Чтение 4–й страницы книги ~Исполнение желаний~

"Блин, да что же это?!" — таращился от изумления Косицын.

Самого попа в доме не было, куда-то уехал по делам. Зато сопровождение, в котором выбрался навстречу гостю Бубенцовский, лучше всего показывало, что он тут — второй хозяин.

Лён обалдел, когда увидел надутого, как индюк, Федюню. При виде начальства тот снял парчовую ермолку с распомаженной и завитой кудрями головы и протянул пухлые масленые губы к ручке. Знакомый с детской песочницы у дома Бубенцовский был тут явно в своей тарелке и пользовался привилегиями поповского сына, словно от рождения ничего иного и не видал.

"Это сон! — говорил себе Лёнька. — Это просто сон!"

И щипал себя за руку.

— Повелеваю! — важно распорядился князь Иван. — Оставить нас втроём.

— А третий-то кто, батюшка? — почтительно обратился какой-то мужик в парчовой шубе и бороде.

— А третий… — Костян степенно повернулся, пошарил глазами. Все склонились, кроме Лёна. — А вот он, третий.

И поманил его пальцем.

— Батюшка, не прикажешь ли оставить гусляров? — с поклоном молвил всё тот же, в шубе.

— Как смеешь, смерд, перечить? — величаво спросил цесаревич.

После этого желающих возражать больше не нашлось.

— Весьма польщён, батюшка. — благочестиво произнёс Федюн, едва они остались втроём, и снова потянулся губами к царской ручке.

— Кончай трепать, Федюня. — тихо произнёс цесаревич. — А то сошлю в Сибирь.

— Не понял тебя, великий княже! — забеспокоился попович. — Али не угодили твоей милости?! Так прости по малолетству. Может, прикажешь гусляров позвать? Али так к столу проследуешь? Всё уж готово.

— Бубен, брось придуриваться. — проронил Лён.

— Молчи, смерд. — не глядя, ответил тот. — Давно ль с конюшни?

— С коровнику. — смиренно признался Лён.

— Вот что, Федюня… — озабоченно заговорил Костян.

— Иван меня кличут. — подобострастно сообщил Федюня снова потянулся к ручке. — Аз поповский сын.

— Щас тресну по ланите! — возвысил голос младой княже.

— Из царской-то из ручки?! — за честь почту! — обрадовался попович.

— Ну нет, я не могу! — вскричал Костян, сорвался с места и начал нервно мерить горницу своими гриндарами.

Федюн тоже поднялся и ненавязчиво выставил вперёд ножку в сафьяновом сапожке, покрытом золотым шитьём и мелкими каменьями.

— Встань, смерд. — процедил он сквозь зубы Лёну.

— Эк ведь тебя за неделю-то расхорохорило! — воскликнул Костян, подойдя к недавнему товарищу.

— Чего изволите, благодетель? — встревожился тот.

Цесаревич взял его пальцами за обе щеки и потряс брылями.

— Проснись, Федюня! Проснись, Бубенцовский! Разуй зырялы! Какой ты на огородное растение поповский сын?! Давно ли Ванькой сделался? Кто тебя так обширял?!

— Фёдор, ты забыл, кто ты? — тихо спросил Лён. — Так капитально обглючиться!

— Да батюшка сказал… — растерялся молодой попович. И тут же рассердился: — Что за фигня такая?! Чего это смерд мне поперечит?! Щас дворовых позову!

— Где мой палаш? — невозмутимо осведомился цесаревич. — Снесу башку козлу, а папаше Бубенцовскому скажу, что обкрысячился евонный сын, за то и смерть приял.

— Чугун, не надо! — возопил Федюня.

— Громко не ори: люди не поймут. — отозвался княжич. — Сестра, запишите: к больному возвратилась память.

— Так, значит, клизьму-то пока не ставить? — деловито вопросил Косицын.

— Братцы, да вы что?! — испугался Бубен. — Ну зачем вы так? Всё так было хорошо!

Он чуть не заплакал.

