Чтение 12–й страницы книги ~Свободный Волк~

* * *

На рассвете Стайс и Гвендалин направились к карете, чтобы уехать, пока никто не спохватился. Их провожал один король. Обстановка была неофициальной.

– Что я могу сделать для вас? – сердечно обратился король к Стайсу. Тот помедлил.

– Я предпочел бы, чтобы обо мне забыли. – проронил он. Король Дорнван кивнул.

– Я понимаю, вы намекаете на простодушную болтливость моей девочки. Что поделать! Воспитание отнюдь не светское! Но я постараюсь внушить ей осторожность.

И обернулся, поскольку в конюший двор прорвался Мосик. За ним бежала Мона.

– Я ухожу. – жестко сказал он растерявшемуся королю Дорнвану. – Прошу меня простить, ваше величество, я не гожусь в королевские зятья. Кроме того, я многоженец. Вы замучаетесь платить моим детишкам алименты. И он полез в карету.

– Папа! – в слезах воскликнула Бэлларис. – Он не хочет оставаться во дворце!

– Вы были мужем моей дочери! – сверкнув глазами, выпалил король и вытащил клинок. – Вы оскорбляете меня!

– Нет, не был! – так же сверкнул глазами Мосик из кареты. – Наша свадьба была фарсом! Я спас девчонку от Свекрови, нас обвенчал шут в гороховом колпаке, недостойном священника! Мы целовались под угрозой повешения, в луже мочи, под трупами казненных! Вы получили дочь, король Дорнван Четвертый! Но у вас не будет такого короля, как Мосик Первый, Апокалипсист! Я ухожу с друзьями, и вам не остановить меня!

– Тогда я тоже ухожу! – горячо выпалила Мона. – Пусть наш священник был в дурацком колпаке! Пусть наша свадьба была посмешищем для пьяных идиотов! Но это была свадьба! И я, Мосик Апокалипсист, твоя жена! И ты не выкинешь меня, как тряпку.

Она толкнула его вглубь кареты своим крепким, отнюдь не королевским кулаком, и нахально влезла.

– Бэлларис, ты сошла с ума! – воскликнула Гвендалин. – Подумай, что ты бросаешь! И чего ради! Мосик, ты-то хоть не сходи с ума! Ваше величество, остановите их!

Но король стоял и смотрел на Мосика и свою дочь с каким-то непонятным выражением лица. Он опустил клинок. Слова Гвен словно пробудили его. Он обратил к ней странно блестевшие глаза.

– Мосик, – медленно проговорил он наконец, – поверьте мне, как очень старому, но смею верить, неглупому человеку. Как королю. В этом мире много, очень много тайн. Однажды вы вернетесь и будете самым легендарным королем среди тех многих, кто родился в королеской спальне. Он отступил, захлопнув дверцу экипажа.

Королевская супружеская пара сидела внутри кареты и смотрела друг на друга, как два боевых кота перед схваткой.

ГЛАВА 13

Терта и в самом деле была совсем другой страной. Это был просто другой мир. Стайс понял, что меры, принимаемые королями Терты и Аффары к искусственному сдерживанию развития буферных государств, должны быть и в самом деле, очень изощренными, поскольку общее развитие дреммов за эти пять тысяч лет ушло довольно далеко. Терта была технологичным миром. На ее дорогах, хорошо проложенных, бегали самые разнообразные экипажи. Но, чем дальше к центру, тем реже попадались кареты, как у них. Наконец, Стайс остановил движение и поставил вопрос ребром. Где-то надо было приобретать машину и подходящую одежду. Те средневековые наряды, что были на них, пусть даже и роскошные, казались тут архаичными. Жители Терты носили в быту нечто вроде комбинезонов, как мужчины, так и женщины.

Денег Гвендалин для приобретения машины было явно недостаточно, а ведь надо было что-то есть и где-то ночевать. Вот и вышло, что проныра Мосик оказался тут самым незаменимым человеком. Он знал многое и многое мог отыскать. Оказалось, что в Терте богатые домовладельцы увлекались верховой ездой, и вопрос сбыта лошадей был решен. Так же нашелся чудак и на роскошный экипаж.

Все четверо обзавелись недорогими комбинезонами. И Стайс почувствовал себя гораздо лучше в более привычной для него одежде.

Как понял Стайс, здешняя мобильная техника имела в основе двигатель внутреннего сгорания, что было для него настоящим чудом. Он с трудом поверил, что такое можно видеть не в музее техники, а в быту. Но, к своему удивлению, освоил управление легко. Машина, приобретенная ими, ранее принадлежала фермеру и имела довольно скромный, если не сказать хуже, вид. По сравнению с другими, щегольскими экипажами, она выглядела просто ободранкой, но имела неплохой ход. Стайс разобрался в ее устройстве. И вот они покатили по дорогам Терты, предположительно в город Катран, местный центр развлечений для приезжих из бедных южных стран. Таких, как Стануокка.

– У тебя есть конкретный план? – спросила у Стайса Гвен.

– Я еще не разобрался в обстановке.

Они катили прямо к центру развлечений для приезжих, городу-казино, Катрану.

