Чтение 11–й страницы книги ~Вовка в Троеклятом~

Снова покорный поклон головы. Кто-то из наложниц прыснул, но Высокочтимому было не до этого.

— А теперь, Емелюшка, объясни, как так получилось, что ты меня сам приглашаешь, за ужином — чуть ли не лучший друг, а с утра — голову с плеч?

До Наимудрейшего дошло, что мгновенной расправы не будет, и, как полагается в подобных случаях, он самозабвенно принялся сваливать вину на других:

— Виноват, что не уследил! Змий зеленый меня сморил. А они за моей спиной всю жизнь козни строят. Вот и теперь, пока я спал, они это дельце и обтяпали. В Думу сгоняли, те проголосовали. Куда денутся? А потом мне подсунули, на, мол, завизируй. Башка с бодуна в дверь не проходит, а уж думать — совсем не умеет. А когда похмелился — было уже поздно. Так что я не виноват. Все они.

— Да, кто они-то?

— Как кто? Визирь с колдуном.

— Насчет колдунов у нас чуть попозже разговор будет. Я только что от них.

— И главный колдун был? Хоттабыч?

Я посмотрел на Яну. Она отрицательно покачала головой.

— Конечно его не могло там быть, — воодушевился Емеля несущественным и косвенным подтверждением своей брехни, — прячется, сволочь. Ну, ничего! Весь Город на уши поставлю, а отыщу обоих. И сразу четвертовать. Приглашаю присутствовать.

— Во-первых, с сегодняшнего дня все казни отменяются.

— Будет сделано!.. А как же их наказать? Если каждому взбредет головы моим дорогим гостям рубить…

— А ты их на недельку-другую в темницу посади. Разве не так тебе посоветовал поступить со мной Луциберг?

— А это кто?

— Черт.

— Не знаю ни какого черта!

— Он у тебя вчера был.

— Плюгавенький такой? Припоминаю. Он говорил о том, что ты опасен, но я не поверил. Все, что случилось — роковое совпадение. А виновные обязательно будут наказаны.

Я понял, что наимудрейшую и высокочтимую брехню можно слушать бесконечно. Поэтому и решил приступить к делу. Собственно, ради этого и был нанесен этот визит.

Не стану подробно описывать все подробности дальнейших событий. Скажу лишь, что раза три пришлось изобразить грозную рожу и гневно рявкнуть. В результате чего подневольные чародеи, а так же маги, завлеченные на службу обманом, были освобождены от клятв и могли в любой момент покинуть дворец, не опасаясь преследований.

Больше во владениях щукоеда нас ничего не держало. Когда мы уже собрались покинуть «гостеприимного» хозяина, Емеля неожиданно, жалобным голосом спросил:

— Мужики, вы случайно не знаете, чем питаются пеликаны?

Нас почти всех удивил неуместный вопрос. Однако, Васька вкрадчиво уточнил:

— Какие? Черные?

— Точно.

— Не знаю, как все, но интересующий тебя пеликан на завтрак съел крысу. Вот такую, — Васька встал на задние, чтобы, разведя передние, показать размер съеденного грызуна. Емеля скорчил такую мину, будто его самого заставили разжевать и проглотить упомянутого зверька.

Все вопросы были исчерпаны. Когда мы выходили из помещения, Высокочтимый «булькнул» нам на прощание, на сей раз, наверное, от облегчения.* * *

Из дворца нас выводил воевода. Всю дорогу он то намеками, то в открытую склонял меня изменить решение, казнить тирана и занять его место (ну хотя бы только казнить, адостойные претенденты найдутся…). Видно, не шибко сладко жилось Федоту или, как это всегда бывает, решил при смене власти повысить свой статус.

На прощание Федот заверил, что если я, вдруг, передумаю, то всегда могу рассчитывать на его помощь.

Мы вышли из логова Наимудрейшего, а теперь и Благоухающего, на пустынную площадь. Замыкал шествие согнутый в три прогибели под тяжестью мешка невообразимых размеров Соловушка. Каждый шаг отзывался глухим звоном добычи. От предложенной помощи разбойник отказался в категорично-матерной форме.

Вместе с нами дворец покинула и добрая половина колдовского штата. Не знаю почему, но я обрадовался, увидев эльфийку, уносящую, как святыню, изумруд пирамидальной формы. Наверное из-за того, что просто не нравился тот факт, что такая красавица прислуживает такому бяке. Хватит с него и Маньки в придачу с наложницами. И что она в нем нашла?

