Чтение 8–й страницы книги ~Театр для теней. Книга 1~

— В первую очередь, ему надо написать о тех ценных союзниках, про которых ты говорила, — задумчиво произнесла Аниаллу, — хотя… хотя лучше поговори с Гвелиарин. Она больше нас понимает в тонких материях. А Кеан… он и саму Аласаис мечтал засадить за бумажные дела!

— Слава богине, ему это не удалось! — неожиданно громко воскликнула Талия.

— Да, слава богине, — пробурчала Алу. — И пришлось ему довольствоваться её несчастной Тенью…

— Да ладно тебе, Аниаллу! Вон ты как хорошо всё придумала. Мы-то привыкли к тому, что Гвели не вмешивается в государственные дела, и, обормоты, даже не вспомнили о ней. А я за это вашему молодому семейству ещё и должок прощу, — она лукаво улыбнулась, склонив голову на бок.

— Должок? — удивилась Алу.

Какая такая «молодая семья» имелась в виду, она понимала, но о существовании каких бы то ни было долгов у единственного, помимо неё самой, члена этого самого семейства, даже не догадывалась.

— Ой, госпожа моя кошка, как ты глубоко задумалась! — насмешливо проговорила Талия. — Это не совсем долг, мы с ним спорили насчёт восстанавливающего память зелья.Мы со змеюшным алхимиком Шуу, между прочим, в два голоса ему твердили — поможет, а он всё нос воротил да отнекивался. И даже сказал под конец, что если я окажусь права, то он сам за лапку меня отведёт к ан Руалам — на экскурсию в бестиарий! Да видно, не вышло у него разрешение получить… Ну и ладно, — махнула она рукой, — как-нибудь сама проберусь, так даже интереснее!

— Талия, а почему ты так уверена, что победила в этом споре? — от крайнего изумления Алу даже нахмурилась. Она изучающе, не мигая смотрела в лицо собеседницы. Ей с трудом верилось, что Анар мог не сказать ей о чём-то настолько важном, как попытка вернуть доруалскую память, пусть даже и неудачная.

— Э-э, — протянула Талия, — я думала — у вас один папка такой, а, оказывается, это семейное…

— Что «это»?

— Недоверие к танаям, конечно! — всплеснула руками дочка Аэллы. — Не ожидала от тебя. Уж ты-то должна понимать: когда речь заходит о зельях, ядах и противоядиях, танаи не ошибаются. А этот… да как же его?.. который у них «зампосла по ядам» — в общем, он подтвердил, что наше с Шуу снадобье должно работать, как желудок у ампуса! — Она ткнула пальцем в сторону клетки и только тут заметила, что зацепилась рукавом за шип.

Алу шагнула было, чтобы помочь ей, но Талия уже растерянно рассматривала порванный рукав: она слишком сильно дёрнула рукой, и свитер не выдержал.

— Красота требует жертв, — кокетливо заявила младшая Ан Камиан, колдуя над яркими петлями, и вдруг спохватилась: — Ой, извини, я когда с этими (кивок в сторону комнаты с гостями) пообщаюсь, потом гадости всякие говорю. Но ты тоже даёшь: чтобы танай ошибся в зельях — такого же быть не может!

— Но это не более невероятно, чем то, что Анар не сказал мне ни слова про своё чудесное исцеление! — в тон ей воскликнула Аниаллу. — Да я бы и сама заметила.

Это прозвучало куда менее уверенно, чем ей хотелось бы. Она начинала нервничать.

— Аниаллу, я знаю, что говорю, — убеждённо сказала Талия. — Если он по-прежнему ничего не помнит, значит… значит, так и не выпил эликсир! И я…

— Подожди, подожди… — подняла ладонь Алу и наморщила лоб, пытаясь вспомнить. — Это такая красная изогнутая склянка, а горлышко, кажется, черной шелковой лентой перетянуто. — Она нахмурилась ещё больше, уже предчувствуя, что угадала. Этот пузырёк показывала ей Шада, её ревнивая служанка. Вернее, она показывала запись, как Анар его прятал. Алу тогда отругала доносчицу и запретила ей шпионить за мужем. Видно, зря…

— Не лентой, а локоном Даэры, танцовщицы псевдоалайской, — закивала Талия. — Она, когда не выступает, одна из заправил у «нулей», Хранительница Источника. Хотя это ты и так знаешь.

— Я слышала, но никогда не относилась к разговорам про «забывчивых» серьёзно. Не укусят? — показала Алу глазами на ампусов и, когда хозяйка зверей отрицательно мотнула головой уселась прямо на клетку. — Да и как всё это связано друг с другом: танай, ты, Даэра, «нули» и Анарова память?

— Ты забыла, почему «нулей» называют «нулями»? Потому что они об-ну-ля-ют-ся — теряют все воспоминания. А для чего? Чтобы облегчить работу Веиндору. Для этого они пьют воду из Источника. Шуу, оказывается, и в Бриаэллар-то приехал, чтобы изучать наших «забывчивых» (это уже потом он кремами всякими и духами увлёкся).

Вот он-то и приметил, что тот, кто выпьет нулёвской воды, сохраняет некоторые из привычек и почти все свои старые навыки — читать там, писать, колдовать, а вот памятьо том, как они были приобретены — уже нет, она пропадает навсегда, вместе с остальными воспоминаниями. И эффект этот, как след от наших когтей, остаётся, даже если сменишь тело… Тебе это всё ничего не напоминает? — Талия выразительно распахнула глаза.

Ещё бы! Ей очень даже напоминало. Точно так же было и с Анаром, после того как Амиалис лишила его памяти: все его умения остались при нём, а воспоминания о ранних годах жизни исчезли. Но Аниаллу и в голову бы не пришло, что такое вещество может быть у «нулей»! Хотя вся история псевдоалаев, или «плагиата с кисточками», как называла их расу Талия, была полна тайн и нелепиц…

Из предисловия Талии Мурр ан Камиан к «Псевдосветским беседам с псевдоалаями» Диафера Дарларонского.

Эта история началась с того, как один неэнхиаргский бог во время туристической поездки в Бриаэллар познакомился с алайской расой. Кошки Аласаис поразили его воображение. Ну, все эти ушки, хвостики, светящиеся глазки, телепатия и прочие магические навороты. Бог Дитриус чуть не лопнул от зависти. Есть легенда, что он даже пришёл к Аласаис и попросил сделать его си'алаем, но она отказала ему. Хотя наэй и была при этом довольно вежлива, Дитриус всё же обиделся. Он слал ей письма, в которых, цитируя многих и многих авторов, объяснял ей, как богиня должна относиться к верующим, писал о милосердии, о её долге, наконец. Наэй Аласаис отмалчивалась, хихикая про себя, что она, слава богам, не богиня и поэтому вполне может себе позволить и верующим малость похамить.

