Чтение 10–й страницы книги ~Театр для теней. Книга 1~

— Тогда привет ему, — как-то странно: и добро, и грустно, и лукаво — улыбнулась танайка. — И… спокойной ночи!

— Я передам, Мей. Спасибо тебе!

— Не за что, Алу. Сейчас такое время, что мы просто обязаны помогать друг другу. Надеюсь, мне удалось облегчить твою ношу, госпожа сианай?

— Да, ты мне очень помогла. Спокойной ночи и тебе.* * *

Спокойной ночи? Да уж, как же…

Едва Аниаллу успела попрощаться с любезной танайкой, как волшебное зеркало с резким хлопком погасло. Испугавшись, что это могло разбудить чутко спящего Анара, сианай завертела ушами, прислушиваясь к звукам в спальне. Вроде бы всё было тихо, хотя, зная, насколько бесшумно умеет ходить её муж, Алу не очень удивилась бы, постучи он сейчас в дверь её комнатушки. Но он не постучал и, видимо, даже не проснулся. «Счастливый», — с завистью подумала она и, чтобы занять руки, потянулась к обитой шёлком коробочке, где хранился давний подарок Аэллы — набор для ухода за шерстью. Вооружившись для начала частой металлической гребёнкой, она положила на колени хвост и принялась за дело, пытаясь заставить мечущиеся мысли течь столь же плавно, как двигались её руки, расчёсывающие чёрную шерсть.

Такрен Фай. Аниаллу была почти уверена, что всё случившееся сегодня, за исключением, может быть, нападения на Теолу, было подстроено именно этой безднианской кошкой. И предназначалось для её, Аниаллу, глаз. Иначе почему картинку в Галерее Памяти, стоящую на самом виду, разглядела только она? Да и вставленный в воспоминания недожрицы кусочек про приглашение в Бездну, голос, так похожий на её собственный… Какую цель при этом преследовала Фай, какой реакции она ждала от Аниаллу — это ещё предстояло выяснить.

«Взяли моду, — кипятилась Алу, — всем им надо во что-то меня втягивать. Ладно Аласаис, ладно Тиалианна, но Фай — вот уж кто бы сидел на берегу своего лавового озера и не лез! Ведь уже и предупреждали её (вот только — о чём конкретно?), изгнали её (кто бы только сказал — за что именно?), а ей всё мало!».

Всё было слишком запутано. Сначала изгнание этой троицы, приговор, под которым подписался весь Совет и о котором никто никогда ничего не рассказывал. Теперь это видение… видение Пути этой Ланриссы… Вряд ли то, что показала Фай, целиком было ложью: эта кошка слишком умна, чтобы решить, что сианай клюнет на такую простую приманку, поэтому ко лжи наверняка была примешана доля правды. Но какая доля? Должны ли были Анар и Ланрисса сделать что-то вместе, пройти рядом какой-то отрезок Пути, до тех пор, например, пока она не встретит того, с кем было предопределено её супружество? Возможно. «И стоило ли вообще расспрашивать про Ланриссу? Скорее всего, Фай выбрала эту девушку лишь потому, что та была близка к Анару, я — ничего не знала о ней, а изгнание этой „идеотки“ — тайна сама по себе. Я должна спросить о Такрен, о том, как эта безднианка смогла провести моё чутьё, а не о случайно вовлечённой в эту интригу девице!.. Или всё же —неслучайно? Не потому ли Анар так дурно отнёсся к её попыткам найти его друзей, вернуть ему память, что он чувствовал: в его прошлом сокрыто нечто, что не даст ему дальше жить спокойно? Что, если Такрен показала Алу чистую правду, но Аласаис… или кто-то другой, равный ей по силе, изыскал-таки способ вмешаться, а результате чего Пути Анара и его подруги разошлись вопреки воле Бесконечного, более того — со страниц их Книг Судеб исчезли строчки, закреплявшие эту волю, а на их месте появились другие, в одной из которых значилось и её, Аниаллу, собственное имя…»

Сианай в сердцах бросила расчёску на стол. Будь проклята эта Фай! Она заставила её думать о таких ужасных вещах… ужасных и невозможных! Аласаис пошла против воли Бесконечного — бред какой! Нокак мастерски, как реалистично он преподнесён… Даже слова друзей Анара в воспоминаниях недожрицы — про то, как Аласаис и «ревнивая сианай Аниаллу», поняв, что теряют Анара, решили вернуть его любой ценой — идеально вписывались в кошмарную картину.

Кошмарную… Для Аниаллу, две тысячи лет служившей Тиалианне, Хозяйке Пути, она была кошмарной вдвойне. Всё, во что она верила, что считала священным и незыблемым, ставилось под сомнение…

«Если эта безднианская кошка проделывала подобные фокусы и с другими алаями, мучила их так, как сейчас меня, то вполне понятно, за что её сослали в Лэннэс», — мрачновато думала Аниаллу, вертя в руках расчёску и выискивая, не повредилось ли где шоколадное дерево. Заращивая единственную найденную царапину, она вздохнула о том, что понадобится куда больше времени, чтобы залечить трещину, которую благодаря Фай дала её уверенность в правильном понимании законов родного мира…

А возможно, за Фай стоит кто-то ещё. Может — сам Тал. Что ж, она будет не первой алайкой перетянутой им на свою сторону… Но Аниаллу эта версия почему-то казалось маловероятной.

Для чего всё это? Чтобы заманить её в Бездну? Но для этого есть масса более простых способов. Если же всё-таки Фай действовала самостоятельно… Зачем она могла понадобиться изгнаннице? Или та просто захотела поразвлечься, наблюдая, как Тень Аласаис будет искать ответ на её загадку?

О том, что могла замыслить и к каким силам прибегнуть эта женщина, ведала лишь она сама да ещё, может быть, Аласаис… хотя и наэй вполне могла быть не в курсе. Такрен Фай была загадкой, древней и опасной. Одна из первых алаев, сотворённых самой Аласаис, она была наделена немалыми силами. Все знания о ней Аниаллу исчерпывались общимотношением к Фай в Бриаэлларе: нельзя было сказать, что её ненавидели, но считали чем-то малопонятным, опасным и… неправильным, что ли. «Так, наверное, относились быналары к своему соплеменнику, занявшемуся огненной магией и каким-то чудом в ней преуспевшему, — усмехнулась Алу, отложив в сторону вторую щётку, которой закончила массировать хвост, и роясь в коробке в поисках замшевой „полировочной“ салфетки. — Понять, зачем он это делает и, главное — как, они были бы не способны. По их мнению, это искусство было несовместимо с самой жизнью и опасно даже в руках их собрата по расе. Поэтому такого налара, скорее всего, выслали бы из Нель-Илейна, как Фай за её занятия — из Бриаэллара в Бездну. И сделано это было отнюдь не в наказание — просто то, чем она занималась, отторгалось, как говорили, самим духом Энхиарга и могло существовать лишь в Бездне».

