Владимир ЧЕРЕПНИН

ВОВКА В ТРЕКЛЯТОМ

Все персонажи — реальные лица и морды, фигурируют в повествовании под собственными именами и фамилиями (у кого таковые имелись).

Нижеизложенные факты претендовали бы на полную документальность, если бы не корректировка диалогов по причине их беспримерной нецензурности.

Черт явился по мою душу в пятницу. Правда, в тот момент я понятия не имел, что это черт. Тогда мне было совсем не до чертей.

Но начну все по порядку. Зовут меня Владимир, а называют все — просто Вовкой, так как от роду мне всего двадцать лет с малюсеньким хвостиком. Работаю слесарем-сантехником в ЖКХ № 25.

Итак, все началось в пятницу. А, как известно, пятница не только день шофера, но и всенародный праздник. Не одни шоферюги радуются завершению трудовых будней.

А для нашего брата этот день, вообще, золотое дно: ведь все сантехнические проблемы, так или иначе связанны с водой. Начиная со сравнительно чистой питьевой и заканчивая, простите, фекальными. А все неисправности заключаются или в отсутствии, или, наоборот, в избытке данных жидкостей. И именно в пятницу, дабы не оставаться один на один на все выходные с протекающим краном или, того хуже, унитазом, жильцы бывают особенно щедры.

Этот теплый майский день тоже не был исключением. По окончании работы, а трудиться пришлось до восьми вечера (один унитаз никак не хотел вбирать в себя то, что ему положено), я и двое моих коллег выпили две бутылки водки, заработанных как раз за починку упрямого унитаза. Правда, я ретировался, когда в последней бутылке оставалось грамм сто. Во-первых, не хотелось в очередной раз выслушивать пьяные базары охмелевших старперов. А, во-вторых, опыт подсказывал, что двумя бутылками «праздник» не ограничится, и за следующим пузырем придется бежать мне. Так что я покинул родную контору изрядно захмелевшим.

Уже стемнело. Чтобы срезать угол, меня понесло через лесопарк. Вообще-то, трезвым, в темное время суток меня в парк не заманишь ни за какие коврижки. Но, как это там у классика? «Безумству пьяных поем мы песню.» А так как поблизости не было моря, чтобы проверить его поколенную глубину, то меня понесло через темный парк, набитый синими отморозками допризывного возраста.

Погода и настроение были отличными. Но идиллия закончилась, как только я достиг середины лесопарка. В стороне от дорожки раздался девичий визг, сопровождаемый грубым хохотом акселератов.

Будучи трезвым я, скорей всего, прошел бы мимо, придумав какую-нибудь плотную отговорку для своей совести. Хотя, как я уже упоминал, в здравом рассудке такая ситуация возникнуть не могла: на освещенных людных улицах хулиганы редко так откровенно нападают на девушек.

Теперь же во мне проснулся герой.

Девушка не унималась. Истошный визг прерывался криком: «Помогите!» Я свернул с дорожки и решительным шагом поспешил на выручку.

Компания располагалась за столиком, коими изобиловал парк. Шагов за десять я подал голос:

— Эй, орлы, отпустите девчонку!

Эх, мне бы чуть-чуть пораньше навести резкость. Но, увы, свет луны едва проникал сквозь кроны сосен, да и алкоголь сделал свое дело.

Компания на мгновение утихла и замерла. Тут-то я и понял свою оплошность: ни какого нападения не было. Эта стерва просто прикалывалась. В одной руке у нее была сигарета, в другой — бутылка пива. Визжала для хохмы, а шесть бугаев восторженно ржали.

Сучка опомнилась первой:

— Во, блин, рыцарь! Хватай его, ребята!

Геройство улетучилось мгновенно. А в пьяной голове хватило ума понять, что спасение — в быстрых ногах. Я побежал.

— Ату его!!! — Вновь завизжала пьяная паскудница. И сразу же за спиной раздался дружный топот.

Приходилось лавировать между соснами. Подбадриваемый выкриками: «Стой, падла! Все равно не уйдешь, сука!» — я бежал очень быстро. Но преследователи развернулись цепью, с явным желанием прижать меня к ограде стройплощадки, расположенной у края парка.

Я вспомнил о проломе в железобетонном заборе и стал забирать влево, где по моим предположениям находился спасительный проход.

Пьяная интуиция не подвела: я выскочил из парка всего за четыре пролета от спасительной дыры. Спустя несколько секунд я вбежал на территорию стройки, сопровождаемый наступающими на пятки шестью жлобами и отставшей, верещащей что-то неразборчивое, виновницей этого кросса.

