Чтение 3–й страницы книги ~Огромный черный корабль~

Неожиданно уши выдавливает тысячекратно усиленный мегафонами голос:

— Не вздумайте стрелять! Предупреждаем полицию и солдат еще раз! Это плохо кончится для всех. — Дирижабль завис над перекрестком, но голос идет не оттуда, он льется из-за угла. — Мощность нашей бомбы — пятьсот мегатонн. Весь город взлетит на воздух, как только вы стрельнете. Не пытайтесь загородить дорогу, дайте нам спокойно пройти.

Справа появляется странная процессия. Впереди едет открытый мобиль с громадными, подвешенными с боков усилительными колонками квадрофоров, какая-то спецмашина, предназначенная для использования то ли в общенародных праздниках, то ли в рок-концертах на площадях. В машине смело, ничуть не маскируясь, стоит оратор. А вот за ним выдвигается на перекресток действительно что-то странное, вначале даже кажется, что это маленький дирижабль, идущий совсем низко. Но это нечто наподобие большой цистерны, и, что чудно, несут ее, можно сказать, на руках. Со всех сторон, словно муравьи, ее облепили люди. Их, наверное, несколько сотен, и на всех какие-то лямки.

—Куда вы направляетесь? — Это уже рыкнули с небес, с боевого летательного аппарата легче воздуха.

—Мы желаем разговаривать и ставить условия только непосредственно представителю Императора Грапуприса Тридцать Первого или с ним самим, если ему будет угодно.

—Вы что, хотите взорвать его?

Загрохотал, понесся по оцепленной улице смех со спецмобиля.

—Вы хотите взорвать город?

Снова хохот, да такой, что аж мурашки по коже. И, наконец, ответили:

—Сразу видно, что говорит тупая полицейская каска. Если бы мы хотели взорвать город, мы бы инициировали запал прямо здесь, не только город — вся округа окажется в эпицентре.

—Какова же ваша цель?

—Остановить вашу негуманную акцию, но подробности мы обсудим уже доложено с кем. Вызывайте Императора.

—А какую группировку вы представляете?

—Всех жителей Юй-юй-сян. Повторяю для солдат и полиции: не применяйте против нас оружие — это будет самоубийством. Вес бомбы равномерно распределен между всеми носильщиками, стоит убить хотя бы нескольких, и бомба упадет, остальные просто не удержат ее. Тут же начнется детонация.

Процессия продолжает неторопливо двигаться вперед. Неслышно в этом грохочущем между небом и землей диалоге подъезжают еще две «Козы». Накапливаются силы. «Но что можно тут поделать? А власти все-таки порядком струхнули, — думает Лумис. — Где же они смогли достать столь мощную бомбу?» Он даже не уверен, что такие бывают. Что-тоздесь не так. В наушнике у Лумиса пикает. Он придвигает его к уху и слышит:

—Штурм-капрал, бегом сюда, вы нам нужны. Осмотритесь, мы у машины с поднятым боевым вымпелом.

Лумис припускает бегом, происходит что-то действительно важное.

—Капрал, вы тут один в свое время имели дело с атомными бомбами, правильно? — спрашивает штаб-полковник «патриотической полиции», явно очень большая шишка.

—Честно говоря, очень косвенным образом. Я просто обеспечивал операцию, господин полковник.

—Но у вас же медали, мы сверялись с личным делом.

—Да, это так. Скажите, что вы хотите услышать конкретно?

— Что сотворит такая бомба при взрыве?

— На то, чтобы разнести город, хватит десяти мегатонн. «Патриот» уже открывает рот, дабы что-то сказать, но Лумис еще не закончил:

—Но понимаете, в чем дело? Надо посчитать, сколько человек несет эту штуковину, тогда мы узнаем ее максимальный вес.

—Мы уже сделали это, капрал, — вмешивается групп-майор «стражей безопасности». — Вот, — он протягивает Лумису написанную на листке цифру.

Штурм-капрал размышляет две секунды. Никто ничего не говорит.

—Извините, господа офицеры, я думаю, это мистификация, такая мощная бомба, как говорят они, не может весить так мало.

—А может это быть какой-нибудь маленькой, но тоже атомной бомбой?

Да, конечно, например, наш «будильник» со всеми причиндалами могли транспортировать двое. Только зачем им врать, раздувая мощность? Скорее всего, это чистая афера. Они ни черта не соображают в этих делах и ляпнули что в голову придет.

—Спасибо за совет, штурм-капрал. Вы пока свободны. Будьте со своим отделением наготове.

Но отделение Лумиса не привлекли к разрешению данного происшествия. Превентивное право на получение медалей в данной операции имели полицейские, да Лумис и не жалел.

А жизни всей когорты шантажистов трагически оборвались через час, их всех расстреляли в упор «белые каски» и «патриоты». Однако, по слухам, случилось непредвиденное: там, внутри «цистерны», все же оказалась взрывчатка, правда, обыкновенная, не атомная. Когда носильщики уронили свою ношу — она рванула: несколько окружающих зданий рухнуло. Погибла куча полицейских и боевой дирижабль. Так что Лумису, можно сказать, крайне повезло.

СРОЧНАЯ СМЕНА ДЕКОРАЦИИ

Другие города

И снова у них не получилась идиллия. Хотелось целоваться хотелось спокойно говорить, не ради информации, а просто чтобы слышать друг друга, хотелось смотреть в глаза, простреливать встречными лучами и снова чувствовать себя молодыми, сильными, когда впереди целая бесконечность счастья, словно не было этих длинных-длинных циклов, проведенных раздельно. И только об одном они не могли говорить, о самом главном, потому что само молчание об этой теме выдавало незнание, маскировало тоску. Никто из них не спросил другого, потому что вопрос выбил бы сейчас из-под ног последнюю опору, потому что любой из них, если бы знал и ведал что-либо, сам бы сразу выпалил, ошарашивая волной последнего сладкого знания. Ведь тогда счастье достигло бы апогея... Но никто ничего не сказал, и мысли затаились внутри, спрятались, закопались поглубже в безразличие надежды. Не нужны они были сейчас, необходимо было радоваться хотя бы этому странному и неожиданному подарку судьбы. Но и такое теперь стало невозможным: им просто нельзя было иметь дело с полицией.

Они рванули из города, заметая и путая след, используя свои знания, приобретенные за долгие циклы раздельного существования. О, как ловко они это умели! Где-то там, внутри, они восхищали и ошарашивали друг друга: ничто не требовалось разъяснять, нечему учить, просто встретились два одиночества, закаленных долгой внешней стужей, и на пару обводили вокруг пальца этот страшный, склепывающийся вокруг мир, две мышки, переплетясь хвостами, бежали и бежали, обманывая глупых кошек. Только один ход они не хотели использовать и не применили, хотя он был логичен: они не разделились, они еще надеялись обмануть эту паршивку, предательницу судьбу, они верили...

