Чтение 9–й страницы книги ~Огромный черный корабль~

— Почему ты так решил?

Это не мои выводы. Это опыт истории. Что изменится, если ваши взорвут очередного главу государства?

— Ты имеешь в виду Императора?

— Нет, Грапуприс уже мертв, вместе со всеми, кто был во Дворце. Я говорю в общем, в теоретическом плане.

Новость поразила Лумиса, но он не подал вида. Он удивился, что до сих пор разговор не доходил до этой темы, даже «вурдалаки» не упомянули об этом потрясающем событии.

— Ведь на его место сядет новый тиран? — продолжил беседу Бенс.

— Мы попытаемся убрать и его. В идеале мы будем уничтожать каждого нового претендента, и, наконец, наступит час, когда на это местечко не найдется желающих. Точно так же произойдет с другими редкими профессиями, типа: председатель «патриотической полиции» или начальник Группы «Гематоген», — заверил юношу Лумис.

— И тогда диктатура смягчится, покается в своих грехах, отдаст награбленное, перестанет разбазаривать средства на бесполезное перевооружение, заключит мировую со всеми государствами, поймет, что немного заботиться о собственном народе нужно, и начнет это делать? Так я понял? — ехидно осведомился Бенc.

— Ну, может, что-то в этом роде, — согласился Лумис.

— И ты веришь в эту дурацкую программу?

— Представь себе, иногда.

— Иногда? Если ты хочешь перемен, почему не помогаешь, допустим, нам или какой-то другой группе, реально готовящей передел общества? Ведь ваши одиночные выстрелы и поджоги только запутывают ситуацию. Вы прячетесь в кусты, а власти начинают повальные аресты наших активистов, используя эти взрывы как повод.

— Да, мы не во всем правы, но зато я имею возможность казнить тех, кто этого давно заслуживает, хотя за их спиной мощь сильнейшего государства, и участвую в смещениисумасшедших генералов и маршалов, себе на утеху готовящих какую-нибудь новую бойню.

Подобные отвлеченные разговоры длились еще некоторое время, хотя подсознательно оба понимали, что рассуждают выработанными ограниченным индивидуальным опытом штампами и реальная действительность уже почти сутки вносит свои жесткие поправки во все эти теоретические разработки, а потому через некоторое время разговор вернулся к чисто практическим вопросам.

— Послушай, а мы вдвоем точно сможем помочь твоим товарищам? — спросил молодой теоретик революции.

— Все зависит от нас. Им приходится туго. Все, что от тебя требуется, это быстро бегать и стрелять по моей команде.

Потом Лумис показал Бенсу трюк с размещением игломета возле ног в машине так, чтобы он не сразу бросался в глаза и в то же время был готов к применению.

Звезда Фиоль почти достигла зенита, свет ее забивал поблекшего, далекого сейчас гиганта Эрр, дни теперь стали длиннее, вершилось короткое лето Северного полушарияпланеты Геи, и тени, от громадных зданий были невероятно маленькими. Все окружающее свидетельствовало о больших переменах, происшедших в городской жизни за последние часы. Казалось невероятным, что с момента начала восстания прошло менее суток. Они объезжали толпы бредущих под охраной бывших «стражей порядка» в светлых некогда робах, на которых ясно отпечаталось количество обработавших их каблуков; небольшие воронки, оставленные явно не иглометами; пулеметные гнезда, а в одном месте, выворачивая из аллеи, они оказались свидетелями трагедии. Рослый парень приподнял над землей бившуюся в смертных судорогах девушку. Ее галстук-повязка краснел на глазах, и одновременно с этим бледнело его лицо, слишком контрастное по сравнению с ее обугленным, а минуту назад, наверное, хорошеньким личиком. Его товарищ в этот момент старательно обрабатывал десятиствольным иглометом одно из окон третьего этажа. Затем мобиль на скорости пронесся мимо недостроенной баррикады, не прореагировав на окрик пожилого повстанца.

— Остановитесь! Там «голубые драконы»! — Они не увидели, как он досадливо сплюнул себе под ноги, выразив этим свое полное презрение к сегодняшней молодежи.

Когда Лумиса через двести метров тормознули люди в комбинезонах и касках с изображением змеи с перепончатыми крыльями, он понял, что уже находится на стороне, все еще контролируемой властью, правда, уже не императорской, а неизвестно чьей. Остались в зеркале заднего вида районы, захваченные повстанцами, районы, в которые он с таким трудом пробирался всего несколько часов назад, и, как выяснилось абсолютно напрасно.