Конечно, стройкой это сооружение можно назвать с огромнейшей натяжкой. Когда-то это действительно была стройка. По задумкам еще коммунистических отцов города здесь должен был радовать их взор грандиозный Дом пионеров. Но с наступлением новых времен строительство было заморожено. Потом «хозяйственные» жители окрестных домов разволокли все, что можно было утащить, в результате чего отпала надобность в стороже. С тех пор уродливая коробка (строители не успели даже до конца вывести первый этаж), больше напоминающая послевоенные руины, стояла уже много лет никому не нужная и медленно разрушалась под воздействием дождей, ветров, морозов и прочих прелестей погоды.

Я забежал в здание. Благо, чудо-архитектор позаботился о том, чтобы пионерам не было скучно: строение изобиловало множеством коридоров проходных комнат, тупиков и другими плодами больной фантазии.

А так как «географию» данного шедевра архитектуры я знал очень хорошо (в детстве играл с друзьями в войнушку, потом здесь же была выкурена первая сигарета и распита первая бутылка дешевого вина), то надеялся легко уйти от своих преследователей. Единственная проблема — в полумраке почти со стопроцентной вероятностью можно было вляпаться в дерьмо разной степени «свежести». Что в моем положении было такой мелочью, на которую не стоило обращать внимание.

Я миновал несколько коридоров, проскочил две проходные комнаты, из последней через оконный проем, который выходил почему-то не на улицу, а в другой коридор, попал в северную часть постройки. Осталось проскочить еще пару комнат и глухой длинный коридор, ведущий к запасному выходу, а там уже рукой подать до спасительной улицы.

Однако, когда от свободы меня отделяло всего несколько метров, на пути возникло непредвиденное препятствие. Почти в самом конце коридора вместо пола зияла черная дыра, через которую была перекинута доска.

Я давно уже не был в этом месте и ничего не знал о провале. Плиты на этом месте уже давно начали выкрашиваться, но максимум, что я помнил — щели шириной сантиметров тридцать — сорок. А теперь…

По-видимому, бетонное перекрытие рухнуло в глубокий подвал. Явно здесь потрудилась не только матушка-природа, но и не обошлось без вмешательства представителей рода человеческого.

Отступать было поздно: голоса преследователей доносились как раз сзади. И хоть их самих пока не было видно, озлобленные ребятушки могли появиться в любой момент.

В пьяной голове возникло единственно «правильное» решение. Я ступил на импровизированный мостик с намерением миновать четырехметровую пропасть. Но добрался я только до середины. Меня слегка качнуло, доска тихонько хрустнула, и я, дабы не рухнуть вниз, вынужден был присесть на корточки, ухватившись руками за края доски.

В этот момент, прямо рядом со мной, но с обратной стороны стены (слышимость была отличной, так как перекрытие первого этажа отсутствовало) раздалось:

— Блин, я в дерьмо вляпался! С меня хватит. Ну его на хрен, этого мудака.

— Правильно, Болт, пошли отсюда.

Я услышал шум удаляющихся шагов, сопровождаемый отборным матом в мой адрес, а также в адрес многочисленных безвестных серунов, загадивших несостоявшийся Дом пионеров.

Так что, окажись я чуть менее проворным, сейчас бы не находился в столь зыбком положении. Попытка встать на ноги не увенчалась успехом. Доска вновь затрещала, и я опять принял позу эмбриона.

И тут появился он. Невзрачный мужичонка сидел на противоположном краю пролома, свесив ноги в темную глубину подвала. Я не видел, когда он подошел, хотя любое движение впереди не должно было остаться незамеченным. Но факт остается фактом: только что не было никого, мгновение спустя, сидит и ехидно улыбается, слегка покачивая ногами.

— Молодой человек, я пг'иветствую Вас. Извините поког'но, что не здог'оваюсь, но желать Вам здог'овья в Вашем положении с моей стог'оны было бы, по кг'айней мег'е, бестактно.

Такую интонацию и манеру говорить более привычно было бы услышать где-нибудь на берегу Красного моря, или на кафедре какого-нибудь университета, или на одесском Привозе, но никак не в загаженных развалинах.

Незнакомец продолжал:

— Мне доподлинно известно, что доска вот-вот обломится, и, как не пг'иског'бно, вам суждено погибнуть. Внизу множество остг'ых обломков бетона, тог'чащая в г'азные стог'оны аг'матуг'а. Пг'актически, шансов нет. Но что я имею вам сказать? Вег'нее, пг'едложить. Альтег'нативу. Я пг'едставляю некие силы, котог'ые могут испг'авить данное положение. Пг'инципиально вы согласны?