Как торопились они, как тикали сердца в груди, как сообща обрывались, когда рядом оказывался полицейский или просто транспортный служащий... А лица их были бесстрастно-счастливы — третья линия обороны чувств: счастливая глупенькая улыбочка едущего на отдых курортника, радость только что познакомившихся любовников; под ней — спокойствие профессионала-робота, хронометрирующего каждый шаг, жест, внешние взгляды и лица, связь-телепатия друг с другом; затем — душа в пятки, ступни на канате, и пропасть с обеих сторон и адреналин гигантскими порциями, завод по производству в три смены, без выходных; и только теперь — радость обладания, пусть не до конца, ипусть мешает суета вокруг, но ведь можно дотронуться, и хотя приходится говорить не то, что хочется, все равно ведь можно соприкоснуться руками невзначай и увидеть в глазах сквозь оборонительный для других рубеж то, что хочется. И это тоже было счастье, далекое от эйфории, но все-таки счастье.

Но вначале — паспорта, новые документы. Явка по его линии. Отсеивание подозрительных, все-таки пришлось расстаться на время, потерять друг друга из зоны видимости. «Зачем тебе два, Лумис?» — «Один для женщины». Ухмылочка-понимание, благо солененькую шутку не добавил. Специалист хренов. Так бы и припечатал сверху по макушке, но драк на сегодня, пожалуй, хватит. Затем другие спецы — по гриму. Быстро работают. И снова они вместе, и время, бегущее мимо время, совсем не в их пользу. Если только в той религиозной секте, с которой они сцепились, нет осведомителей полиции. Ну а если есть? Расчет на худшее.

Снова монорельсовый скоростной вагон. Вот здесь деться некуда: стремительность древних летающих лайнеров, окно из сверхплотной пластмассы, как говорится в правилах поведения на транспорте: «Пассажиры не имеют права покидать самолет во время полета», что за умник писал — сам бы попробовал.

Они сошли на промежуточной станции. Здесь пересадка, а до этого маскировка в толпе. Людей, конечно, маловато для толпы, но где же их взять — ночь близится к завершению. И еще два транспорта. И прибытие: город-порт Горманту — один из крупнейших мегалополисов Империи, раннее утро, людей уже валом, проверка документов, чистая формальность — У полицейского конец смены, он откровенно зевает, смотрит с неприязнью и завистью: «курортнички». А ему уже тянут паспорта следующие: даже глаза на Лумиса не поднял, только на Магрииту — блеснули.

Деньги имеются; отдых от забот — им все равно нужно покуда отсидеться на дне: изображаем «курортничков» — отель «Бриллиантовая корона», один из лучших в городе. Все, упали — ванна и спать. Смешные! Разве получится — они, наконец вместе.

ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ

Десять циклов. Гамбургер

Стволы медленно-медленно смещаются с заданного направления, они живут своей жизнью, ими правит случайность, но они уже держат в смертельной возможности наклоненную спину удаляющегося «патриота», затем другую спину. Достаточно просто надавить мертвым от безделья пальцем, и плеснет в камеру-толкатель спрессованный газ. Лумисспохватывается, ловит себя на мысли-желании: это страшное ощущение возможности, которая не нужна, пугающая суть короткого всемогущества — так человек с ребенком на руках внезапно потеет под мышками, спеша отстраниться от низких балконных перил над пропастью. На маленькое, забытое до осознания мгновение мелькает будущее, страшное, неведомое еще будущее, когда это станет в порядке вещей, когда теперешнее помутнение, пахнущее предательством, станет нормой и когда сегодняшнее прикрытие тыла полиции будет предательством навыворот. Наивность, прощающая прошлое, — убежденность, управляющая сегодняшним.

Лумис уводит спаренные стволы выше, как можно выше, чуть ли не в зенит, лишь бы увести их с этой беспомощной камуфлированной спины. Они уже ничего не прикрывают, не участвуют в поставленной задаче, но уже и не грозят. Лумис переводит дыхание, а сердце бухает, как на последних километрах изматывающего ночного марша. Он никуда не бежит, он подавляет внутри себя кровавое желание оглушить криками боли эту давящую монотонность запущенной пружины наступления, воткнуть палку в колесо оперативного плана. А фигурки «патриотов» уменьшаются, режутся горами щебня, осколками зданий на маленькие фрагменты людей — подвижные атрибуты ландшафта. Вот замерли, затираясь фоном. Теперь очередь «черных шлемов» топтать ногами остатки города Гаха-юй. Команды невидимых командиров в ушах; катящиеся навстречу, растопыривающие руки для объятий развалины; прыжки, быстрые диагональные движения со сменой галса, бросок-песня, такое простое дело со стороны, и только слажённость выдает циклы мучительных тренировок, как далеко до этого «патриотам».

Первые кварталы уже пройдены. И вроде легче, в сотню раз лучше, чем в том беспомощном ожидании начала, однако совсем нет противодействия, сгинуло оно, испарилось начисто. Совсем это нехорошо, потому как некуда ему деваться — город Гаха-юй в кольце, даже не город, а маленькие части его в нескольких плотных кольцах, и нет оттуда выхода.

А потом наваливаетсяобъяснение.Лумис перелетает в очередной оконный проем и видит его, видит — везде. Растерянно и привычно он водит бессильным иглометом, не нажимая курка. Повсюду вокруг него только мертвые: десятки, сотни, а за горизонтом стен — тысячи мертвых, вповалку и кучками они громоздятся на полу, и нет следов насилия. Он не верит, переворачивает... Здесь не было стрельбы, но где они добыли столько яда? И зачем? Зачем? Никто не связан — добровольное последнее действо. Он шарахается, спотыкается о чью-то руку, от понимания этого«зачем».Чтобы сделатьихзадачу,ихнаступательный, спланированный порыв бессмысленным. Чтобы умереть людьми, а не быть обращенными в смертельно напуганных животных.

Его выводят из транса взрывы и стрельба: где-то далеко впереди за новыми декорациями развалин еще есть живые, наверное, мужчиныгаха-юйцы— остались, чтобы дать последний бой, остались, освобожденные от заложников — собственных жен и детей, — сразиться насмерть. И Лумис бежит вперед, прикрывать этихнеумех-"патриотов".