– Явиться в Терту и не потешиться в игральном зале, это посчитают просто подозрительным! – вещал во всеуслышание Мосик. – Пол мошины должен быть усыпан рваными лотерейными билетами, шелухой от семечек и обертками игральных карт! Ты не обязан, Стайс, быть богатым чуваком, но таким, как мы, провинциалам, здесь делать нечего, как только разоряться на тотализаторе!

– Точно! – подтвердила Мона. – А мы тут в свадебном путешествии. Нам необходимо развеяться под люстрами! И она достала из-за пазухи солидный кошелек с гербом Стануокки.

– Папашу грабанула? – усмехнулся Стайс.

– Еще чего! – она обиделась. – Стану я грабить папу! Взяла немного на дорожку, не у чужого ведь!

Под давлением такой аргументации сопротивляться было сложно, и путешественники направили колеса прямиком в призывно сияющий огнями веселый город.

Вся дорога была украшена щитами с рекламой самых разнообразных игр. Белозубые красотки приглашали пошвырять костяшки и поймать удачу в игре «Яблочко». «Миллион задаром? Просто!» – обещал другой щит. «Все звезды – ваши!» – так убеждал еще один. «Скряг – на мыло!», «Даешь удачу!», «Пукни и поймай!», «Живешь один раз, играешь – тысячу!», «Дельце в шляпе!», «Ты – победитель!», «Поцелуй фортуны».

Вдоль дороги выстроились в длинный, нескончаемый ряд заведения с широко распахнутыми дверями, над дверями мигали огнями и гремели музыкой вывески: «Провинциальные приколы», «Незабываемое зрелище», «Вошел – и вышел!», «Игрушки для больших ребят», «Вылупи гляделки!», «Не поглядел, и дурень!» и много-много прочего.

– Это что? – спросил Стайс у Мосика, показываля на шикарные сараи вдоль дороги.

– А! – пренебрежительно махнул рукой тот. – Всякий хлам! Рассчитано на ротозеев. Смотришь в дырочку одним глазком и думаешь увидеть нечто потрясающее, а у тебя темвременем срезают кошелек. Провинциалы, которые еще неопытные, лезут туда, как мухи на сироп.

Сам он был опытным провинциалом, поэтому направил всю группу сразу в игральный зал. Они оставили машину на стоянке и вошли в большое помещение, которое их сразу оглушило сливающейся в одну большую головную боль музыкой, мельканием огней, множеством бегающего туда-сюда народа. Зал гудел, как улей. Рев, крики, смех и слезы.

Стайс и раньше бывал в таких местах. Он видел планеты развлечений, а не просто города. Нового здесь не оказалось ничего. Одни и те же приемы, которыми посетителя заводят, оглушают, лишают разума и потрошат.

Он взглянул на Гвен – она была настроена скептически и посматривала на Мосика с нескрываемой насмешкой. А тот распалился прямо не на шутку.

– Мосик, – шепнула ему Гвен, – не рассчитывай на мою кубышку. Я бросаю лишь по маленькой.

– Бросайся, чем хочешь, – ответил он и понесся вдоль рядов с автоматами, следом за ним со своим мешочком побежала Мона.

Вечером они сидели на обочине, далеко от сияющих рекламных щитов. Мимо них неслись потоком любители оставить денежки в игорных автоматах. Мосик с Моной проигрались в пух и прах, это все понятно, но как продулась Гвендалин!

– Я думал, ты умнее, – недовольно ворчал на нее Мосик, – проиграть машину!

– Знаешь, Мосик, – разозлилась она, – валил бы к себе в королевство! Я, между прочим, первый раз в игральном зале!

Стайс не успел встрять в их разговор, потому что рядом с визгом затормозили несколько машин, из которых выскочили полицейские и окружили их со всех сторон.

– Что такое?! – завопила Мона. – Я принцесса!
* * *

Они снова оказались в заключении, но на этот раз не в камере, а в бараках. Это был накопитель для бродяг. Сюда привозили и сбрасывали все то, что оказалось без гроша вкармане на территории зоны развлечений для приезжих. Пойманных гостей допрашивали и сортировали. Те, что имели постоянный доход в своей стране и оказались без денег только временно, быстренько платили штраф и депортировались с соответствующими состоянию извинениями и приглашениями посетить гостевую зону еще раз. Те, что не имели постоянного дохода, или, в крайнем случае, богатых родственников, которые могли бы заплатить за них, отправлялись на работы. На них приходили разнарядки из разных мест, в основном их скупали крупные фермерские хозяйства. Но гораздо больше заключенных попадало в шахты и рудники. Это была бесплатная рабсила. Попасть туда всегда означало довольно скорую смерть. Бежать с рудников практически невозможно.

В бараках было тесно, деревянные нары стояли в три этажа. Грязь, вонь, темень и уныние.

Четверо путешественников сидели на нарах под самым потолком, откуда проникало через щели между досок немного света и воздуха.

– Мона, – серьезно шептала Гвен, – ты можешь спастись отсюда. Тебе нечего скрывать. Ты можешь сказать о себе не всю, конечно, правду, но запрос направят через канцелярию в Стануокку. Так, или иначе, ты спасешься. И сумеешь вытянуть и Мосика.

