Чтение 4–й страницы книги ~Свободный Волк~

– Ну, я не знаю, может, корова когда и вышивала, – засомневался Мосик, – но в отношении опушки из сусликов – это явный перебор! Да, кстати, твой мешок с золотом – тоже лажа! Это сухари!

– Мой мешок! – похолодел жених. – Украли золото! Кто его украл?!

– Если ты про это, – Мосик подал ему сухари, – можешь взять обратно.

– Да нет же, это просто сухари, – с досадой ответил ему Стайс, – был еще мешочек. Где же он? Меня обокрали! Как ты мог?! Я доверился тебе, как другу! Ты говорил, что знаешь мою невесту!

– Так золотишко было?! – потрясенно воскликнул Мосик. – Покажи мне, где ты был! Я этих негодяев… Я их вот так! И так! Я их всех…

Он оставил камень, который пинал громадным сапогом, при этом скручивая воздух большими лапами с обломанными черными ногтями, и огляделся:

– Ты куда, пришелец?!

– Пусти меня! Я желаю умереть! Стайс лез на жертвенник.

– Эй, Эй! Туда нельзя! – забеспокоился красавец Мосик.

Слепой жених, однако, промахнулся и неловко свалился с другого края камня. Раздалось бренчание и что-то покатилось.

– Ой, Мосик! – обрадовался он. – Смотри! Мое золотишко! Я узнаю мешочек! Вот, вот! Тут узелочек, я сам его на память завязал.

– Пусти! – Мосик засопел. – Это мой узелочек!

– А вот еще! Что это?! Мой плащ! О радость! Я спасен!

– Какой еще твой плащ?! Он достал дубинку и начал приближаться к Стайсу.

– Дружище! – воскликнул тот и бросился навстречу, радостно раскинув руки. Но споткнулся и врезался Мосику в брюхо головой. Мосик хрюкнул, сложился и уронил дубину себе прямо на ногу.

– Мама! – заорал он.

– Твоя мама?! Госпожа, я рад вас видеть! Стайс поклонился и врезался головой в невысокий лоб Мосика.

– Папа! – выдохнул тот. И тут же испугался:

– Нет, нет, мы с тобой одни! Я сиротка! Меня нашли в кустах!

– Сиротка?! Как мне жаль! Мы собратья по несчастью! Дай, обниму тебя, бедняжка! Давай поплачем вместе!

И Стайс с рыданием простер к нему свои ладони и воткнул два пальца Мосику в одну ноздрю.

ГЛАВА 5

– Туда? – Мосик поморщился. – Я бы не советовал. Да нет, я не имею ничего против матриархата, но сам к тамошним бабенкам добровольно в гости не пошел бы.

– А у них матриархат? – заинтересовался Стайс.

– А ты так хочешь угодить в гарем? Дело неплохое, если с умом устроиться. Но мне там лучше не появляться.

– Что-нибудь изъял полезное в хозяйстве?

Мосик застеснялся. То есть скосил глаза на кончик носа и страшно засопел.

– Ну-ну! – подбадривал его Стайс Чевинк. – Обещал жениться и бросил девушку?

– Нет. Не совсем. «Стайс!» – ахнул Вендрикс Юсс.

– Он бросил меня с детьми. – грозно проговорила некая могучая матрона, выезжая на тяжеловозе из-за широкого и кряжистого дуба. Она держала наперевес копье, которое своей солидностью напоминало кровельный брус.

– Ну вот, я же говорил! – расстроился Мосик. – Теперь меня вернут в семью! Ты бы видел моих деток!

– Ты нам не нужен! – презрительно проговорила еще одна великанша, выезжая также на жеребце, похожем больше на кровать, чем на лошадь. – Мама, я не желаю его видеть! Нам и без него хорошо! «Кто из них мама?» – поинтересовался Юсс.

– Сколько у тебя детей? – спросил Стайс, разглядывая всадниц. Мосик жалостливо заморгал глазами.