И вот здесь их первично авантюрный план-экспромт рухнул. Когда солдат подошел, а ладонь Лумиса уже нацелила ствол в широкую прорезь между каской и высоким жестким воротником, прикрывающим подбородок, в сознании отобразилось то, что находилось в этом промежутке. Палец, лежащий на курке, застыл, остановленный импульсом, молниейпроскочившим по нервным окончаниям, потому что оттуда из затененного каской пространства, смотрело не лицо прожженного вояки, а нахмуренное личико молоденькой женщины. Ну, а когда через секунду мозг обработал неожиданную информацию и выдал на исполнительный механизм мышц сигнал действия, было уже поздно... Тяжелый приклад игломета гулко соприкоснулся со лбом — и стало темно. Лумис Диностарио вышел из игры. А спектакль между тем продолжался. Бенс был несколько удивлен такой переменой сценария, а ко всему прочему, по своей неопытности и впопыхах, он забыл снять предохранитель, но пожалел об этом он уже после, когда с больно заломанными руками был отконвоирован к стоящему за поворотом бронетранспортеру.

ЗАКОНЫ ЛЕСА

И вот теперь этого гражданского летчика грузового дирижабля, совершенно мирного браша, следовало расстрелять. Когда они убили первого, они ведь не знали, кто он, незнали, что он без оружия и не опасен. Но, оказывается, все-таки опасен. Опасен в силу своего присутствия в данном месте в данное время. Не вовремя потерпели браши аварию, может быть, и так погибли бы (до ближайшего населенного республиканцами объекта — уранового рудника Борбо-4 — триста километров), но им не повезло вторично — они сумели попасть в зону действия особого спецподразделения, главной задачей которого было скрытное просачивание. Слава богу, Браста привлекли в «Железный кулак» водить вездеходы, а не подрабатывать палачом. Пусть с такими задачами справляется Холт со своими головорезами, в его взводе нашлись даже добровольцы для выполнения этой неприятной работы. На браша было жалко смотреть, видно было по лицу, что он все понимает в отношении своей дальнейшей судьбы. Ему даже предложили закурить. Ну чем он виноват, что его транспортник загорелся над таким неудачным местом. Расстрел — вынужденная мера. Даже допрашивали его без всяких специфических средств: все что он говорил, подтверждали находящиеся при нем документы.

Спасательную капсулу взорвали, документы пилотов оставили Вербеку для архива и изучения, а трупы закопали как можно глубже, и метки, ясное дело, не поставили. Что есть жизнь человека? Цепь независимых от него случайностей — и не более того...

ЧУДЕСА ОКЕАНСКИЕ

Если бы система трех звезд, в которую входила планета Гея, не была несколько миллиардов лет назад выброшена из основной ветви Галактики с невероятно аномальной скоростью и не развивайся она отдельно от состарившегося звездного скопления, почти все светила которого давно прошли интересные стадии своей физической истории, даи не только физической, даже этап психозоя, состоявшийся на небольшом числе их, в основном уже завершился. Однако все же у некоторых он еще циркулировал в активной фазе, а она, как известно существам высшего порядка, проявляется в ярко выраженном стремлении к познанию окружающих миров. Если бы эти существа напряглись, то здесь эти порождения эфемерного психозойного периода обнаружили бы много интересного, но мир Геи не находился в зоне их досягаемости и даже наблюдения. А вот если бы находился?