Мона была подавлена, она жалко посмотрела на своего суженого – тот и не думал ответить ей хотя бы взглядом.

– Я не оставлю Стайса. – ответил он, насупившись. – Из-за меня, дурака, вы сюда попали. Хотя, ты, Гвен, тоже кретинка порядочная. Не думал я, что ты с твоим характером полезешь на тотализатор.

– Женщин тоже отправляют на рудники? – спросил Стайс.

– Обычно нет. – ответил Мосик. – Симпатичных, вроде Гвен, могут купить в бордель.

– А меня куда? – блестя глазами, спросила Мона.

– А тебя к папе! – отрезал Мосик. – Не надо было переться за мной! Свалилась ты ко мне на шею! От баб одно несчастье!

– Если ты не пойдешь со мной, – с угрозой проговорила Мона, – я тоже не отправлюсь к папе!

– Правильно, иди на ферму, таскай из-под коров навоз! Твое призвание!

Пока молодожены выясняли, кто у них в семье главный, Стайс выяснял обстановку.

– За тебя кто-нибудь может поручиться? – спросил он Гвен. Она усмехнула.

– Сам знаешь, что никто, как и за тебя. Едва ли стоит нам открывать наши настояшие имена. По документам я прохожу твоей женой. Нас зовут Симилла и Трокс Падебразы. Этого достаточно, чтобы быть в ладах с законом. Но для освобождения от рудников необходим либо номер счета в банке, либо поручительство. Ни того, ни другого у нас нет. Поэтому необходимо уговорить твоих друзей освободиться через папу. Тогда они могут спасти и нас с тобой, если у тебя нет в рукаве какого-нибудь фокуса.

– Какого фокуса? – не понял он.

– Я не забыла, что ты Свободный Волк. Где-то у тебя запрятан твой челнок, а также, если легенды не врут, и флаер. Стайс Чевинк, поверь мне, все серьезно. Из рудников не убегают.

– Хорошенькое дело! Если я вызову свой флайер, то за мной по всей планете начнет гоняться Дианор. Ты же слышала, шпион сказал твоему дяде, что у короля есть система обнаружения. А это значит, что он либо умеет выводить на планетную орбиту спутник-передатчик, либо сумел воспользоваться зондом, оставленным Барсом пять тысяч лет назад.

– А ты можешь вызвать флаер? – оживилась она.

– Конечно, могу. Не в любой момент, само собой, но могу.

– Эй, там, наверху! Кончайте треп! Отбой уже! Они утихли. Гвен смотрела на Стайса своими матово-бездонными глазами.

А он смотрел на нее и думал, что с ней станется, если все пойдет по худшему варианту.

Они лежали, каждый на своем месте под потолком, на жестких досках нар. Внизу и в обе стороны вздыхало и ворочалось во сне множество людей, угодивших, как и они, в захваты жизни. Любой, кто попадался полиции без денег, без места жительства, без имущества, автоматически становился бесправным в этом обществе, исповедующим беззаботное веселье. Как услышал от прочих обитателей барака Стайс, многие сюда попали по доносам соседей. Кто-то не сумел вовремя оплатить жилье и оказался бездомным. Кого-то уволили с работы. Экономика Терты не терпела незанятости населения. Все было хорошо продумано. Кто не мог сам позаботиться о себе, о том заботился Закон. Работа на рудниках и фермах – это тоже способ существования белковых тел, хотя и малокомфортабельный. Не самый худший мир. Стайс Чевинк видал целые планеты, приспособленные под зоны отчуждения, он слышал от бывалых Волков про гигантские могильники, в которых кости спрессовались от тысяч лет захоронения. Межгалактический Совет находил и экономически уничтожал миры, в которых практиковалась подобные методы обогащения. Но здесь нет Межгалактического Совета, да и масштабы подавления совсем не те, в которых Совет прибегает к экономическим репрессиям. Не самый худший мир.
* * *

Едва занялся рассвет, их выгнали на площадь перед бараком. Множество народа. Здесь были и крестьяне в синих рабочих комбинезонах, потерявшие свое имущество и попавшие в долги. Были служащие. Было много приезжих в самых разных нарядах, от блестящих камзолов до грязных маек. В Терте не было ни нищих, ни попрошаек, ни бродяг. Система отстойников исправно поглощала все, что мало-мальски выпадало за допустимые пределы состоятельности. За три дня пребывания в бараке Стайс выслушал немало признаний. В обычной жизни любой гражданин Терты избегает жалоб на свои проблемы, чтобы не попасть под внимание фискальных органов. Но, попав в барак, он теряет все свои права и утрачивает похвальную привычку к скрытности. Знакомства здесь недолги – обычно мельница общественного отстойника работает быстро. Тратить средства на кормежку неработающих масс слишком дорогое удовольствие, поэтому следственный отдел работает быстро и эффективно. На второй же день их всех вызвали к дознавателям. Каждый попал в маленькую изолированную камеру. За небьющимся стеклом сидел человек и задавал вопросы. Наличие документов ускоряло дело.