– Почтеннейшая госпожа, – обратился к богатырке Стайс, – умоляю вас простить сего несчастного. Он так сожалеет о своем поступке! Он полон раскаяния и надеется на вашу снисходительность! Да может ли при красоте такой быть столь жестоким сердце?! Можно ли представить себе, как много милосердия должна вмещать душа, живущая в таком могучем теле?!

– Молчи, мозгляк. – ответила мамаша.

– Мам, пусть еще поговорит. – попросила дочка.

– Говори, мозгляк.

Стайс поговорил еще. О высоких чувствах. О счастье даровать прощение. О философском смысле любви. О вечных ценностях. О виде звездного неба над головой и нравственном мире внутри человека.

– Вот примерно так обманщики мужчины и смущают бедных и доверчивых голубок! – сурово проговорила матрона. – Дай-ка я их проткну копьем!

– Нет! – вскричал несчастный сирота, соблазнитель невинных молодых особ, пресвинский казанова Мосик. – Это самосуд! Я требую закона! У меня еще есть право аппеляции! А мой невиновный спутник! Его за что вы собираетесь казнить?! Это произвол! Я протестую!

– Мама! Папка, хоть и сволочь, но все же прав! Давай все по закону!

– Только для тебя, Принципелла, – процедила сквозь зубы могучая матрона и легонько шевельнула копьем, указывая путь пленникам.

Спустя примерно полчаса обеим надоело тащиться шагом. Жена схватила Мосика за шкирку и перекинула через свое седло. А юная красотка Принципелла, которая еще не видела в своей невинной жизни от мужиков дурного и свято верила, как в справедливость, так и в любовь, подхватила с земли все двести двадцать фунтов живого веса Стайса Чевинка одной рукой и посадила впереди себя.

– Не бойся ничего, мой мальчик, – сказала она, возвышаясь над ним, – все будет хорошо.

«Ну что ж, – отметил глубокомысленно Вендрикс Юсс, – можешь сказать с уверенностью, что лошадь ты нашел.»
* * *

– Судите сами, великодушные синьоры! – верещал сорокой Мосик, вертясь в кругу судей, как пес, попавший на ристалище в разгар сражения. – Судите сами, что еще мне оставалось, лишенному в своей семье как уважения перед лицом моих детей, так и простого чувства мужского внутреннего достоинства! Что могло еще нас связывать как мужаи жену, помимо того святого чувства, что лишь и делает логично обоснованным союз, что именуете вы все семьею! Того единственного, что и является всем смыслом жизни любого существа мужского пола! Того, что вдохновляет божественную лиру и ее поэта на сладкозвучие строки и ее рифму! Что придает для смысла жизнь, что возвращает счастью сердце?! Что в крови волнует юность, что превращает душу пламени в простейший акт животной страсти?! Нет, блин, не секс!! Вы все ошиблись! Вот где ваше заблуждение ошибки! Я говорил вам о любви! Скажи мне честно, как мужу, как избраннику, как господину твоей души, Горгулья, ты меня любила хотя бы раз?!

– Заткнись, мозгляк!

– Вот видите! Вот все ее любовные слова! Вот все те колдовские речи, которыми она меня склоняла к верности, к сохранности семьи, к тому, что все вы называете пред нами, мужиками, домашним очагом! Вот чем обольщала меня моя супруга теми упоительными вечерами, в которых и луна, и звезды и все такое нам так нежно и призывно пели! И оцените, благородные матроны, какую стойкость, мужество и пылкость явил я, умудрясь в таких условиях родить девятерых детей!

– Семерых, мозгляк!

– Прости меня, мое сокровище! Мне казалось, что наша жизнь была намного плодотворней! Смотрите, вот пред вами, почтенные матроны, тот свидетель, что подтвердит вам глубину моей привязанности и искренности чувства!

– Кто?! Я?!

– Скажи мне, разве не говорил я тебе, что родился круглым сиротой?!

– Говорил!