Можно было ожидать скандала или даже какой-нибудь гадости от столь импульсивного существа, как Дитриус, но, на счастье, ему нравилось слыть существомдобрым(такова была одна из догм, которой он фанатично следовал), и вот, вместо того чтобы вредить Аласаис, Дитриус решил превзойти её,создав своих собственных алаев.

Результат этой невероятной задумки по всему Энхиаргу обсуждали уже многие сотни лет. А ведь Дитриус планировал, что его алаи будут жить только в лично им созданноммире и заниматься преимущественно вытачиванием статуй их великого творца из всего, что под руку попадется, сопровождая это благородное занятие вознесением хвалы ему же — милостивому и справедливому… Ходил даже анекдот, что в качестве вершины выражения верноподданнических чувств намечалось сотворение сверхстатуи Дитриуса, то есть придание всему его миру формы божественного тела.

К сотворению алаев Дитриус подошёл с логичной на первый взгляд позиции: берём алая, копируем, выкидываем ненужное, добавляем желаемое — и готово! Только, к сожалению, он не был достаточно опытен, чтобы отличить, что ценно, а что нет.

Ну, с внешностью всё было сравнительно просто. Алаи Дитриуса вышли более худощавыми, чем дети Аласаис, кошачьи ушки на их головах заменили острые и удлинённые уши, вроде эльфийских, со смешными кисточками на концах. Кисточки украшали и их хвосты, больше похожие на львиные. Хотя это были существа ловкие и гибкие, до алайской грациозности им было далеко, и кошки Аласаис находили их слишком «дёргаными».

Куда интереснее дело обстояло с псевдоалайским характером — он вышел довольно странной пародией на нрав оригинала…

Создавая алаев, Аласаис совершила небывалое: она сумела, как посмеивались они сами, «согнать котов в стадо». Но, вопреки мнению Дитриуса, дух кошки не был тем кнутом, которым она их согнала. Кошкам просто было за что любить и ценить друг друга — те душевные качества и способности, которые от природы восхищали их более всего, они счастливо находили в своих соплеменниках. Не только дух кошки и сходство тел объединяли алаев: они обладали родственными душами — душами особенными, коих было ничтожно мало во всём Бесконечном. Им было свойственно стремление к совершенствованию и умение жить в гармонии с миром, превыше всего ставили они возможность развиваться, свободу идти своим путём и общаться с теми, кто разделяет их ценности. Собрав их вместе, Аласаис дала этим душам то, чего они желали. Тепло и уютно было им вместе: лица соплеменников радовали их взгляд, слова и мысли находили отклик в сердце, и, не способные на чёрную зависть, они имели бесконечное количество поводов восторгаться своими ближними. Тел алаит лишь сделал эту связь более прочной, почти осязаемой, он помог им развить те качества, которые они и так стали бы развивать, и изжить из себя то, что они и так постарались бы подавить, да потратили бы на это много драгоценного времени. Дух кошки дал им тысячу инструментов, тысячу подсказок и советов, как построить мир вокруг себя так, чтобы жить счастливо, в согласии со своей душой.

Дитриус не понимал этого. Он не понимал, как много зависит от «анатомии» души, что она не болванка, из которой с помощью воспитания и при должном упорстве можно сотворить что угодно. Не понимал он и того, что сходство природы и стремлений нескольких существ ещё не есть гарантия того, что они будут идти к общей цели,помогая друг другу, — стремление к богатству, например, мало кого сделало друзьями… Дитриус попытался наделить свои творения общим с ним духом, дабы сплотить их,связать с собой.Он не учел только, какого свойства был этот дух — дух божества, не способного ни на благодарность, ни на уважение, ни на бескорыстную любовь к кому бы то ни было, включая собственных «детей». Его натура наложила на псевдоалаев куда более сильный отпечаток, чем он хотел, испортила их, сделав непригодными для той цели, которую он же им и поставил. Воистину, горе творцу, который, в упоении от самого акта созидания, не способен просчитать последствия хотя бы на шаг вперёд…

Псевдоалаи тоже не умели просчитывать. Они были слишком импульсивны для этого, и импульсивность только усиливалась оттого, что в глубине их душ таилась неуверенность в своих силах, в том, что они могут хоть что-то довести до конца. Трудно сказать, что тут было причиной, а что следствием… Но корнем всех их зол была ужасная душевная лень, неуёмная потребность получать всё при минимуме затрат и ложное чувство собственной неотразимости, заставлявшей каждого из них думать, что он одним своим присутствием или мимолётными, случайными знаками внимания осчастливливает всех остальных и те должны быть по гроб жизни ему обязаны. Более того — они должнылюбить его.

Такое ужасное наследство получили псевдоалаи от своего создателя, полагавшего, что они должны обожать его просто за то, что он даровал им жизнь и честь называться его детьми.

Другим пороком несчастных кистеухих было то, что они совершенно не умели учиться. Этим они особенно отличались от алаев настоящих, почитавшихся одними из самых страстных любителей постигать новое. Псевдоалаи тоже были любопытны, но ни усидчивостью, ни упорством не обладали. Если результат не мог быть получен в короткий срок, то любое, самое интересное и многообещающее дело теряло для них всякую привлекательность, мгновенно становилось несносно скучным и с презрением отвергалось или, более того, объявлялось опасным для их личности, закрепощающим их «живой разум». Псевдоалаи видели мало чести в изучении и даже развитии чужих идей и потому до всего порывались дойти своим умом (которого, увы, была не палата, но зато как раз хватало, чтобы выдумать благовидный предлог и бросить опротивевшее им занятие).

Настоящий алай тоже мог отбросить старый опыт решения какой-то проблемы или даже не знакомиться с ним вовсе, интуитивно чувствуя, что так он добьётся в избранной области большего, чем его предшественники, и за редким исключением эти ожидания оправдывались. Но у псевдоалаев небылоалайской интуиции, нечему было остановить их, когда в желании поразить всех свежестью взглядов, они доходили до полного абсурда. Пытаться вразумить их было совершенно бесполезно — гордые до упрямства, они не признавали никаких авторитетов и запросто могли пропустить мимо ушей самый разумный довод.

Авторитетом для них не был даже творец их, Дитриус. Его настойчивые, агрессивные попытки влюбить их в себя, псевдоалаи восприняли как насилие над своими личностямии либо угрюмо подчинялись ему, либо открыто делали всё наперекор. Чем больше Дитриус давил на них, требуя поклонения и благодарности за свои труды по их созданию, чем больше унижал, пытался переломить их природу, чем больше указывал на зависимость от себя — тем больше негодования скапливалось в их душах. Они не прогнулись, а сжались, как пружины, затаились, выжидая своего часа. И в конце-концов дождались… Но психика их претерпела серьёзные изменения: они панически боялись потерять себя и, уже выйдя из-под ига Дитриуса, продолжали любой ценой отстаивать своё «я» со всеми его совершенно очевидными и, главное, вредящими им самим недостатками.