Не получила ли она в результате этих запретных изысканий знание, о котором и говорила, обращаясь к Аниаллу и, таким оригинальным образом, приглашая её в Лэннэс?..

У Алу был один единственный способ найти ответы на все эти вопросы — отправиться в Бездну…

Гости Бриаэллара

За алтарём прятались закормленные и заласканные храмовые коты. Едва втиснувшись в узкую щель, они жались друг к другу, сливаясь в одну толстую мохнатую многоголовую гусеницу, и жалобно квакали, широко разевая зубастые розовые пасти.«Трезвомыслящий человек в Бриаэлларе»

Солнце взошло слишком рано, словно кто-то наорал на него и, как нашкодившего кота, за шкирку выкинул на небосвод. Не иначе — у погодников проснулась совесть, и такимобразом они решили извиниться за вчерашний ненастный день. Что ж, потрудились они на славу: нигде не было видно ни лужи, ни размытой клумбы, а кроны пламенеющих под балконом Аниаллу клёнов снова стали пышными. Воображение так и рисовало ей хмурых котов из службы погоды, со стремянок пришивающих на место опавшие листочки.

Любуясь обновлённым садом, Алу радовалась, что, несмотря на бессонную ночь и все свои злоключения, чувствует себя вполне бодрой. Она проснулась раньше чем ожидала и решила позволить себе подышать свежим воздухом, перед тем как наведаться к Кеаре ан Темиар. Вдобавок можно было и перекусить где-нибудь… налету: Аниаллу питала слабость к бабочкам-томатницам, так и кишевшим в бриаэлларском небе в это время года.

Через мгновение ветер уже трепал её лёгкую накидку, ослепительно белую на фоне загорелой кожи.

Аниаллу пронеслась над владениями ан Элиатанов: над вечноцветущими садами; над бассейнами, полными переливчатого, густого тумана из Долины Снов, в которых дремалигорожане; над замком, похожим на друзу самоцветов, прикрытую кружевным платком — в мягкихскладках матового белого камня мягко сияли огни тысяч светильников, образуя изысканный узор из цепочек больших и малых окон.

Эти меланхоличные кошки властвовали над снами, мечтами, видениями и иллюзиями. Недаром в Бриаэлларе поговаривали, что таинственным патриархом их дома является сам Владыка Грёз Ланфейр. Именно поэтому к ан Элиатанам обращались те, кто хотел избавиться от кошмаров, навязчивых идей, дурных привычек и опостылевших чувств, или увидеть во сне нечтоособенное, пережить какое-то приключение, или же просто — истолковать сон или видение.

Дальше лежала вотчина ан Меаноров, котов-волшебников, заключённая между улицами Трескучей смерти (маленький патриарх Фейнлаан учился пускать молнии…) и Небезопасной. Фасад выходящий на эту последнюю, принадлежащую к Посольскому кварталу улицу, был довольно строг, и отсюда замок представал величественным белым зданием. Со стороны же улицы Трескучей Смерти картина была совсем иная. Нет, фасад там был точно такой же, но его трудно было рассмотреть за разноцветным пологом всевозможных иллюзий. Сюда выходили окна и балконы жилых комнат, и их обитателям позволялось накладывать на стены своих покоев любую иллюзию, лишь бы она была достаточно прозрачна, чтобы проглядывали очертания настоящего фасада. И каждый, разумеется, изгалялся как мог.

Один танайский врач даже как-то принялся за научный труд в котором, исходя из вида и содержания иллюзии, высказывал суждение о психическом расстройстве создавшегоеё ан Меанора и причинах его возникновения. Увы, сей труд почтенный лекарь так и не закончил — сбежал, опасаясь за собственный рассудок…

Ан Руал… Общественный зверинец, Закрытый зверинец…

Район, принадлежащий этому дому, недаром назвали Маленьким Руалом — его высокие каменные здания и вправду похожи на тамошние фундаментальные сооружения. Остальные алаи считают эту архитектуру чересчур грубой, другие же существа склонны находить для неё более лестные эпитеты — величественная, строгая. У Маленького Руала есть даже свой Барьер — его однажды ночью презентовал кошкам неизвестный «доброжелатель». Но те были отнюдь не рады подарку…

«Барьер» представлял собой стену из жёлтого стекла, высотой в полтора алайских роста, разделённую вертикальными металлическими полосами на длинные сегменты. Верхний край стены был загнут к центру, как бы намечая основание воображаемого купола. Причём на каждой такой секции, как на магическом экране, в движении отображались всё новые и новые сцены охоты хищных зверей на различных неалаев. События многовековой давности, когда изменившиеся под действием магии настоящего Барьера звери начали атаковать жителей равнины Жёлтых Цветов, демонстрировались во всех подробностях…

Ан Руалы ужаснулись: злополучная стена выходила в том числе и в Посольский квартал, а там было кому вспомнить старые обиды. Они пытались самостоятельно разрушить её, вывести иллюзии, но всё было тщетно. Когда же ан Руалы воззвали о помощи, ушлые сотрудники посольства Анлимора (которое ближе всего располагалось к «Барьеру») обратились к её новоиспечённым хозяевам с неожиданной просьбой: сдать им кусок стены в аренду. Сказать, что ан Руалы удивились, — значит ничего не сказать. Но посовещавшись и уяснив, что «Барьер» ни чьих чувств не оскорбляет, они дали согласие, хотя анлиморцы ни за что не хотели раскрывать свой замысел.

И правильно делали. Когда алаи узнали, в чём он заключается, они были потрясены даже больше, чем при появлении стены: анлиморцы решили превратить её в… тотализатор.Добежит — не добежит, сожрут — не сожрут. Но было уже поздно: договор на аренду стены был заключён по всем правилам, а новое развлечение, как ни парадоксально это звучит, многим пришлось по вкусу. В общем, всё, чего кошки добились — это приписки мелким шрифтом внизу каждой секции стены: «Дом ан Руал не имеет никакого отношения к этому развлечению и не одобряет его». Ну, не одобрять-то они не одобряют, но договор продлевают уже не первую сотню лет…

Аниаллу улыбнулась, пролетая над ещё одной достопримечательностью этого квартала — заведением с ироничным названием «Настоящий Храм Аласаис». В нём для почтенной публики воссоздавали обряды, совершаемые в честь богини в храмах Руала. Амиалис Руалская приложила много усилий, чтобы прикрыть эту богохульную лавочку. Но хозяева храма-театра упирали на то, что они показывают лишь те церемонии, на которые в Руале имеют доступ рабы, то естьнеалаи, а значит, ничего сколько-нибудь оскорбительного они не совершают. В конечном счёте Амиалис была вынуждена отступиться. В кои-то веки раз…

Отсюда был уже хорошо виден дом ан Иналасс — единственный алайский дом, расположенный в Посольском квартале Бриаэллара. Его члены не жили под одной крышей, их дома, построенные в разных архитектурных стилях, образовывали небольшой район, в центре которого находился Храм Бриаэллара, посвящённый не самой богине Аласаис, а её городу. Буквальный перевод названия этого дома с танайского — дом Неалаев — отражал реальное положение дел: среди его членов неалаев действительно было почти вдвоебольше, чем кошек. Всех их объединяло одно — любовь к своему городу. Они поклонялись ему как божеству, нянчились с ним как с младенцем, наряжали его, как старик отец — единственную дочь. Здесь жили такие важные персоны, как Главный Озеленитель Бриаэллара, Повелительница Фонарей (настоящая эльфийка из Элаана, ведающая городским освещением), а также хранители большинства музеев и галерей. Многие из них входили в Совет Дорогих Гостей.