– Вот видите, свидетель утверждает, что я прав! И не говорите мне, что тут имеет место сговор, простая, незамысловатая мужская дружба! Хотя, что может быть благороднее высокой цели спасенья ближнего?! Вот и сей герой, при всей его невзрачности и слабеньком здоровье, при хлипких ножках и узеньких плечах, при насморке, коклюше, циррозе печени, ветрянке и перхоти достоин уважения! Смотрите и дивитесь, могучие матроны, ибо он тот, кто сокрушит неправду! Тот, кто освободит из плена истину и отворит врата темницы! Накажет злодеяние, поразит тирана!

– Кто?! Я?!

– Ибо помните, матроны, нет ничего святее под звездами Вселенной, чем правда истины, чем раскрытые покровы тайны, чем безумство храбрых! Ибо кипит душа и рвется в подвиг! Что бывает лучше двух друзей, идущих всем наперекор стихиям?! Что может удержать у бабской юбки двух звездных рыцарей, двух героев, две руки и две ноги судьбы?! О, дайте, дайте нам со Стайсом две кровати, то есть две лошади, то есть двух скакунов! И ты увидишь, о любовь моя, Горгулья, как я тебя покрою славой с ног до головы! И не найдется такой бабы на планете, которая была бы больше достойна славы и любви, чем ты, моя голубка! Потому что, слышите, матроны?! Потому что время подвига – вернулся Ярс Стамайер! Все ахнули.

Гордый и надутый, как индюк, Мосик отдувался и поворачивался распаренной от долгой речи физиономией ко всем присутствующим. Принципелла ревмя ревела, как и остальные шесть потомков звездного героя. «Раскланивайся, дурень! Такая речь!» – шепнул Чевинку нимра Юсс.

Могучая судейская коллегия в составе двенадцати матрон (впрочем, по масштабности грудей и бедер казалось, что их гораздо больше), все поднялись с земли. Два героя очутились, словно в окружении дубов.

– Папка, я дарю тебе коня! – вскричала Принципелла.

– Дочь моя! Горжусь тобою! Есть ли еще тут щедрая душа, которой небезразлична судьба планеты?! …

– Вот мозгляк, отмазался! – с досадой проговорила Горгулья, когда ее никто не слышал.

Все провожали двух героев, с триумфом удаляющихся прочь от бабских юбок туда, где ревут протуберанцы славы, где рукоплещут звезды, бьет галактический прибой. К подножью вечности!
* * *

– С чего ты взял, что Ярс Стамайер вернулся? – спросил Стайс Чевинк, когда утихли и рев прощания, и вопли восторга.

– Не знаю, – ответил Мосик, едва отдышавшись. – Слушай, мы чуть не влипли, а ты про какого-то там Ярса болтаешь! Что это за тип? Твой приятель? Знаешь, я тут прихватил у дочки с пояса маленько денег. Погнали скорее в Куранник, там такой кабак! Мне надо выпить, я нервничаю. Волк Чевинк расхохотался.

– Мосик, негодяй! Ты все врал! И про подвиг, и про спасение планеты?! Ты, звездный рыцарь, Казанова с большой дороги!

– Ты меня удивляешь! Как можно так серьезно относиться ко всякой чуши?! Ой, Стайс, а ты случайно не герой?! Если да, так скажи сразу, мне с тобой не по пути!

– Нет, я не Герой. Герой – это Ярс Стамайер!

– Ладно тебе! Наслушался я барахла про Летучего Барса! Я сам два раза был Ярсом Стамайером! Однажды получил за это два гривенника на дорогу в Аффару. А в другой раз мне губу разбили! Вот так! А ты – герой, герой! И не говори мне больше ничего о нем!

Они продвигались молча. Стайс определенно испытывал проблемы с лошадью. Спина у этого богатырского создания была так широка, что на ней и в самом деле можно было спать, как на кровати. А вот сидеть было неудобно.

– А мы не сможем обменять в Кураннике этих двух чудовищ на обычных лошадей? – спросил Стайс озабоченно.