В один прекрасный день Дитриус не выдержал и выгнал непокорных псевдоалаев вон. Вслед им он бормотал что-то о надеждах, впустую потраченных усилиях, предательстве,боли и разочаровании. О том, что из-за неблагодарных своих детей он, видимо, никогда больше не сможет творить. Говорят, в ответ на это та самая танцовщица Даэра крикнула ему: «И весь Бесконечный скажет нам спасибо!». И как, интересно, после этого наглая девица сумела остаться в живых?..

В результате Дитриус плюнул на свою затею, разозлился на Аласаис (которая не иначе как нарочно создала «кошек имени себя», чтобы он последовал её примеру и опозорился на весь Бесконечный) да и выкинул неудавшийся плагиат — к «виновнице». Так на одной из площадей Бриаэллара буквально из ниоткуда возникло несколько десятков существ плутоватого вида, которые тут же решительно отправились осматривать город словно новые хозяева — доставшийся по наследству дом.

На вполне законные вопросы городской стражи: кто они такие и как тут оказались? — эти незваные гости все как один отвечали, что они алаи, это их город и посему допрашивать их никто права не имеет. Нет, они не отрицали, что создала их отнюдь не Аласаис. Но ни это, ни то, что они не могли принять кошачью форму (хотя и злоупотребляли всевозможной кошачьей символикой), ни то, что философия их, как выяснилось, мягко говоря, отличалась от истинно алайской, ничуть не мешало им настаивать на своей принадлежности к алайской расе и утверждать, что они должны жить в Бриаэлларе — как и положено любой кошке Аласаис.

Сама наэй нашла их забавными и отнеслась к жертвам творческого порыва божка Дитриуса с большим пониманием, но признать, а уж тем более сделать их настоящими алаямине пожелала. Трудно сказать, что значил для псевдоалаев её отказ. Часть из них, видимо, изначально не ожидала от Аласаис ничего хорошего, считая её подобием Дитриуса, а алаев — обычными фанатиками. И стоило наэй попытаться объяснить им, что живут они ужасно не по-алайски, как они окончательно отвернулись от неё, сочтя это новым покушением на их личность.

Другие же, надеясь обрести в ней свою богиню, искренне старались прислушаться к её советам. Но дело всё равно не выгорело: они не смогли противиться своей природе и среагировали на «нравоучения» Аласаис, как обычно реагируют псевдоалаи на любые советы изменить что-то в себе, полученные от тех редких существ, мнению которых они доверяют. То есть впали в глубокую апатию, которая не прошла со временем, а лишь приобрела вялотекущую форму. Они разрывались между болезненно-логичными доводами разума — что Аласаис права, и послушайся они её, жизнь их стала бы куда лучше, — и «наследством» Дитриуса, вопившим: «Изменяя себя — ты убиваешь свою личность!».

Из-за этой внутренней борьбы, жившие рядом с настоящими алаями бедные «родственники» чувствовали себя очень дурно. Псевдоалаи, теряющие последнее к себе уважение,начали сторониться кошек Аласаис. Даже знаменитые алайские Лекари Душ были не в силах помочь им обрести покой — ни один из методов не срабатывал на псевдоалаях, лишь провоцируя их на злобные выходки или вгоняя в ещё большую тоску. Каждый совет, каждое слово алая настоящего воспринималось алаем поддельным как болезненный ударпо самолюбию, и эта душевная травма надолго отталкивала несчастного от попыток сблизиться со своими «родственниками». Много громких и неприятных историй было связано с такими попытками с обеих сторон…

Впрочем, не все псевдоалаи были столь далеки от своих прототипов — те их них, что родились уже в Бриаэлларе или, как знаменитая Даэра, принадлежали ко второму поколению «плагиата», появившемуся на свет ещё на дитриусовском шаре, смотрели на мир куда веселее. Ту заразу, что ещё осталась в их душах, они пытались задавить, развиваясвои таланты, путешествуя в поисках приключений или… ударяясь в другую религию.

Учение так называемых «Начинающих с нуля» на отдельную религию, прямо сказать, не тянуло, а было, скорее, невообразимой модификацией одного из уже существующих в Энхиарге учений, и открыто не одобрялось его последователями, так что слово «секта» тут куда уместнее. Эта неожиданная ветвь философии псевдоалаев появилась много позже того, как они перебрались в Бриаэллар, когда они уже достаточно освоились в Энхиарге и познакомились с распространёнными в нём верованиями.

Итак, Хозяйка Бриаэллара не пожелала признать «плагиат» своими детьми, но потребность в божестве, заложенная в них жаждущим поклонения Дитриусом, у псевдоалаев осталась, и они нашли другую кандидатуру для поклонения. Этим «счастливчиком» стал Веиндор Милосердный, наэй Перехода, или попросту Смерть…

Как их занесло в эту сторону — Дитриус знает. Кто-то из учёных мужей Академии Агадара даже проводил исследование причин возникновения культа «Начинающих с нуля». Врождённая страсть кистеухих к превосходным степеням (если уже и поклоняться, то самому сильному) сузила круг выбора до четырёх наэй. Двое из них — Аласаис и Лайнаэн — по понятным причинам не подходили на эту роль. Тиалианна тоже не отвечала основным запросам псевдоалайского сердца, она слишком много требовала от своих последователей.

Оставался Веиндор.

Во-первых, он был мужчиной, как и бог-творец псевдоалаев. Во-вторых — был далеко, в дела своих самозваных «последователей» не вмешивался и сам ничего от них не требовал. Плюс — любое существо будет остерегаться трогать их, зная, что у них такой могущественный покровитель. Это ли не идеальный бог? О да!.. Единственное, что немного смущало — это… род его деятельности. Но и с ним псевдоалаи смогли примириться, взглянув на «профессиональные обязанности» Милосердного под крайне необычным углом.

Так и появилась секта «Начинающих с нуля», которых непосвящённые обычно называли «забывчивыми» или просто «нулями». Её адепты не только разделили философию Милосердного (хотя и несколько подогнав её под свой характер), но и положили в основу своего существования стремление облегчить всемилостивейшему труды его. Надо ли говорить, что значительную роль во всём этом сыграло, типичное для их брата, желание облагодетельствовать абы кого, не заботясь, нужно ли этому существу их благодеяние изаслуживает ли оно его, главное — будет повод порадоваться своему милосердию и величию души.

Учение «Начинающих с нуля» ясно говорит о необходимости как можно реже прибегать к «услугам» Веиндора. Они полагают, что всеобщее благоденствие зависит от Милосердного в большей степени, чем от Аласаис и Тиалианны вместе взятых, ведь наступит оно именно тогда, когда все существа его стараниями окажутся на своих местах — то есть умрут и обретут подходящее им воплощение. «Но Веиндор, безусловно очень могущественный, всё же не всесилен. И подчас нуждается в помощи даже таких ничтожных созданий, как мы», — скромненько льстили себе «нули». Начинать же благородное дело помощи Милосердному, по их глубокому убеждению, надо с себя. Как? Да очень просто.