Города-мегалополисы

И вот теперь целая неделя в городе-порте, городе-пляже, городе-сказке Горманту. Это была лучшая неделя за долгую предыдущую бесконечность. Он совершенно свободен, дела не просто отложены в сторону — их нет. И главное — она тоже свободна, абсолютно. Кто-то, в кого он не верит, кто-то там, в недрax газовой пустоты Эрр или еще где-то глубже, почувствовал к нему симпатию, заметил, соединил две давным-давно разорванные нити. Может, помогли жертвы? Он принес их достаточно, даже за последнее время: преследователь в Эйрегиберге; возможно, Старик; возможно, его дочь; несколько фанатиков на берегу Большого озера в Эрфурге; только тот же бог знает, сколько жертв принесла Магриита, и не стоит спрашивать, не стоит заглядывать в бездну, надкусывать плод ненужного знания, есть такие пропасти, перед которыми надо остановиться и, не вытягивая шею в любопытстве, уйти прочь. Хватит того, что оба они в курсе о своем незнании насчет третьей нити, того маленького живого комочка в прошлом, который он смутно помнит, больше воображает, чем помнит, с которым нить Магрииты находилась в сплетении гораздо дольше, и не стоит теребить — именно потому что дольше — ей и тяжелее.

А Горманту райское место, да еще шикарный номер. Утром, на рассвете или неважно когда, когда очнулся, струя прохладного воздуха приятно обтекает лицо; можно лежать, сквозь сомкнутые веки медленно, как в песочных часах, просыпать изумрудный свет; неторопливая, ласковая музыка сама собой из всех углов; можно открыть глаза, сновидения не исчезают, вот она — живая, доступная Магриита, из плоти: если опустить ноги на пол, ступни сразу утонут в мягчайшем ковре, Лумис даже не знает, из чего тот сделан. Окно во всю стену и вид... Можно любоваться, не вставая с постели. Сияющий жидким золотом океан, отдельные волны неразличимы с высоты. По идеально ровной поверхности, оставляя за кормой белый пенистый след, величественно скользит громадный торговый парусник, а на самой границе неба и воды что-нибудь большое, такое красивое издали: синеет обтекаемым корпусом какой-нибудь тяжелый линкор, стоит бедняга на страже родины, не смыкая глаз.

А в ванну-бассейн уже льется вода, и температуру можно задать заранее, еще с вечера, и уровень. Можно оживить стереовизор, не вставая, никогда он его раньше не любил, а тут включает сам, пялится на какой-нибудь «матч цикла»: какие-то жилистые юнцы мутузят друг дружку почем зря, и все такие красивые, объемные, кровушка хлещет, как живая, врач бегает, суетится, делает искусственное дыхание.

А днем купание в заливе. Давно он так не плавал. На третий день пришлось умерить пыл, заплыл слишком далеко. Город отсюда был виден почти весь, тянулся вдоль берега вобе стороны даже военная база рисовалась четко, он решил поворачивать. И тут что-то обожгло спину, резкая боль прошла по телу. Он перевернулся и опустил лицо под воду. В зеленой пелене в причудливом переплетении света и тени неясно вырисовалось громадное бесцветное движущееся пятно. Сердце екнуло никогда он так не пугался — страх неизвестности, потусторонний ужас. Чуть фосфоресцируя, плавно шевеля исполинским куполом, мимо плыла колоссальная медуза. За ней, словно мантия, волочился целый лес ядовитых щупальцев. Не видно было, где они заканчиваются, но там, дальше, они шли веером. Если бы не боль, он бы, наверное, утонул только от страха. Стремительная, пляшущая боль, прыжками растекшаяся по телу, заставила плыть. Он спешил, ставил рекорд, а тело жгло, яд делал свое черное дело, сознание уплывало, но он боролся. Он почти не запомнил, как прорезал, раздвинул воду этого бесконечного километра, как вывалился на берег. Магриита бросилась, подхватила, но боль уже уходила, а ужас растворился.

—Это была цианея, — пояснила потом Магриита, когда они кое-как добрались на такси до гостиницы. — Вообще она не нападает на человека специально, он слишком велик для ее желудка. Но когда она расставляет щупальца, то десять тысяч квадратных метров вокруг становятся смертельно опасны.

—Откуда здесь эти твари? — прошептал он, лежа на животе: спина представляла собой обильно намазанную, пахнущую кремами и лекарствами бугристую поверхность. — Я даже не представлял, что такие есть.

—Знаешь, наши предки понятия не имели о том, что эти монстры будут плескаться у самого берега. Может, они и существовали раньше, но, скорей всего, в неизвестных глубинах. Залив для них был мелковат. Это все от загрязнения, ведь Горманту самая большая на материке база военного флота. Думаешь, куда девают отработанные реакторы? На переработку ведь денег никогда нет. Их просто отволакивают немного поглубже и топят. Повышенная радиация пошла этим тварям на пользу, возможно, погиб какой-то из их естественных врагов или еще что-то нарушилось в природе. — Лумис посмотрел на подругу с новым интересом, она еще и в таких вещах разбирается, как долго все-таки они не виделись. — Вообще, об опасных медузах написано предупреждение на пляжном стенде, но мы ведь с тобой ничего вокруг не видели и никаким правительственным басням не верим. Профессиональное это у нас, лечиться надо. — Магриита остановила развитие новой темы, вполне возможно, что в номере имелись подслушивающие устройства.

Лумис болел два дня. Как ни странно, в этом тоже имелись свои прелести. Хорошо быть больным, когда возле тебя такая медсестра. Потом, когда они купались, он стал держаться у бережка. Смешно подумать, что какое-то простейшее, лишенное интеллекта чудовище могло совершить то, что до сих пор не удавалось «патриотической полиции».

Еще они много гуляли, не только потому, что им неинтересно было находиться в номере, как раз очень интересно, но все из-за того же — конспирации. На прогулках можно было с опаской, но говорить.* * *

— Ты долго меня искал? — Глаза смотрят, ожидая определенного ответа, даже если он соврет, все равно поверят.

Зачем ему врать, он просто кивает, накатывается, накатывается снизу комок, перехватывающий горло; так давно это было, а он едва сдерживается.

—Только ничего из этого не вышло, Магриита. Совсем ничего.

Она смотрит в одну точку, теперь уже мимо него, туда, в канувшие времена.

—Вначале, когдаегозабрали, я едва не покончила с собой. Не помню, что удержало. У тебя тогда не случилось неприятностей по службе? Каждому встречному-поперечному чиновнику я называлатвое имя, фамилию, часть, один раз даже удалось отправить письмо. Ничего не дошло, понятно, но я так старалась. Наивная была, дура: думала, ошибка, скоро все прояснится, вспоминала твои страшные рассказы и по-прежнему не верила. Потом — деревня Куку-хото, да, так и называлась. Впрочем, после, почти сразу, стало Энергопоселение номер Восемьдесят. Там было не до дум, я сделалась сельскохозяйственной рабыней, как все остальные: с утра до поздней ночи мы сажали тото-мак. Мне кажется, ничего не взошло.