Аниаллу обожала матриарха Мяфоршу ан Иналасс, основавшую дом в незапамятные времена вместе со своим возлюбленным (человеком, который, к её великому горю, оказался смертным и скончался всего через сто двадцать лет). Эта полненькая, улыбчивая алайка из ан Темиаров, бессменно носившая лёгкую, похожую на халат шубку из шкурок голубой безднианской мыши, была самым доступным для простых горожан членом Высшего Совета Бриаэллара. Она же, единственная из ВСБ, одновременно входила и в Совет Дорогих Гостей.

Если в ан Темиарском Великом Мосту принимались решения можно ли отдать тот или иной участок земли под жилую застройку или магазин, то в доме ан Иналасс — соответствует ли предполагаемый фасад образу улицы и всему Бриаэллару в целом. Сюда приходили жалобы на засорившийся фонтан и на того, кто «помог» ему засориться, или подробное описание предполагаемого праздника, дабы ан Иналассы оценили его с эстетической стороны и решили, не оскорбляет ли зрелище чувства других горожан.

Отношения между домом ан Иналасс и домом ан Темиар всегда были напряжёнными: Неалаев ужасно раздражала необходимость согласовывать свои решения с мнением котов-администраторов. Ан Темиаров бесило самоуправство ан Иналассов…

Аниаллу завершила свой «круг почёта», облетев вокруг «Вертикали Власти» — ресторана, взгромоздившегося на вершину высоченного каменного столба. Каждый вечер тамвыступал какой-нибудь из созданных ан Темиарами… творческих коллективов, в том числе и «Зелёные Хвосты», организованные Теолиным ухажёром Адианом, главой Миграционной Службы Бриаэллара. «Вертикаль» находилась возле Великого Моста — огромного замка ан Темиаров, протянувшегося над всеми тремя кварталами Бриаэллара, цели полёта Аниаллу. Она стала снижаться, и тут внимание её привлекло столпотворение на площади Мудрости.

Там определённо творилось что-то интересное, и скоро сианай поняла — что. За многие тысячи лет его существования, обитателям Бриаэллара ещё не доводилось слышать призывов к свержению власти, но именно такие слова сейчас так и лезли ей в уши.

— Да, мы ещё не готовы к началу гражданской войны, но должны готовиться к ней, несмотря ни на что! Всё, что происходит в городе и в мире, эта псевдовойна, которую развязывает Линдорг — лишь предлог измотать нации Энхиарга, чтобы у них не осталось сил на борьбу с властями! — выкрикивал невысокий, потрёпанного вида юноша с воспалёнными глазами.

Аниаллу зависла над площадью, рассматривая оратора. Лицо его заострилось от выпивки и недосыпа, а бледная кожа так туго обтягивала скулы, что едва не рвалась на носу. Однако резкость черт смягчалась тем, что он был от природы склонен к полноте, и оттого на его лице ну никак не держалось выражение суровой решимости, которое он так старался ему придать. Глаза, хоть и блестящие, как у фанатика или тяжело больного, имели какой-то неопределённый, бледный цвет, что делало их довольно невыразительными.

Сианай видела этого человека, Райса, уже во второй раз, и во второй раз останавливалась в замешательстве. Он был типичный «опасный идеот» — по классификации Канирали ан Фейм. Идейку, чтобы свихнуться на ней он выбрал себе тоже довольно избитую: все беды от котов, коты в Энхиарге повсюду («везде пролезли»), поэтому жить в нём из рук вон плохо. Примечательно было то, что подобные мысли обычно посещали несчастных, завистливых созданий которым в жизни не светило и понюхать бриаэлларский воздух, а этот господин имел здесь собственный дом. Вдобавок более «никакого» существа Аниаллу не встречала в родном городе ни разу в жизни. Бриаэллар притягивал личности нестандартные, он, словно семья ан Камиан, создавал свою «коллекцию» — из необычных, выдающихся теми или иными качествами существ, отбирая их из тысяч желающих посетить его или в нём поселиться. А этот…

— Эй, хвостатая, пять монет за просмотр, или лети дальше! — донёсся снизу задорный голос. Алу оторвалась от оратора и посмотрела себе под ноги. Оттуда на неё взирала румяная физиономия Теолы.

Если Ола и походила на кого, то уж точно не на кошку, которой недавно основательно подпалили мех. Сегодня она была в лёгком светлом платье. Из прорезей в шляпе, из ярких цветов, украшающих её поля, выныривали золотистые уши. Левое, потеснённое пышной алой розой, смешно торчало вбок. Единственным, что напоминало о вчерашнем, была забинтованная нога, заботливо спрятанная под неизменно яркий чулок.

— Болит? — спросила Аниаллу, скользнув между ветвями дерева, на котором устроилась подруга.

— Не-е-ет, — протянула Ола, поправляя подол, — распухла малость, но уже ничего. Врач мой думал, что совсем отвалится, но пронесло. Тело у меня старое, надёжное, не точто эти ваши, новомодные! — Она смерила подругу насмешливым взглядом. — Давай-ка, посиди со мной, болящей, посмотри, послушай, какое у нас чудо-юдо завелось!

Сианай невольно прислушалась и тут же пожалела об этом.

— Красота, культура?! Они должны нести истину, заставлять страдать и сострадать! А уэтихони выродились в слащавую, отупляющую ложь! И ради неё вы готовы терпеть все эти унижения? Вы тупеете от неё, она лишь ширма, чтобы прикрыть истинное положение дел: как они наживаются на вас, как унижают вас, как следят за каждым вашим шагом. Они называют вас «неалаи» — разве этим не всё сказано?

— Так мы и есть неалаи, проповедник, — ответил ему мужской голос, прозвучавший музыкой после Райсовых хриплых завываний.