«Если уж тебе посчастливилось родиться здесь, в Энхиарге, где власть Веиндора особенно ощутима, значит, он выбрал для тебяименно этовоплощение не случайно. Тебе были даны все возможности, чтобы найти своё призвание и радоваться жизни. Если же ты, простофиля, не реализовал их, а уже устал от жизни,тело твоё износилось, и душа готова отлететь к Милосердному — что ж, это только твоя вина. Не стоит повиноваться своему эгоистичному желанию и требовать новой помощи от того, кто и так сделал для тебя всё и даже больше, чем ты, неудачник, заслуживаешь. Дабы стать достойным его милости, ты долженначать всё с нуля,сделать ещё одну попытку. В новом теле, лишившись памяти о прошлом — только так можно избавиться от желания умереть, обрести новое воплощение… и, быть может, всё испортить снова.

Если же твоя жизнь сложилась вполне удачно, то тем более не стоит рисковать своим счастьем. Вдруг найденное для тебя Веиндором новое воплощение окажется не столь удачным? (Какая бездна доверия и уважения к Милосердному в этой фразе!) Вот почему надо опять-таки испить воды забвения из Источника! Обрести новые силы, свежий взглядна мир и жить своей жизнью дальше, заново переживая все её радости. А Милосердный пусть займётся теми, кому это действительно нужно. Тогда у него будет больше времени, и вскоре наступит то самое всеобщее благоденствие».

Так, в общих словах, можно сформулировать философию «Начинающих с нуля».

Как Милосердный относился к этой секте, алаи понятия не имели, да и сами «нули» не могли похвастаться наличием «обратной связи» со своим божеством.

«Забывчивые» иногда заходили в замок ан Ал Эменаит. Вопреки общественному (в основном, людскому) мнению, они следовали своей философии вовсе не из страха перед смертью и периодически нанимали телепатов патриарха Селорна, чтобы вылавливать в своих рядах тех, кто присоединился к ним только из корыстных побуждений.* * *

Аниаллу тряхнула ушами.

— Да, Амиалис могла взять зелье «нулей» за основу, — проговорила она наконец. — У неё были практически неограниченные возможности для этого. Что же до Анара, он мог не рассказать мне о попытке восстановить память именно потому, что она оказалась неудачной, — постепенно к Аниаллу начала возвращаться уверенность. — Он знал, что я уцеплюсь за надежду вернуть ему детство крепче его самого, и не захотел отвлекать меня от моего… линдоргского проекта.

— Алу, а хочешь, я тебя к Шуу провожу? Он тебе всё и расскажет.

— Боюсь, это как раз то, чего Анар и не хотел допустить. Я лучше расспрошу его, а потом уже навещу таная Шуу.

— Как пожелает госпожа сианай — Талия тоже умела изящно кланяться, только при этом она забавно оттягивала себе ухо в сторону, будто краешек платья.

Не успела Алу отойти и двух сотен шагов от дома Талии, как заметила движение впереди, в кустах справа, и скорее рефлекторно, чем действительно опасаясь чего-то, отступила за завесу листвы.

В тот же миг некто, бесшумно проскользнув между цепкими ветвями, выскочил на аллею, помахал над головой чем-то горячим и бесформенным и без единого звука скрылся в кустах на другой стороне дороги. С такой легкостью пробираться через бурелом могла лишь бесплотная тень… или тот, кому заросли Дикой аллеи сами уступали дорогу. Этот вопрос сейчас мало волновал Алу. Напомнив себе, что здесь ей, в принципе, ничего угрожать не может, она покинула своё укрытие.

Деревья по обе стороны аллеи действительно расступились, образовав высокий тёмный туннель. Аниаллу заглянула в его левую половину — слизь насыщенно-лилового оттенка покрывала его «стены» и «потолок» и мерно падала с них крупными сгустками. Это что-то напомнило Алу… да и сильный цитрусовый запах… Она обернулась на треск: нечто очень большое колыхалось во влажном сумраке лесного туннеля. Отступив на несколько шагов, сианай наблюдала, как из зарослей появилась и стала медленно надвигаться на неё огромная голова. Между тремя парами удлинённых глаз пульсировали алым два коротких, изогнутых рога. Слабо светящаяся кровь наполняла тысячи крохотных сосудов, пронизывающих их прозрачную поверхность.

Не обращая на Аниаллу внимания, лиловое создание неторопливо переползало аллею. Личинка луррийского псевдодракона, длинная, пушистая, с крупными бусинами слизи, выступившими на ворсинках, была занята сейчас только лакомством, которым подманивал её погонщик. «Да, видать, не только вино ввозят из этого милого мирка в город Бриаэллар, — хмыкнула про себя Алу. — Интересно только — кто? Хотя кто бы он ни был, ближайший месяц у него выдастся весёлым: личинку надо будет гонять с места на место, чтобы она не заболела и не умерла. В родных горах об этом заботилась природа, а здесь…»

Гусеница всё тянулась и тянулась. Аниаллу, присев на корень, скользила по её мохнатому боку невидящим взором, словно это было самое заурядное из зрелищ. Конечно, ей было любопытно, но… но, даже окажись здесь уже вылупившийся псевдодракон, это не шло бы ни в какое сравнение с тем, что она услышала от Талии ан Камиан.

Если Анар, который не хочет искать друзей, — это просто странно, то Анар, не желающий вернуть память, — это уже из ряда вон, и пора начинать волноваться. Что она и делала. В голове Аниаллу царил полный кавардак, но тратить время на то, чтобы разложить всё по полочкам, она не могла. Сианай должна была торопиться, иначе шансы пробраться в Галерею Памяти незамеченной резко уменьшатся, и она может потерять один из важнейших кусков этой головоломки. Она заставила себя встать, разбежалась и перемахнула через личинку.

Снова зарядил мелкий дождь, и Алу не сразу заметила, что заросли вокруг неё поредели, а между деревьями стали попадаться тёмные приземистые строения. Их становилось всё больше, но ощущение дикости и запущенности не проходило. Одно- редко двухэтажные дома выглядели покинутыми. Изредка где-то в лабиринте серых стен вспыхивал огонёк и тут же гас, словно испугавшись чего-то. И только черепица на крышах построек поражала своей новизной и яркостью красок, так что сверху, с большой высоты, на которой только и были дозволены полеты в районе, прилегающем к дому Теней, они ничем не отличались от остальных городских зданий.