– На кой тебе лошади, Стайс? В городах постой для лошадей слишком дорог. Мы найдем приличный трактир. Сначала загуляем. А потом подумаем, как дальше быть. Тебе, я думаю, стоит продолжать в своем обычном амплуа слепого. Значит так, ты слепой и ты просишь перевести тебя через дорогу. При твоей смазливой мордочке ты будешь выглядетьтак трогательно! Молодые бабы от этого ну просто млеют! Ты их веди куда подальше, в такой хороший тупичок. А там окажусь я! В случае чего ты ничего не знаешь, тебя ограбили, бросили в чужом городе и прочее.

«Ты слушай, слушай, Стайс! Вот где мудрость жизни!» – вмешался Вендрикс Юсс, который что-то в последнее время стал очень молчалив.

– А что еще имеется в твоем распоряжении? – поинтересовался Стайс. – Какие амплуа?

– Ну, если тебе не нравится быть слепым, тогда можно попробовать поработать проповедником апокалипсиса. Апокалипсисы нынче в моде! Я раньше такие предвещал концы света, что думал, что и сам поверю! Одно лишь плохо. Проповедников-апокалипсистов развелась такая туча, что конкуренция стала просто чудовищной. Станешь, бывало, на углу и заведешь какую басню про змей-горыныча, про бешеную тарашку, про извержение вулкана на острове Лаврикий. Так тут же прибегут и давай с тобою спорить, что ты-де все неправильно понял, что та тарашка вовсе не тарашка, а лаврушка. Пойдут скрестись по поводу количества голов у змея! Да откуда им все это знать, когда я сам его придумал?! Нет, не скажи, апокалипсистом быть фигово! Да я и сам все думаю, вдруг что и сбудется? Была еще мысляшка издать сборник предсказаний, да потом подумал: ну его! ведь загрызут собаки-рецензенты! А ну их всех! Я люблю работать тихо, мирно, по-домашнему. Конечно, можно пойти по деревням. Там апокалипсисы идут еще неплохо, только сборы маленькие и беготни навалом. Я вот помню, в одной деревне я предсказал конец света. Все путем, мол, небо упадет, низвергнется вода, иссохнет все живое. Так, представляешь, Стайс! Всего лишь через год у них свалилась водокачка! Меня там не было. Другой козел приперся и загреб все дивиденды. Вот чем плохо ремесло апокалипсиста – все непредсказуемо.

Он помолчал. Потом проговорил печально:

– Все бегаю, дурак, все суетюсь. Все думаю, поймаю вот судьбу за хвост! А что в результате? Жены нет, семьи нет. Дети меня не помнят. Иногда так хочется наплевать на все, придти домой, обнять собаку, лошадь, поцеловать жену. Знаешь, Стайс, я решил. Нету больше моей мочи! Я возвращаюсь!

– Ты молодец, Мосик. Давай, иди. Тебя, я думаю, простят.

– Я сволочь! – зарыдал вдруг Мосик. – Я подлец! Я дочку обокрал! Моя девочка! Как она теперь поверит мужикам?! Я же кошелечек спер у доченьки! Да провались он, этот кошелек! Куда он делся? Отдам все нищим! Сделаю себе посох, пойду по странам, по городам и весям! Буду смотреть на мир просветленными очами, не замутненными ни скверною, ни алчностью, ни ложью! Да где же он, заваль несчастная?!

– Этот, что ли? – спросил Стайс Чевинк, доставая из-под плаща кошелек.

– Он! Спасибо! Стайс! Откуда он у тебя?! Ты спер мой кошелек! А я-то тебе верил! Я думал, ты мне друг! Мосик с размаху треснул Стайсу кошельком по голове.

– Будешь знать, ворюга!

– Ну ладно, ладно! Мне же надо себя поддерживать в рабочей форме. Считал бы, что отдал нищим. Меня вон как обманули! Вместо расшитого плаща подсунули коровью шкуру! А вместо золота – сухарики.

Но Мосик уже не слушал. Он заглядывал в кошелечек одним глазом, возил в нем пальцем, пытаясь нащупать денежки.

– Слушай, Стайс, – напряженно проговорил он, – нас обмишурили! Денежек нет!

– А что есть?

Мосик уже достал комок бумаги, развернул его. На его широкую ладонь выпал черный камень.