– Тысяча галеманов штрафа. Платить будешь? Деньги есть?

– Нет.

– Поручитель есть?

– Нет.

И Стайс немедленно был отправлен в другой барак. Вскоре за ним последовал и Мосик. Потом прибыла Гвен, и последней явилась Мона. В новом бараке их встретили многие из прежних знакомых, снова началась дележка мест.

– Почему ты не сказала, что у тебя есть поручитель?! – накинулась на Мону Гвен. – Ты вытащила бы Мосика.

– Я со Стайсом! – ответил Мосик.

– А я с Мосиком! – последовал ответ от Моны.

– Тьфу, дура! – с досадой плюнул тот.-Шла бы к папе!

– Идиотка! – бросила ей Гвен. – Пойдешь в бордель, как я.

На следующее утро Стайс увидел Гвендалин с коротко обрезанными волосами. На досках нар лежали пряди длинных черных волос. Она обкромсала себя и стала похожа на подростка.

Попасть в бордель считалось среди заключенных женщин большой удачей. Брали только молодых и привлекательных, поэтому отказ Гвен пойти на новую работу вызвал у чиновника раздражение, и он быстро зачислил ее в группу, готовящуюся к отправке на рудники.

– Меня отправляют на ферму! – со слезами кинулась Мона к Мосику.

– Господин конвоир! – крикнул Мосик охране. – У меня есть сведения, что у этой дамы имеется богатый поручитель! И был немедленно препровожден в канцелярию вместе с «дамой». Оттуда он вернулся довольный, словно кот, объевшийся сметаны.

– Кажется, девочка пристроена надолго! – с заговорщицким видом сообщил он Стайсу. Они втроем отправлялись на рудники, в Безумные Земли Себарии.
* * *

Их грузили вместе с многими другими заключенными в транспортный самолет. Кроме Гвен, женщин в партии рабочих не было. Каждого перед отправкой заковывали в ножные иручные оковы и прицепляли к общей связке. Никакой спецовки им выдано не было – все шли в том, что на них было в момент задержания. Отстойник брал на себя расходы по содержанию и транспортировке заключенных, а спецодежда не относилась к области его интересов. Отстойник был таким же экономическим предприятием, как и добыча руды.

Стайс внимательно схватывал все, что могло бы помочь уяснить настоящий уровень технологии Терты. Его интересовало наличие электроники и ее характер.

Заключённых перевезли в закрытых грузовиках на аэродром. Его удивило то, что проверки на наличие скрытых в одежде устройств не последовало: Стайс опасался, что передатчик, вшитый в плечо, выдаст себя при прохождении через металлоискатель. Транспортная машина терков оказалась довольно примитивной. Сколько он ни смотрел, пока не обнаружил нигде солидных технологий.

Грузовик подкатили к самому люку грузоприемника, и заключенные выходили строем, нанизанные парами, словно жуки на спицу, на длинную металлическую цепь.

В самолете заключенные уселись по местам. Цепь, соединяющую всех в одну группу, не сняли – она легла в проходе между двумя рядами кресел.

Стайс посмотрел на Гвендалин. Девушка казалась бледной, но спокойной. И Стайс вдруг подумал с тревогой, что она, пожалуй, будет подвергаться домогательствам со стороны охраны, да и на месте ей не гарантировано спокойствие. Ему казалось, что это он виноват в том, что Гвен втянулась в эту совершенно лишнюю для нее одиссею. За прошедшие два месяца со дня их знакомства ему казалось, что они путешествуют вместе гораздо дольше. За все это время он не пытался как-то к ней приблизиться, не желая обременять себя связью, ему не нужной. Играть же с Гвендалин в легкие отношения ему казалось странным. Не та она.

Странно, что и девушка не пыталась сблизиться с ним. Хотя, если подумать, какая ей необходимость тащиться с ними через все невзгоды, выпадающие на долю двух бродяг? Гвен все время выдерживала нейтралитет. Она казалась другом, равноправным членом их компании. Даже Мосик ни разу не поднимал вопроса о ее отставке. Иногда Стайсу казалось, что она сама что-то ищет. Хотя, может, эта жизненная непределенность и является основным мотивом для многих жителей малых стран. Их всех искусственно загналив такие же отстойники, как тот, в котором они пробыли почти неделю.

Общество, в котором они жили, было неизбежно деформировано во всех своих проявлениях, отсюда возникало неестественно пренебрежительное отношение к жизни. Недаромего удивило, насколько легко Мосик, а потом и Гвен втянулись в поиск давно пропавшего торговца. Какое им-то дело до Ярса Стамайера?! А, тем не менее, в разных городах и странах, то и дело возникает разговор на эту тему. Про Летучего Барса сочиняются и пересказываются легенды. Его то начинают лихорадочно искать, то снова забывают онем. Похоже, эта тема имеет какой-то болезненный интерес для жителей Ихобберы. Словно, он сказочный герой, который однажды проснется от своего долгого сна, выйдет из земли, заслоняя собой солнце, и размолотит все цепи, все затворы на планете. Накажет всех злодеев, освободит всех угнетенных.