У обитателей этого кажущегося вымершим места были свои причины не привлекать к себе внимание. Алу знала, что каждый из невзрачных домишек — это лишь тамбур, ведущий в подземный дворец, по роскоши не уступающий тем, что красуются на поверхности где-нибудь в Посольском квартале. За головы их хозяев была назначена немалая награда, и даже здесь, в Бриаэлларе, они были вынуждены ходить с большой, хорошо вооружённой свитой…

Аллея привела Аниаллу на пустой квадрат площади, мощённой чёрным, обкатанным временем булыжником. Он блестел после дождя, отражая свет высоких фонарей, ярко горящих по её периметру. Стены домов, в три, четыре или пять этажей плотно смыкались, так что попасть на площадь Тишины можно было только с Дикой аллеи или дли-инной, как проповедь танайского жреца. Сонной улицы. Ни одного окна не выходило сюда, здания словно отвернулись от чего-то, к чему не хотели иметь отношения даже как невольные зрители. И правильно: члены дома Теней, мягко говоря, не жаловали тех, кто пытался узнать их секреты…

Алу пересекла площадь в тишине, которую любое другое существо назвало бы не иначе как зловещей, и медленно зашагала вдоль домов, мурлыкая себе под нос одну из популярных в прошлом веке у ан Камианов песенок. Бежали минуты, а скучные стены всё тянулись и тянулись. Сианай начала волноваться — оглядываясь, она видела слева, казалось, всё тот же фонарь, возле которого и началось её путешествие через владения дома Теней.

Песенка в четвёртый раз подходила к концу и терпение Аниаллу — тоже, когда она увидела едва заметный проход между домами. Алу нагнулась, взяла несколько камешков из так кстати подвернувшейся кучки щебня, размахнулась и швырнула туда один. Он исчез в темноте и гулко ударился там обо что-то металлическое. Второй, третий, четвертый камень постигла та же участь, но пятый — не встретил преграды и словно улетел в пустоту. Довольная результатом, Аниаллу бросила остальные на землю и протиснуласьв щель.

На этот раз путь её был недолог. Она оказалась на узком дворе, справа возвышались кособокие постройки, впереди слева полукругом выдавалась покрытая мелкой мозаикой стена приземистого, густо заросшего плющом здания. Его опоясывало низкое окно, разделённое на выпуклые квадраты из толстого мутноватого стекла.

Если бы, по какой-то невероятной случайности, сюда попал непосвящённый, он сразу понял бы, что забрёл куда-то не туда, и поспешил бы убраться восвояси. Это место просто не могло находиться в Бриаэлларе: в блистательном городе Аласаис не должно было быть ни плюща, неряшливо свисающего с выщербленных временем стен, ни сваленных в кучу старых вывесок, ни другого хлама, который покрывал весь двор.

Алу тоже насторожилась, но её смутила отнюдь не чуждая Бриаэллару атмосфера. Чуткие уши сианай уловили едва различимый шорох, и она юркнула вправо, за кучу кирпича,на которую обрушивался целый водопад жирного вьюна. Затаившись, Аниаллу прислушивалась к усилившемуся шуму — лёгким шагам, приглушенной брани и недовольному шелесту листьев. Неожиданно она почуяла знакомый вкусный запах и тут же поняла, что сделает дальше.

У стены круглого здания, спиной к ней стоял кто-то из Теней. Юноша, помогая себе тихой руганью, пытался высвободить из объятий приставучего плюща объёмистую сетку, которая и источала дивный аромат свежепойманной рыбы-блюдолизки. Алу терпеливо ждала, пока он справится с этой нелёгкой задачей и обернётся, чтобы столкнуться с ехидным взглядом застукавшей его на месте преступления сианай.

— Госпожа Тень, — пролепетал алай, пяткой заталкивая за спину свалившуюся с плеча сетку. Но тут же его глаза наполнились радостью: он понял, что перед ним наименьшее из возможных зол — Аниаллу, а не какая-то другая, менее милостивая Тень богини. — А ты тут… — Он хотел было спросить «что делаешь», но понял весь абсурд этого вопроса и смущенно замолк.

— Я-то домой иду, угол вот срезаю, а ты, вижу, рыбку воруешь? В наше-то тяжёлое время. Нехорошо! — укорила Алу, выразительно глядя на его добычу.

Скорее всего, этот алай поймал её не для себя, а для кого-то из старших, в чьих глазах ему очень хотелось поднять свой авторитет.

— Э… Да, — выдавил он, перестав пинать каблуком несчастную рыбу, и задал следующий, не менее «умный» вопрос: — А ты что, про этот проход знаешь?

— Как видишь.

— И Малаур?.. — икнул алай. Алу пожала плечами:

— А сам-то ты как думаешь? Юноша неуверенно кивнул.

— У патриарха Малаура поистине танайское терпение, — продолжала Алу. — И он совсем не жадный.

Она мило улыбнулась, её собеседник тут же оттаял и даже позволил себе поддакнуть:

— Он такой!

— Но на твоём месте я бы не очень радовалась: почти обо всём, что известно Малауру, рано или поздно узнаёт и патриарх Селорн, — жестоко промурлыкала Аниаллу.

— Т-ты расскажешь ему? — выдавил алай мигом вернувшись в шкуру кота, хлопнувшегося с ветки в середину собачьей стаи.

Сианай немного помучила воришку, изображая раздумье.

— Нет, — вздохнула она. — На этот раз я получу с тебя взятку и вероломно промолчу.

Она обошла ошалевшего от её заявления алая и ловко выудила уже уснувшую рыбину из сетки, мокрый кончик которой почти выскользнул из совсем ослабевших при имени Селорна пальцев вора. Держа скользкое тело за хвост на вытянутой руке, сианай подошла к мозаичной стене. Оглянулась (алая уже и след простыл), отсчитала в левом окне третий сверху и второй справа квадрат и вдавила в стекло ладонь.

Почти сразу тусклый узор перед её носом прорезала трещина, кусочки мозаики стремительно поплыли к ней, пёстрым водопадом хлынули в темноту и исчезли в глубине стены. Обнажившаяся каменная поверхность тоже пришла в движение: она подёрнулась рябью, мелкие серые волны, изгибаясь, глиняными змейками сползлись к её центру и сложились в громадное хмурое лицо Ректора Линдоргской академии, несколько опухшее, но узнаваемое. Оно некоторое время разглядывало Алу, а потом с протяжным завыванием распахнуло огромный рот, да так и застыло.

Аниаллу не спешила войти: сначала надо было простучать в правильном порядке по зубам каменной головы — иначе сработает ловушка, и незваную гостью разом перекусит пополам. Сианай сделала всё, как советовала ей Тинойа, но на всякий случай подняла какую-то деревяшку и помахала ею в пасти — мало ли что. Палка осталась цела. Алу осторожно вошла в рот, но не успела она осмотреться, как из темноты на неё что-то бросилось. Аниаллу выпрыгнула наружу и, когда оно было совсем близко, со всей силы стукнула палкой по клыку. Ловушка сработала, зубы всего на мгновение сомкнулись, откусив… кончик гигантского языка. Сианай брезгливо поморщилась, глядя, как из него, рыхлого, серовато-розового, бьёт настоящая алая кровь, разбежалась и перемахнула через быстро натёкшую лужу.* * *

Аниаллу, стараясь не прикасаться к влажным красным стенам, на цыпочках ступала по гладким плиткам, мясисто-розовый цвет которых после убийства «языка» казался ей тошнотворным. «Вот сейчас, — подумала она, — я действительно поперёк горла господину Ректору».