—Когда ты присоединилась к движению?

Наверное, и цикла не прошло. Потом, после первого нападения на полицейский патруль, я почувствовала вкус крови, око за око, впервые после выселения я уловила цель. А ты-то сам?

— Я...

ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ

Девять циклов в прошлое. Осколки судеб

И эта сумасшедшая любовь. Он встретил ее в городе Маку-кута, когда его направили на переподготовку, перед повышением в должности. Он так давно не был в городах, спокойных живых городах, а не тех, что стираются с местности, а уже потом с карты. Он ходил по улицам и не верил, а заходя за угол, невольно втягивал голову в плечи и напрягал мышцы, готовясь упасть или шарахнуться назад, за спасительную стену. Когда они увидели друг друга, им все стало ясно, и окружающий мир послушно исчез. Это были самые счастливые месяцы в их жизни. Он едва сдал экзамены по теоретическим дисциплинам — он парил в облаках, спасли хорошие показатели в практике — тело, как всегда, неподвело.

Потом он снова попал в действующую часть. Отпуска им тогда давали часто, это был единственный, не слишком накладный для Империи пряник, которым солдат могли поощрить за службу. Деньги платили редко, почти не платили, но многим это было и не нужно, кое-кто просто озолотился в процессе устранения «демографического перекоса» — они продавали или обменивали найденные в брошенных городах вещички. Для таких делишек в первую очередь и нужны были отпуска в нормальную жизнь.

Магриита трудилась во благо Империи на военном заводе-гиганте «Пневмосила». Два его цеха выдавали стране пневмовагоны, а остальные восемнадцать — гигаснаряды и прочую сопутствующую дальнобойной артиллерии мелочь. Когда беременность стала мешать работе, возникли сложности. В очередном отпуске Лумис попытался уладить проблему с ее начальством. Подобру-поздорову никак не получалось: глава цеха сборки боеприпасов прикрывался какой-то хронопластиной с перечислением пунктов; оказывается, работник обязан их выполнить перед увольнением по собственной инициативе: среди прочих старинных бюрократических уверток были там и совсем новые положения, например, о письменном разрешении вышестоящих властей на рождение детей. Разговор не клеился. Лумис провел небольшую разведывательную операцию, выясняя маршруты перемещения начальника по Маку-кута. Однажды он подстерег цеховика возле квартиры. Вошли они вместе. На следующее утро Магриита уволилась без проблем, вот только у ее шефа возникла большая суета с заменой мебели во всех трех комнатах.

А как-то, явившись в очередной отпуск, Лумис обнаружил рядом с подругой маленькое розовое существо.

ГОРОДА-КУРОРТЫ

Это был отдых на полную катушку, с прилагаемой в нагрузку культурно-просветительной частью. Однажды был даже ботанический сад. В рекламном плакате значилось: «Крупнейший на планете. Собственность Аббатства Блаженного Пришельца, пожалованный монастырю святейшим Пелимпоусом Девятым. Почти все представители флоры. Уникальные экспонаты из Мерактропии — жующие растения. Просьба администрации: не кормить, цветы сыты».

—Ты здесь не бывал? — произнесла Магриита, ступая на ползущую вверх ленту. — Кроме всего, это одно из немногих мест в городе, где человека нельзя подслушать.

Лумис изволил не поверить.

—Серьезно, там официально запрещено ставить подслушивающую аппаратуру, так как это не государственная территория, — пояснила Магриита, замедляя шаг.

Но Лумис все равно не поверил.

Когда громадный автоматический единорог, копия давно истребленного человеком представителя фауны, хриплым голосом произнес: «Спасибо», — и, проглотив плату за вход, добавил голосом главы Аббатства епископа Регроса Святого: «Братья, лишь здесь вы познаете радость единения с природой», они ступили на черную, не тронутую стекломильметолом землю. Вокруг распускались самые причудливые цветы, тихо шелестели разноцветные травы, а прямо перед ними вздымался, закрыв своей кроной все небо, необъятный (Лумису пришлось повернуть голову, чтобы оценить его ширину), обвитый питонообразными лианами баобаб-великан.

— Самое старое дерево в мире, — заверещал невидимый в траве автомат, сработавший при их приближении. — Лишь три тысячи двести двенадцать человек, взявшись за руки, смогут обхватить его ствол. Это растение посажено собственной рукой Верховного кардинала Табаско Милостивого в честь Тройного Звездного Совпадения, когда все огненные светила сошлись в одной точке.

Но они свернули на абсолютно безлюдную, заброшенную тропинку.

—Не так уж здесь одиноко, — проронил Лумис, когда монотонный голос громкоговорителя затих.

Магриита взяла его под руку.

—Что мы будем делать дальше, Лумис? Я говорю о дальней перспективе, — пояснила она, наклоняясь, чтобы не задеть большущую, в полруки, колючку, торчащую из ствола гигантского кактуса.

—Уверена, что здесь не подслушивают?

Она пожала плечами.

—Значит, рискнем. — И, глядя в ее расширенные глаза, он высказал многое, что накопил за последние дни, а скорее всего, циклы. То, что он не выражал вслух еще никому. Его словно прорвало, и остановиться он не мог. Часто он переходил на крик и умолкал на время, только когда она легонько толкала его локтем. Он прикусывал губу не из опасения, в эти минуты ему было все равно, а просто по привычке, ожидая, пока очередной случайный прохожий-флоралюб удалится на безопасное расстояние. После чего не совсем связная речь Лумиса продолжалась:

—Тебе не кажется, ну хоть иногда, что мы ввязались в какую-то бессмысленную, безнадежную войну? Не зря ли льют кровь «повстанцы», «потрясатели основ» и все остальные, не слишком ли силен, непобедим наш противник, и более того не поощряем ли мы его своими выходками на большее ожесточение? Не хочется ли иногда тебе, Магриита, бросить это идиотское, не имеющее окончания занятие? Я знаю, нами движет прошлое, оно горит, не хочет погаснуть внутри, ищет выхода в действиях, но не есть ли это самообман?Да и ладно я, но ты? Женщина. Красивая женщина. Неужели даже тебе не хочется спокойствия? Прошлое? Оно ведь уже ушло, ушло навсегда. Я смотрю иногда на обычных, окружающих нас людей. Ведь они как-то живут? Вдруг мы обманываем себя и жизнь не так уж паршива? Возможно, хватит романтики великих целей? Возможно, режим смягчится сам по себе, некоторые утверждают, что он уже смягчился, и если бы не наша борьба, то совсем бы подобрел. Наши лидеры хотят перевернуть государство вверх дном, сотворить еще кучу вещей, в том числе вернуть семьи, но программа «выкорчевывания корней», в частности, уже пятится обратно; они хотят сделать всех равными перед законом, но ведь сильный так и останется сильным, и слабый все равно будет пресмыкаться перед ним, — захлебываясь, говорил Лумис, сегодня в нем проснулся ораторский дар. — Хорошо, допустим, я говорю «допустим» именно потому, что не знаю, как вы и мы это сделаем, ну пусть: сброшен Император и разнесена в клочья финансово-милитаристская машина. Я небуду распространяться о том, что после этого здесь моментально окажутся браши, дело не в этом. Как изменить самого человека? — Лумис вдохнул свежего воздуха, и речь его полилась с новой силой: — Все эти «антиритеры» и «потрясатели» сами же передерутся между собой, придя к власти. А головорезы Битса-Го, их ведь более миллиона. Их не переделаешь и не привлечешь в союзники, придется их уничтожить, истребить физически. И садистов «патриотической полиции» или профессиональных убийц из «черного шлема» тоже не перевоспитаешь. Так? Может, уедем куда-нибудь подальше, доживем свой век спокойно, без всякой политики, а? Пока это не предложение, Магриита, просто размышления вслух.

— Даже жаль, Лумис, а то я уж губы раскатала. Послушай, ты ведь знаешь, что ни черта это все не так. Тот, кого давят сапогом, должен сопротивляться, потому что те, кто давит, наслаждаются именно самим процессом давления и доставлением боли, дальние цели у них тоже, конечно, есть, но и процесс достижения интересен. Ты знаешь наши силы примерно так как я, и, разумеется, имеешь представление о наших возможностях. В курсе ли ты, что сейчас усиленно прорабатывается вопрос координации действий всех партий и организаций оппозиции? Это будет крупная сила. У нас появится шанс. Ну, а с точки зрения личных мотивов: я никогда не брошу, клянусь А насчет спокойной жизни это мы с тобой уже пробовали. Никого мы не трогали, даже больше, ты сам был «черным шлемом», а нас все равно достали. Так устроен этот поганый мир, и поэтому мне иногда хочется его взорвать.

Они оба замолчали, не получился этот разговор, слишком много за ним стояло, чрезмерно много и для каждого, и для обоих вместе. А вокруг красивые цветочки с экваториального материка охотились за жуками.

ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ

Девять циклов. Новый слой бутерброда. Очень сухой, не поломайте зубы

Лумис в охране: игломет наперевес, предохранители сняты, обойма ядовитая, каска надвинута поглубже, хотя жарко, но тень козырька маскирует верх лица, а ниже уже защитное забрало-намордник: и никто не прочитает твое нутро, у тебя его нет.

От криков и плача детей можно свихнуться. Возможно, его мозг уже произвел с ним такой кувырок. Те, кто еще не устал, орут: впечатление слабое — приелось. Хуже с теми, кто тихонько всхлипывает, что-то бормочет невнятно, присел в сторонке: лучше не смотреть — легче выбивать признание у десяти брашей одновременно, чем смотреть и слушать. Детей много, человек двести. Возраст в основном до двух циклов, некоторые, наверное, еще разговаривать толком не умеют, а не то что понимать. Лумис сам не понимает, просто несет охрану. Врачей человек десять, какие-то маленькие кабинки, приборы — переносные и большие громоздкие, но тоже с лямками для переноски двумя солдатами. Медики явно не справляются — запарка. Врачи обмениваются карточками с бездной цифр, что-то метят ручками, кивают, смотрят отрешенно. У них тоже не лица — маски. Женщины-медики подводят детишек. Ощущение, что выдергивают из толпы без всякого плана. Иногда врачи встают, поворачивают маленькие тела спиной, часто кладут на столы, поднимают ножки, рассматривают половые органы, дети плачут, боятся. Не слышно никаких шуток-прибауток, все серьезно, по возможности молча. Здесь совершаетсяотбор.

Кроме детей и военных медиков, больше никого нет, но игломет на взводе — таково указание.

Если даже не знать цели проводимого действа, наблюдать такое несколько дней кряду... Он наблюдает — это самая тяжелая караульная служба в его жизни. Их подразделению не повезло. «Патриотическая полиция» еще покуда экзотическая новинка — не успевают они везде. Вот и приходится Лумису делать их работу. А поток детишек идет и идет — неиссякающая река.

Отбор жесткий. Лумис не понимает таинственных знаков в бирках на шеях детей и не ведает, кого из них куда. Он просто знает, что не прошедшие отбор — ликвидируются. Официально — «очистка района эпидемии» или же «обеззараживание».

На третий день он решается спросить у врача, который отходит в сторонку покурить. Руки у медика в чернилах — дрожат.

—Господин доктор, вы правда никогда не ошибаетесь? Метите только неизлечимо больных?

Врач смотрит на Лумиса снизу, как на ожившую статую. Неожиданно губы его кривит нервная ехидная улыбочка. Свет потустороннего, верховного знания на мгновение прорывается наружу.

—Черт-те кого присылают охранять, ударь мне по башке Мятая луна, если не прав! Бараны вы, бараны. — Он отбрасывает недокуренную самозажигалку. — Ты об эпидемии, что ли, солдат? Не бери в голову, как пришла, так и ушла. А если честно — никакой эпидемии и не было. Спи спокойно.

Лумис стоит, проглотивши лом.

А ночью лезвие истины протыкает ему сердце.

ОПЯТЬ ГОРОДА

Вообще, несмотря на вызывающую роскошь города-курорта, города-порта Горманту, несмотря на быстрое привыкание ко всем этим длиннющим эскалаторам, стеклянным куполам, гигантским пляжам, всем этим выпячиваемым пышностям архитектурных и технических излишеств, так не вяжущихся с отсталостью и разоренностью других провинций Империи, даже здесь, если присмотреться повнимательней, чувствовалась неотпускаюшая хватка спецслужб. То вырисовывался медленно едущий электромобиль с торчащим из окна раструбом-звукоуловителем, и приходилось спешно изобретать обыденную тему для разговора, что-то про вкусные бифштексы или макароны вкриц-соусе,и глупо пялиться друг на друга, а потом осматриваться, будто ненароком, ища новых соглядатаев. Не впервой им обоим было называть знакомых людей чужими именами, в отношении друг друга это было неуютно вдвойне, но нужно было соблюдать конспирацию, продолжая изображать туристов-бездельников. И в шикарном номере гостиницы тоже следовало опасаться, может быть, даже более, чем в толпе, а поэтому они много гуляли, катались по пневмостанциям, город был слишком велик для пеших прогулок, но они время от времени позволяли себе и это. Даже прерываемые разговоры, разговоры-намеки, больше глазами, чем голосом, приносили Лумису несказанную радость общения. Как долго он не встречал человека, сообщника по несчастью, того, кому можно было поведать свои мысли и кто разделял его чувства.