— Ну что тебе, Костян, неймётся?! Ну был бы князем! Миловану бы — отрада, княжеству — защита! У моего папаши тоже сын пропал. А я на его Ивана — как две капли! Ну обрадовался старичок! Ну приютил! Ну скрашу я ему старость! Ну посижу у ног годочка два! А там, глядишь, ты, Костик, бразды приимешь! И я тоже тебя возле епископство прийму! Уж как бы мы справедливо правили! И Лёньке тоже нашлось бы дело при канцелярии! Там бы, глядишь, оделил его и чином. Да где ещё найти таких-то образованных по нонешним-то временам?! Уж мы бы развернулись бы! Какие там варяги!

Костян под таким напором заколебался и неуверенно посмотрел на Лёна.

— Как это? — насторожился тот. — Сразу так оба и пропали? И попович, и цесаревич?

— Нет, — поправил его Федюн. — Цесаревич и попович.

— Да якая же разница — в каком порядке? — тоже призадумался Костян.

— Не порядок важен. — отвечал Федюн. — Субординация!

— Сейчас я тебя субординирую палашом по вые. — пообещал княжич. — Думать мешаешь.

— Так я пошлю за гуслярами?! — обрадовался Федюн, поповский сын.* * *

— А то женись на фиг! — легкомысленно распространялся Косицын, когда они возвращались обратно в трясучем экипаже. — Княжить будешь неслабо! Окно в Европу прорубишь! С таким-то иерархом вы вдвоём всё отечество на рога поставите! А я в канцелярию пойду! При дыбе, да при плетях заведовать!

— О чём это? — удивился княжич.

— Тебе, Костян, по малолетству всё прощается. — осведомил его Косицын. — Но, как будущему царю-батюшке, я тебе скажу, что Федюн просил меня устроить отнюдь не при цырюльне. Только с семиклассным образованием мне в пыточной пока работать рано.

Так, порядком выбив дурь из молодого князя, Лён рассказал ему про своё прошлое бытьё на Селембрис.

— Нет уж, — не поверил тот, — с драконом сражался! Это уже слишком!

ГЛАВА 6. О чём сказка сказывалась…

С утра пораньше к молодому князю вошёл отец.

— Собирайся, сын. — не глядя, проговорил он. — Вернулись послы. Дело слажено. Встретишь невесту. И попович с тобой поедет. Его святейшество удачно ходатайствовал при западном государе. Крепим связи.

— Повинуюсь, батюшка. — почтительно проронил княжич. — Позволите взять в дорогу прежнего слугу?

— А, коровий сын? — небрежно отозвался Милован. — Позволяю.

И сразу вышел. Тогда вплыли мамки и няньки с новыми одеждами для наследника. И заворковали, и закружились вокруг.

— Подставь, царевич, но жку! Дозволь сапожок надеть!

— Пошли все вон! — вскричал цесаревич. — Мне в дороге только старый друг будет пособлять! А дорога начинается с утра!

"Любуюсь на него!" — сам себе признался Лён.

В оружейных князя Костян выбирал себе оружие.

— А вот, Ваня, тебе какой нарядный клинок-то приготовлен. — указал рукою князь. Несколько оружейников почтительно развернули золотую парчу. Клинок и в самом деле был хорош, весь изукрашен драгоценными камнями.

— Лёгок больно, батя. — проговорил цесаревич, любуясь красотой. — А можно, я другой возьму?

— Нехорошо пренебрегать подарком. — шепнул Лён.

— Возьми, что хочешь. — молвил князь.

Костян выбрал другой, попроще и покрепче.

— Что это ты, княжич, никак воевать с кем собрался? — послышался мягкий голос. Собравшиеся расступились и вперёд вышел невысокий, круглый человек в скромной чёрной рясе.

— Сам епископ Дормидонт. — шепнул на ухо Лёну один оружейник.

— А мы вот, великий князь, пришли к тебе просить о милости. — неторопливо прожурчал епископ Дормидонт, блаженно жмурясь.

— Да разве пристало просить тебе? — любезно подал реплику князь. — Изволь приказывать!

— Да пребудет мир с тобой. — ласково ответил тот. — Не одаришь ли чем и моего сынка, Ванюшу? Никак, тоже женишок!

Ванюша Бубенцовский выбрался пред княжьи очи. Он был разодет ещё пышнее, чем Костян. Несмотря на жаркую погоду, на его масленых кудрях красовалась соболья шапка. Весь он топорщился от жёсткой парчи, как павлин. На ногах шитые золотом сапожки. Ему было явно жарко и он потел, как пингвин в духовке. Бубенцовские щеки, и без того обычно румяные, теперь напоминали цветом спелый гранат.