Уже с расстояния несколько сотен миллионов километров они бы наверняка отметили радиофон явно искусственного происхождения, но даже если допустить, что их робот-зонд потерял на своем полубесконечном пути (вторую половину бесконечности составляет дорога обратно) радиоантенны, тем не менее с несколько меньшего расстояния гипотетический пришелец, пользуясь телескопом, открыл бы на планете движущийся объект правильной формы, превосходящий на порядок несколько египетских пирамид, а спектральный анализ довел бы, что объект состоит из сложного металлического сплава, перемещается по воде и, следовательно, полый внутри. Слепые силы природы, дайте им хоть триллион лет на пробу, неспособны создать такое чудо. Только поднявшийся по эволюционной лестнице разум коллективным направленным усилием смог соорудить этот плавучий остров. Однако постройка его была абсолютно не связана с демонстрацией возможностей обитателям чужих планет. Чудо возникло по ряду специфических поводов местного значения. Перво-наперво группировки аборигенов — носителей разума, в сотни миллионов каждая, очень недолюбливали друг друга, и в последнее, в галактических масштабах, совсем малое время военное противоборство достигло потолка глобально-планетарных масштабов. На эти внутривидовые отношения наложил отпечаток один долгосрочный планетарный катаклизм. Несмотря на столь долгое существование на планете цивилизации, природа по инерции продолжала творить на более низком, по сравнению с процессами в живом веществе, уровне — геологическом. Она выполняла свои инженерные задачи медленно и настырно, не оглядываясь на наличие биосферы, не говоря ужо более частном случае — человеке. В Южном полушарии происходило опускание земной коры, в этом столетии приобретшее катастрофическую скорость: несколько десятков сантиметров за цикл, и эта скорость росла. В течение жизни нескольких поколений ландшафт материкаБрашпутидадолжен был измениться коренным образом. Все низменности — наиболее заселенные районы, окажутся покатым дном неглубоких лагун либо попадут в нейтральную зону то отступающих, то наступающих приливов и отливов. Воистину пути господни неисповедимы. Нам не понять, почему потомки девятисот миллионов брашей должны будут вскоре жить рядом с рыбами? Благость высших сил нам тоже не ясна. С человеческой точки зрения, несправедливость верховного решения усугублялась тем, что практически одновременно происходило поднятие материка северного, и жители его могли смело плодиться и размножаться, зная о грядущем увеличении жилплощади. Одно удручало эйрарбаков: завистливые взгляды соседей по планете — несчастных брашей.

Бездействие гибельно, понимали жители юга, и посему правительство этой нации развивало лихорадочную деятельность в нескольких направлениях. Из истории известно, что любая глобальная активность в общественных интересах первостепенно ведет к решению собственных правительственных проблем. Так случилось и на этот раз. Первой акцией по спасению миллионов людей стало создание чудовищно дорогого военно-жилого плавучего гиганта. В его недрах нашли приют все основные государственные учреждения, и в общей сложности в этой истинно морской колонии поместилось пятьдесят тысяч носителей разума. По когда-то принятому плану остров должен был стать прообразом целой серии копий, но, кроме дальнобойных целей, страна была вынуждена решать и сиюминутные проблемы. Одной из них являлась конфронтация с эйрарбаками. Добраться до их растущей вширь родины возможно только морем, и, чтоб они не могли противодействовать, нужен флот, а флоту нужны люди, нужно горючее, вначале синтетическое, запасы коего на планете быстро таяли и вскоре растаяли вовсе, не повезло обитателям Геи и с каменноугольным периодом, был он на их планете весьма недолог. Теперь горючее нужно было атомное, урановое, но кораблики для этого следовало увеличить в размерах, снова нужны рабочие руки, да еще квалифицированные. Словом, одна проблема потянула за собой другую, та — третью... и так далее. Ясно, что стало не до повторения подвига с островом, потом успеется. И остался плавучий атомно-приводной металлический монстр в море-океане один, без напарников. Плавал он в основном по течениям, словно айсберг, экономя горючку, иногда только винтами, гигантскими, многорядными, корректируя свое положение. Вились вокруг него стаями корабли поменьше: авианосцы да крейсера ракетные, линкоры да лодки атомные. Внутри Острова — все правительство родное, вместе с семьями, друзьями и знакомыми, а также военно-морское и тактико-стратегическое министерства. Плавал Остров все время, а не просто стоял у бережка, страною правя, ясное дело, почему: чтоб ракетки баллистические да крылатые своим местоположением с толку сбить. Сношение с родиной-мамой Остров, который давно уже превратился в водоплавающую столицу, поддерживал с помощью радио, а также фельдъегерской связи, особо секретной. А так как в стране, находящейся непрерывно в состоянии тотальной войны, все дела в основном секретные, а радиосвязь перехватывать противник любит, то сновали от столицы к берегу и обратно корабли разные, простые либо на воздушной подушке, в зависимости от скорости послания, а в редких, особо срочных случаях, — планеры. Поэтому страна управлялась с некоторым запаздыванием, словно с дальней планеты.

Вооружен был Остров отменно, пушками, торпедами да минами, одно обидно: не было на нем ни одной бомбы атомной либо водородной, ни единого снаряда нейтронного не было на нем. Не желало правительство рисковать: хранить такие сюрпризы рядом с министерствами. От внешних воздействий был Остров на славу защищен, взорвись хоть в ста метрах мегатонна: не перевернуть ей такую махину, не расплавить целиком.

Вот и плавала эскадра рядышком, атомную неустроенность столицы компенсировала. Назывался тот флот у брашей Первой Островной Армадой, и был он у них самым мощным извсех двадцати флотов.