Аниаллу выискала в толпе его обладателя — им оказался долговя-зый эльф, забравшийся на стеклянный колпак, прикрывавший клумбу с ядовитыми золотыми розами. Алу не ожидала увидеть сказителя Тиллириена живым так скоро. Изготовители тел упорно отказывались воскрешать его, после того как он погиб, совершая страшное преступлениепротив всего алайского народа —спасая Энаора…

— Это они создали это чудо — Бриаэллар. Мы — не смогли! — рассмеялся он и, разведя руки в стороны, слегка поклонился. — И потому — пришли сюда. Пришли не только потреблять или, тем более, порицать, как это делаешь ты, а творить вместе с ними! — Эльф выразительно постучал по экзотическому струнному инструменту, змеиными кольцами обвивавшему его шею. — Город Аласаис — храм искусства, а она — сама поэзия, сама музыка, песня многих тысяч душ… Красота, гармония и любовь нужны любому творцу, иначе он не созидатель, а разрушитель. Мы, своими неосторожными словами и необдуманными действиями, можем погубить всё это: их дом, милостиво приютивший нас, семьи, принявшие нас, бывших сиротами при живых родителях. Мы искали иной судьбы, иного мира, иных… отношений. Мы сами пришли сюда, человек, — возвысил голос Теллириен и улыбнулся такой улыбкой, что воображение само дорисовало к ней алайские клыки. Среди публики это вызвало настоящую овацию.

— Нет! Они подло заманили вас сюда! Вся их музыка, танцы, живопись — это паутина, способ втянуть вас в их порочнуюсистему!Одурманить, закабалить, подчинить, — замотал головой притихший было маг. — Они придумали эти Пути, лишив вас свободы, они подселяют в вас эту мерзость, которую называют «дух», и она начинает диктовать вам, что хорошо, что плохо. Они делают это, чтобы править вами и на вас наживаться! Чтобы наживаться и на твоём таланте, эльф!

— Так уходи, — поднял серебристые брови Теллириен, — никто не держит тебя здесь. Про Пути и дух и говорить нечего — ты, видно, плохо учился в школе, если не понимаешь, что иметь Путь выгодно тебе самому. Бесконечный руками Тиалианны создал его и даровал тебе — втвоихинтересах, а не в интересах алаев, богов или наэй. И ни одно существо в Бесконечном, включая Тиану, не можетв своихинтересах «придумать», изменить или навязать тебе Путь. А что до наживы, то это достойный обмен. Разве ты не понимаешь? Мы получаем идеальное место для творчества, алай — налоги и возможность жить в окружении наших творений, что, поверь, куда важнее для них. Это выгодно всем.

Он пожал плечами, спрыгнул с возвышения и обнял некую особу, несомненно алайского происхождения.

— Выгодно? Они предлагают красоту и благоденствие, перед которыми трудно устоять, но взамен требуют твою свободу и… и саму душу! Они искушают нас, хвостатые демоны! Согласись ты один раз принять их «дары» — и к твоей душе присосётся этот паразит, этот «дух кошки», и станет помыкать ею, терзать её, будь он проклят, будь все они прокляты! — Райса уже трясло.

Теллириен не ответил. Он сочувственно покачал головой и вместе со своей спутницей растворился в толпе.

Аниаллу перебралась на толстую ветку. Теола тут же превратила освободившийся глимлай в стол, поставив на него корзинку с печеньем, и сладко потянулась:

— Демоны? Как это м-и-ило! Такого представления даже у ан Камианов не увидишь. Очень мне нравится!

— А мне совсем не нравится, — покачала головой Алу, щуря глаза на солнце, — такой день портит… Мне не по себе от его слов насчёт духа — надо же так всё повернуть… хотя я, кажется, слышала нечто подобное где-то ещё.

Теола посмотрела на подругу с весёлым недоумением:

— Да ну тебя, он забавный! Такой дура-а-к, шут, вроде как… Я уже второй раз прихожу подивиться! Первый раз пошла закупаться пищей к ужину, смотрю — а тут такое!

— Он не шут, Ола, — серьёзно проговорила сианай, — он болен, и болезнь его заразная, я видела, к чему приводит её эпидемия в других мирах.

— В борьбе с этим затхлым болотом все средства хороши! — вопил Райс. — Если, для того чтобы выкарабкаться из него, мы должны будем всё здесь разрушить — придётся сделать это. Если, чтобы вырвать эту цепкую мяукающую гадину из своего сердца, нам понадобится сокрушить собственные рёбра — мы сокрушим их! Сокрушим подчинённую нотами плоть!

— Да заткните его кто-нибудь! Весь аппетит испортил, зар-р-раза! — громко прорычал кто-то снизу.

Взглянув туда, Аниаллу увидела рослого человека, сидящего за столиком под фонарём. Судя по внешнему виду — коричневому плащу и лёгкому золотистому доспеху — он охранял Внешние ворота дома ан Темиар. Скорее всего, его кормили здесь по договору и с поста он мог уйти только в определённое время.

Воин с лязгом отодвинул от себя тарелку и стукнул кулаком по столу. Сердобольная Теола сокрушённо покачала головой:

— Да не огорчайся ты так! Он, небось, голодный, ты бы его угостил — глядишь, он бы и сменил гнев на милость!

— Я б его угостил, — сурово откликнулся мужчина, — обедом из его собственного языка! Чтобы почувствовал, гад чем он нас тут потчует!

— Ой, страсти какие! — охнула Теола. — На, съешь хрумстелку лучше. — Она порылась в ворохе кружевных салфеток и бросила ему печенье. Охранник ловко поймал его и даже улыбнулся девушке. Но в следующее мгновение на его лицо вернулось прежнее свирепое выражение, а печенье, раздроблённое его сжавшимся кулаком, крошками посыпалось на землю.

— Все ваши права — фикция! Вы рабы, рабы и рабами останетесь! — громко ответил кому-то в толпе Райс, потрясая руками, словно маг-шарлатан на ярмарке, пугающий доверчивых селян.

— Никакие мы не рабы! — вскочил из-за стола гордый Теолин знакомец. — Мы свободные люди… — он расправил плечи, глянул на обернувшиеся к нему лица, — и нелюди, своим трудом заслужившие право жить в лучшем городе Бесконечного!

— Нет! Нет, нет и нет! Всякий, кто способен мыслить свободно, должен испытывать омерзение к этому месту! — безапелляционно заявил оратор. На каждом «нет» он так сильно тряс головой, что казалось, вот-вот — и она гнилой тыквой покатится по площади. — Вы же ничего здесь не решаете, вы — никто! Вас… да вас могут выгнать отсюда в любой момент!

— Ага, а Совет Дорогих Гостей — такую компанию неалаев, который всем здесь заправляет, — я сейчас встал и выдумал!

— Не сейчас. Но кто там заседает? Кто? Только те, кто лижет лапы котам, кто во всём с ними согласен! Кто продался, отдался им, добровольно впустил в себя их дух!

— О да! А если бы ты искал управляющего для своего магазина, ты бы, конечно, нанял своего злейшего врага, — расхохотался охранник. — Может, потому торговлишка у тебя не слишком бойко идёт и тебе есть когда тут ошиваться?