Пройдя всего несколько десятков шагов, она тем самым преодолела расстояние в половину Бриаэллара и очутилась рядом с подвалами дома ан Камиан. Коридор закончился тупиком — упёрся в стену из кирпичей цвета безднианского болота, между которыми лучилась сапфирной крошкой комковатая затирка. Алу передёрнуло от «дивного» сочетания красок. С трудом верилось, что создателем этого интерьера был алай. «М-да, посмотришь на эдакую „красоту“ — и уже никакой рыбы не захочется», — ворчливо подумала сианай. Впрочем, если судить по приклеенному к стене плакату, ничто не могло нанести урона аппетиту Теней. Иначе к кому с призывом «В одну морду — одна рыба!» обращалась с желтоватого листа карикатурно-суровая алайка, отнимающая у облепленного чешуёй котищи здоровенную рыбину?

В полу, как раз под плакатом, зияло тёмное отверстие. К радости Алу, его края не были украшены зубами или ещё какой-нибудь пакостью, по образу входа в этот тайный туннель. Она получше заткнула косу за пояс, улеглась на пол и, приблизив ухо к отверстию, прислушалась. В доме ан Камианов, таких же алаев, как и она сама, Алу не могла до конца полагаться ни на волшебство, ни на кошачье чутьё.

Вот и приходилось прибегать к более примитивным способам, чтобы узнать, что делают другие, и остаться незамеченной самой. Внизу лишь тихо плескалась вода. Сианай начала медленно спускаться к бассейну, стекать вниз, придерживаясь ногами и мысленно проклиная скользкие плитки.

Вдруг что-то встревожило её. Аниаллу замерла, сконцентрировавшись на своих чувствах, пытаясь понять что. Кажется, это обоняние предупредило её об опасности. Но в воздухе был разлит только острый, холодноватый запах силики. Вроде бы, в нём не было ничего подозрительного, этим веществом пользовались, чтобы очистить воздух и вещи от пропитавшей их магии. Запах исходил из обыкновенного ведра, спрятанного за статуей в нише, в которую и спускалась сейчас Алу. Копна зачарованных водорослей, венчавшая голову бирюзового изваяния, надёжно скрывала сианай, и она позволила себе поближе рассмотреть накрытое сохнущей тряпкой ведро и прислонённую рядом к стене швабру. Ручка её, украшенная богатой резьбой показалась сианай подозрительно похожей на посох мага. Что ж, вполне может быть…

Алу ощутила какую-то странную лёгкость в теле. Наверное, в воздухе было что-то ещё, запах чего Аниаллу не смогла различить за ледяным ароматом силики. Сианай задержала дыхание.

Боясь потерять равновесие, она ухватилась за гребень, тянущийся вдоль позвоночника статуи. Из потревоженных её резким жестом водорослей выпало что-то тёплое. Алу пригляделась — это оказалась маленькая, с её мизинец, лиловая ящерка, она лежала на полу неподвижно, лишь бока её чуть заметно вздымались от ровного дыхания. Недоумённо нахмурившись, сианай осторожно раздвинула влажные водоросли. Среди них обнаружился целый выводок таких же крохотных рептилий. Аниаллу отцепила хрупкие коготки одной из них от волос статуи. Ящерица мирно посапывала на ладони сианай, глазки её были затянуты нежной розовой плёночкой. Вид спящей рептилии подтвердил догадкуАлу. Она положила ящерицу на плечо статуи и быстро провела пальцами по водорослям. Растерев покрывшую их влагу в ладонях, сианай невероятным образом извернулась и подтянулась обратно в коридор. Сидя на полу, она крепко сжала руки и, как заправская танайка, стала вчувствоваться в состав жидкости. Да, она теряла время, но надо же было определить, что текло теперь вместе с кровью по её жилам. «Паникёрша несчастная», — был её вердикт: усыпившее ящериц зелье рыбного воришки опасности для кошек не представляло. Лиар его знает, кого он собирался погрузить в сон с его помощью, может быть, он опасался столкнуться с каким-нибудь уборщиком-неалаем?

Сианай снова спустилась к водоёму и положила реквизированную рыбу на первую прикрытую водой ступеньку. Присев рядом на корточки и чувствуя, как прохладные волны лижут её щиколотки, Алу задумалась. Встретив воришку с рыбой, она, до этого не имевшая определённого плана, как пробираться дальше, вспомнила об одном довольно рискованном способе перемещения. Для него-то ей и понадобилась эта блюдолизка.

Аниаллу собиралась стать рыбой. Нет, превратить своё собственное тело в рыбье она не могла (в таких вещах дети Аласаис были ох как несильны) и потому была вынуждена воспользоваться способом, доступным разве что сианай да единицам из Теней и ан Меаноров. Когда она меняла форму, одно из её тел — двуногое или кошачье — пропадало непонятно куда, но, очень постаравшись, Алу могла заставить исчезнуть их оба разом, а сама на время завладеть каким-либо третьим. Когда это третье имело подходящее строение, то было полбеды: она отделалась бы жуткой головной болью и парой бессонных ночей. Но на этот раз она остановила свой выбор на теле животного, причём животного, совершенством мозга, мягко говоря, не блещущего, и потому вполне могла «надеяться» на самые гадкие последствия, по сравнению с которыми тошнота и дезориентация показались бы ей просто счастьем. «Я определённо сошла с ума», — поставила себе ещё один диагноз сианай, вздохнула… и исчезла.

Путешествие в рыбьем теле оказалось именно таким, как она и ожидала, то есть — отвратительным. Мысли путались, её мутило, ориентироваться было трудно. Вдобавок один раз её, ищущую лазейку в магической преграде, чуть было не закогтила чья-то лапа, и в том, что Алу избежала позорной смерти, не было её заслуги — видно, кто-то там наверху дал охотнику по уху.

Ей пришлось принять двуногую форму ещё под водой, иначе (шло не миновать последний из перегораживающих трубу барьеров, настроенный на то, чтобы не пропускать рыбу дальше, во внутренние покои Камианов. Не прошло и пяти минут, как сианай вынырнула в маленьком круглом бассейне в полутёмной комнате, соединённой коротеньким коридором с холлом перед Галереей Памяти. Морщась от головной боли и пытаясь сфокусировать зрение, Алу осмотрелась и порадовалась тому, что бортик, за который она держалась дрожащими пальцами, был густо уставлен цветочными горшками: перед нужными ей зеркальными дверями ошивалась парочка ан Камианов.