Они расстались так давно, но, вопреки времени и горю прошлого, а возможно, благодаря ему, кто знает, они стали ближе, их судьбы оказались похожи до жути. Оба они пришли в тайные антиправительственные объединения своими путями, состояли в разных группировках, но ведь и он, и она до этого, в глупой молодости, были примерными эйрарбаками и, пока жизнь не саданула по голове непосредственно, вовсе не думали о подобном повороте судьбы. Магриита призналась, что когда встретила Лумиса, то почему-то подумала, что он теперь в полиции, где-нибудь в «патриотах», и даже ужаснулась тому, что его подослали ее арестовывать, поэтому и заговорила потом, после кафе, так смело — терять, мол, все равно уже нечего. А когда он сообщил, что сам, увидев ее, подумал о том же она не поверила. Наверное, подобное совпадение реакций могло бы показаться смешным, но они не засмеялись, слишком грустно все это было.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРИЩА

Лекция раз

Что мешает государству более всего? Почему люди вместо того, чтоб ему служить, заняты другими делами? Зачем даже министры воруют, вместо того, чтобы все силы отдавать на пользу стране? Не ведаете? Во всем виноваты личные интересы. Не будь их, Империя бы стала крепче кого угодно. Что такое личные интересы? Это семьи, это дети, это престарелые родители. Уберите все это, и у человека остается один интерес — родина. Почему возникают бунты, всевозможные протесты? Человек, возможно, сам и не преступает закон, но кто-то из его родственников совершает противогосударственный поступок, а потом приходит полиция, арестовывает мерзавца, и родня недовольна: забрали хорошего человека. Родственник важнее державы, разве это нормально? Разве может Империя процветать при таком положении дел? Разве может она победить брашей? Каким образом можно переломать эту веками процветающую традицию? Никто из подданных не согласится добровольно отказаться от своих жен и детишек, для многих это равносильно самоубийству. На кого опереться в этом скользком вопросе? И кто будет воспитывать следующее поколение?

Но ведь хорошо, когда родители душу вкладывают в формирование ребенка? Ясное дело, никто и спорить не будет. Ну, а если нет? Сколько их пускает процесс развития на самотек. И ведь проконтролировать это практически невозможно. Сколько неимущих, не могущих прокормить себя, продолжают плодиться и обрекают на страдание маленьких людей? Им дают пособие на этих детей, пусть и мизерное, но и то они тратят на собственные развлечения и вредные привычки. Таких родителей по Империи Эйрарбаков наберется не один миллион. Как с ними бороться?

Одновременно с этим уже давно, пожалуй, с момента образования технически развитых обществ, они сами часто заменяют родителей многим детям, не имеющим таковых. Почему не представить положение, когда все дети, независимо от происхождения, воспитываются по общим нормам, необходимым правительству? Заодно это навеки решит проблему преступности Откуда будут браться новые бандиты, если их не выкуют те кто ими является сегодня? Дальше — больше. Кому вообще нужны специалисты по атомным реакторам или математики высшей пробы? Неужели папашам и мамашам? Ясное дело, нет. Если бы это было так, подобные ученые и техники появились бы в первобытно-общинном строе, ноэти профессии возникли гораздо позже. И необходимы они опять же стране для того, чтобы не отстать от конкурентов, а следовательно — не погибнуть. Так зачем же государство, само занимаясь подготовкой специалистов, их раннее воспитание перепоручает людям, порой не имеющим даже подобия образования или понятия о том, что необходимо Эйрарбии в ближайшем будущем? Почему государство смотрит сквозь пальцы на то, как круг непосредственного общения ребенка делает из способного индивида дебила?

И ведь есть еще одна деликатнейшая проблема. Это молодые организмы, подпадающие под определение: недоразвитые в физическом или умственном отношении. Все понимают,что они обречены на жалкое прозябание, а не жизнь, что здоровые люди вынуждены будут тратить время и силы на их обслуживание, а мощнейшая Империя, имея врагов неисчислимых, разбазаривать на это средства. Но попробуйте массово применить по отношению к ним избирательный геноцид. Все поднимут вопль, и неизвестно, чем это все закончится. Попробуйте, хотя бы локально, забрать ребят на поруки правительства у всех родителей, ничем не оправдывающих своего названия. Все завершится всеобщим безобразием. Семья устарела в качестве института вырабатывания новых личностей точно так же, как ранее она устарела в качестве инструмента для приобретения профессии. Но ведь ко второму попривыкли, и никто не пытается в малогабаритной квартире обучить обслуживанию торпедного аппарата?

Значит, если бы и первый процесс, так же, как второй, полностью отдать в руки разума более высокого порядка, чем разум индивида, то общество сжилось бы и с этим. Но как это начать?

Великий Император Грапуприс долго думал над этой проблемой, и на первый взгляд она казалась неприступной (в переносном смысле, связанном с альпинизмом, а не с нарушением закона), но Вторая Атомная война дала для осуществления задумки века просто прекрасный повод. Ведь радиационная обстановка, несмотря на применение маломощных боеприпасов, изменилась. Намного или чуть-чуть, разумеется, было секретной информацией, но ведь это тоже к лучшему. Нельзя выселить всех взрослых из подвергнутой бомбардировке области: во-первых, производство не должно стоять, во-вторых, куда их всех подеваешь, в-третьих, организм у них сформированный, сильный, как-нибудь справится с некоторым повышением фона, в четвертых... Да и этого хватит. Ну, а детвору все же выселять надо, делать им там нечего, в производстве их использовать нельзя, организм у них молодой, слабый. Так что никуда не денешься. Ну, а когда в большинстве приграничных, действительно подвергнутых ядерным атакам областей дело было сделано, тогда можно было подчистить и крупные города метрополии. Пытались, конечно, какие-то авантюристы-анархисты помешать радостному движению к прогрессу, но куда им тягаться против страны, доблестно выстоявшей уж вторую подряд, с пятнадцатицикловым перекуром, атомную войну. Понятное дело, выиграть ядерно-ракетную потасовку снова не смогли, но ведь и не проиграли? Ведь и та страна-агрессор, ненасытный Федеральный Союз, ныне Республика, тоже раны не слабые вынуждена зализывать. Вот так, под шумок, Грапуприс Тридцать Первый и провернул то, что до него не могли даже придумать.