— Не сравнивайте магазин и город!

— И точно, какие сравнения? Бриаэллар — не алайская лавочка: заходи кто хочет. Это их дом. А мы все в нём гости. Одни — дорогие гости, а другие — такие, которые хуже пьяного хелрота. И вот этих-то хозяева имеют полное право попросить вон — ты уж не взыщи, парень. И порядки у себя они имеют право устанавливать такие, как им нравится.Вот будет у тебя свой Бриаэллар — будешь там как хочешь казнить и миловать. Или строить мы ничего не хотим, хотим только разрушать?

Райс пристально посмотрел на давшего ему отпор охранника и, узнав цвета его формы, продолжил:

— Что же можно сказать о тебе, презренный прихвостень хвостатых рабовладельцев? Став надсмотрщиком над остальными рабами, ты не обрел свободу! Ты продал душу за материальные блага! Ты…

Тут он, ища вдохновения, поднял глаза вверх, и обрёл его в лице сидящей на ветке Аниаллу.

— Посмотрите на неё! — подрагивающий от возбуждения палец Райса обличающе указал на сианай.

Вздрогнув от неожиданности, Аниаллу тут же ответила ему… улыбкой но маг не унимался.

— Посмотрите! — ещё раз прокричал он. — Такие, как она, промыли мозги вам всем! Она квинтэссенция порока! Обольстительного, притягательного… — Его голос прерывался.

Алу и Теола сияли.

Райс набрал в лёгкие воздуха и с новой силой гаркнул:

— Она особенно отвратительна: под маской невинности прячется гниль, яд мерзость! Она воплощение лжи! Но рано или поздно они, — теперь маг обращался к самой Аниаллу, обведя толпу под ней широким взмахом тускло-алого рукава, — они задумаются, и тогда, тогда конец придёт и тебе, ворующей детей у матерей, чтобы пришить им мерзкие хвосты и уши, и твоему извергу-отцу, и твоему рабовладельцу-мужу, и всему вашему гнилому государству!

Алу могла бы в подробностях рассказать Райсу, сколько раз «рабовладелец» схлопотал по ушам за попытки освобождения рабов на своей родине, в Руале.

— Если она такая злыдня, что ж тебя-то не прибьёт никак, а? — не удержался охранник ан Темиаров. — Думаешь, не может? А отец её? Или муж? Или госпожа Кеара? Такую бы популярность в народе заработали…

— Они боятся запретить мне говорить, потому что я прав! Вы нужны им, и они боятся потерять вас! — перебил Райс, рука его дёрнулась, словно он хотел ударить себя в грудь, но вовремя сдержался.

— Если бы они наказали его, он бы заявил, что раз наказали — значит, понимают, что он таки прав, и боятся, что другие тоже это поймут, — брезгливо пробурчала Аниаллу, стащив из корзинки ещё одно печенье. — Но мне тоже непонятно, почему это наша власть никак не реагирует?

— Я спросила Кеару. Она что-то невразумительное мне ответила. Видать, ей сейчас не до всяких Райсов, — сказала Теола.

Она потянулась согнать толстую зелёную муху, усевшуюся на тёмный кристалл, какие обычно используют для записи звука, паривший чуть в стороне от дерева.

— Хочешь сохранить для потомков? — спросила Алу.

— Да. Вроде того. — Она немного помялась и выпалила: — Мы решили газету организовать. Не хотела говорить, пока Кеара не одобрит. Она одобрила. Сейчас думаем насчёт названия. «У всех на усах» — как тебе? Или «На кончике хвоста» — а? Это самые интересные, а был ещё «Мышегубец», как в честь батюшки предложил Фейнлаан, но нам не понравилось: можно подумать, что это только для котов, как Аэллино — «Бриаэлларская сплетница» — для кошек. Так тебе какое больше нравится?

— Оба, — честно ответила Алу.

— Вот и мне, — тяжко вздохнула новоявленная журналистка.

— Ну так и оставь оба! Будет у нас первая газета с двумя названиями: одно, то что с «усами», — для местных сплетен, а второе — для новостей издалека.

— А это мысль! — просияла Теола.

— Подожди, ты сказала что-то про Фейнлаана и Аэллу, так это ты снимирешила заняться… издательским делом?

— Нет, снимия уж точно ничем не хочу заниматься. Это мы скромненько — с Адианом, Делором и Мурр ан Камиан, у неё, вроде как, и опыт какой-то в этом деле есть. О, — воскликнула она и едва не свалилась с ветки, — кстати, Адиан меня сейчас у Темиаров отловил и кое-что передал — правда, здорово?!

Теола протянула ей листок пергамента, светло-коричневый с одной и нежно-зелёный с другой стороны. Алу осторожно расправила его. Зелёная сторона пестрела аккуратными строчками. Пробежав по ним взглядом, она вопросительно подняла бровь: «…мяу, мяу, мяу…» — гласили они.

— Это опытный образец, — пояснила Теола. — Ты кошку, кошку оцени! — Она нетерпеливо ткнула ногтем в правую часть свитка, где по нарисованному тушью тонкому дереву карабкалась чёрная кошка. Коготь Теолы, словно зацепившись за её угольную шубку, потянул кошку вниз, а вслед за ней задвигался и текст, открывая все новые строчки «мявов». Алу восторженно хлопнула в ладоши. Воодушевленная этой немой похвалой, Ола с удвоенной силой дёрнула кошку. Мелькающий с бешеной скоростью текст слился в одно серое пятно.

— Тудух! — хихикнула Теола, «сбросив» кошку с дерева, но её смех тут же оборвался возмущённым воплем.

От брызг алой краски физиономию Теолы спасло только то, что в последний момент она повернулась к Аниаллу, желая увидеть реакцию на произведение лап своих. Вместо того чтобы, как положено приличной кошке, приземлиться навсе четыре лапы, несчастное животное взорвалось от удара, словно выпавшая из окна бутылка с молоком. Теола тоже «взорвалась»: она совершенно не сомневалась, кому обязана чудным кровавым орнаментом на новом платье.

— Энаор, скотина! — заорала она, подскочив на ветке и злобно оглядываясь по сторонам, словно ожидая увидеть в толпе своего обидчика. Разумеется, Энаора ан Ал Эменаит там не оказалось. На его счастье.

— Я убью эту гадину! — шипела Теола, собирая с веток свои многочисленные вещи. — Я ему все усы повыдергаю, струн наделаю и Феору подарю!

Аниаллу расхохоталась. Ей живо представилась Теола, с нежной улыбкой протягивающая пучок окровавленных усов растерянному Феору — хозяину музыкальной таверны «Струноус». Хотя тот сам виноват, раз нарисовал на вывеске своего заведения здорового котяру с усами, натянутыми на колки. Живые струны нежно перебирали две очаровательные алайки. Глаза у балдеющего кота смотрели каждый на свою красавицу.