Зубы у Аниаллу стучали, она осторожно потёрла подбородок и, прислушавшись, вскоре разобрала, что один из алаев жаловался другому: он-де, как хороший кот, нёс к мастеру туфли своей младшей сестры и столкнулся с патриархом Малауром, в кои-то веки пребывающим не в самом благодушном настроении. Ну — в рабочее время… ну — совсем не в том месте, где он должен был находиться, но это не повод посадить его тут сторожить непонятно что! Второй кот понимающе кивал.

«Зачем Малауру понадобилось выставлять тут охрану?» — недоумевала Аниаллу. Селорн запретил ей раскапывать дальше историю с друзьями Анара, но Алу никак не ожидала, что и Ан'си'шиал Малаур имеет что-нибудь против этого.

Преграждающие путь в Галерею Памяти алай несли свою стражу с комфортом: подтащив к дверям по низкому вкусно-малиновому креслу, они пристроили их друг против друга между расписными портьерами и, преспокойно усевшись на блестящих подушках, занимались теперь своими делами: один вертел в пальцах пресловутую сестрину туфлю с исчёрканным тушью мыском (там предстояло появиться прорезям под когти); другой, засунув за ухо порядком погрызенный карандаш, яростно растирал что-то пальцем на листке, положенном поверх толстой книги. «Этикет» — удалось прочить сианай на её корешке.

Это была знаменитая книга, написанная (и постоянно дополняемая) самим Малауром и содержащая не просто свод правил поведения в обществе, а изложенный в добродушно-ироничной манере подробный список того, что не рекомендуется делать в присутствии некоторых примечательных личностей Энхиарга и чем, напротив, можно заслужить их расположение.

— Вот и я не понимаю, зачем я здесь сижу? Танаон будет вместе с адорами сторожить кости Изменчивого, а я — тут прозябай! — настала очередь второго кота изливать своё возмущение. — И почему они меня отослали? Потому что я — ан Камиан? Шовинисты!

Теперь Аниаллу вспомнила их обоих. Кот с туфлей был Делором из «Зелёных Хвостов» — тем самым доброхотом, который всучил бедной Теоле огненный жезл; другой же, надо полагать — его братом Алрисом (видимо, он выкинул в адорском походе нечто настолько «выдающееся», что был приговорён к «работе над ошибками», как ласково называл Малаур многократное переписывание соответствующей главы «Этикета»).

Но Алрис и не думал ничего переписывать. Эта парочка вообще являла собой аллегорию разгильдяйства, но Алу это было только на руку: никому не покажется странным, чтоохранники решили покинуть свой пост. А уж «уговорить» их совершить этот проступок длясианайникакого труда не составляло. Надо было только нащупать нужные эмоциональные ниточки.

Аниаллу дождалась, пока в голову Алриса придёт нужная ей мысль, и несколько усилила его негодование.

— Послушай, а ты не в курсе, что и от кого мы тут, в конце-концов, охраняем? — послушно возмутившись, спросил он второго горе-стражника.

— Понятия не имею, — рассеянно отозвался тот. — Может быть — ждут, что вернётся тот, кто напал на сианай?

— Не на сианай, а на её подругу. Если бы кто-то напал на сианай, то страшно подумать, какой бы переполох поднялся! Хотя и так… Вот же гадство! — воскликнул Алрис и сделал движение, словно собирался отшвырнуть «Этикет», но сдержался и только раздражённо фыркнул: — Эти… «змеекошки» Малауровы ловят наверху харнианца, а мы… Гадство!

— Думаешь, это харнианец? — уже без помощи Аниаллу заинтересовался Делор.

— А кто же ещё? — удивился Алрис с таким жаром, будто следующим подозреваемым в нападении на Теолу был он сам. — Наверное, мы там, в Адорских скалах, погасили какого-нибудь его родственничка, нот он и явился… пылая местью.

— Вряд ли… Ну как бы харнианец пробрался в Бриаэллар? — с ленцой возразил Делор. — Это какой-то колдун — линдоргский например.

— Да сам ты колдун! — возмутился Алрис, гулко хлопнув себя по коленке злосчастной книгой. — Харнианец это, точно говорю. О, слышишь? — опять! Небось в угол его загнали! — с завистью прошептал он, и братья замерли, прислушиваясь к грохоту, донёсшемуся откуда-то сверху.

Аниаллу тоже навострила уши и даже подумала о том, не прекратить ли ей это дурацкое расследование и не сходить ли поглядеть, кого там поймали (если и вправду поймали) «Малауровы змеекошки», но всё-таки осталась. Только теперь она не ограничилась «игрой» с чувствами одного Алриса…

— Что толку спорить? Надо просто сбегать туда, — предложил Делор, любопытство которого превысило все допустимые пределы, — ничего тут без нас не случится.

Алрис с сомнением покачал головой:

— Слушай, ну кто в здравом уме сюда полезет? Сейчас тут сидят два патриарха…

— …и они на пару порвут нас на клочки, когда узнают, что мы отлучились, — подхватил Делор. — Ну, если окажется, что это какой-нибудь Энаор чудит… — проворчал он, пряча туфлю за светильник.

— Никакой не Энаор, — мотнул головой довольный Алрис и сунул свою книгу в ту же нишу…

Стоило воровато оглядывающимся братцам скрыться из виду, как Аниаллу, мигом обсушившись, скользнула к двери Галереи Памяти, прижалась к ней щекой и, не почувствовав внутри никакой опасности, тихонько приоткрыла зеркальную створку. Нужный ей шкаф был крайним слева в ряду своих двойников, выстроившихся у дальней стены. В нём хранились миниатюрные копии картин из Спиральной галереи, к каждой из которых были привязаны тысячи записей эмоций, мыслей, ассоциаций, возникших у самых разных существ, когда бы то ни было её рассматривавших. Ан Камианам нравилось сравнивать восприятие одного и того же объекта созданиями разных рас, полов, возрастов или профессий — недаром перед входом в любой принадлежащий иммузей или выставочный зал висело предупреждение, что «чувства любого посетителя могут быть записаны для последующего изучения».

Около шкафа, буравя его взглядом, переминался с ноги на ногу какой-то кот, видимо из Малауровой свиты. Он и не заметил, как сианай прошмыгнула вдоль стены и юркнула за спину кошачьей части статуи Анаит — у самого входа в покой, откуда доносились голоса её отцов.

Аниаллу не успела ничего толком подслушать: Малаур почти сразу направился в её сторону. Скорчившаяся у задних лап изваяния, Алу перестала дышать, но Малаур как ни вчём не бывало обратился к стоящему у шкафа алаю:

— Ну, как твои успехи?

— Пока никак, патриарх. Я уже в третий раз перебираю эти картинки, но — ничего. Может быть… — начал он, но Малаур мягко оборвал его.