Словно читая мои мысли (или не словно?), Яна произнесла:

— А деваха-то — околдована.

— Ты про кого?

— Про Маньку.

— Расколдовать можно?

— Легко.

— Давай вернемся, расколдуешь.

— Нет.

— Почему?

— Жалко ее.

— Не понял?

Я вновь удостоился взгляда мудрого взрослого, уставшего объяснять дебильному недорослю какую-либо очевидную истину.

— Представь, расколдую я ее сейчас, прозреет бедненькая. И что ее ждет? Она осознает, что боготворила этого зловонного ублюдка. Неизвестно, что после этого будет. Но вполне вероятны три варианта: свихнется, наложит на себя руки, убьет мерзопакостного. Так же возможны любые комбинации из этих компонентов. Ты этого хочешь?

— А по другому, никак?

Яна пожала плечами:

— Может быть. Все надо хорошенько обдумать. Но сейчас нужно решать собственные проблемы.

— А разве у нас есть трудности, кроме невозможности моего возвращения?

— Еще какие.

— А в чем дело?

— Разве не понимаешь? Ты нажил себе врага, какого я не пожелала бы своему врагу… — она на секунду смолкла, осмысливая произнесенную фразу, затем, сообразив, что вроде бы все нормально, продолжила, — утром тебе снесли башку, так — на всякий случай. Теперь же Емеля не будет спать спокойно, пока не расквитается с тобой.

— А, — я легкомысленно махнул рукой, — он меня боится.

— Тем хуже. Лучше бы наоборот. Он считает тебя очень опасным. И пока ты жив, он не сможет чувствовать себя, как всегда, неуязвимым. И как только он отойдет от сегодняшних потрясений, начнет действовать. Думаю, день-другой пройдет спокойно. А потом… Я нам не завидую.

— День-два, говоришь? — Переспросил молчавший всю дорогу Серенький. Хорошо бы… Я пока в Городе тормознусь. Послушаю, что да как. И встретиться кое с кем надо. А вечером или завтра утром приду.

— Правильно! Ты из нас самый неприметный! Отличный шпион, — не скрывая сарказма, выпалила Яна.

— Ничего, думаю, сегодня пока не стоит бояться.

— Как знаешь.

— Серый, а как ты сможешь попасть в лес к вечеру? — Удивился я. — Ведь мы сюда добирались почти два дня. медведь довольно ухмыльнулся:

— Шли мы чинно, не торопясь, окружными улочками. А по прямой… Я сегодня за час доскакал. Ладно, пойду… Свидимся еще.

Мы как раз пересекли площадь, и Серенький удалился по одной из сходящихся лучами к центру улиц.* * *

Хозяин дворика, на котором была совершена вынужденная посадка, исправно нес службу по охране и обороне вверенного ему объекта. Невысокий коренастый мужичок, украшенный основными казачьими атрибутами (шаровары, чуб и длиннющие усы), подобно почетному караулу на Красной площади высоко задирая ноги, вышагивал взад-вперед перед оставленной на его попечение ступой. В руке он сжимал изъеденный ржавчиной меч.

Увидев нас, он в нерешительности остановился. Девчонка и гавкающий кот были в наличии. Однако, отсутствовал самый страшный утренний посетитель огромный свирепый серый медведь. Зато вместо него был ничем неприметный парнишка, одетый в перепачканную кровью рубашку.

«Мож, то не ведмедь был, а прынц какой зачарованный?» — Успел подумать хозяин. Развить мысль помешали два тюка со звоном рухнувшие из калитки на вымощенную булыжником дорожку, один из которых глубокомысленно изрек:

— Да, нелегка наса язбойнисья доля…

— все, свободен. Только подсоби маленько, — скомандовал постовому Васька.

— А где этот… такой… который…? — Нерешительно промямлил казачок.

— Серый? Он не придет… Если будешь слушаться, — кот добавил последнюю фразу после небольшой паузы зловещим шипящим голосом.

Этого было достаточно. С помощью хозяина мы погрузили недвижимого Соловушку и его добычу. Затем разместились сами. Благо, ступа была грузовая.

— Можно вопрос? — Насмелился казачок.

— Валяй! — Благодушно разрешил кот.

— Что значит половина кусочка? — Его мучила непонятная угроза медведя разорвать на тридцать семь с половиной кусочков.

