Чтение 27–й страницы книги ~Одиночный выстрел~

Повернувшись, Бекет подал руку Амалии. Она коснулась его ладони своими пальчиками и, сделав шаг, стала падать вперед. Майор тотчас подхватил ее и, прижав к себе, почувствовал запах юной свежести, исходящий от нежной кожи и шелковистых волос. Сладкая судорога пересекла его тело.

– Мэйджор… – прошептала Амалия. – А ты представлял меня раздетой?

Бекет шагнул назад и поставил Амалию на притрамбованный снег.

– Я бы не хотел отвечать на этот вопрос, ваша светлость.

– Я не настаиваю.

Амалия опустила глаза и, прочертив сапожком замысловатую дугу, спросила:

– Когда ты улетаешь, мэйджор?

– Завтра, как рассветет, моя колесница будет готова.

– Ну, тогда прощай, мэйджор.

– Прощайте, ваша светлость.

Амалия повернулась и быстро пошла к воротам, где ее ждали двенадцать охранников и прелат Гудроф.

– Дитя мое, – строго произнес отец, – мне бы не хотелось больше выслушивать предположения нашего соседа о твоей слишком близкой дружбе с мэйджором. Не забывай, что он мужчина, и твое внезапное уединение с ним…

– Вот уж не думала, батюшка, что вы станете следить за мной! – громко воскликнула Амалия, заставив отца опасливо озираться. В отличие от него, у нее было отличное настроение.

– Но, дитя мое, ты все еще ребенок!

– Как сватать меня за Сборстьена, так я не ребенок, а как пошла посмотреть на внутреннее убранство колесницы, так сразу – ребенок.

– Ты уединилась с мужчиной, и мне пришлось объясняться с прелатом Илкнером! Бедняга даже уехал, обидевшись!

– А вы знаете, батюшка, что в колеснице имеется отхожее место?

– Нет, дитя мое, – насторожился прелат, не зная, как истолковать это сообщение. Амалия часто ставила его в тупик.

– Вот, вы не знаете! А оно есть!

И, оставив ошарашенного отца в полном недоумении, Амалия подошла к своему заскучавшему жеребцу и замерзшим охранникам.

– Домой, ваша светлость? – с надеждой в голосе спросил широкоплечий Нурек, подставляя в качестве ступеньки широкую, как лопата, ладонь.

Амалия поставила на нее сапожок, и Нурек забросил в седло почти невесомую для него интрессу.

– Есть дело, Нурек… – негромко сказала Амалия, удерживая заплясавшего от радости жеребца.

– Какое дело, ваша светлость?

– Не здесь… – понизив голос, ответила Амалия и, дав жеребцу шпоры, первой выскочила за ворота лагеря. Охранники поспешили за ней следом и помчались по дороге, стремясь догнать свою госпожу.

Прелат Гудроф лишь сокрушенно покачал головой. Он мог собрать большое войско и выстоять против сильного врага, но противостоять собственной дочери у него не получалось. Она опережала его по всем статьям, ставя в тупик, водя за нос и иногда жалея лишь из любви к нему.

«Что ты задумала, непоседа? Что?» – мысленно спрашивал он и не находил ответа. Он даже подумал расспросить мэйджора о том, что они с Амалией делали в закрытой колеснице, но, посмотрев на озабоченного сборами Бекета, решил не делать этого. Слишком уж безупречно выглядел этот человек, слишком занят был другими, более важными делами.

«Нет, он не сделал бы ей ничего плохого. Это исключено».

Затейливый узор назывался «ручеек», и Руммель разучил его сам, уже без помощи Бекета. Закончив на прошлой неделе фрагмент из податливой осины, в этот раз Руммель перешел на бук.

И сразу дело пошло медленнее, бук не прощал ошибок, зато Руммель чувствовал, как его руки начинают понимать дерево.

Используй он электролобзик или механический рашпиль, проблем не возникло бы совсем и вся работа заняла полчаса, а не целый день, но кто бы знал, какими безжизненными выглядели бы эти «электронные запилы». Другое дело работа квочкуром – специальным кривым ножичком.

Работать им Руммеля тоже научил Джек. Делай все руками, говорил он, ведь, окажись ты по ту сторону, тебе придется доказывать свою искусность любой заостренной железкой.

Сначала Руммель работал квочкуром только для тренировки, но затем стал получать от этого удовольствие. Джек умел взять «на слабо», втягивая Руммеля во все новые увлечения ремеслами.