— Нет, не может. Ты должен смотреть внимательнее — возможно, здесь есть тайник или она скрыта чарами. Попробуй сделать это не глазами, обратись к интуиции, — посоветовал патриарх и скрылся за занавесом.

Алай буркнул что-то ему вслед и с остервенением начал рыться в шкафу. В шкафу… С чего бы это Малаур вдруг заинтересовалсятем самымшкафом? Узнал про картину? На ум приходила одна очень неприятная догадка: она не возражала, когда в библиотеке Малаур коснулся её памяти, чтобы взглянуть на нападение её глазами, но он, видимо, не постеснялся воспользоваться ситуацией и… копнул поглубже. Никому нельзя верить, ни-ко-му.

— Скажи ему, пусть не разбрасывает всё это барахло по комнате: если эта гадость подо что-то замаскирована, то нужно просто сжечь неё скопом вместе со шкафом! — рыкнул где-то там Селорн, и Алу поняла, что пора действовать.

Она неслышно пронеслась через комнату и замерла чуть слепа, в шаге за спиной у тихо проклинающего шкаф и его содержимое алая. Несколько секунд она медлила, приноравливаясь к его нервным движениям, а потом позволила себе бегло осмотреть полки. И тут же открыла рот от удивления: нужная картинка стояла прямо под носом у ищущего её ан Камиана, а он, хотя его взгляд и даже рука не один раз коснулись её, не замечал этого! Словно на месте маленького полотна в пёстрой рамке была пустота…

Аниаллу не стала тратить драгоценное время и разбираться, что к чему. Она повторила маневр, проделанный только что с Алрисом и Делором. Улучив момент, когда алай, как ей того и хотелось, отступил от шкафа и прижался лбом к стене, чтобы остудить своё негодование, она схватила картинку с полки и спиной вперёд осторожно двинулась обратно, оставляя ан Камиана заниматься его, теперь уже совершенно бесполезными, поисками.

Наткнувшись на стол, она спряталась за складками длинной скатерти, прижалась спиной к прохладной ножке, не мешкая погрузила лицо в картину и — словно нырнула в прорубь. По её телу пробежала странная волна, будто вихрь мелких острых льдинок окутал её, как часто случается когда вторгаешься в чужие, не предназначенные для твоего взгляда воспоминания. Но Аниаллу быстро взяла ситуацию под контроль, и вот уже глазами недожрицы Лилоры, она смотрела на тёмную стену…* * *

Лилора не долго любовалась чудной росписью — узором из мышиных скелетов, нарисованных блестящей чёрной краской по чёрному же матовому фону. Переведя дыхание, она,постоянно озираясь, осторожно двинулась вперёд. Коридор, лестница вниз, ещё один коридор, десяток быстрых шагов до поворота. Видимо, почувствовав что-то неладное, недожрица замерла, но потом всё-таки осторожно заглянула за угол… и застыла, словно примороженная взглядом высокой алайки, спокойно идущей ей навстречу.

Хотя она никогда не видела Такрен Фай воочию, Лилора сразу поняла,ктоперед ней и что скрыться от этой жуткой женщины ей не удастся. Статная, грациозная, в длинном узком зелёном платье с корсажем из крупной острой чешуи, больше похожем на доспех, Такрен Фай гостья из Бездны шла по коридору и невыразимо гадко ухмылялась. Лилора судорожно вцепилась в угол стены, а Фай медленно приближалась, не сводя с неё глаз — насмешливых, пронзительных и холодных. Свет их был неярок, но от каждой чёрточки её худощавого лица, от каждого же ста веяло такой мощью, такой суровой уверенностью, что недооценить изгнанницу было просто невозможно.

Она остановилась в шаге от Лилоры — дрожащей, спешно изобретающей подходящее оправдание своему вторжению в подземелье. Казалось, встреча с этой жертвой собственного любопытства скорее позабавила, чем удивила или разозлила Такрен.

— Ф-фай, т-ты… Здесь? — еле шевельнулись губы недожрицы.

Аниаллу очень хорошо понимала её страх и замешательство: столкнуться один на один с существом, от которого можно ждать чего угодно, да ещё в месте, где, случись что, никто тебя и искать не станет — это было немалым потрясением.

— Разумеется, меня не должно быть здесь, маленькая ан Камиан. Мой удел — Бездна, — оскалилась Фай в подобии улыбки. В её мимике было что-то неалайское, неестественное, пугающее, хотя и не лишённое привлекательности. — Но Аласаис, в своей безграничной милости, позволила мне иногда покидать Город Черепов. Не по собственной прихоти, конечно, а тогда, когда моим соплеменникам потребуется… помощь. — Фай оказалась у недожрицы за спиной, её хвост обвил девушку, и Алу почувствовала, что та предпочла бы объятия голодного удава прикосновению этого роскошного чёрного меха. — А ведь сейчас вам… тебе не обойтись без моей помощи, не так ли?

— Не обойтись?.. — немилосердно выкрутив шею, чтобы заглянуть в глаза Такрен, пролепетала Лилора.

— Никак не обойтись, — довольно прижмурившись, покачала головой Фай. — Ведь ты хочешь увидеть эту троицу, этих наивных нарушителей руалских границ? И незамеченной вернуться домой чтобы похвастаться этим перед друзьями? Или я ошиблась насчёт твоих планов, и ты не нуждаешься в моей маленькой дружеской услуге?

Лилора заставила себя кивнуть. Она не понимала, с чего бы изгнаннице вздумалось проявить к ней такое участие?

— Вот видишь. И я не откажу тебе в ней. Я всегда готова посодействовать тем, кто не боится задавать вопросы и искать ответы на них. Ты хочешь увидеть, против кого такополчился Совет? Ты увидишь, не сомневайся, — посулила Такрен. — А тебя не увидит никто. — Она снова оказалась перед Лил и коснулась коготком её груди. — Сама бы ты не справилась: дверь под замком, и твоей силы не хватило бы ни на то, чтобы открыть её, ни сделать прозрачной для твоего взора, — без труда предугадала она намерения девушки. — Теперь ты сможешь это. — Фай улыбнулась куда мягче, чем прежде, и отступила на шаг в сторону, словно освобождая Лилоре дорогу.

Ошарашенная недожрица буркнула что-то благодарственное, сделала пару неловких шагов, но Фай не намеревалась отпустить её так просто.

— О, мы забыли об одном пустяке, — промурлыкала она, насмешливо погрозив Лил пальцем. — У каждой услуги есть своя цена.

— Но я… — выдохнула Лилора, не представляя, что она может предложить могущественной Фай, одной из Сотворённых Первыми.

— Я знаю, — отмахнулась та. — Недаром же я сказала, что мне нужна сущая безделица. — Она насмешливо повела ухом. — Я хочу, чтобы ты описала всё, что здесь увидишь. Не важно где — в дневнике, в письме близкому другу — выбирай сама.

— Но ведь кто-то… чужой может прочитать это письмо и…