Ошарашенный, я только пьяно кивнул, на что доска отозвалась новым треском.

— Осталась небольшая фог'мальность. Как Ви знаете, ни что не делается бесплатно. Задаг'ма даже пг'ыщик на попе не вскочит, — мой визави препротивнейше захихикал. — Тем более вам будет не только спасена Ваша дг'агоценнейшая жизнь, но в этом миг'е Ви будете иметь все что пожелаете: богатство, власть, женщин. Надеюсь, Ви уже догадались, что за силы я здесь пг'едставляю. И, значит, понимаете какова цена Вашего спасения и дальнейших жизненных благ. Ви знаете что пг'идется отдать за это?

Сначала я подумал, что неожиданный собеседник сразу начнет предпринимать какие-либо действия для моего спасения, но, видно, мужик здорово перебрал и продолжал свою витиеватую речь, из которой, кстати, я ни хрена почти не понимал. Когда же он начал обещать много бабок и телок, а потом еще интересоваться моей сообразительностью, я понял, что «спасение утопающих…» (ну, вы помните).

И в тот момент, когда этот проклятый алкаш задал свой последний вопрос насчет цены за мое спасение, я встал в полный рост. Доска радостно крякнула, и я почувствовал, как опора под ногами начинает исчезать.

Вообще-то, я жуткий матершинник (конечно, не в присутствии дам). И в тех случаях, когда порядочные люди «ойкают» (споткнуться, уколоться, поскользнуться и т. п.), я, обычно, «блякаю». Но на сей раз ругательство получилось до обидного приличным. В тот момент, когда из одной доски получилось две, я смог лишь скороговоркой пробормотать:

— Твою-душу-бога-мать!

Последнее, что я услышал, уже падая вниз, было удивленное и обиженное:

— Как это — мою? Почему мою? Твою…* * *

Я проснулся или очнулся (как вам будет угодно). Открыл глаза. Небо. Оказалось, что лежу в густой, необычно мягкой и высокой траве.

Напряг способные соображать извилины (а таковых было немного), пытаясь вспомнить, как я сюда попал. Всплыла пьянка с коллегами, затем…

Я вспомнил все. В груди похолодело. Резко вскочил на ноги. И обалдел. Я находился на поляне диковинного леса. Многовековые деревья в несколько обхватов обступали поляну со всех сторон. Макушки растительных исполинов терялись высоко в небесах. Ничего подобного не только в окрестностях города, но и во всей области точно не было.

А, вдруг, рухнув в подвал, я разбился насмерть и теперь…

— Эй! Ты кто?

Я резко обернулся на окрик. По едва заметной тропинке, метрах в десяти от меня, из леса выходил… медведь. Огромный, около двух с половиной метров, он шел на задних лапах, а в передних… В одной он держал закинутое на плечо удилище, а в другой — ведерко, из которого торчал рыбий хвост.

Тут я опять прилег отдохнуть. Вернее, грохнулся в обморок.

Очнулся я от холодной воды, которая лилась мне на лицо. Жутко пахло рыбой. Открыв глаза, я увидел источник этой воды: склонившись, медведь лил на меня из своего ведерка. Заметив, что я пришел в себя, он улыбнулся.

— Чо упал-то? Тут прохладно, перегреться не мог. Мож от голода, али отравил кто?

Я решил, что снова хлопаться в обморок будет неоригинально и только сильно ущипнул себя. Больно. Значит, не сплю и не мертвый. А это уже хорошо.

А с остальным разберемся потом, когда выяснится где я, как сюда попал и что это за медведь такой.

А подивиться было чему. Во-первых, на карнавальный костюм не похоже. Слишком все натуральное: и глаза, и язык, и прочие мелкие детали. Во-вторых, окрас. Бывают медведибурые, белые, черные. А этот был серым. Может быть и есть такая порода, но, по крайней мере, мне о ней ничего не известно.

— Ну, чо лежишь? Вставай, пошли.

— Куда?

— Ко мне, ща ушицы забабахаем. Небось, голодный? Али ты сразу в Город?

— А какой здесь город?

— Как это какой?

— Как называется?

— Гм… Город — он и есть Город. Так и называется. Ладно, пошли, а то рыба испортится. Я на тебя почти всю воду вылил.

Делать нечего. Дело ясное, что дело темное.