«Выковать обыкновенную подкову ты должен уметь обычным булыжником и с закрытыми глазами», – говаривал он и выводил Руммеля из уютного кафе в какую-нибудь подвальную кузню, где пахло дымом и было жарко от работающего горна.

Бекету мало было самому владеть ремеслами, он старался приобщать к своим увлечениям друзей и коллег, традиционно прихватывая их «на слабо».

Благодаря ему Руммель теперь многое умел – украсить квартиру собственноручно изготовленной мебелью или поставить кованую ограду.

«Ах, Джек, я никогда бы не отказался от тебя, не дотронься ты до Анны…»

Руммель отложил нож, доску и, взявшись за щетку, начал сметать стружку.

Открылась дверь, и в самом ее низу появился Густав. Понаблюдав за действиями Руммеля, он вошел в мастерскую, поднял с пола кусок доски и, смешно переваливаясь, направился к Руммелю.

– Папа… ня…

Руммель отложил щетку, сел на корточки и, приняв кусок доски, обнял маленького Густава, пришедшего помогать папе.

Даже от Анны он был вынужден скрывать много такого, что вовсе не касалось служебных тайн. А вот Густаву Руммель мог поведать любые секреты.

– Ведь ты не предашь папу, малыш? Правда?

– Ня! – сказал Густав, протягивая подобранную стружку.

– Спасибо.

Дверь мастерской распахнулась, и в проеме показалась Анна.

– Майкл, он здесь?

– Да, дорогая. Он пришел немного помочь, не ругай его.

– Помочь – это хорошо, но почему ты ничего не сказал маме, Густав? – строго спросила Анна, шагнув к малышу.

Тот посопел, пряча глаза, затем поднял с пола еще одну стружку и, протянув ее Анне, сказал:

– Мама, ня!

– Спасибо, сынуля. А теперь пойдем, не будем мешать папе.

Они ушли, и Руммель снова остался один. Он вздохнул, взял кусок камня и принялся шлифовать оконченную на прошлой неделе доску. Обходиться простым камнем его тоже когда-то учил Бекет.

За пристенным дымоходом запел отогревшийся сверчок, а в окно ударил ветер, да так сильно, что заскрипело старинное слюдяное стекло.

Амалия натянула одеяло до самого носа и покосилась на висевшие на стене портреты. Все же стоило их убрать, служанка предупреждала, что при портретах спится плохо. Она старая опытная женщина, стоило ей поверить. Но нет, как можно? Мы же дома, и мы самые храбрые…

А что это за звук? Кто-то ходит?

Комната, в которой Амалии пришлось ночевать, была лишь недавно переделана в спальню. Раньше здесь находился кабинет ее прадеда, и последние сорок лет он простоял закрытым. В течение недели отец обещал поставить здесь перегородки и обшить потолок, но пока из обещанного было только тепло от пустотелых стен, по которым с нижнего этажа поднимался горячий воздух из каминов.

– Ну почему, почему здесь нет камина? – прошептала Амалия, слыша, как кто-то прохаживается возле двери.

Она любила засыпать под сполохи огня и просыпаться под треск поленьев, когда их подкладывала по утрам служанка.

«Кто здесь? Здесь кто-то есть?» – мысленно спросила Амалия, боясь произнести эти слова вслух.

На старой тумбе рядом с кроватью лежал маленький кинжал, Амалия слышала, что призраков можно рассеять, направив на них острый предмет, но как же страшно было выпростать из-под одеяла руку, чтобы взять кинжал.

«Ну же, трусиха, сделай это!» – приказала себе Амалия, но, вместо того чтобы схватить кинжал, с головой накрылась одеялом.

Одно дело представлять себя юной властительницей перед послушными слугами, и совсем другое – противостоять ночным страхам, а может, даже призракам.

«Ваша светлость… Ва-ша све-етло-ость…» – загудели, зашептали они, начав свой ужасный хоровод вокруг кровати Амалии.

«Просыпайтесь, ваш-ш-ш-ша све-е-е-етло-о-о-ость…»

«Пожалуйста, не надо! Что я вам сделала?» – стала просить она, однако ночные гости только ухмылялись и не оставляли ее в покое, начав стягивать одеяло.

«Вставайте, ваша светлость… Вставайте, пришло время…»

«Нет, прошу вас, не надо!» – умоляла перепуганная Амалия и так лягнула одного из призраков, что тот перелетел через стул и свалился у дальней стены.

– Будете лягаться, ваша светлость, так я спать пойду! – сказал обиженный Нурек, главный охранник интрессы.

– Нурек, это ты? – спросила она, осторожно выглядывая из-под одеяла.