– Что это? – Мосик повертел, понюхал камень. – Кажись, гудрон. А что в бумажечке?

Он расправил бумажечку. Стайс заинтересовался и свесился со своего широкого одра, насколько это было возможно.

– Так. Так. На море-окияне, на острове Буяне, стоит горюч-камень. На камне том…Что? А, да! На камне том сидит змей-горыныч о семи головах. Интересно. Кто змея раздевает, тот слезы проливает. Ах, гады! Ах, конкуренты проклятые! Мой собственный апокалипсис моей же доченьке и впарили! Ну, верь вот после этого людям! Бедная моя девочка! Кому ты поверила! Нет, Стайс, ну сволочная же профессия! Аспиды!

Он долго еще разорялся. Оборачивался по сторонам, искал оппонентов. Взывал к Стайсу о справедливости. Наконец, утих.

– А гудрон зачем? – спросил Стайс и пожалел.

– Да в этом же все и дело! – опять завопил Мосик. – Как начнется конец света, так по моим же собственным рецептам спасения следует взять этот кусок в руку, забежать на высокую гору. Там бросить его через плечо и через плевок приговаривать: «бурун-курун-мурун! Шарди-марди-скварди! Уйди-сгинь напасть!» И конец света отменится. С чем теперь доченьке бежать на гору?! Что кидать через плечо?!

Стайс посочувствовал. Дело и впрямь дрянное. Лучше бы Мосик деньги украл! Так они и добрались до Куранника.

– Вот он, Куранник, город мошенников! – гордо указал с невысокой горки Мосик на раскинувшееся перед путниками зрелище.

Город был велик. То, что видел Стайс, было лишь передним его краем. Городской стены не наблюдалось, но ворота были. Причем, с охраной. Входящие спокойно огибали с двух сторон монументальную, слегка обрушенную, арку, у которой торчали на страже двое вооруженных стражников с алебардами. За воротами тянулась к ближайшим домам дорога, вернее жалкая тропа, вся разбитая телегами и экипажами. По дороге тянулись две телеги. Одна из пункта А, другая как раз в него. Еще немного дальше стояла виселица, на ней болтался труп. Воздух над домами был мутным, словно город утопал в смоге. Ближайшие домишки были низенькими, кривыми, темными, словно закопченными. Улицы выглядели издалека так, словно кто-то их сжал ладонями и не позволил расправиться. Весь город располагался на просторном месте, но был скукожен так, словно, ему не хватало места.

– Мой родной Куранник! – влюблённо замычал Мосик. И бодро зашагал с холма.

– Скажи-ка, Мосик, – поинтересовался Стайс, – здесь все такие великаны?

– Ну, что ты? С таким-то ростом, как у меня, не больно преуспеешь в воровстве! Нет, тут нормальных людей больше. Вроде тебя. Только ты не думай, здесь воровать нечего. Все уже разворовали без тебя. Вот узнаем новости, подкрепимся в трактире. Полюбуемся на казнь, узнаем предсказание у оракула. Потом, я думаю, тебе стоит приодеться. А то, Стайс, ты меня прости, я скажу тебе, как другу. Ты все-таки в своих этих меховых трусах похож немного на Героя.

– А Героев тут не жалуют?

– Ну, не то, чтобы не жалуют. Просто Герои живут не здесь. У них свой город, немного дальше, всего-то день пути. Но, я тебе скажу, не стал бы я с ними связываться. Нет, я понимаю, можно иногда в интересах дела покосить под Героя. Ты же сам видел, как я воспользовался этим, когда приспичило. Но профессия Героя! Я не советую.

Они приближались к воротам. Стайс уже подумал, что Мосик, как порядочный мошенник минует ворота и обойдет стражей стороной. Но ошибся. Тот прямиком направился к двум стражам, перед одним из которых стояла табуретка, а на ней – касса с дыркой для денег. И надпись: «пошлинный сбор». У второго на алебарде висел листок с печатным текстом. Оба они спали.