А после вчерашнего, ушицы и впрямь бы не мешало отведать. Я встал.

— Ну, вот, и молодец. Я тут недалече живу.

И мы пошли по едва просматриваемой стежке.

На мои попытки заговорить по дороге медведь ответил:

— Не порть мне радости общения с новым гостем. Ща придем, стол накрою и наговоримся вдосталь.

Идти пришлось всего минут десять. Миновав чащобу, мы вышли на другую поляну, очень похожую на предыдущую. Только на ней были две бревенчатые избушки, колодец и небольшой огородик.

Медведь оказался весьма проворным. Не прошло и часа, как на столе стояли две глиняные миски со стерляжьей ухой, жбан медовухи (один ковшик по безапелляционному настоянию хлебосольного хозяина я уже принял, как только мы прибыли на место), множество овощей и фруктов. И это в мае!

— Во, теперича можно и познакомиться и за знакомство выпить. Меня зовут Умберто, — медведь протянул через стол лапу, — а ты, небось, Иван?

— Не, я — Вовка.

— Странно, у нас тут все больше Ваньки. Да, ладно, будем знакомы.

Мы обменялись рукопожатием, затем стукнулись деревянными ковшиками. Выпили. Медведь за минуту разделался со своей громаднейшей миской, подпер лапами подбородок ис умилением наблюдал, как я утоляю голод.

После того, как я насытился, медведь вновь наполнил ковшики. Напиток был очень хорош: никакого сивушного привкуса, однако головная боль прошла уже после первой порции. А теперь мне захорошело и совсем не казалось странными ни таинственный лес, ни мой собутыльник — говорящий серый медведь.

— Вовка, а ты откуда?

— Из Воронежа.

— А знаю, с улицы Лизюкова.

— Не, я с другого района.

— Жаль, а то на южной окраине Города живет не то котогемот, не то котопотам. Он как раз с Лизюкова, из Воронежа. Ну а правда, ты с какой сказки?

— Я не из сказки.

— А, тебя, наверное, только что придумали, и ты пока ничего не знаешь. Не боись, я тебе растолкую.

— Да никто меня не придумывал. Разве, что мамка с папкой лет двадцать назад.

— А, ну-ну. Думал, ты все сам понимаешь. Выглядишь, вроде, по-современному…

— Ни фига не понимаю, где я и как здесь очутился?

— Я расскажу. Только, чур без истерик. — Медведь внимательно посмотрел на меня, оценивая психологическую устойчивость. — Ну, так как, говорить?

— Конечно, говорить! — Я решил, что после общения с говорящим медведем, вряд ли что-нибудь сможет вывести меня из равновесия.

— Ты находишься в сказке, только не в своей, а в общей. И ты сказочный персонаж, хотя и сам об этом не подозреваешь.

Здрасте! Насчет сказки еще можно поверить, раз уж медведи разговаривают. Но то, что я сказочный герой, пардон, не бывает сказок про сантехников.

Наш диалог прервал истошный крик с улицы:

— Серенький! Быстрей иди! Требуют!

Умберто в сердцах сплюнул:

— Как мне все это надоело. Я сейчас вернусь.

Он вышел из избушки. Подстегиваемый любопытством, я отправился вслед за ним. А, вдруг, моего нового приятеля звала, например, лисичка или лягушка какая? Интересно.

Но мои надежды не оправдались. На крыльце соседней избы стояли два божьих одуванчика: дед и бабка. Оба счастливо и одновременно заговорщически улыбались.

А медведь шел к ним, плюясь и бормоча:

— Дык сколько раз говорить — не умею я! И не мог никогда. Хочь кол на голове теши.

Странная троица удалилась в избушку. Мне ничего не оставалось, как присесть на ступеньки и дожидаться мохнатого приятеля.

Умберто появился минут через двадцать. Он все еще продолжал плеваться и материть своих соседей.

— В чем дело? — Поинтересовался я.

— Да, опять оттуда заклинание пришло, — медведь ткнул когтем вверх, — а я тут ни при чем. Не умею я колдовать. Да, если честно, то и дед с бабкой тоже ни хрена в этом не смыслят. Но им нравится делать вид, что правда колдуют, а у меня вся эта ворожба в печенках. Иногда по три раза на день приходится. Надоело.

— А что за заклинание?

— Вообще-то, нельзя говорить, но ты мне нравишься, — медведь осмотрелся, склонился к моему уху и зашептал, — оттуда (он вновь ткнул когтем в небо) приходит заклинание: «колдуй, бабка, колдуй, дед, колдуй, серенький медведь!». Деда с бабкой ты видел, а серенький медведь — это я.