Ухмыльнувшись в усы, Васька поманил хозяина подойти поближе, и принялся объяснять:

— Предположим, вот это кусочек, — коготь нарисовал на груди казачка небольшой квадратик, — а половина…

— Не надо! — Взвизгнул запорожец. — Все понял! Вопросов больше нет!

— Ну-ну. Захочешь еще что-нибудь узнать, обращайся, растолкую.

Но у хозяина больше никаких вопросов не было. Мы по быстренькому попрощались и взмыли в небо.

Я зачарованно созерцал сказочную панораму с высоты уж не знаю чьего полета, то ли птичьего, то ли ведьминого. Яна думала о чем-то своем, не предвещающем кому-то ничего хорошего. Об этом говорили периодически сжимающиеся кулачки и зловещий прищур глаз. Соловушка до сих пор не мог отойти от перенапряжения. Все, на что он был способен — блуждающий взгляд, счастливая улыбка и крепкое объятие тугого мешка с золотом. А Васька, привычный к подобным перелетам, меланхолично мурлыкал себе под нос что-то о зеленом море тайги…* * *

— Сейчас что-то будет! Всю дорогу думала, во что превратить эту тварь, все кажется мало. — Пожаловалась Яна, вылезая из ступы.

— А я думаю она не виновата, — возразил я, но сообразив, что сейчас спорить с ведьмой бесполезно и, возможно, небезопасно, обратился к Соловушке, — Вячеслав, давай помогу.

— Сам! — разбойник, раскинув руки, телом прикрыл свою законную добычу. — Сам! И спьясю сам.

В подтверждении этих слов, Соловушка умудрился без посторонней помощи вытолкнуть мешок из ступы, а затем волоком утащил золото в чащобу, бросая на нас подозрительные взгляды.

Яна более миролюбиво предложила:

— Ладно, заступник, пошли. Выслушаем эту похотливую бестию. От степени раскаяния будет зависеть и мера наказания.

Мы вошли в избушку. В горнице Клары не было.

— Вась, посмотри в комнате, — попросила Яна.

— Тюти, — сообщил через минуту кот.

— Где-нибудь прячется, — сделала вывод ведьмочка, — ничего, жрать захочет — придет.

— Вряд ли, — возразил кот.

— Почему?

— сама посмотри. — Васька кивнул на двери Клариной комнаты, — кажется, сбегла.

Яна вернулась минуты через три. Подошла к сундучку, желая проверить, не прихватила ли внученька чего-нибудь на память, но, видимо, передумала, что-то тихо прошептала, вперив взгляд в чучело ворона, потом громко приказала:

— Отомри!

— Кр-р-р…, кар-р…, кар-р! — ворон встряхнулся, расправил отекшие крылья, поочередно потряс лапами, после чего полувосторженно и полуиспуганно спросил:

— Пр-рощен? Или только потр-ребовался на время?

Яна неопределенно пожала плечами.

— Прости Карлуху, — вступился за пернатого Васька, — и так уже третий год истуканом сидит. Все видит, слышит… Я за психику его беспокоюсь.

— Сколько тебе осталось? — Обратилась Яна к ворону.

— Два года, девять месяцев и четыр-рнадцать дней, — отрапортовал Карл, — или одна тысяча девятнадцать дней, или двадцать четыр-ре тысячи четыр-реста пятьдесят шесть часов, или…

— Ладно.

— Ур-ра! Амнистия! Я пр-рощен! Да здравствует самая пр-рекр-расная хозяйка!

— Но…

— Больше никогда не буду гадить в колдовские отвар-ры, — предугадав, что хочет сказать Яна, заверил ворон.

— Только попробуй! Тогда узнаешь, что просидеть несколько лет чучелом, это всего-навсего кратковременный, беззаботный отдых.

— Догадываюсь. И еще р-раз тор-ржественно завер-ряю, больше никогда ни чего не совер-ршу такого, что может р-разгневать пр-релестнейшую Яну!

— Ладно. Хватит, подлиза. Где Клара?

— Умындила.

— Плагиат! — Наигранно возмутился Васька. — Мое любимое словечко! Использовалось без моего разрешения. А о гонораре я вообще молчу!

Карл слетел со своей жердочки, приземлился рядом с котом и дружески клюнул его в лоб.

— Вот! Теперь еще и прямая агрессия! — Продолжал дурачиться кот. Попадись ты мне пару часов назад, я бы с тобой по птичьи разобрался. Яна, а мы не поторопились это чучело расколдовывать? Мож, пусть еще годик послужит украшением интерьера? А то чего-то не хватает.