Да, бедный Энаор… Лицо Теолы было красным, как заходящее солнце, но исходил от него жар ярости, а не мягкое вечернее тепло. Она рвалась в бой, и Алу оставалось толькопожалеть, что она не сможет стать его свидетелем.

Встреча с подругой заметно подняла ей настроение, и неизбежное свидание с Кеарой уже не казалось таким неприятным. Простившись, Аниаллу залезла на глимлай и направила его к дому ан Темиар. Про Райса, который всё ещё распинался у неё за спиной сианай забыла сразу же, но он-то не собирался отвечать ей тем же…* * *

Высоко над Малой Витражной аллеей, в ветвях могучего дерева, спрятавшись среди его густой листвы от глаз редких прохожих, на нагретой солнцем деревянной платформесидела девочка. Угнездив между загорелыми коленками коричневую книжицу, она что-то увлечённо писала длинным алым пером. Маленькие буковки быстро складывались в ровные строчки, заполняющие страницы дневника. Это занятие так поглотило Делию, что её чёрные кошачьи ушки не крутились, как обычно, из стороны в сторону, а замерли, превратившись в роскошный бархатный бант.

«…и слышу очень смешной разговор. У витрины оружейного магазина на Музейной дочь клянчит у отца… кинжал! А он ей объясняет, что не женское это дело — обычная человеческая песня! — Делия помедлила, потом фыркнула и застрочила снова: — Дочь настаивает: „Вон леди Ирера может даже в Академии фехтование преподавать, а она тоже женщина“. А отец и говорит: „Ирера не просто женщина, а алайка, а алайской бабе — и усы к лицу!“».

Делия ещё раз хихикнула и захлопнула дневник. По обложке прыгали солнечные зайчики. Солнце было почти в зените, она обещала быть дома к двум, значит, в запасе у неё ещё часа три. Дел у Делии осталась всего парочка, с домашним заданием она уже управилась, и времени должно было хватить. Занятия её (сейчас она изучала «иные расы» в музее Выдающихся Неалаев, тут неподалёку) обычно проходили ночью, на рассвете она завтракала в «Бедном хвостике» и сразу садилась заниматься прямо здесь, на этой платформе. В последнее время Делия избегала колдовать дома: у родителей ни с того ни с сего делались такие странные глаза, что у неё… ну прямо усы обвисали!

И с чего бы, спрашивается, вдруг? Делия и раньше много времени проводила за чтением и занятиями. Мама, сама в прошлом выдающаяся чародейка, мечтала, чтобы не менее талантливая дочь пошла по её стопам. Хотя, надо сказать, Танира никогда не озвучивала этого пожелания, то есть не заявляла о нём прямо, а только полунамёками. Делия даже не была уверена, что мать осознанно направляет её на путь колдовства, принесший бывшей Дирхдаарской ведьме много горя. Девочка не раз видела, как Танира украдкой плачет над её учебниками, видимо вспоминая своё прошлое, мечты, от которых ей пришлось отказаться ради дочери.

Дирхдаарское божество магии было существом хотя и бесполым, но на редкость ревнивым: если кто-то из немногих избранных мужчин или женщин, кого оно наделило способностью колдовать, «предпочитал» развитию этого дара семью и обзаводился детьми, то он начинал постепенно терять контроль над своими чарами. И если не отказывался от колдовства, то неминуемо погибал от собственных заклинаний. Танира чудом осталась в живых, когда ей пришлось-таки прибегнуть к волшебству, чтобы спасти близких от своих старых врагов, решивших воспользоваться её слабостью.

Родители Делии спаслись только благодаря неожиданному вмешательству одного из жрецов Аласаис, служившего в храме неподалёку от их дома. Впоследствии он же помог им перебраться в Бриаэллар, где устроил отца девочки в городскую стражу. Мама же, одолжив денег всё у того же благодетеля их семейства, через пару месяцев из Её Могущества Таниры «Огненной слезы» превратилась в радушную хозяйку уютного ресторанчика «Клетчатая мышь». Вскоре отец уволился со службы, и они стали заниматься этим заведением вместе, постепенно привыкая к новой, такой не похожей на их прежнюю, жизни. Полное приключений прошлое напоминало о себе лишь сказками, которые они рассказывали на ночь своим детям: Делии и её братишке, родившемуся на пять лет позже. Делия с трудом узнавала в героях этих рассказов своих заботливых маму и папу, но это немешало ей гордиться ими. Так она и росла, окружённая их любовью, вполне довольная тихой жизнью, которую они вели… до тех самых пор, пока не узнала, что она не совсем обычная девочка.

Таких, как Делия, в Бриаэлларе называли си'алай, то есть «обращенные-в-алаев». Они рождались существами самых разных рас, не имеющих к детям Аласаис никакого отношения, но дух кошки, тел алаит, тем не менее жил в них. Заметить это со стороны было очень сложно. Тел алаит Делии словно затаился, как кошка перед мышиной норкой, и ждал своего часа. Но ему было тесно в её старом, человеческом теле, и теперь, когда Делия воплотилась в новую, алайскую оболочку, он буквально вырвался на свободу, проявил себя во всей красе и частенько заставлял свою обладательницу гоняться за птицами, лазать по деревьям, крышам… и даже чужим мыслям (правда, пока всего один раз, что ей великодушно простили — как и любому котёнку)…

Убрав дневник в сумку, Делия, с трудом протиснув голову через густую листву, взглянула вниз — высоко. Наверное, она могла бы легко спрыгнуть на землю и так, но было как-то страшновато, и торчащая из кроны детская физиономия превратилась в котёночью. Делия прилизала клок шерсти на боку, выпустила на пробу когти и махнула хвостом. Она всё время так делала, принимая кошачий вид. «Словно упряжь перед скачками проверяешь», — смеялся над этим ритуалом её наставник.

— Ему легко говорить, — ворчала про себя девочка, свешивая с ветки заднюю лапу. Взбираться наверх, даже по гладкому стволу, она могла уже довольно легко, но вот со спуском было куда больше проблем. — У него эти лапы уже восемьсот лет, а у меня… — Она не удержала равновесие, поехала вниз, растопырив свои юные лапы и нещадно царапая дерево когтями.

Казалось, этот муторный спуск никогда не кончится, но вот задние ноги котёнка упёрлись в толстый узловатый корень, услужливо подставивший свою горбатую спину. Делия пару секунд постояла, обнимая ствол ноющими передними лапами. Подушечки саднило от большой нагрузки на когти. Девочка поспешно вернула свою двуногую форму, ко и тогда не избавилась от неприятного ощущения под ногтями. Обращаться с новым телом ей надо было ещё учиться и учиться…

Немного подув на пальцы, Делия положила руки на ствол иссечённого её когтями дерева, зажмурилась от усердия, и раны на тёплой коре начали затягиваться. Магия исцеления давалась девочке поразительно хорошо для алайки, видимо, сказывалось её человеческое начало. Вылечив дерево и ласково погладив его на прощание, Делия зашагалапо блестящему, как чистый снег на солнце, разноцветному песку. Он заполнял промежутки между стелящимися по земле воздушными корнями. Они сплетались в сложные узоры, образуя своеобразный витраж из дерева и песка, защищённый магией от непогоды и ног неосторожных прохожих.