— Вишь какой красавец! — одобрил князь. — Здоровье так и брыжжет с щёк.

— Да ведь и невеста не бледна. — заметил Дормидонт. — Оба, как рубины.

— Ну, тогда дарую! — торжественно провозгласил князь.

Оружейники вынесли такую саблю, что Лён вытаращил глаза. Из-под рубинов золота не видать.

— Целуй ручку господину. — флегматично заметил Дормидонт. И Федюн, весь трепыхаясь от восторга, бросился на колени и чмокнул князя в перстень.

— Учись, Ваня, политесу. — заметил сыну князь Милован.

— А моему товарищу что дашь? — нескромно отвечал неблагодарный сын.

Но тот уже пошёл на выход, почтительно провожая Дормидонта.

— Быстро, хороший меч моему оруженосцу! — приказал князь Иван.

— Да не с гигантской головой ему сражаться! — рассердился он, когда мастера вынесли меч явно не по росту Лёну. Те немедленно повиновались и принесли лёгкий, но прочный и простой палаш. И оба они побежали вслед за князем и его гостем.

— А что, Иван, поповский сын, разрядился так нескромно? — шепнул Федюне молодой князь, улучив момент. — Не надлежало бы в рясу облачиться?

— Нам не положено ещё. — важно отвечал попович. — Не по чину.* * *

Федюне дали тихую и скромную лошадку, с добрым нравом и нетряским ходом. Папка Дормидонт, впрочем, пожалел сына и выделил ему один из собственных паланкинов, в которых обыкновенно коротал дорогу. Благо, что прислуги хватало.

А вот Костян постыдился позорить княжеское звание и пожелал непременно ехать верхом. Владимир подобрал ему хорошего коня и лично выбрал седло с высокой спинкой, на каких ездят черкесины. Те, известно, всю жизнь в седле. Там и едят, там и спят, там и помирают. А вот Лёну князь подгадил. Тоже лично выбрал ему лошадь. Такую лямую заразу! С виду — конь как конь. Только рыжий больно. А ход — как у хромого зайца! На ходу виляет задом и ноги путает. Так и норовит одной ногой шагнуть два раза! Федюн обхохотался, глядя на мучения товарища. Наконец, Лён не выдержал, остановился и осмотрел копыта. И ведь точно! Забит камешек меж копытом и подковой! Не зря князь подпакостил! Ох, не зря!

Через день пути их встретили. На лесной дороге ждал человек. Подошёл, раскланялся с князем молодым и сообщил, что по велению Милована приготовлена для его наследника сотня отроков для сопровождения. А то больно скромен выезд княжеский. Чай, не с соседней деревней роднятся! С западной стороны невесты!

Отроки были от семи до одиннадцати лет. Все наряжены в белые рубашечки, на ногах ладненькие лапоточки. Они шли колонной следом за верховыми.

— Не нравится мне это. — поделился на очередной стоянке с Костяном своими соображениями Лён. — Не похоже это на парадный выезд.

— Зря трепишься. — встрял Федюн. — Обычное меж царскими особами дело — дарить обученную прислугу. А что одеты скромно, так это, чтобы в дороге не поизноситься. А на месте их нарядят в красную одёжу, дадут сапожки, повяжут кушаками. Мне батя говорил.

— Который? — поинтересовался Константин. — Тот или этот?

— Зря ты так его. — не одобрил Лён. — Нам ведь надо вместе быть, чтобы убраться из Селембрис. А теперь он надулся. Надо найти способ заночевать в одной палатке.

Костян вздохнул.

— Знаешь, Лёнька, давай не торопиться. Мне так здесь нравится. Успеем ещё вернуться.

На свою голову Лён сказал им, что ночь в том мире не закончится, пока он не вернётся. Если бы он тогда не скакал туда-сюда меж мирами, а спокойно искал бы Наташу, то она и вернулась бы на рассвете. Никто и не заметил бы, что она пропадала. А теперь не только Федюну, но и Костику здесь очень нравилось. Пойди теперь замани Бубно поспать рядом с Лёнькой!