– Куда ты лезешь, Мосик? – тихо спросил его Стайс. – Давай, как все, сторонкой.

– Я гражданин! – важно ответил Мосик. – Это что-то значит! Он подошел к стражам и толкнул ногой того, что сидел возле урны.

– Проснись, Себорея! Почем нынче войти?

– Солнышко еще светит? – спросил тот из-под шлема.

Солнце катилось к западу, и длинные бронзовые тени уже исполосовали то место, где они стояли.

– Да что тебе сказать, Перхотник? Я мог бы, конечно, навешать тебе лапши про солнце, про птичек, про пчелок, про хорошую погоду. Но буду краток, ибо краткость мать таланта. Мне передачки были?

– А как же, были. – ответил из-под маски стражник. – Тебе просили передать, что ты должен зайти к магистру. Волшебное колечко, что ты ему отдал в счет долга, оказалось его же собственным. Ты сам украл его у магистра. А еще была твоя жена и … Он не успел договорить, как Мосик перебил:

– Которая?

– … и велела передать, чтобы ты домой не приходил, потому что…

– Которая жена?

– Не знаю, сам думай. – отозвался стражник. – У меня голова болит. Вчера я был в Аполлинарии, все праздновали Международный День Героя. Я так надрался. Ты не мог бы еще так постоять, чтобы солнце не светило? Но Мосик отошел и направился к другому стражнику.

На листке, наколотом на алебарду, было написано: Информационный справочник. И больше ничего. Мосик пнул спящего.

– Справочник, давай информируй.

– Позолотите ручку! – раздалось из шлема.

– Давай я тебе лучше погадаю, причем, за бесплатно. Значит, так. Ты женишься на принцессе и станешь королем. У тебя будет вилла с видом на море, зять прокурор и золотые зубы. Если мало, прибавлю круиз в Элизиум. Считай, что все уже твое.

– Информирую. Во-первых, таких, как ты, Мосик, скоро будут вешать ногами вверх на площади, чтобы другим было неповадно. Во-вторых, в отеле «Каннибалка» нынче ночью собирается симпозиум апокалипсистов. Тебе читать доклад о методах вхождения в творческий энтузиазм в экстремальных условиях. После чего тебя просит к себе оракул на предмет предсказания будущего. Возражения не принимаю. Все. Вали.

– Видал? Я еще должен раскрывать перед ними свои творческие методы, и все это после того, что они сделали со мной!

– А оракул что от тебя хочет?

– То же, что и все – предсказаний! Никуда я не пойду! Очень нужно! Еще бы догадались устроить всепогодный слет Ярсов Стамайеров! Вот была бы толчея!

Они вдвоем неторопливо двигались по улице на своих громадных скакунах, массивными копыта которых производили грохот. Прохожие жались к стенам, пропуская их.

Дома на улице не соблюдали никаких правил поведения в обществе. Были они все худосочные, в три-четыре этажа, с крохотными слепыми оконцами и островерхими, круто заломленными крышами. Некоторым из них явно не стоялось на месте, и они выползли почти на середину улицы, напоминая желтые кривые зубы. Откуда-то вырывалась гнусавая музыка. Наконец, Мосик нашел то, что искал. Это был постоялый двор.

Спустя полчаса оба они выходили за пределы двора уже без лошадей, придерживая под плащами свои кошельки.

– Теперь тебе надо приодеться, у тебя слишком вызывающий вид. – посоветовал Стайсу Мосик. – Можно подумать, что ты собрался служить тут вышибалой в трактире!

У старьевщика Стайс приобрел себе несколько поношенный, зато по росту костюмчик, состоящий из узких штанов, куртки и плаща. Без плащей тут вообще никто не ходил. Все-таки город воров! А еще берет с пером. И в самом деле почувствовал себя щеголем.

– Ну, вот! Порядок! – с довольным видом воскликнул Мосик, прицепив Стайсу на пояс замшевый кошелек, сломанные часы луковкой, нож в ножнах и табакерку. Все это он только что изъял у старьевщика.