Аллея вообще была очень странная: три ряда деревьев, стиснутых глухими стенами домов, были разделены парой довольно узких тропинок. Здесь было тихо, хотя от двух оживлённых улиц аллею отделяло меньше полусотни шагов. Местами, где здания немного расступались, Делии приходилось обходить группы преграждающих ей путь деревьев. В их ветвях, высоко над крышами, располагались такие же укромные платформы, как та, с которой девочка только что спустилась, с той лишь разницей, что на них вели лестницы. Алаи и Гостевой квартал спроектировали по своему вкусу, так, чтобы его жители могли найти го для уединённых размышлений.

На последней из таких крошечных, окружённых домами «площадей» Делия увидела группу эльфов — беженцев из Аглинора. Под тихое пение, друг за другом они подходили к одетому в бронзовую кору дереву и прижимали к его могучему стволу по ветке — еловой, кленовой, чих-дерева или какой-нибудь ещё — и та мгновенно прирастала к нему. Всего пару месяцев назад си'алай непременно остановилась бы послушать, но сейчас пение не показалось ей таким уж чудесным. Голоса эльфов были прекрасны, но в них была такая тоска, такая безысходность что хоть на «Вертикаль Власти» заберись и головой вниз прыгни. И с чего бы, спрашивается? Сами побросали свои дома, сбежали в Бриаэллар — уже тогда, когда и намёка на какую-то угрозу им лично не (шло. И приняли их тут с распростёртыми объятиями… Делия всей кожей чувствовала, что у них на сердце, но вот почему — понять никак не могла.

Наставники предупреждали си'алай, что первое время она будет воспринимать эмоции окружающих очень остро, порою как свои собственные, но Делия до конца поняла, что они имели в виду, только испытав это на себе. Она и раньше была поразительно чуткой к чужим переживаниям, совсем крохой уже с лёгкостью распознавая чувства людей (и даже нелюдей, у которых не сразу сообразишь, как трактовать ту или иную гримасу). Забавно было сейчас вспоминать, как после такого рода озарений, не раз сослуживших хорошую службу семье, отец шутливо шлёпал её или взъерошивал волосы, интересуясь, не растут ли у неё кошачьи уши и не режется ли хвост.

Теперь отец больше молчал. Он походил на человека, который взял денег в долг, прогорел и, не зная теперь, что делать, неумело пытается скрыть эту неприятность от домашних. Но почему? Дела семьи шли как никогда хорошо, единственная тревога родителей — что их дочь когда-нибудь, подобно своей матери, может оказаться перед тяжёлым выбором между любимым делом и рождением детей — развеялась в тот самый момент, когда стало известно, что Делия — си'алай…

Хотя, быть может, как раз в том, что девочка перестала быть человеком, и крылась разгадка? Может быть, её частые отлучки из дому и не свойственные прежде поступки огорчали родителей? Вот, к примеру, когда она принесла домой череп…

Свой собственный, надо сказать, череп — не чужой какой, грязный, неизвестно где откопанный. Ей подарили его сразу после церемонии Перерождения. Делия вроде как умерла и снова появилась на свет уже алайкой (уши, хвост и всё остальное, конечно же, не пришивали к её старому телу, а изготовили ей новое. Сам патриарх Малаур его делал, а это, Делия знала, была большущая честь!). По пробуждении девочку ждал ещё один сюрприз: кто-то прикрепил ко всем частям её «обновки» шутливые записки на верёвочках, вроде: «Не цепляйся хвостом за ветки — не обезьяна!». Было очень весело и совсем не страшно, но когда она рассказала всё это маме, да ещё и показала ей маленький черепс цифрой один на лбу, та почему-то заплакала… И ни она, ни отец опять же ничего ей не объяснили!

Объяснили… да какое там «объяснили», они и разговаривали-то с ней редко. Родители, раньше души не чаявшие в дочери, теперь почти не обращались к ней, не предлагали, как раньше, заняться чем-нибудь вместе. Делия сейчас особенно тянулась к ним, видя в себе источник их печали, пытаясь переубедить близких в том, что она отдаляется отних, любит их меньше, или ей с ними менее интересно, чем прежде. Но эти попытки не увенчались успехом ни разу, наталкиваясь на стену какой-то беспросветной, безысходной грусти. Родители будто бы стеснялись её… и даже друг друга! И это они, которых Делия в детстве ревновала одного к другому! С ума можно было сойти, гадая, провинилась ли она в чём-то перед ними, или, наоборот, это они чувствуют себя виноватыми перед ней.

Эта неопределённость душила Делию, а она не могла даже выплакаться. Алаи не плачут… они умеют отвлекаться от проблем, не позволять бедам лишать себя радостей жизни. Но юная си'алай ещё не познала этой науки в совершенстве и большую часть времени видела мир (который после перерождения должен был предстать перед ней «в невиданном доселе блеске»), словно через грязное, мутное стекло. Когда же девочка прямо спросила отца о том, что со всеми ними происходит, тот глухо ответил, что-де всё вокруг и все они очень изменились и это очень печально. И больше си'алай не удалось вытянуть из него ни словечка, как она ни пыталась.

Зато её «дражайшая» тётушка, приехавшая погостить, — та разливалась соловьём и все проблемы семейства объясняла исключительно тем, что Делию отняли у родителей, что её развратили, а они, хотя и не могут без ужаса смотреть на то, что делают с их ребёнком, но боятся признаться себе в этом, потому что или одурманены жрецами Аласаис, или запуганы ими. Делия была готова задушить тётку за эти слова…

Только маленький брат продолжал относиться к Делии по-прежнему, хотя и он, совсем кроха, сказал ей однажды, что она «теперь уже не совсем его сестрёнка Делия».

Сама же девочка не ощущала в себе каких-то разительных перемен, способных огорчить её близких. Нет, конечно, она менялась, но ей ка-залось, что так же меняются и все остальные дети. Даже не меняются, а попросту растут. У них появляются новые обязанности, новые интересы, им становится можно то, что запрещалось раньше. Быть может, её взросление происходило несколько быстрее, но Делия и раньше отличалась от сверстников как своими дарованиями, так и увлечениями. Разве что до того, как стать алайкой, она не считала, что стоит выставлять свои особенности напоказ, а теперь всё её новое окружение буквально требовало этого. Более того, не раз случалось, что поступки, которые в прошлом Делия предпочла бы утаить от родителей, приводили её наставников в такой восторг, что девочка уже не боялась повторять содеянное.