Но, к великому сожалению, копье-то оказалось обоюдоострое. Да, неплохо было всех этих взрослых вместо квартирок с удобствами загнать в рабочие казармы, семьи временно — читай навсегда, — отменить и половую энергию, бессмысленно тратящуюся на ребятню, направить в государственное русло. А ведь правда, нерационально расходовали ее, голубушку: только подумать, на одного младенца — отец, мать, да еще предыдущее поколение. А в детском саду — воспитатель, да повар, да еще, ясное дело, орган, их контролирующий, может, и много народу, но ведь и ребеночек далеко не один. Еще неплохо было запретить взрослым по разным поводам, типа потенциальной передачи инфекции, посещать своих отпрысков и получать информацию о том, где они и что с ними. А также быстренько всех убогих, из колониального монстра зазря средства выколачивающих, поизводить, благо это на планете Гея всегда умели делать отлично. Вообще, рождаемость можно было теперь планировать и даже регулировать соотношение полов в связи с предполагающимися потребностями родины. Стало возможным скрывать военно-людские потери и не спотыкаться ни о какие союзы матерей. Словом, многое в Эйрарбии пошлопо-новому. Странным оказалось вот что: люди, освобожденные от всех забот, все равно не слишком рвались работать задарма. И еще: преступность противогосударственнаявозросла, и не только в связи с предполагаемым женским противодействием устранению ячейки общества, отмененной законом и историей. Просто люди, которым действительно стало теперь нечего терять, преступая закон, обрели свободу риска только собой, исчезли те косвенные заложники, которые им просто, своим наличием на этом свете,связывали руки. Пришлось несколько увеличить полицейские силы, потом еще несколько, и этот процесс потихоньку стал упираться в демографические барьеры. Но Империи это было не зазорно, она ведь не провозглашала себя Республикой и проблему народонаселения теперь крепко в держала руках.

ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ

Осколки судеб

Девять циклов в прошлое или чуть меньше

Затем началось осуществление программы «выкорчевывания корней». Первые эксперименты на периферии. Несколько добрых, отменных гвоздей в лояльность Лумиса.

Уже можно было делать кое-какие долговременные выводы. Вначале провинция — города среднего масштаба, затем, с накоплением опыта, — места покруче. Численность недавно еще экзотичной «патриотической полиции» стремительно взлетает. Лумис настоял на переезде Магрииты с сыном в маленький неприметный город на побережье, на всякий случай. Пришлось открыть некоторые секреты и методы осуществления силового прогресса: любимая в шоке, хотя слухи и до этого имели место. Они едва не порвали отношения — она в первый раз не смотрит на него как на героя войны. Они переехали. Он еще не знал, что ошибся. Он в длительной командировке — специальная подготовка в лагере МКР (Министерства Континентальной Разведки). Прибытие письма к адресату — чистая случайность, но все давно привыкли к нерадивости почты, да и интересного никто ничего уже давно не пишет — была охота развлекать цензуру.* * *Когда Лумис вновь оказался дома, в новой квартире, в малюсеньком городке, он ничего не обнаружил. А вот город вокруг его опустошенного мира был поделен на сектора, жители отсутствуют, наличествуют силы безопасности и «патриоты» — здесь город маленький, обходятся без спецов из «черного шлема». Попытки выяснить что-либо конкретное ни к чему не ведут. Он и сам все может представить. Стандартный сценарий локального «выкорчевывания корней»: жители выселяются, дети изымаются в пользу государства, все перетасовываются и переселяются. Куда? Империя Эйрарбаков очень велика, самое крупное территориальное образование на планете. Он в полном недоумении, собственный палец угодил в вертящуюся мясорубку, и она жует, жует, засасывая руку и хрустя жесткими фалангами.Этот обух по голове — последний гвоздь.

ДЖУНГЛИ ГОРОДОВ

Забренчал где-то над головой негромкий, но настырно ввинчивающийся в уши зуммер, а из скрытого динамика выдал комментарии уставший голос: "Пассажиры, станция — площадь Героев Гиласа, шикарнейший район города, здесь расположены: гостиница «Бриллиантовая корона», торговый центр «Птичье молоко»... Лумис встал с газолитического сиденья и протиснулся к выходу. Когда он вскочил на уходящие вверх ступени эскалатора, сзади раздался прерывистый гудок, и уставший затихающий голос проговорил: «Внимание! Освободите перрон! Пять, четыре, три...» Соскочив с исчезающей в полу ленты, он помог сойти уже немолодой женщине с двумя детьми. Теперь такое было редкостью, чтобы мать сама воспитывала детей. Официальная причина — явное преимущество универсальной школы, доказано всем. Он знал, как это было доказано, но тем не менее ему, воспитаннику«униш»,было как-то дико смотреть на нее, держащую за ручки смеющихся крошек. Редко какая мать теперь вообще знает, где находятся рожденные ею чада, а если захочет узнать, то окружающие только удивятся ее наивности. Легче протаранить головой стену, не помяв шляпу, чем выведать что-либо у Демографического Министерства — ДМ,демки— по-народному. Однако наличие настоящей мамы наводило на размышления, не отпускают ли помаленьку удавку приверженцы «выкорчевывания», вволю насосавшиеся кровушки и слез. Может, все-таки правы сторонники медленных гуманных реформ?

Солнце Фиоль грело даже сквозь прозрачный хрустальный купол станции. Все равно здесь было прохладно — кондиционер работал на полную мощность. Не жалели здесь электричества на шик — главные морские ворота Империи, как-никак. Матовая створка люка ушла вниз, и на него сразу хлынул поток горячего воздуха. Лумис полетел вперед быстрым, пружинистым шагом — уже несколько дней его распирало от счастья. Он сбросил за это время циклов десять, как минимум, а может, гораздо больше — он превратился в наивного юношу, видящего будущее в голубой, туманной дымке неизведанного блаженства. Сейчас он придет в номер. Интересно, что заказала Магриита на обед? Она всегданаходит в меню какую-нибудь новую комбинацию блюд. Да, неплохо бы тушеного омара скрих-лепешкамиили соус из икрымигри,а потом, самое простое, яичницу из двухсот яицсимликлиса.Сегодня, как, впрочем, и вчера, у него был бешеный аппетит.

Он прошел рядом с колоссальной витриной и двинулся в тени длинного ряда колонн, подпирающих универмаг. Лумис немного напрягся, когда из-за ближней колонны шагнул щуплый маленький человечек.

— Одну минутку, — сказал неизвестный, прикладывая палец к губам, — я вас не задержу.

Лумис оглянулся вокруг на лес молчаливых каменных монолитов.

— Что вам надо, любезный?

— Всего за сто пятнадцать крупперов, — произнес незнакомец, вынимая из-под полы трехствольный игломет-самоделку ручной работы. — Даром отдаю, плюс полный комплект игл заводские, свежеворованные, — добавил он скороговоркой не увидев в глазах Лумиса особого интереса. — Необходимая вещь для самообороны и всяких неожиданныхслучаев.

