашему устному распоряжению я не пошёл для проверки источника шума…

– И правильно поступил, Никитич… – добродушно заметил майор. – Это все? – на этот раз переспросил спокойнее, скорее машинально.

– Никак нет, товарищ майор! Подошло время для контрольного обхода карцера, и когда я заглянул в глазок шестой камеры, то увидел такое… – Никитич специально нагнал жути в голосе и тут же эффектно оборвал себя на полуслове и сделал паузу.

– Господи, да что же ты увидел? – майор явно начал терять терпение. – Привидение, что ли?

– Лучше бы привидение, – тихо заметил Никитич.

– Говори! – вскрикнул Кум.

Никитич услышал, как майор долбанул кулаком по столу, и тут же продолжил:

– Подследственный Дробилин лежит на полу с разбитой физиономией и не шевелится… Даже и не знаю: жив ли, нет ли… – с печалью в голосе добавил он и тяжело вздохнул.

– А Барсуков? – обеспокоено воскликнул Баринов.

– Подследственный Барсуков сидит на полу и. кровь по лицу размазывает, а ещё у него чтото с ногой: то ли сломана, то ли ещё что… Короче, товарищ майор, я ж не доктор, так сказать, а потому не могу точно определить… Но сразу обязан доложить: подследственный Барсуков оторвал рукав от выданной ему рубашки с надписью «карцер», чем нанёс имущественный ущерб тюрьме. Этим рукавом он и перетянул коленку! – на полном серьёзе проговорил Никитич. – Какие будут распоряжения, товарищ майор? Может врача вызвать?

– А что с этим?

– С кем? – непонимающе переспросил Никитич.

– Ну, с этим… как его? Ну, с драчуном из сто девятой… как его там? – майор неумело сделал вид, что не помнит фамилии Серафима. – Понайотов, кажется… С нимто что?

– А что с ним может случиться? – недоуменно переспросил Никитич. – Подследственный Понайотов сидит в сторонке и гонит посвоему…

– Что значит, «гонит»?

– А шут его знает: улыбается вроде, как бы… Гак что вы мне прикажете предприниматьто, гражданин майор?

– Улыбается? – растерянно переспросил майор.

– Так точно, улыбается! – охотно повторил Никитич.

– И с ним все в порядке?

– Так точно: ни одной царапины! – снова попытался повторить свой вопрос: – Так что мне предпринимать?

Ничего предпринимать не нужно: сам сейчас приду! – раздражённо процедил сквозь зубы Баринов и бросил трубку на аппарат. – Ничего не понимаю… Чёрт бы тебя побрал, Понайотов! – ругнулся он и тут же выкрикнул: – Булавин!

В кабинет заглянуло розовощёкое лицо помощника: оно было столь широким, что казалось существующим отдельно от упитанного тела:

– Вызывали, товарищ майор!

– Пошли в карцер…

* * *

Когда майор в сопровождении своего помощника и Никитича вошёл в шестую камеру карцера, то действительно обнаружил именно ту самую картину, о которой и докладывал ему старый Никитич.

– Что тут произошло? – раздражённо спросил старший Кум Барсукова.

– Мне больно, – захныкал тот, чуть заметно скосив глаза в сторону Серафима, давая понять старшему Куму, что не желает говорить здесь, в камере.

– Идти сможешь? – спросил майор.

– Самостоятельно никак не могу: нога не слушается и наступать на неё больно…

– Никитич, позвони в санчасть и срочно вызови санитаров: пусть доставят Барсукова ко мне в кабинет, а Дробилина пускай отнесут в санчасть…

– С кого начать: Дробилина в санчасть или Барсукова к вам? – не скрывая ехидства, переспросил Никитич.

– ; Барсукова ко мне! – рявкнул майор.

– Слушаюсь, Сергей Иванович! – козырнул ему Никитич и быстро вышел из камеры.

Майор хотел тоже уйти, но повернулся и пристально взглянул на Серафима:

– Может, ты, Понайотов, расскажешь, что тут произошло? – недовольно спросил он.

– А вы как думаете, гражданин начальник? – Серафим даже не попытался скрыть иронии.

– Только не говори, что они между собой подрались! – с ехидством заметил майор.

– А я и не говорю! – Серафим стёр с лица улыбку и в упор взглянул на Баринова.

– Нарываешься, парень! – с угрозой заметил старший Кум.

– Вы – тоже! – чуть слышно произнёс Серафим, однако его слова донеслись только до ушей Баринова.