ДОРОГИ ГОРОДОВ

Ему было очень неудобно и больно еще до возникновения окружающего мира, а когда сознание возвратилось, боль обрела точные координаты, и тогда ему захотелось пощупать то место, где раньше был лоб, но это оказалось невозможно, слишком отекли руки, сцепленные вдоль позвоночника. Он всегда опасался сюрпризов, и ему до странности много везло сегодня. До разговора с Баллади он думал, что судьба дает ему подарки задарма, однако теперь он знал: просто действовали законы больших чисел, среди множества активизированных сегодняшней ночью агентов он был единственным, кто вышел на связь и, очень возможно, единственным выжившим. Ему страшно фартило за счет крайнего невезения большинства. Похоже, эта аномалия слишком увлеклась своим отклонением от общей статистики. Теперь она опомнилась и резко вернулась в общий строй. Он приоткрыл веки: прямо в глаза безразлично смотрели десять спаренных металлических трубочек, очень гармонируя с новой действительностью.

— Нет, право, эти цыплятки поспели вовремя, — грубым голосом прочавкал «голубой дракон», сидящий напротив, со смаком затягиваясь дешевой многоразовой сигарой «Рейт-Колби». — Как считаешь, Кукла?

В лицо Лумису вонзился острый, противно отдающий мятой, клубящийся клочок розового дыма, но он не отстранился, а молча стерпел это очередное неудобство.

— Угу, — процедил другой «дракон» с длинными, красиво распушенными по эполетам волосами. — Ну и харя у этого тюфяка.

Ближний солдат неприятно засмеялся и вновь закутался в облако омерзительного запаха. В этот момент луч, падающий из стрелкового окошка, передвинулся и упал на синие перепончатые крылья, обнажив то, что находилось под каской. Лумису стало омерзительно, он не любил мужеподобных женщин.

— Как настроение? — спросил кто-то, толкая его в плечо. — Нравится компания?

Бенс! Слава богу, жив, но к лучшему ли?

— Еще бы. — Лумис не узнал своего голоса.

— Заворковали голубчики, — пробасил старший «дракон». — Ох, как же они защебечут в информационном отделе «бабушки Греты».

— Хм, — своеобразно подтвердила длинноволосая собеседница. — Девочки Греты умеют развязывать язык.

— Знаешь, Лумис, — продолжал Бенс, как будто их не прерывали, — я вот, пока мы катаемся, все вспоминал, где я видел эту потаскушку.

— Которую? — безразлично осведомился Лумис, у него болела голова.

— А слишком болтливые языки они даже могут вырывать, — дополнила рядовая по кличке Кукла, наливаясь кровью.

— Ну та, слева, — пояснил Бенс, ничуть не реагируя на это предупреждение и явно собираясь сказать какую-нибудь пошлость.

Договорить он не успел. Красивый лакированный сапог по кратчайшей траектории состыковался с его носом, и Лумис лишился собеседника. Эта девица неплохо владела искусством утихомиривать непослушных. Лумису надо было бы извлечь из этого необходимый урок, но его словно тянули за язык.

— А с какой стати вы нас арестовали?

Жирная особа в форме даже задохнулась от удивления. — С какой стати? — переспросила она, выпучив глаза.

Световой пучок сдвинулся и пополз по кабине: транспортер снова поворачивал.

— Может, за хранение оружия? — предположил Лумис. -Так мы без него не смогли бы выбраться с территории этих бешеных, — пояснил он, мысленно уже нагромождая огромную гору аргументов, способных доказать их полную невиновность.

Длинноволосая закинула ногу за ногу и извлекла из нагрудного кармана самовозгорающуюся сигарету «Гэбл-Эрр».

— Я ведь корреспондент «Ночных новостей», — заявил Лумис с самым непринужденным видом.

Кукла скорчила нехорошую улыбку.

— А этот белоручка тоже корреспондент? Или, может, он твой гид?

В какой-то мере так...

— Тогда что это такое? — рявкнула ближняя «боевая подруга», тыча в нос Лумису синенькую карточку с аляповатым изображением тропического цветка — членский билет «орхидея»Бенса.

Лумис почувствовал, как непрочно сколоченный им воздушный замок рассыпается на мелкие-мелкие кирпичики. Тогда он сделал единственное, что ему оставалось, доверился судьбе. Конечно, он мог бы попытаться выдать себя за агента «патриотической полиции», но тогда бы его повезли на опознание прямо туда, а не к какой-то «бабушке Грете», а там бы его опознали непременно. Все-таки глупо, невероятно глупо и обидно так влипнуть, не успев помочь Баллади.