– Теперь тебя можно и женить, чтобы было у кого пожить на время! Стайс наотрез отказался от женитьбы, по крайней мере, сегодня.

– Ну, как хочешь, – согласился Мосик, – а у меня вот в каждом городе по жене! И приятели направились в кабак.

В трактире «Чумная свинья» было шумно, грязно, тесно и душно.

Мосик оживился, оказавшись в родной обстановке. Он шнырял между столами, жал руки, целовался, хлопал приятелей ручищей по спинам и всем представлял Стайса, как слепого. Никого не смущало то, что Стайс выглядел вполне зрячим. Все это не мешало ему шесть раз утратить кошелек, пока Мосик пил пиво. И шесть раз заполучить его обратно, пока Мосик чокался кружкой. Наконец, они угомонились, засев за грязный столик у окошка, и заказали баранину на вертеле. Часа полтора, пока баранина вертелась на огне,Мосик рассказывал собравшимся о своем турне по Гвоздилии и ее окрестностям. Из всех передряг он выходил сухим, суше некуда. И вот подали баранину.

– Что-то баран мелковат. – усомнился Стайс. – Кормили, видно, плохо.

– Ну что ты! – возразил Мосик. – Очень даже упитанная собачка! Стайс немедленно выплюнул кусок. А Мосик с аппетитом доел все.

– Не хочешь – не надо. – с довольным видом сообщил он и потребовал пива. – А из чего тут делают пиво? – с подозрением спросил Стайс.

– Ну, с пивом-то, можешь не беспокоиться, все в порядке! Его варят из старых тряпок.

В трактир ввалилась компания бродяг. И без того шумное место превратилось в настоящий бедлам.

– Мосик! – заорал один. – Дружище! Разве тебя еще не повесили? Дай расцелую тебя, старый негодяй!

– Само собой, повесили, Дуплет! Я собственными глазоньками видел, как мой труп качался на ветру. Да так одолевали вороны, и такой собачий холод был! Я не утерпел, снялся с петли и смылся, пока еще чего похуже не случилось!

Они обнялись, расцеловались, расцепили сцепившиеся было кошельки и сели. Вся остальная компания с грохотом и гамом села вокруг.

– Ну, говори, негодник, чего ты натворил в соседнем королевстве? За что тебя там так желают видеть и непременно с петлей на шее?

– Все, как всегда, – небрежно ответил Мосик, – всех обманул, всем пообещал проценты с барышей. С десяток бутылочек с мочой под видом наговорного состава. Но все этоведь пустяки, за это же не вешают. Расскажите лучше, что было с вами!

– Здесь не место. Отправимся в гостиницу «Каннибалка». Там сейчас как раз симпозиум проходит. Пройдем под видом участников и сэкономим деньги.

Мосику не очень-то хотелось идти в «Каннибалку», но мысль поэкономить деньги ему понравилась. И вместе с молчаливым и все слушающим Стайсом и крикливой компанией своих дружков он отправился в гостиницу.

Гостиница была под стать своим гостям. Там они заняли пыльную комнатенку, потребовали пива и закусок, все в счет симпозиума. И расположились на проеденных мышами креслах и диванах, предварительно проверив за грязными портьерами наличие шпионов.

– У них своя свадьба, у нас – своя! – ораторствовал Мосик.

Среди присутствующих он один был великан. Все остальные были так себе. Стайс среди них смотрелся богатырем. Но не это его смущало. Он сознавал, что его свежее лицо, даже несмотря на приличествующий воровской костюм, выглядит среди всей этой публики подобно белому голубю на помойке. Глядя на все эти одутловатые и продувные рожи, он чувствовал себя, как козленок, приведенный на заклание. Но, видимо, Мосик тут был фигурой не просто большой, а уважаемой. И, если он сам не замыслил против Стайса какую-то аферу, то, возможно, Стайс не зря ему доверился.

Мосик, однако, ничего не зная о подозрениях партнера, охотно выспрашивал своих приятелей об их приключениях. Стайса удивило, что он не рассказал, как он ловко обкрутил вокруг своего толстого, как сарделька, пальца грозных великанш.