Майор бросил быстрый взгляд на Барсукова, но тот или сделал вид, что ничего не слышал или действительно не слышал. Взглянул и на прапорщика, но и тот явно ничего не слышал.

– Нуну! – бросил старший Кум, ещё раз внимательно посмотрел Серафиму в глаза, повернулся к своему помощнику. – Дождись санитаров, и Дробилина ко мне! – приказал он и вышел.

Через несколько минут прибыли двое санитаров с двумя носилками и ещё трое осуждённых, которых Никитич взял из хозяйственного отряда. Пожалев Дробилина, Никитич ослушался приказала старшего Кума, и первым на носилки санитары уложили Дробилина, продолжающего находиться в бессознательном состоянии, трое других подхватили Барсукова и быстро вышли, сопровождаемые помощником Баринова.

Старый прапорщик оценивающе окинул взглядом Серафима и с широко улыбнулся.

– Ну, ты, земляк, и даёшь! – с восхищением произнёс он, потом чуть не шёпотом добавил: – Ты знаешь, что Баринов этого тебе так просто не спустит?

– Очень надеюсь на это, – серьёзно заметил Серафим…

Во время игры в переглядки со страшим Кумом, Серафиму удалось «подслушать» мысли Баринова.

«Хочешь побороться со мной? Попробуй! Посмотрим, кто окажется наверху… Мальчишка! Ты ещё не знаешь, с кем решил тягаться…»

* * *

Никитич вновь покачал и глубоко вздохнул:

– Ох, парень, не знаю, чего ты добиваешься…

– Справедливости, батя, только справедливости! – перебил Серафим.

– Господи, – Никитич тяжело вздохнул. – Да где ты её видел, эту самую справедливость, сынок?

– Она должна быть! – твёрдо ответил он. – Иначе как можно жить, если нет справедливости?

– Как жить? – вздохнул старший прапорщик и с печалью в голосе добавил: – Ты ещё молодой совсем: со временем привыкнешь, милый…

– Я – никогда! – твёрдо возразил Серафим. – Не только не привыкну, но всеми силами буду бороться за справедливость. Не хочу, чтобы на земле, на которой живу я и будут жить мои дети и внуки, плодилось зло!

Серафим говорил с таким пафосом, в его голосе было столько твёрдости и непоколебимой веры, что Никитич взглянул на него с уважением:

– Господи, и откуда ты взялся такой? – он покачал головой. – Дай тебе, сынок, силы и убереги от подлости людской! – как напутствие, словно молитву, произнёс он.

– Спасибо тебе, батя! – проникновенным голосом отозвался Серафим.

– Да за что, Господи?

– За понимание, батя, за понимание, – улыбнулся Серафим. – Оставайся таким всегда!

– Эх, милый, если бы я всегда был таким, как с тобой, то меня давно бы попёрли отсюда, как говорится, со свистом и безо всякого пособия в дорогу! Такто вот… – с тяжёлым вздохом пробормотал старый тюремщик: ему вдруг вспомнилась покойная жена, её улыбка, её нежный голос…

– Тяжёлые потери имеют одно положительное качество: они не дают забывать о прошлом и заставляют ещё больше любить того, кто ушёл из жизни, – тихо произнёс Серафим.

Услышав то, что произнёс он, Никитич вздрогнул:

– Откуда ты…

Пристально и с озабоченным удивлением и тревогой старый Никитич взглянул в глаза своего подопечного, но ничего больше не произнёс вслух, лишь покачал головой и очень медленно вышел из камеры.

«Однако, действительно, странный парень… – размышлял старый Никитич, закрывая камеру на ключ. – Иногда так посмотрит, что мурашки по всей коже пробегают и страшно становится… А иногда в его глазах такая боль видна, такое сострадание, что начинает казаться, что нет на земле человека роднее. Такое впечатление, что этот паренёк заглядывает тебе прямо в душу и может читать твои мысли словно газету. Надо же, как он правильно сказал: „тяжёлые потери не дают забывать о прошлом и заставляют ещё больше любить тех, кто ушёл из жизни…“ Как это верно для слуха и понятно для сердца!»

Никитич тяжело вздохнул, покивал головой и медленно побрёл в сторону свой дежурки…

Раздражённый и злой Баринов с большим трудом дождался, когда к нему приведут Барсукова. И как только трое заключённых помогли бедолаге войти в его кабинет, занять место на стуле и устроить его больную ногу на втором стуле, майор недовольно им бросил:

– А теперь выйдите и займитесь своими непосредственными обязанностями: приду проверю! – пообещал майор.