– Смотреть вперед! – коротко прорычал Стайсу охранник. И он оторвался от тайны глаз Гвендалин.

Машина с громким гулом начала разбег. Турбины тянули воздух, пережигая топливо. В грузовом отсеке, где грузом, понятно, были заключенные, располагалось около трехсот человек. Все прикованы не только к цепи, но и к креслам. Мятеж на борту исключен: всё было хорошо продумано и практично исполнено. Никто не просился в туалет – те, кто не успели сделать это на земле, должны ходить под себя. Тот, кто испытывал проблемы со здоровьем, решал их сам. Никаких таблеток от головной боли. Их предупредили, что в обязанности охраны не входит беседа с заключенными. За разговоры полагалась пуля в лоб. Причин задавать вопросы в принципе быть не должно. Смерть в кресле списывалась на неизбежные убытки.

Стайс посмотрел на четверых рослых охранников в серой форме и бронежилетах, сидящих за металлической решеткой, отделяющей грузовой отсек от остальных помещений самолета. Сзади, как он заметил, еще одна такая же решетка, и за ней тоже люди в серых комбинезонах. Их лица покрыты красноватым загаром, щеки ввалившиеся, но больными они не выглядят, просто такой тип. И похожи друг на друга, словно братья. Похожими их делало одинаковое выражение лиц, словно вросшее в их щеки, крутые подбородки, нависшие лбы и небольшие глаза, ушедшие под брови. Бронежилеты со множеством накладных карманов придавали им солидности, делая и без того не слабую грудную клетку просто необъятной. Каски приплющивали покатые лбы. Оружие в руках, закованных в бронеперчатки, казалось совсем игрушечным. Ни один охранник не смотрел в глаза заключенным, их взгляд пронизывал сидящих, как пустое место. Нельзя отрицать: они были весьма внушительны и даже эффектны. «Да ведь парни рисуются!» – догадался Стайс.

И тут же, словно в ответ на его догадку, сидящий с автоматом охранник ввинтил взгляд прямо Стайсу в глаза. Его зрачки сузились и стали вертикальными. Радужка расширилась и пожелтела. Он приподнял губу, и обомлевший Стайс увидел клыки. Сидящий рядом человек едва слышно заскулил.

Тут Стайс увидел то, что все время упускал из виду: все охранники были шестипалы! «Иббы!» – пронеслось в его мозгу. – «Менталы!»

У охранника погасли глаза. Он с едва заметным удовлетворением отвел взгляд от Стайса и стал глядеть, как и все его собратья – сквозь заключённых.

Стайс рассеянным взглядом смотрел себе в колени. Он собрался и поспешно выстраивал, как мог, как его учили, ментальную защиту. Он вычищал свой мозг от всех мыслей. Он погасил с помощью программы адаптации эмоциональный уровень сознания. Он впадал в ментальный анабиоз. Он гриб. Он пень. Он пустое место. Он почти ничто.

Через несколько часов полета самолет пошел на снижение. Стайс определил это по ощущениям в ушах. Мозг отметил это автоматически. Больше никаких мыслей он позволить себе не мог. Он сидел и ждал, что будет. Никто не двигался.

Наконец, открылась решетка двери, и стали автоматически отщелкиваться замки на креслах. Заключенные завертели головами, но Стайс не делал даже этого. Он застыл, расслабив мышцы, отпустив все мысли. Уровень ментальности иббов ему неизвестен – их возможности могут располагаться в самых широких пределах: от примитивного восприятия эмоционального состояния до прямого чтения мыслей. Выше этого есть уровень воздействия на сознание. Внушение эмоций, внедрение мыслей, изменение личности. Есть менталы такого уровня, что могут выжечь своей волей мозг противника. Это страшные союзники. И они на службе у королей Терты уже много веков.

Пропавший Вендрикс Юсс был очень посредственным менталом, как весь его народ, приматная раса нимры. Но он рассказывал своему партнеру о том, чего сам Чевинк никогда не видел, с этим сталкивался лишь его отец, Галлах Чевинк. С теми, кто мог творить мыслью страшные вещи. И, если иббы таковы, то Волк проиграл игру, едва начав ее. Поэтому Стайс сидел не двигаясь, старательно имитируя в мыслях страх перед будущим, уныние и безнадежность.
* * *

Фургон шел еще несколько часов. Общее число прибывших в самолете было почти триста человек. Далее их распределили по другим фургонам, в которые вмещалось ровно полсотни. И теперь только две машины шли по дороге, остальные направились в другое место. К счастью, друзья остались рядом со Стайсом.

Судя по всему, дорога была хорошей. Фургон шел быстро, их почти не подбрасывало. То есть коммуникации налажены. То есть работа спорится. А отсюда следует одно: отстойники должны наполняться как можно чаще.

Прибывших накормили безвкусной кашей. Все пиршество завершил холодный чай. И погнали в барак: завтра первый рабочий день, а сегодня отдых. Больше у них отдыха не будет. Ни отдыха, ни развлечений, ни праздников. Избавлением для них станет смерть. Все это Стайс услышал из разговоров людей в одной с ними партии. Барак освободился от своих жильцов, чтобы встретить новых. Еще не выветрился запах от его прежних постояльцев, а новые уже занимали места.