Их путешествие явно затягивалось, и скорее всего не по вине водителя. Вероятно, восставшие, ведя активные наступательные действия, захватывали квартал за кварталом. Те автострады, которые еще час назад были свободны, теперь оказались отрезанными, это, по всей видимости, и заставляло шофера лавировать и кружить. Лумису привиделось несколько не слишком замысловатых вариантов окончания этой поездки. Самый простой и вероятный включал в себя: остановку бронемашины, толчок прикладом в спину,падение носом в стекломильметоловое шоссе и шипящий свист вылетающих из игломета иголок, а затем (это уже после) не слишком заношенный дамский сапог переворачивает его быстро остывающее тело лицом вверх. Некрасивая перспектива, но это лучше, чем угодить в лапки молоденьких, желающих выслужиться тюремщиц «бабушки Греты». Выпутаться из этой кутерьмы своими силами было невозможно, и Лумис, глядя на поникшее тело Бенса, жалел об упущенной возможности, ведь все сложилось бы совсем иначе, нажми он вовремя спусковую скобу.

— Ну, что он кружит, как вошь в нестираном белье? — процедила глав-сержант, выглядывая в бойницу. — А, Кукла? -прикрикнула она на рядовую.

— А я почем знаю, Жаба! — отрезала длинноволосая, затравленно глядя на бочкообразную начальницу.

«Женщины на войне, — размышлял Лумис, — милое зрелище. Просто дивишься, как быстро в условиях казармы приятное по исходному состоянию существо превращается в такую вот шваль».

— Да ты когда-нибудь хоть что-то знала, а? — подпрыгнула на своем месте глав-сержант. — Ты же тупая, как... — Она запнулась, по-видимому, не смогла подобрать сравнение. — И рявкать перестань, а то наверну по зубикам, вмиг рыло станет, как у этого вояки.

Это сравнение относилось к Лумису. Главному сержанту особого женского противоповстанческого батальона «голубые драконы» очень понравилось последнее выражение, и она затряслась всем туловищем: ей было очень смешно.

И тут произошел взрыв.

КОШМАРЫ ЛЕСА

Сегодня у них очень много работы. Они готовятся переплыть Циалиму. Последнее время, особенно после встречи и прощания с паучком, Браст стал интересоваться насекомыми. Про термитов-секачей он прочел в брошюрке, взятой напрокат у дока Геклиса. Везет этим членистоногим: они вообще к таким мероприятиям, как форсирование водных преград, не готовятся, просто подходят к реке строем (строй большой, по фронту, говорят, растягивается на километры), цепляются друг за дружку цепочкой, длинной цепочкой, даже снос течения им нипочем, покуда крайний не ухватится за веточку на противоположном берегу. Все у них по-умному, хоть сами, следуя их биологическому устройству, — дурни дурнями: края моста усилены, здесь целая куча держится, дабы не оторвало лапки последнему креплению, потом по этому живому мосту начинается переход основной массы, идут строями, никто без дела не сидит и налегке не гуляет, кто куколок переносит, кто царицу термитника. Такие они коллективисты. Ну, а если уж река совсем велика, тогда еще проще: сцепятся все в такой большущий-пребольшущий шар, внутри царица с царем, куколки, яйца недозрелые, а вокруг вся масса гребет, катится по воде вроде отвалившегося колеса от древнего колесного парохода. И никто опять же не сачкует, все гребут по очереди, дабы те, что под водой, не успели задохнуться.