Не успела за ними закрыться дверь, Баринов вовсю разразился матом:

– Вы что, в калек превратились с Дробилиным, что ли, мать вашу?.. Какойто там шибздик недоделанный сумел разобраться с двумя такими медведями? И вы мне предлагаете поверить в эту чушь? Он что, бейсбольной битой вас обработал или вы сами стучались своими мордами об пол и о стены? Чего своей харейто крутишь да морщишься, словно и нет твоей вины во всём этом безобразии? Или я, может быть, и не прав вовсе? Отвечай, когда тебя спрашивают!

С каждым словом майора шея Барсукова все больше укорачивалась, а голова все глубже погружалась в плечах, и вскоре подбородок благополучно расположился на груди. Когда майор умолк, Барсуков заканючил гнусавым голосом: вероятно, у него была сломана носовая перегородка:

– Гражданин начальник, мы сами не знаем, как могло Произойти такое? Сначала этот чухонец гребаный мне коленную чашечку выбил, и я свалился как подрубленный… Сначала подумал, что это у него случайно получилось, а потом, когда он и Дробилина вырубил… – в интонации Барсукова к недоумению явно примешался страх: понизив голос, он произнёс голосом заговорщика: – Вы знаете, гражданин начальник, мне кажется, что этот парень обладает какимито восточными тайнами рукопашного боя.

– Ты чего тут дурака из меня лепишь? Обладает тайнами рукопашного боя, – передразнил майор. – Ты бы его ещё нидзей обозвал или мастером по дзюдо или там карате, придурок гребаный! Надо же до такого додуматься! Сидит тут, гнусавит, горбатого лепит… Ты что, Барсуков, заграничного кино насмотрелся, что ли? – он нервно рассмеялся.

– Вам хорошо смеяться, – с обидой заметил Барсуков. – А он мне ногу и нос сломал!

– Жалко, что башку не отвернул! – буркнул майор. – Это надо же, два таких бугая не справились с какимто сироткой казанским! – никак не мог успокоиться старший Баринов.

– Это ещё не все… – едва ли не шёпотом произнёс несчастный Барсуков.

– Вот как? – нахмурился майор. – Говори!

– Даже и не знаю, как начать… – смущённо пролепетал тот.

– В чём дело? Он что вас ещё и девочками сделал? – усмехнулся Баринов. – Сидит тут, краснеет, как кисейная барышня, мать твою…

– Ну, что вы такое говорите, гражданин начальник? – не на шутку обиделся Барсуков.

– Да шучу я, шучу! – примирительно проговорил старший Кум. – Говори, что ещё случилось?

– Пока… не случилось… – Барсуков вновь запнулся и виновато взглянул на шефа.

– Хватит крутить! – резко оборвал майор. – Говори прямо!

Дело в том, что мы не выполнили задание ещё и потому, что всерьёз испугались за вашу жизнь… – неуверенно проговорил Барсуков и преданно уставился на Кума.

– Ты чего там лопочешь, Барсук? – майор едва не рассмеялся. – Вы испугались за мою жизнь? Вот уморил так уморил! Ты ничего лучше не мог придумать в своё оправдание?

– Ничего я не придумываю: он сам об этом сказал… – тихо процедил сквозь зубы Барсуков.

– Кто сказал? – не понял майор.

– Так этот и сказал! – он вновь перешёл на шёпот. – Этот сирота казанская, как говорите вы, просил вам передать… – Барсуков вновь замолчал.

– Мне? – майор собрал в кучу все морщины на лбу и уставился на Барсукова. – Очень интересно… И что же этот сиротка просил мне передать?

– Короче говоря, он пообещал спросить с вас, гражданин начальник, за всё, что случится с ним в этой тюрьме… – на едином дыхании выпалил Барсуков и испуганно замер.

– Так и сказал? – переспросил Баринов, – Спросит с меня за всё, что случится с ним в моей тюрьме?

– Так и сказал: спросит по полной, – кивнул тот.

– Что значит по полной?

– По полной – значит, по полной… – уныло произнёс Барсуков.

– Вот как?

У старшего Кума никак не укладывалось в голове, что какойто там зэк будет ему указывать да ещё и в открытую угрожать: с ума можно сойти!

– Точно так, гражданин начальник, – смущённо кивнул Барсуков. – Получив своё, мы, конечно же, не сломались: и не такое терпели, удары держать умеем! Вполне могли бы с ним разобраться, но… Тутто он нам и попросил передать для вас информацию… – он глубоко вздохнул. – Вот мы и испугались за вас: вдруг он не шутит и действительно захочет с вами разобраться…

– А ты, Барсук, ничего не путаешь? Может, таким образом отмазаться хочешь передо мной?