Тигров рядом не было, и Стайс позволил себе подумать о Гвен. Он уже заметил, что женщин в их партии нет. Значит, ему придется защищать ее от домогательств, и это быстро сократит срок их пребывания здесь. Это означает лишь одно: он должен найти способ спастись всем троим, и найти быстро. Потому что понял, почему в охране только тигры: иббы не боятся излучения в отличие от людей. Значит, уровень радиации так велик, что никто из терков не желает тут работать добровольно. Он запросил программу адаптации и получил цифры, обозначающие фонирующую степень. Пока в пределах допустимого. Когда радиация превысит норму, его правое плечо начнет сигналить об опасности – там запрятан датчик.

Ночь настала быстро. Но, не дожидаясь ее наступления, все прибывшие заснули на своих местах. В качестве постельного белья выдавались пластиковые мешки, пахнущие дезинфекцией. В них было неприятно спать, тело потело, грели они плохо. Правда, в помещении работала вентиляция. Все здесь было обставлено с минимальными удобствами. Все те же трехярусные нары, но стены выкрашены белой краской. И пол довольно чистый.

Стайс снова видел перед сном глаза Гвен. Она держалась мужественно и ни разу не пожаловалась. Бедная девочка, как тебе не повезло. Может, лучше было бы попасть в бордель?

– Все в порядке, Стайс. – прошептала она.
* * *

Утром, когда часы на стене барака показали пять часов, всех поднял пронзительный гудок. Люди быстро повскакивали с деревянных нар и натянули на себя то, в чем прибыли.

– Всем построиться в проходе! – раздался громкий человеческий голос. Вошел человек в коричневом комбинезоне.

– Слушайте внимательно, повторять не буду. Сейчас вам выдадут комбинезоны. Свое тряпье бросите в корзины. Распорядок дня: подьем в пять утра, завтрак пятнадцать минут. Работа с шести утра до трех. Обед пайковый, пятнадцать минут. Всем иметь при себе кружки – их выдадут с одеждой и обувью. Далее работа до одиннадцати часов. На процедуры один час. Мытье раз в неделю. Для непонятливых нет карцера, но есть работа в зоне Плюс. Больных тут не бывает. На выход быстро.

Он развернулся и вышел. Заключенные толпой поспешили за ним. На улице им выдали с машины коричневое, уже поношенное белье, пахнущее дезинфекцией. И все тут же стали раздеваться и бросать в тут же стоящие корзины свою одежду. Никто не смотрел по сторонам, все двигались сосредоточенно и быстро.

После отвратительно безвкусного завтрака они прицепили кружки к поясам и побежали к фургонам. Навстречу им шли на завтрак колонной по четыре человека заключенные. Стайс пристально вгляделся и сразу заметил пятна на их щеках, глубоко ввалившиеся щеки, запавшие глаза и прочие все признаки скорой кончины.

Сейчас они все увидят сами. Неужели Гвендалин предстоит стать такой, как эти… Нет, он должен придумать. Есть крайний способ.

Новые рабочие принялись забираться в фургон, и тут подошел тот человек в коричневом комбинезоне и отобрал несколько человек из их барака. Все трое друзей попали в этот круг. Фургон уехал, а те, кого он отобрал, пошли за ним. Стайс заметил, что в эту группу, кроме Гвен, попали все крупные, высокие мужчины из прибывшей партии.

Они прошли мимо тигров, выпускавших из ворот отъезжающие фургоны, и вошли вслед за человеком в небольшое здание. Все постройки на территории Зоны были монументальными: стены сложены из серого, грубо обработанного камня. Крыши плоские, на крышах ходила охрана.

Внутри все было точно так же скудно обставлено, как и чисто вымыто. Ничего лишнего. В большой комнате стояли простые табуретки и совершенно пустой стол.

– Садитесь. Слушайте. Повторять не буду. – человек был предельно краток.

Он объяснил им, что всей группе, за исключением женщины, предлагается стать надсмотрщиками. Женщина займется медицинской помощью. Это только так говорится, что больных здесь нет. На самом деле здесь все больны. Имеются в виду, конечно, люди. Болеют здесь недолго, но тяжело. Задача надсмотрщиков следить за качеством работ. За это им выдается лекарство и улучшенное питание, а также полагается ежедневный душ. Выявлять отработанный материал – задача медика. Женщина изучит руководство по проведению обследования. Ее работа в Зоне. Надсмотрщики работают в штольнях. Выдается защитный комплект и дубинки. Работа опасная: заключенные склонны к бунту – им нечего терять. В целом, надсмотрщик живет втрое дольше своих подопечных. Он замолчал и холодно осмотрел всю группу.

– Если у вас есть возражения по предложению, излагайте сразу.

Стайс невольно отметил исключительно правильную и четкую речь: похоже, их лектор был человеком образованным. Все промолчали.