– Ну а кто же еще, ваша светлость? Вы же сами сказали – будить через два часа после полуночи. Вот я и пришел.

– Ой, извини! Я думала, это призраки… – Амалия хихикнула. – Выходит, я все же заснула и мне это все приснилось…

– Так вы будете собираться или мне спать идти, ваша светлость?

– Нет-нет, конечно же, мы едем…

– Мне выйти?

– Разумеется, выйди, хотя…

Амалия представила, что снова останется наедине с этими портретами и пусть даже привидевшимися призраками, и сейчас же передумала.

– Нет, останься. Все равно здесь темно.

Выскользнув из-под одеяла на холодный пол, она скинула ночную рубашку и, выдвинув из-под старинной кровати мешок с охотничьим костюмом, начала быстро одеваться.

Это не заняло у нее много времени, все было заготовлено и сложено под рукой. С волосами никакой мороки, встряхнула головой и сделала хвост, затем свернула его вдвое – и под кожаный шнурок.

Охотничьи штаны поверх теплого зимнего белья, куртка и настоящая солдатская войлочная шляпа. Немного колючая, зато теплая.

Под куртку Амалия нацепила пояс с кинжалом, затем накинула поверх всего толстый плащ с меховым подбоем, на руки натянула перчатки и, притопнув об пол сапогами, выдернула из-под кровати ранец, куда были сложены личные вещи, краски и несколько самых памятных разрисованных шелков.

Теперь она была полностью готова.

– Все, Нурек, я готова!

– Идемте, ваша светлость, а то кони небось намерзлись.

– Холодно там?

– Пурга, но ничего, терпимо.

Спускаться пришлось по выстуженной дровяной лестнице, которой пользовались истопники и угольщики. Амалия вспомнила, что не была на ней со времен счастливого детства, когда они с братом, совсем еще крохи, выходили на темные марши, и Амалия рассказывала, что по этим ступенькам по ночам поднимается зима. Маленький Эрнст тогда очень боялся, звал няню и убегал, а Амалия оставалась на лестнице еще какое-то время, упиваясь своей смелостью.

Едва выйдя из замка, интресса получила в лицо заряд колючего снега, однако подобный пустяк остановить ее уже не мог. Прикрываясь полями шляпы, она поспешила за Нуреком к конюшне, в крыше которой был проделан лаз и приготовлена веревочная лестница.

Впрочем, интрессу могли выпустить и через главные ворота, но тогда об этом мог узнать прелат Гудроф, который, случалось, проверял по ночам посты. Поэтому лошадей Нурек вывел за ворота еще днем и держал до вечера в балке, прикрыв теплыми попонами и поставив в охрану одного из телохранителей интрессы.

За помощь в этом неловком деле Амалия обещала заплатить своему главному охраннику пять золотых санди – его годовое содержание.

Прочим помощникам от Амалии досталось серебро, но тоже через его руки.

Интресса была крепкой девушкой, и, пока Нурек держал внизу конец веревки, она проворно перебирала по узлам руками, упираясь ногами в каменную стену.

Вскоре Амалия встала рядом с телохранителем. Почуяв прибытие хозяйки, жеребец радостно заржал.

– Тихо, Рокус, тихо, – сказала она, похлопывая лошадь по морде. – Сейчас поскачем, хороший мой, сейчас поскачем.

Интресса взобралась в седло, но сильный порыв ветра едва не сбросил ее на землю.

– Как бы не заплутать, ваша светлость! – прокричал Нурек.

– Заплутаешь – не получишь золота! – предупредила Амалия.

– Это я так, шуткую, – смущенно пояснил он, все еще не догадываясь о том, что задумала госпожа.

«И чего у нее такого в ранце, что непременно нужно с собой брать? – думал Нурек, видя, как Амалия пристегивает багаж к седлу. – Ну ничего, вот отдадут замуж – образумится».

Подождав, пока Амалия закрепит ранец, Нурек тронул лошадь шпорами и поехал через пустошь, минуя дороги. Какие дороги в такую пургу?

Застоявшиеся на холоде лошади шли хорошо, пустошь была им знакома, и даже без понуканий хозяина конь Нурека обходил старые промоины и затянутые снегом неглубокие балки.

Время от времени телохранитель оглядывался, боясь в пурге потерять драгоценную спутницу, но интресса уверенно держалась за ним следом, и лошади продолжали двигаться быстрым шагом.

Через час они выбрались на хорошо проторенную дорогу, по которой не раз ходили груженые сани.

– Дорога, ваша светлость! – прокричал Нурек.