Лишь один раз Делия поймала себя на том, что её взгляды изменились. Когда-то она призналась сианай Аниаллу, что мечтает быть похожей на Верховную жрицу Гвелиарин. Но за последние дни она уже не раз изменила этой мечте, глядя на знаменитых алаев и неалаев, возвратившихся в Бриаэллар из дальних странствий и собиравшихся по вечерам в маленьком ресторанчике при музее. Он назывался «Бедный хвостик» — из выражения «искать приключений на свой хвост». Слушая их рассказы, Делия каждый раз клялась себе, что когда-нибудь обязательно отправится путешествовать, а потом будет сидеть, как они, в кружке затаивших дыхание почитателей. Через пару вечеров рассудительная, домашняя девочка уже бредила их подвигами, и голова её кружилась от желания самой совершить что-нибудь подобное. Если кому-нибудь из них вдруг вздумалось бы позвать Делию с собой, она тут же кинулась бы следом, хотя постоянно слышала разговоры о том, что в нынешние опасные времена самое безобидное приключение может обернуться катастрофой.

Но никто не звал её, а возможности самой ввязаться в какую-нибудь авантюру пока не представлялось. Да Делия и не решилась бы на это в одиночку. По крайней мере, она была о себе именно такого мнения и не рассчитывала, что её новой мечте суждено сбыться в скором времени…* * *

Когда, вынырнув из сумрака Витражной аллеи, Делия ступила на голубые плиты Музейной улицы, солнце обрушилось на неё щекочущим потоком тёплого масла, и си'алай как-то вдруг вспомнила, что она совсем ещё котёнок, а котятам положено беззаботно резвиться, гоняться за листьями или, на худой конец, за собственным хвостом, путаться у всех под ногами и дурашливо шипеть на своё отражение в зеркале. И так сладко было ей подчиниться этому древнему порядку, благо и ног, и листьев на многолюдной улице было вдоволь, а заботливо умытые оконные стёкла с лихвой могли заменить зеркала!

Ступням стало горячо, девочка приподнялась на цыпочки, но обуваться не стала. Она побежала по краю мостовой, где у невысокого тротуара (местами расширяющегося, чтобы приютить ресторанные столики, лотки уличных торговцев или затенённые полотняными навесами витрины лавок) тянулась полоса поржавевших от жары розовых лепестков«Поцелуя Аэллы». Загребая их загорелыми пальцами и сжимая, чтобы ощутить приятный хруст, Делия гадала, какие такие чувства испытывал к матриарху ан Камиан волшебник, назвавший так это деревце, расцветающее каждую ночь, чтобы на рассвете обрушить на землю целый дождь нежных цветков. Было ли оно подарком возлюбленной или эдакой «красивой местью коварной красавице» — ведь он заставил её «целовать» ноги всему Бриаэллару!

«Глупая кошка — кому, кроме тебя такое в голову придёт!» — одёрнула себя си'алай, проскальзывая мимо дверей салона красоты, на которые опрятная хозяйка со смешно отогнутыми назад кончиками белоснежных ушей вывешивала объявление о предпраздничных скидках на наращивание, покраску и (о богиня!) завивку усов.

«А может — и не глупая: ведь Аэлла-то этих „поцелуйчиков“ в своём саду почему-то не держит!» — хихикнула Делия, благополучно оставив опасное место позади… но её всё же поймали.

— Делия! Пойди-ка сюда, детка! — окликнула её ожесточённо обмахивающаяся роскошным веером женщина. Она выглядела очень внушительно, хотя её высокая причёска из тяжёлых, пропитанных душистыми маслами прядей цвета баклажана потеряла форму и теперь походила на оплывшую ароматическую свечу. Пышная дама почти лежала на прохладном стекле прилавка, под которым, угнездившись среди осколков льда, блаженствовали мисочки со сметаной трёх сортов, а также с изюмом, вареньем, фруктовым снегом и кисленькими, смешно жужжащими во рту мушками, которых в неё полагалось замешивать.

— Понаехали бездельники, — вдруг, скривившись, проворчала дама, глядя куда-то за спину Делии.

— Кто? — си'алай оглянулась, но никого подозрительного не увидела.

— Да гостюшки ваши остроухие. Шныряют туда-сюда, туда-сюда, воспитания — никакого… Одно слово — из лесу только что вышли! — Женщина с гневным хлопком сложила веер и резко, словно отталкивая кого-то, потыкала им в стороны. — Видела, что они с деревьями делают? Притащили веток из своего леса и прививают их на наши деревья. Вот и сами: угнездятся тут, корни пустят и будут из города соки тянуть, а потом поганым веником не выгонишь!

— Да брось ты, Герцогиня! — прыснула Делия. — Как же так можно? Они такие несчастные, им совсем не хотелось ехать к нам, но ты ведь знаешь, как у них дома опасно.

— Хотела бы я быть такой несчастной лет тридцать назад, когда меня тут проверяли сверху донизу!

— Прямо испроверялись все, — проворчал немолодой мужской голос; только сейчас Делия заметила ноги, торчащие из-под прилавка. Обуты они были в простые, но добротные сапоги элиданской работы, по ним девочка и опознала их владельца, соседа Герцогини, с которым та вечно цапалась. В прошлом она была настоящей герцогиней откуда-то из отдалённых земель Энхиарга, он — простым крестьянином из деревни возле Серебряной Слезы. Но времена изменились, и теперь он числился кандидатом в Совет Дорогих Гостей а ей прорваться туда всё никак не удавалось. Герцогиня негодовала… Она звала соседа деревенщиной он её — дворцовой курицей, и никто не сомневался, что рано или поздно они поженятся.

— Столько лет на свете живёшь, а ума так и не нажила. Этими ветками они, считай, на верность Бриаэллару присягают. Вот теперь наши беды — их беды.

— Не соблаговолили бы вы заниматься своим делом, милейший? — ледяным тоном осведомилась Герцогиня.

— Я и занимаюсь своим. И ты бы лучше за сметаной своей приглядывала, вместо того чтобы волю Аласаис обсуждать. Велела она приютить аглинорцев, если что у них случится — и точка, значит, тут им и место.

— И ведут они себя очень прилично. Зря ты так, Герцогиня, мы их часто видим — они к нам в «Мышь» обедать ходят. Мама очень довольна, — добавила Делия, зная, что Танира была для Герцогини большим авторитетом.

Как она и ожидала, женщина не стала развивать эту тему, ограничившись негодующим бормотанием себе под нос.

— Ты на эльфов мне пожаловаться хотела или ещё на кого? — спросила девочка.

— Угадала, дорогуша, — воодушевилась Герцогиня. — на матушку твою! Совсем про нас забыла. Как же так можно, в такое-то страшное время бросать нас одних! — Она в притворном отчаянии всплеснула руками и, вдруг засуетившись, стала копаться в бархатной сумке, висящей на широком поясе.