—Нет, мне такое не требуется, — проронил Лумис, поворачиваясь.

—Ну, припугнуть кого-нибудь или еще чего, — все еще надеясь, говорил продавец, семеня позади. Наконец, видя, что Лумис не реагирует, отстал, недовольно хмыкнув.

«Да, — подумал Лумис, — как ни изгаляется полиция, а мелкая торговля, да еще запрещенным товаром, процветает. Может, проявить гражданский долг и вызвать стражей законности и порядка, дабы поставить на место кустарного ремесленника? Пусть потом делает то же самое, но уже на нормальном станке, только бесплатно да под присмотром дяди с дубинкой, и так циклов пять-шесть, как бог даст. Чувствовал, чувствовал этот торгаш, к кому обращается: продать не продал, но ведь и не арестован...» Выбравшись из тени огромного магазина, Лумис тут же забыл о происшедшем. Когда же он, наконец, вошел в знакомый просвет между двумя сверкающими спиралогритами, впереди ярко горел на солнце купол «Бриллиантовой короны».

«Сколько мы еще проживем здесь? — размышлял Лумис. — Денег хватит дней на семь, к тому же Магриита говорит, что долго здесь не задержится. А что потом? А плевать, что там, главное, сейчас будет что-то очень вкусное и Магриита на десерт». Прохожих вокруг не было, и неудивительно в самый жаркий период суток в этом привилегированном районе города. Все сейчас отлеживались в креслах, уставясь скучающим взором в экраны стереовизоров. Он вдруг остановился. Что-то он упустил из виду, что-то такое маленькое и незаметное. Он оглянулся. Залитая светом идеально гладкая поверхность стекломильметола была пустынна. Что же тогда удивило его? Нервы, нервы никуда. Манияпреследования, это после той ночи, после всех этих сумасшедших циклов конспиративной работы. Наверное, будет правильно завязать с этим навсегда, бросить это занятие. Хватит, навоевались вволю. Пусть все эти «бунтующие цветы» и «повстанцы» воюют со всем миром, а он будет есть омаров и пить крапс и плевать на всю эту обреченную борьбу за рай на планете. Вот только Магрииту надо попытаться убедить.

Где-то впереди, над пирамидальными спиралогритами промчался по блестящей, тонкой нити монорельса светящийся монотрон. Он на мгновение разорвал полуденную тишину и растворился, юркнул за полыхающую отражением Фиоль стену огромной гостиницы. И тут словно яркая вспышка озарила память. Лумис ясно увидел то, мимо чего прошел несколько минут назад. Там, позади, на стекломилметоле, лежал клочок шерсти гиплихксиниса. Подкосились колени, и сразу куда-то на задний план отодвинулись крих-лепешки и соус из икры мигри. Словно раздался отрезвляющий удар, разверзлась небесная твердь, и на отупевшую от зноя землю хлынул холодный будничный дождь. Рухнул так тщательно и кропотливо возводимый воздушный замок. Он ускорил шаги, но внезапно остановился. Над головой навис упирающийся в зенит отель «Бриллиантовая корона». Сейчас он войдет в скоростной лифт, и, когда через мгновение кабина зависнет на семьдесят первом этаже и уйдет вниз створка люка, он сделает последний шаг к своей гибели. Интуиция, выработанная за долгие циклы работы в подполье, уже подсказала решение. Внешне совершенно безмятежный, он втиснулся в яйцеобразную, матовую камеру уличноговидеофона и недрогнувшей рукой надавил нужные клавиши. Ритмично пульсировал экран, и ярко горела красная лампочка над ним, а он, упираясь спиной в вогнутую стенку камеры, не мигая смотрел в одну точку, и, словно из необозримой дали, до него доходил монотонный повторяющийся голоскристалофона:«Абонент не подключается. Пожалуйста, рассоединитесь. Не занимайте линию». Он молча надавил клавишу и вышел на опаленный солнцем тротуар. Возникла нелепая, ужасно простая мысль: пойти купить у этого частника игломет и вернуться сюда, в отель; потом, забаррикадировавшись в номере, держать круговую оборону и убивать, просто убивать, подонков из «патриотической полиции», пока они не забросают его газовыми гранатами. Когда ее взяли? Может, ее арестовали только что и он еще успеет? А что, собственно, он успеет? Подгоняемый каким-то внутренним чутьем, Лумис двинулся назад к тому месту, где лежал клочок голубого меха с ее плеча. Он почти бегом проскочил в отходящий от главного факта переулок и чуть не сбил с ног зазевавшегося пешехода.

Тот испуганно шарахнулся в сторону, но Лумису уже не было до этого никакого дела, потому что в этот момент раздался смех, дикий и невероятно глупый в этой тишине. И когда Лумис повернул за угол, он сразу увидел...

Это были даже не «патриоты», это были обыкновенные «стражи безопасности». Двое полицейских волокли...

Ее волосы сбились на затылок и обнажили мертвенно-бледное лицо с кровавой ссадиной на левой щеке. С плеча свешивались остатки шкурки гиплихксиниса, и широко раздвинутые ноги волочились по стекломильметолу.

Офицер стоял тут же, повернувшись в профиль, и ярко сверкал на предплечье выпуклый шеврон с изображением сжатой кисти. Жизнерадостный вояка наступил резной подошвой ботинка на разутую, бесчувственную ногу и вновь закатился диким хохотом. И добывала же Академия Порядка и Нравственности (АПН) где-то таких весельчаков.

—Ну и стерва, Мятая луна меня забери, — вешал он, продолжая покатываться, — под благородную подделывается. Ну, мы тебе покажем.

—Вот же дерьмо, — проговорил один из полицейских и сплюнул, прямо на едва прикрытую грудь.

Лумис, глядя на все это, лихорадочно обдумывал дальнейшие действия. Их всего трое. Как просто. Нет, вон еще один — у будки видеофона. Что он там делает, у них ведь должна быть рация? Ладно, это неважно. Вначале, разумеется, начальника патруля: прямо в нос с горбинкой, с прыжка. Эти двое только и успеют что бросить ее. И сразу левого — ногой, он ближе. Правый тоже не проблема. Остается тот, у камеры связи. Интересно, кто быстрей? Пока он будет отстегивать игломет кого-то из упавших, этот тип уже нырнет за будку, и пучок ядовитых игл продырявит тело в нескольких местах, а может быть, полицейский побоится открыть огонь, чтобы не задеть своих, будет просто держать нападающего на мушке до прихода подкрепления. Что же делать?

—Чего надо? — глядя на Лумиса звериным взглядом, осведомился лейтенант первого ранга.