– Чего?! – переспросила Амалия, придерживая поля шляпы.

– Я говорю – дорога торная! Хорошо!

– А! Поняла, давай вперед!

И они двинулись по едва заметной дороге, прикрываясь от колючего снега и резких порывов ветра.

Вскоре вьюга стала стихать, лошади перешли на рысь, и Амалия от ровного хода даже слегка задремала.

– Приехали, ваша светлость! – объявил Нурек, когда огонь от костра в лагере стал хорошо виден.

– Вижу, что приехали, – сказала Амалия и, соскочив на снег, передала повод Нуреку. Затем выдернула из-за пояса кошелек и протянула телохранителю.

– Вот твое золото.

– Спасибо, ваша светлость.

– Не забудь проследить, чтобы Нена передала письмо батюшке.

– Я все помню, ваша светлость, непременно прослежу.

Разомкнув ременную петлю, Амалия стащила с седла ранец, закинула его за плечо и зашагала к лагерю.

Нурек постоял еще пару минут, провожая ее взглядом и размышляя, что могла задумать его хозяйка. Но, так и не придя ни к какому выводу, он развернул лошадь и, придерживая за повод жеребца интрессы, поехал обратно.

А Амалия о нем уже не вспоминала. Перед ней возникали новые задачи, решать которые она собиралась со свойственной ей энергией и напором.

– Стой, кто идет! – прозвучало со стороны лагеря, было слышно, как щелкнула предохранительная скоба арбалета.

– А ты посмотри сначала! – потребовала Амалия, и из-за снежного вала показался часовой.

– Никак баба! – поразился он и, подойдя ближе, в свете сполохов далекого костра узнал Амалию.

– Да это ж ваша светлость!

– Тихо, придурок… – прошипела Амалия, озираясь. – Вот это видел?

И она продемонстрировала часовому золотую монету.

– Ну дык… Не мальчик, понимаю… Золото это.

– Проверь.

Часовой взял монету и, прикусив, кивнул, отчего с полей его шляпы просыпался смерзшийся снег.

– Оно самое.

– Значит, ты меня не видел.

– Дык солдатам часто девки мерещатся. Я и забыл уже.

Солдат повернулся и пошел прочь, а Амалия заторопилась в сторону дремавших колесниц.

Бекет принял душ, побрился, надел новую пару трофейного белья и причесался перед зеркалом, получая удовольствие от таких простых действий.

Освежившись, он прошелся по кораблю, проверяя, как несут службу спецы под присмотром гвардейцев, и вышел на свежий воздух – инспектировать территорию лагеря.

После ночной метели все вокруг было укрыто плотным снежным покрывалом, уцелевшие инженерные машины стрекотали движками, сгоняя снежные кучи к рубежам лагеря.

Бекет улыбнулся. Стоило пожить в нормальных условиях, как он уже чувствовал себя здесь временным гостем, как будто не было этого трехлетнего забвения и краткого периода после пробуждения.

Он во временной командировке, и точка. К обеду все четыре бака будут под плоскостями – и прощайте, аборигены, не вспоминайте о нас плохо. Ничего его здесь больше не держало, ни-че-го. Ну разве что эта девчонка – Амалия. Будь она простой крестьянкой, возможно, он решился бы увезти ее навстречу цивилизации, но при теперешнем статусе об этом не могло быть и речи.

Кстати, нужно не забыть оставить прелату записку, чтобы не появлялся в лагере после его отъезда. Суток трое у него еще будет, но потом каждый час на этой территории может стать для него последним. И главное, чтобы не пускал сюда интрессу, она очень любознательная девочка и может оказаться здесь в момент бомбового удара. Ах, Амалия!

За размышлениями, сам того не замечая, Бекет подошел к команде механиков, продолжавших трудиться возле его «маскота».

– Доброе утро, сэр! Подвесные узлы получились лучше фабричных, – сообщил инженер. – Только что примеряли, и все сходится – микрон к микрону!

– Спасибо, братцы. Лишняя порция выпивки вам обеспечена, а также мои наилучшие рекомендации для ваших новых хозяев. Кто же из вас тот искусный станочник, что сумел узлы выточить?

– Я, сэр, – поднял руку один из механиков, смущенно улыбаясь.

– От меня большое спасибо.

– И вам спасибо, сэр, за заботу… А я могу задать вопрос?

– Задавай, приятель.

– Эти, наши новые хозяева… – Механик опасливо огляделся. – Они здесь не тово, людей не едят?

– Об этом можешь не беспокоиться. Они куда меньшие каннибалы, чем ваш прежний командир. Как его там?