Он указал лапой на опустевшую жердочку.

— Хорош, Василь, — утихомирила кота хозяйка, — потом намилуетесь. Куда эта лярва сорвалась?

— Точно не знаю, но когда собир-рала шмотки, что-то бор-рмотала пр-ро Чер-ртовы Чер-ртоги.

— Из волшебных вещей ничего не прихватила?

— Клар-ра, конечно дур-ра, но не до такой же степени. Еще неизвестно, будешь ли ты р-разыскивать пр-ропавшую, обнаглевшую р-родственницу. Но вор-ровку, стянувшую потр-ребную вещь… Нет. Ничего не взяла.

— Значит, подалась к родной бабке. Хрен с ней. Без нее тьма проблем. Но если она еще хоть раз станет на пути… Карлуха, слетай, птичек в округе на шухере расставь. И чтоб докладывали о любом подозрительном движении.

Ворон, соскучившийся по любому виду деятельности, радостно, изогнув крыло, козырнул и ракетой вылетел в окно исполнять приказание. Я и Васька, по мере возможностей,помогли Яне накрыть на стол. Дождавшись расторопного ворона и уставшего, но счастливого Соловушку, наша компания праздничным ужином завершила богатый событиями день, в подробностях вспоминая все приключения.

Поздно ночью, когда уже все улеглись спать, из Города вернулся в драбодан пьянищий Серенький.* * *

мне не спалось. Уже медведь погрузился в глубокий сон на полатях в горнице, и филин проугукал два ночи. Рядом, свернувшись калачиком, мирно, словно ребенок, тихо посапывала Яна. А я лупился в едва различимый в темноте бревенчатый потолок. И думал. Силился вспомнить старые сказки и их героев, вытесненные диснеевскими сюжетами и персонажами. Получалось плохо. В памяти всплывали разрозненные отрывки, ни чего не имеющие общего с сегодняшним положением. Прав был Серенький, когда советовал забыть все, что знаю о сказках. Ох, как прав.

В тех сказках было все просто и понятно. Царевич или дурак, как правило — Ваня, не задумываясь выдвигался в Тридевятое царство. Главное обуться в железные сапоги и прихватить посох из того же материала. И вперед. А зачем? Да за чем угодно. Жар-птица. Лошадка редкой породы. Даже ходили туда, не знаю куда и приносили то, не знаю что. Но чаще всего, как везде и всегда, вся канитель происходила из-за баб. Какой-нибудь злыдень умыкивал очередную кралю, а герой, рад стараться, отправлялся спасать и выручать суженую. И, порой, самому шибко напрягаться не приходилось. Прицелится в зверушку, а та: «Ваня! Не стреляй! Я тебе пригожусь!». И ведь годились, твари. То зайчишку словят, то уточку в небе задолбают. И, вот, у царевича или дурака в руках вожделенное яйцо. Кранты Кощею. Все шито-крыто. И в результате — пир на весь мир.

Хотя проводить параллели было бы, по крайней мере, несправедливо. У дураков-царевичей всегда была благородная цель. Кого-то спасти, избавить мир от злодея. А мне надо-то всего — умындить (как скажет Васька) восвояси. Короче говоря — обычный шкурный интерес.

Да и грех жаловаться. У царевича был Серый волк. Ну и что? У меня в лучших друганах — медведь. И, между прочим, тоже серый. А кто-нибудь из героев мог бы похвастаться дружбой с Соловьем-разбойником? А кого-нибудь вытягивала с того света девчонка, бывшая Баба-Яга?

Насчет чего у них там, в нормальных сказках, было попроще, так это не надо было гадать, кто плохой, кто хороший. Раз злодей — получи соответствующую внешность. Прямо как в старых фильмах про шпионов. А здесь, того и гляди, какая-нибудь Серая Шейка заклюет к едрене-фене и фамилии не спросит. Или Чебурашка просьбой о помощи заманит на ужин к своему другу Гене. В качестве бутерброда. Или Жар-птица ухватит за шиворот и уволокет к чертям собачьим… Интересно, а Луциберг, черт собачий или еще какой? Не мешало бы при случае выяснить.