– Прекрасно. – бесстратно отметил командир. – Тогда меня зовут Стиммвел. Сегодня вы слушаете подробный инструктаж по работе. Завтра приступим к отработке навыков. Слушайте внимательно. Здесь происходит добыча редкоземельных металлов. Залежи рудоносных слоев проходят в зоне излучения. Это не всегда обязательно, но более безопасные места добычи и более дороги. Все рудники являются частной собственностью тех или иных компаний, в том числе и правительственных. Последним предоставляется преимущество. Вы тоже являетесь собственностью компании. У рудничных разработок разная цена, все они покупаются. Продавцом является поисковая компания. Она можетбыть как частной, так и правительственной, то есть принадлежащей королевской семье. Эта компания является также поисковой. Вы не все являетесь терками, поэтому я объясняю достаточно подробно. Необходимо, чтобы вы четко осознавали, что здесь ничего не делается необдуманно. Затраты на содержание рабочих находятся в равновесии с уровнем износа рабочей силы. Выгода должна быть максимальной. Здесь нет понятия гуманности, только целесообразность. Сочувствие и сострадание исключены. Изуверство не поощряется. Главное – эффективность работы в сочетании с максимальной сохранностью работников. Ваше здоровье – достояние компании так же, как и работоспособность ваших подопечных. Вам будут вверены ваши соседи по бараку. Вы отрабатываете каждый свой сектор. В штольнях вы следите за качеством работ, в бараке – за выполнением необходимых процедур. Регулируете все – от очереди в туалет, до разговоров после отбоя. Никаких бесед за едой: пища должна тщательно пережевываться. Рабочие быстро теряют зубы, поэтому этот пункт должен выполняться неукоснительно. Допускаются все меры воздействия, кроме лишающих работоспособности. Можно разбить нос, но не выбить глаз. Можно ломать пальцы, но не руку. Запрещается повреждения суставов и основных костей скелета, несущих нагрузку. Запрещается пролитие свыше полулитра крови зараз. За превышение допустимого процента членовредительства рабочих надсмотрщик теряет очки. Хорошие показатели награждаются дополнительным питанием. Непредоставление своевременной медицинской помощи карается разжалованием в рабочие. Надсмотрщик фискалит за надсмотрщиком – в его интересах выявить чужие недостатки, за это полагается награда. Между надсмотрщиками дружбы нет, только предельно краткий контакт. Все вопросы к руководству, то есть ко мне. К тиграм обращаться не советую. Он замолчал и обвел группу холодными глазами.

– Напоследок добавлю: не попадайтесь на провокации. Вы не уйдете отсюда никуда, кроме как в могилу. Я неправильно выразился: в топку.

ГЛАВА 14

– Я больше не могу! – эти слова Мосик произнес так тихо, что слышал их только Стайс.

Уже больше двух месяцев они провели на рудниках, работая надсмотрщиками. Одетые в бронежилеты и каски, похожие на те, что были на иббах, с электрическими дубинками, с которыми не расставались ни во сне, ни наяву. Другого оружия им не выдали. Считалось, что у надсмотрщика есть еще мозги и кулаки, этого достаточно, чтобы выжить в условиях дичайшей эксплуатации заключенных. Но для Стайса и Мосика это оказалось настоящей пыткой.

Средний срок жизни заключенного всего три месяца, соответственно, надсмотрщик живет втрое дольше, если не выслужится перед начальством и не получит перевод на чистую работу. Но не весь этот срок он служит с дубинкой. Как только он начинает выдыхаться, его бросают к рабочим, и его оружием становится кайло. И тогда он живет совсем недолго, потом его находят с проломленной башкой, потому что каски рабочим не полагаются. Поэтому надсмотрщики и стараются изо всех сил, чтобы показатели работы у них оставались на высоте.

Загнать заключенного на работе не считалось большим проступком, каждый день подвозили партию новых. Но не выполнить норму выработки являлось преступлением. Оборудование в шахтах было самым примитивным. Рабочие надрывались, выламывая куски руды из горных пород, и надрывались, таща наверх тяжелые тележки. Надсмотрщик должен уследить за всем: за добычей, за погрузкой, за разгрузкой. За тем, чтобы каждый получил свой скудный и малопитательный паек и запил концентрат водой. Были хитрецы, что избегали пить воду и потом валились с судорогами, чтобы их отвезли в лазарет, тогда они имели день отдыха. Симуляция была обычным делом. Впрочем, какая симуляция! Всебыли безнадежно больны.

Уже через месяц вся их группа превратилась в ходячих мертвецов. Излучение было таким мощным, что датчик непрерывно подавал сигнал в правом плече Стайса. Правда, программа пока успешно справлялась с разрушением клеток. Поэтому Стайс отдавал свои таблетки Мосику, чтобы поддержать его могучий организм. Но тот начинал сдавать и более от душевной тяжести, чем от работы. Сам Стайс был близок к срыву. Временами ему казалось, как и Мосику, что махать кайлом было бы для них куда легче, чем заставлять работать несчастных, больных людей. Их ненавидели так люто, что они оба ощущали во всякий момент, как близки их горла от немногих оставшихся во ртах людей зубов. Как скрюченые пальцы, едва держащие кайло, готовы вонзиться им в глаза.