– Вот вам истинный крест, гражданин начальник! – Барсуков истово перекрестился. – Не сойти мне с этого места! Если не верите, спросите Дробилина!

Его голос был столь убедительным, а глаза смотрели не только искренне, но и с какимто страхом, что старший Кум понял, что Барсуков говорит правду.

– Булавин! – позвал майор и когда тот заглянул, приказал. – Вызови санитаров!

– Они уже здесь, товарищ майор!

– Пусть отведут Барсукова в санчасть!

– Есть, гражданин начальник! – помощник позвал санитаров, они тотчас вошли, дружно подхватили раненого под руки и вынесли его из кабинета.

«Это надо же: два таких костолома, и на тебе… – размышлял майор. – Барсуков явно не врёт: глаза напуганы, голос дрожит, да и сломанная нога и следы на роже побольше слов говорят… Вот, сучонок, угрожать мне? Начальнику оперчасти? Он что, нюх потерял или крышу снесло? Да я ж его в бараний рог согну! Прикажу, и ему все рукиноги переломают!»

Баринов разозлился настолько, что встал изза стола и принялся нервно вышагивать из угла в угол по кабинету, мысленно приговаривая:

«Сволочь! Подонок! Прыщ! Ты ещё не знаешь, кому решился угрожать!»

Майор подошёл к потайному шкафчику, вделанному в стене, нажал на незаметный бугорок и дверка, под воздействием стальной пружинки, тут же распахнулась. Потайным шкафчиком оказался небольшой бар, в котором стояли любимые напитки майора: гаванский ром, молдавское вино, армянский коньяк и, конечно же, бутылочка водочки.

С тех пор, как Горбачёв учудил с «сухим законом», Баринов постоянно пополнял свои запасы, чтобы у него, как говорится, «завсегда було». Сейчас майор находился в таком вздрюченном настроении, что нужно было срочно снять напряжение. Он налил полстакана водки и единым махом опрокинул в рот.

Немного успокоившись, Баринов решительно взял трубку и набрал номер:

– Будалов у телефона! – отозвался голос в трубке.

– Привет, это Баринов! – угрюмо сказал старший Кум.

– День добрый, Серёжа, а что это у тебя голос такой кислый: случилось что или твои костоломы нашего парня угробили? – в его голосе послышалась явная усмешка.

– Издеваешься, капитан? – недовольно процедил сквозь зубы майор.

– Да ты что, дорогой, даже и не думал, – попытался огладить Будалов: он понял, что шутить сейчас совсем ни к месту. – Чтото, действительно, случилось или настроение кто испортил?

– Вот именно, случилось! – грубо ответил Баринов. – И для тебя, впрочем, точно так же, как и для меня, что оказалось сегодня самым большим сюрпризом!

– О чём ты, приятель?

– Представляешь, твой стручок мозглявый завалил моих костоломов!

– Как завалил? – невольно воскликнул Будалов с испугом, – Насмерть, что ли?

– Да уж лучше бы насмерть: я бы его под «вышку» подвёл, – неожиданно сорвался Баринов. – Одному ногу сломал и нос, а другого вырубил так, что бедолага до сих пор без сознания валяется в санчасти. У обоих рожи разделал с такой силой, словно бил не пустой рукой, а бейсбольной битой.

– И где это произошло?

– Как где, в карцере!

– Но там же места маловато для таких серьёзных баталий… – удивился капитан.

– Я тоже так думал, пока не увидел все собственными глазами… Но не это главное…

– Господи, что ещёто?

– Твой подонок передал через моих костоломов, что за всё, что случиться с ним в моей тюрьме, он спросит с меня по полной! Прикинь, какой дерзкий, а!

– По полной, значит, вплоть до…

– Вот именно! – перебил майор.

– Этот придурок что, сбрендил? – воскликнул капитан. – Ты не шутишь?

– Какие уж тут шутки! Этот говнюк решил мне угрожать! Представляешь, мне, майору внутренних войск Советского Союза! – торжественным голосом произнёс он.

– Может, у него, действительно, крыша поехала? – предположил Будалов.

– Вначале я тоже об этом подумал, но ты бы видел, как твой Понайотов посмотрел на меня…

взглянул прямо в глаза! – Баринов с большими усилиями пытался не сорваться. – Смотрит так, с прищуром, а на губах наглая ехидная усмешка играет!

– Вот сучонок, совсем страх потерял! – зло бросил капитан. – И что ты решил?