— Ладно. — ответил Лён Костику. — Убедись, что бесплатный сыр бывает только в мышеловках!

Ему и самому было жалко Чугункова. Тот стал бы замечательным князем. Но, что поделать, если в их мире больше нет княжеств. А здесь, на Селембрис — всё возможно! Кем будет Костик в реальном мире? Ну будет тусоваться у пивнушки. Ну, собьётся в кучу и будет ходить, как его друзья, с дубинкой в кармане. А на Селембрис… Ах, если бы знать! Может, и Костик сможет жить меж двух миров? Ну, почему бы нет?! И Лён в который раз с печалью глянул на молодого князя. Тот ехал на своём вороном, подбоченясь и плавно покачиваясь в высоком седле. Князь Иван.

— Что такое Селембрис? — отвечал Лён. — Я и сам толком не уяснил себе. Это волшебный мир. Но, не сказочный. Волшебники сказали, что он — отражение земного, воплощение сказок и мечты. Но, я так и не понимаю, кто кого отражает. Не селембрийские ли истории служат сказками в реальном мире? Или сама Селембрис воплощает в жизнь земные сказки? Мы сейчас участники какой-то сказки. Какой именно? Ты не узнаёшь её? Я не узнаю. Здесь чудо естественно. Ты уже окутан им, а тебе всё кажется, что события естественно логичны. И вот встречаешь то, во что не поверил бы никогда. И веришь. Потому что стал частью этого. Когда я увидел картину в комнате Наташи, то понял, как пойдёт сценарий. Но, узнавал его лишь тогда, когда он оказывался позади. Я чуть не похитил жар-птицу. Я был в саду Гесперид и трогал пальцами молодильные яблоки. Я скакал на волке и говорил с ним на человечьем языке. Я шёл один на один с драконом. Теперь ты не споришь с этим. Что за сказка ждёт тебя впереди? Что ждёт меня? Что ждёт Федюню? Так и тут, ты узнаешь, что ждёт тебя, когда встретишься лицом к лицу с этим. Ты по-прежнему хочешь ехать дальше?

— Да. Хочу. — отвечал царевич.

"Я не смею навязывать им своих опасений. Я не буду руководить событиями. Это их сказка, их мечта. Я не спрашиваю Константина, о чём он мечтает. Может, это принцесса. А, может, подвиг. Но, что я буду делать, если кто-то из них не пожелает возвратиться? Или, хуже того — не сможет. Ведь смерть на Селембрис так же реальна, как и жизнь. В первом своём путешествии я не задавался такими вопросами. А теперь у меня нет ни моего коня, ни дивоярской стали, ни доброго совета волшебников."* * *

Вековые сосны близко обступают широкую дорогу. Неразъезженный лесной большак. Горбатые корни вольно выползают из земли. Идущие задевают их ногами. Вершины сосен склоняются над дорогой, словно мечтают поглотить её. Тих и недвижим лес, словно заколдован. Густ и тяжёл воздух. Печаль вкрадывается в душу. Томится сердце.

— Скоро уж подходим. — сообщил княжеский дружинник. Их больше сотни ехало с отрядом.

— Что за места? — спросил княжий сын.

— Скоро речка. — ответил тот совсем не на вопрос. — Там, на Смородине и остановимся. Через день, по уговору, подъедут и невесты. На бережку, есть два лабаза. Один — для женихов. А тот, что победнее да побольше — для отроков. Это дар княжий для невестиной для стороны. Там отроки откормятся и отдохнут, а то, гляди, в пути-то посбивали ноги.

Последний день трёхдневного пути и впрямь всех утомил. Отряд запаздывал и оттого даже не остановился на отдых в середине дня. Да и проголодались все.

Впереди вырастали два высоченных утёса, увитых мелким лесом. Они словно стерегли дорогу. А от них вправо и влево уходили ребристые хребты, тоже сплошь, по самую макушку заросшие синеватыми елями.

— Красота какая! — восхитился отважившийся пересесть на смирную лошадку Федюн, поповский сын.

И, правда, красота. Непуганая мать-земля.