Ни Стайс, ни Мосик не были хорошими надсмотрщиками – они не могли зверствовать, как прочие. Другие заставляли своих подопечных работать всеми доступными им средствали – дубинкой, кулаками, проклятиями, угрозами. Они забивали одних на глазах других, чтобы устрашить их. Но чем можно устрашить полумертвых? Угрозой близкой смерти? В глазах надсмотрщиков явно читался дикий страх. Они все понимали, как один, что скоро, очень скоро, их тоже будут гнать дубинками и кулаками. Но жить так хотелось, что они готовы были на все ради лишней таблетки антирада, ради более сытного пайка, ради надежды на повышение, ради мечты о другом месте, не таком смертельном. Здесь все были циниками. Здесь, правда, не было места ни гуманности, ни сочувствию. Это было бы смертельно и бесполезно.

В бараке напряжение не оставляло надсмотрщика ни на минуту. Расписание было настолько четким, что опоздание на завтрак колонны хоть на полминуты могло сломать весь график кормежки и отправить на неудачу весь рабочий день. Приходилось вырывать из сна и гнать в туалеты и умывальники измученных людей. Они шатались, досыпая на ходу, а требовалось все делать быстро, чтобы не создавать очереди. Поэтому надсмотрщики торопились обычно поднять людей еще до утреннего гудка, чтобы успеть все сделать. Потому сами надсмотрщики спали еще меньше заключенных. Они были такой же товар, отнюдь не элита. Но получали сполна за свою работу, им платили скрытым неповиновением. За плохо помытый в бараке пол надсмотрщик получал в зубы от охранника. Именно ежедневное мытье полов, чистка раковин и унитазов и было процедурами, о которых говорил начальник лагеря, такой же заключенный, выслужившийся из надсмотрщиков. У него были и другие такие же помощники. Понятное дело, как мало можно было доверять такому человеку. Нужно напрочь лишиться всяких душевных качеств, чтобы добраться до такого поста.

Надсмотрщики спали в отдельном помещении, за решеткой, защищающей их сон от желающих потрогать их за горло. Иначе их пришлось бы менять слишком часто. Но сон нередко прерывался: заключенные устраивали возню в разных местах барака по очереди, чтобы не давать поспать своим мучителям. В бараке, где жили Стайс и Мосик, их было околопятисот. На каждого надсмотрщика приходилось по сотне, но это число было условным, поскольку рабочие выбывали с разной быстротой.

Примерно через месяц начали умирать в бригадах и у Стайса с Мосиком. Они молча выносили трупы и из шахт, и по утрам из барака. Каждое утро труповозка ждала своих пассажиров на выходе из помещения. Наиболее жестокие надсмотрщики нашли и в этом способ устрашения: они пугали подчиненных тем, что оглушат их и бросят в труповозку. Огонь топки потом немного придаст мятежникам бодрости, но ненадолго. И угрозы не были пустыми.

Надсмотрщики между собой не дружили, но в интересах взаимной сохранности вынуждены были объединяться в группы и обмениваться «опытом». Никакая дружба тут и не была возможна. В Безумные, поистине безумные Земли попадали отнюдь не негодяи, не преступники, а простые люди. Зона раскалывала их, как орехи. Те, кто могли быть сильнымии жестокими, становились ими, но конец был все равно один. И это исполняло всех заключенных не только отчаяния, но и ненависти. Проще всего было вымещать ее на тех, кто был доступен этой злобе, то есть, друг на друге. Заключенные дрались и все молчаливо мечтали добраться до горл надсмотрщиков – это становилось маниакальной мыслью.

Всем было тяжело, но двум друзьям было тяжело вдвойне. Их угнетала мысль о необходимой жестокости. Иначе смерть. А Стайс пожелал непременно выжить. Они общались мало, только в штольнях, когда их участки оказывались рядом – никто другой не должен проникать в их беседы.

Мосик плакал, разбивая носы рабочим. Их бригадные показатели были самыми плохими, хотя их рабочие меньше получали увечий. Но цифра добытой руды была неизменно ниже, чем у других. Они не заставляли нагружать тележки выше бортов, как прочие, но тогда приходилось делать больше ходок. Когда никто не видел, Мосик выхватывал ручки и сам бегом тащил наверх тележку вместе с лежащим на куче руды заключенным. Но это не делало его популярным, поскольку рабочие считали, что Мосик просто стремится улучшить показатель. Он и в самом деле стремился не отстать, чтобы выжить.

– Стайс, зачем? – задыхаясь от отчаяния, говорил он. – Какой смысл?! Конец один!

– А какой смысл приближать его? Ты не улучшишь условия содержания людей тем, что подохнешь в забое. Нет, путь должен быть иным.

– Что можно сделать?! – почти плакал Мосик. – Они ненавидят меня даже за то, что я вожу их к медику! За то, что я заставляю их лечиться! Да и есть, за что! Проглотил таблетку и обратно в штольню! Если бы я мог им устраивать по очереди день отдыха! Но я выбрал весь лимит бригады еще в начале месяца.