— Ха! Тоже мне тайное заклинание. Я когда ребенком был по пять раз на день его повторял.

Медведь где стоял, там и сел. Прямо в ушат с водой, стоящий рядом с крыльцом. На некоторое время он потерял дар речи и только рычал, как и положено порядочному медведю, и интенсивно жестикулировал.

Через некоторое время, придя в себя, он вновь смог говорить:

— Так, значит ты оттуда?! — в третий раз за последние пять минут медвежий коготь указал на небо.

— Откуда, оттуда? Я ж говорил, что из Воронежа.

— А это где?

— В Российской Федерации.

Медведь шумно сглотнул.

— Значит, ты настоящий.

— Да уж не игрушечный.

— Такого еще не было. Тут без ковшика не разберешься, — он, наконец-то поднялся из ушата и пошел в избу, оставляя за собой мокрую дорожку.

Пожав плечами, я последовал за ним.

Медведь хлобыстнул сразу три ковшика, после чего немного успокоился.

— Дык, значит, ты настоящий, — повторил он.

— Ну, — кивнул я, потягивая медовуху.

— А как сюда попал?

— Не знаю. Упал в подвал, а очнулся здесь… Только понятия не имею где.

— Ну, тут ни чего сложного нет. Ты в сказке. Вернее, раньше была просто сказка, а теперь хрен поймешь что. Но одно точно — мы тут все придуманные. Кто из книжки, кот измультика, кто из фильма. А ты настоящий! — В глазах Умберто читался восторг.

Без всякого перехода медведь неожиданно предложил:

— Водку будешь?

— Буду. А откуда здесь водка?

— Я ж говорю, раньше была просто сказка, а теперь, — он обречено махнул лапой, — так что здесь всякого добра с Верхнего мира навалом.

Медведь удалился в кладовую, позвенел там и через минуту вернулся, прижимая к груди обеими лапами полдюжины поллитровок. Водка оказалась паленой, но не самого плохого качества. Приходилось употреблять и более жуткие суррогаты (скупердяи — жильцы могарычили бедных сантехников такой дрянью, что мороз по коже… три дня).

Мы с Умберто, оба ошарашенные, не сговариваясь, решили напиться. Не знаю, каковы были мотивы у медведя, а я, хоть уже и нащипал себе несколько синяков, все же надеялся, что все окажется только сном (ведь, когда мы видим сны, верим в их реальность. И только проснувшись, понимаем, что это, всего-навсего, проделки Оле Лукойле), и с утра все станет на свои места.* * *

Утром похмелялись медовухой. Окончание вчерашней попойки почти совсем не помню. Только какие-то бессвязные обрывки. То я рвался посмотреть на сказочную луну, то клялись друг другу в вечной дружбе, пили на брудершафт, мочились с крыльца — кто дальше (куда мне до медведя), а когда пели песни (у Серого оказался приличный бас), прибежала бабка уговаривать косолапого лечь спать (а то, вдруг, завтра колдовать?).

Но Умберто — молодец. Я уже привык к тому, что медведь говорящий, но не ожидал такого мата. Медведь рассказал бабке, где он видел ее вместе с дедом, вспомнил их матушек, а потом объяснил, куда они оба должны выдвигаться и чем быстрее, тем лучше.

Как укладывались спать — не помню. Пробудился с одной мыслью: унять страшную головную боль (о своей надежде проснуться в нормальном мире я забыл напрочь).

Серый уже обо всем позаботился: на столе стоял вновь наполненный жбан, а в мисках на сей раз была окрошка.

Медовуха оказалась отличным лекарством. После второго ковшика боль как рукой сняло. Наконец-то, наши головы пришли в норму, и медведь заговорил:

— Слышь, Вовка, что делать-то собираешься?

Я пожал плечами, так как понятия не имел, что можно сделать в моем положении.

— Ладно, тогда спрошу по-другому, назад, к себе вернуться хочешь?

— Конечно!

— А может останешься? Знаешь здесь какая рыбалка? Грибы, ягоды. Все, что угодно. Бабенку тебе подберем. Хошь городскую, хошь деревенскую…

Я судорожно замотал головой.

— Не, мне домой надо. Родичи будут волноваться. Я хоть и отдельно живу, но раз в неделю созваниваемся. Да и в понедельник на работу надо. Так что спасибо за предложение, но я вернусь.

— Это понятно, только, вот, как?