Неторопливо они проехали сквозь каменные ворота. Лес расступился. И далее перед глазами раскинулись круглые холмы, среди которых вилась лентою дорога. Много дальше снова начинался лес. Но, их путь кончался у реки. Не слишком широка и не очень глубока, но темна, извилиста и говорлива река Смородина. Крутые берега, поросшие иван-чаем. А у неширокого моста склонилась древняя, как сама земля, разросшаяся ива. Мост, крытый неровными брёвнышками, словно корявыми клавишами.

— Вот тут и отдохнёте. — проговорил дядька.

Оба жениха и дружка пошли осматривать хоромы.

Массивный деревянный сруб собран не иначе, как из столетних дубов и крыт железными пластинами на четырёхскатной крыше. Маленькие окошечки у земли заросли травой. И дверь дубовая обита железными полосами в три дюйма шириной. А на крыше — маленькая крытая площадка с железными перильцами.

— Это что же за блиндаж? — удивился Костик.

— А это для укрепу южной окраины. — отвечал дружинник. — Железная черепица сохраняет от горючих стрел. А мочёный дуб огню не поддаётся. Тут князевы дружины сдерживали напор врага. Давно всё это было. А сруб-то, вишь, стоит.

Князевы слуги отворили дверь. На удивление, она двигалась легко, даже петли не скрипели. Внутри царил глубокий полумрак. Острый запах. По стенкам — лавки. Посередине стол — тяжёлая дубовая плита на толстенных козлах.

— Что-то небогато. — молвил княжий сын. — Приглянётся ли невестам?

— Да тебе ведь, батюшка, не здесь свадьбу-то гулять! — засмеялся воин и посторонился, впуская прислугу с узлами. Тут же были разложены ковры, засвечены светильники. Прислуга выставляла на столы кувшины с вином, выгружала солёные окорока и прочую дорожную нехитрую поживу.

— Вот вам до завтра чтобы только ночь скоротать. — услужливо и говорливо объяснял им дядька. — А завтра, глядь, и явится невеста княжичева.

— А моя?! — ревниво подал голос поповский сын.

— И твоя, батюшка, и твоя. — поспешно подтвердил княжий челядинец. — Вы отдыхайте тут пока. Не ходите по двору, комарики уж больно злы тут.

— Добре. — кратко отвечал цесаревич и не спешил садиться за стол.

— Ты чего, владыка? — недовольно и совсем не по форме обратился к Контантину Федюня. — Садись за стол, подкрепимся с дороги.

Он резал богатые свиные окорока большим ножом и пхал в рот без хлеба, словно ел арбуз. Лёну он не предложил покушать. За неимением салфетки Бубен утирался рукавом.

— Солёные больно. — сообщил он.

— Это оттого, что тут ещё не выдумали холодильники. — с усмешкой ответил ему Лён.

— Угу. — сказал Федюн и схватил жирными пальцами серебряный стакан. Из высокого кувшина он налил себе тёмно-бордового вина. Выпил, рыгнул и снова взялся за свинину.

— Ну ладно, — решил князь Иван, — надо в самом деле подкрепиться.

И тоже сел за стол.

— А ты чего, Лёнька, — удивился он, — разве не проголодался?

— Субординация, княже, субординация. — пробормотал тот. — Вот уедут твои люди, тогда и повеселимся.

Он пытался понять, что именно ему не нравится. И, оставив товарищей разбираться в походных припасах, направился к второму срубу. Тот был и правда, пообширнее, зато похлипче сделан. Стены не подвели — всё те же столетние дубы. Сруб гладко обтёсан. И высок — в два человечьих роста. А вот крыша слегка просела и к тому же крыта дранкой. Окошек не было и вовсе. Зато дверь была такой же массивной, с петлями толщиной в палец. И, что поразительно, с наружным засовом.

Отроки располагались к отдыху. В лабазе не было ни лавок, ни столов, только крепкий деревянный пол. Зато сверху прорывался в щели яркий дневной свет.

— Вот, кушайте, соколики. — дядьки раздавали отрокам круглые хлеба. И заливали в деревянную бадью воду, которую носили с реки. Отроки пили из глиняных чашек, которые пускали по кругу. Некоторые так устали, что улеглись спать прямо на полу.

— Чего ищешь, холоп? — спросили Лёна. — Ваши уже ушли. Торопись, догонишь.