Мысли пошли вразброд, и незаметно я погрузился в сон. Мне привиделся Луциберг, который в свойственной только ему манере, распинался:

— Молодой человек, если Ви вообг'азили себе, что назвав меня чег'том собачьим, нанесли мне оског'бление, то Ви будете глубоко г'азочаг'ованы…

Кто-то, скорей всего Оле Лукойле, переключил мое сновидение на другой, более интересный и приятный канал. И хоть я не узнал мнение Беса Третьей Гильдии о собаках, тем не менее, утром я пробудился в отличнейшем расположении духа и, как ни странно, хорошо выспавшимся.* * *

Сон оказался в руку. Луциберг появился с утра пораньше, еще до завтрака. И застал он меня в лесу. Вообще-то Яна пообещала больше не оставлять меня одного, но не до такой же степени.

Черт, подобно своему табакерочному собрату, появился совершенно неожиданно и совсем не в подходящий момент (я же не просто так уединился в лесу).

— Молодой человек, Ви навег'ное думаете, что тепег'ь уж навсегда избавились от меня? Отнюдь! Моя вг'еменная неудача только пг'ибавила г'ешимости. И я не в коей мег'е не отступлю.

Бес декламировал с пафосом, приняв, по его мнению, величественную позу. Даже, казалось, что он стал выше ростом. Хотя, скорей всего, такое впечатление создалось из-затого, что я смотрел на черта, сидя на корточках.

— Слышь, чертяка, тебе не кажется, что ты выбрал неподходящее время для душегубительных бесед? И будь я менее брезглив и культурен, то непременно запустил бы в твоюпохабную рожу, то что под руку подвернется. Как ты думаешь, что может подвернуться мне под руку?

— Пг'инимать ког'динальные г'ешения, способные ког'енным обг'азом изменить всю дальнейшую жизнь, — продолжал вещать Луциберг, выглядывая из-за ствола могучего дуба, куда поспешил ретироваться, как только понял, чем пригрозил я в него запустить, — можно пг'и любых обстоятельствах, включая Ваше тепег'ешнее положение. Да, пг'изнаю, вчег'а Ви одег'жали небольшую победу и сейчас находитесь в состоянии эйфог'ии. Но долго это пг'одолжаться не может. Г'ано или поздно, Ви поймете, что этот миг' не для Вас. Даже если Вам пг'едстоит безбедная жизнь, лишенная пг'облем. Но этого я Вам гаг'антиг'овать не могу. Как только этот Наимудг'ейший тупица, узнает, пг'о то, что господин Сантехник на самом деле никакой сег'ьезной угг'озы не пг'едставляет, то он немедленно…

— Оставит меня в покое.

— Сомневаюсь. Хотя пг'едугадывать последующие поступки этого дегенег'ата — занятие неблаг'одаг'ное.

— Я, конечно, не разбираюсь в тонкостях твоей профессии и не знаком с содержанием правил, которых должны придерживаться черти, совращая невинные души, но я считаю, что главным условием контракта является моя добровольность.

— Это действительно так…

— Очень хорошо. Осталась самая малость, но думаю ты мне вряд ли поможешь.

— Все, что в моих скг'омных, с точки зг'ения наделенных многовековым опытом моих собг'атьев, и, неогг'аниченных, по мег'кам обыкновенного смег'тного, возможностях, будет пг'едставлено к Вашим услугам, сг'азу после подписания…

— О подписании, как раз и идет речь. И возможность помочь мне у тебя есть. Но сомневаюсь, что будет такое желание. Хочу встретиться с твоим начальством.

— Зачем?! — бес не на шутку перепугался.

— Буду ходатайствовать о замене искусителя. Расскажу, как ты недозволенными силовыми методами вынуждаешь меня подписать…

— Ложь и гнусная клевета! — Голос Луциберга сорвался на фальцет. — Я никогда не позволял себе…

— А по чьей милости мне снесли голову?

— Это было досадное недог'азумение. Ви это пг'екг'асно знаете. Я только хотел немного уског'ить пг'оцесс Вашего пг'озг'ения.

— А только что кто пообещал опять науськать на меня Емелю?

— Не было такого.

— Так ты же собирался рассказать ему, что я абсолютно безопасен.

— Пг'авда, какой бы она не была гог'ькой, остается всего лишь пг'авдой и уж никак не является силовым воздействием.

— О кей! Ты будешь рассказывать свою правду, я — свою. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Это непг'авомочно, Ви не должны так… Существуют же компг'омиссы.

— Кстати, правила о силовых методах меня абсолютно не касаются, — я поднялся на ноги, — так что для начала, в качестве искренней благодарности за все тобой содеянное, сверну тебе нос.