Если бы Браст такие страсти про Мерактропию знал ранее, ни в жизнь бы не согласился участвовать в экспедиции, хотя кто бы его спрашивал, да и откуда он знал, ведь только в подводном транспорте сообщили цель задания. Сейчас они с Пеком максимально облегчали машину, снимали все, что возможно. Другие занимались надуванием лодок и плотов, не ртами надували, а насосами, ясное дело. Плотики размеров приличных, еще бы, некоторые машины — до сорока тонн. Хорошо гаубица-стрелялка разобрана, та бы больше потянула. Мост их складной нужен для того, чтобы техника могла спуститься к более-менее чистой воде, через болотную прибрежную жижу. Вообще Циалима — странная река. Если бы она такая же широкая, как в среднем течении, выходила к океану, может, и внутренние области Мерактропии смогли бы освоить, а то ведь ближе к морю она разделяется на тысячеголовую дельту, каждая речушка становится так мала, что с воздуха вообще не наблюдается за наклоненными многоэтажными деревьями-гигантами. Сама река почти на всем протяжении извивается по континенту как бог на душу положит, суша ведь здесь ровная до жути, на всем материке вообще нет гор, даже средненькой высоты. А кроме того, иногда в процессе движения река вообще преобразуется в цепочку абсолютно непроходимых болот-топей. Лишь по центру Мерактропия постепенно повышается — вся она в виде конуса, словно сыпали сверху песок, и лег он равномерно, скатываясь к краям. Так что река Циалима, хоть и самая большая здесь, но совсем несудоходна,а ведь дождей на материк выпадает неисчислимое множество в период муссонов. Но, куда девается вода, док Геклис как-то разъяснил: впитывается она вся как есть в растительность двухсотметровую и воздуху обратно отдается через листочки, минуя океан вот такое хитрое здесь растительное царство, потому здесь всегда влажно, потому давление повышенное, и твари членистоногие до бешеных размеров вымахивают. А еще Геклис когда-то обмолвился, что в здешних реках водитсятритон-маэстро:назван он так за любовь к пению, в брачный сезон проявляемому, а нападает он стаями, зубы прокусывают сапог ну а яд парализует навсегда; нравится ему яйца свои откладывать прямо в непротухающие, всегда свежие консервы, дабы детишкам голодным новорожденным была забава. И ведь обидно, что, когда укусят и поволокут толпой, ни руку с иглометом поднять, дабы в голову собственную выстрелить, ни закричать ничего ведь уже не сможешь. Короче, таких страстей Браст в последнее время наслушался, что республиканцы со своими летающими камерами пыток на «Тянитолкаях» ни в какое сравнение не шли.

КРЕДИТОРЫ ГОРОДОВ

Когда дым несколько рассеялся и в ушах чуточку отлегло, Лумис увидел перед собой перекошенную от удивления морду глав-сержанта Жабы. Повернув голову, он разглядел длинноволосый затылок, а затем пятнистые брюки заслонили обзор; что-то делалось с задней дверцей машины. В голове его все еще звенело, и он не воспринимал отборную брань, с которой рядовая по кличке Кукла налегала на рукоятку. А друг Бенс лежал на сиденье в неестественной позе, и Лумис вначале испугался, что он мертв.

Свербило в носу от запаха раскаленного металла, плохо воспринимался разбитый лоб, ясно чувствовался привкус крови на губах, зубы немного ныли, так здорово они клацнули в момент взрыва. Лумис попробовал шевелить руками, но они были по-прежнему крепко пришпилены к сиденью. Ничего в этом мире не трансформировалось в лучшую сторону.

Только круглое лицо Жабы стремительно менялось, превращалось в ужасную маску, глаза налились краской и выкатывались из орбит. Внезапно Лумис осознал, что она завыла, точнее, выла она, видимо, давно, но раньше он плохо воспринимал звук. Выла Жаба очень громко и очень страшно.

В этот момент Лумис на мгновение ослеп: представительница амазонок технически развитого общества сумела вскрыть люк. и яркий сноп света озарил кабину. Сержант Жаба застонала и прошипела чуть слышно:

— Кукла, погляди, что у меня на спине, погляди, слышишь.

— Сейчас. — В образовавшуюся чуть приоткрытой дверцей щель рядовой особого батальона внимательно осмотрела улицу, ее правая рука сжимала оружие. — Никого нет, — наконец констатировала она вслух, поворачивая голову.

— Посмотри, что у меня сзади, слышишь, — снова промямлила Жаба и вдруг зашлась икотой.

Длинноволосая резко обернулась и обозрела начальницу долгим, излучающим превосходство и ненависть взглядом. Под этим взглядом та замерла, даже перестала икать и потянулась к выроненному игломету. Реакция у Куклы была мгновенной: тяжелый каблук вдавил ладонь Жабы в пол и повернулся на ней слева направо. Глав-сержант стонала, видно было, как на ее глаза накатываются слезинки.

— Не надо глупить, Жаба, — дьявольски улыбаясь, изрекла Кукла. — Ты свое уже отыграла.

Теперь сержант Жаба икала вдвое чаще.

— Кук...ла, почему... ты ме...ня не любишь... а?

Ее подчинённая громко, неестественно рассмеялась.

— Почему я тебя не люблю? Жаба, где же это ты таких слов набралась?

— Пощади! Пощади, Кукла! — Теперь «дракон» Жаба ревела, очень натурально всхлипывая. — Не убивай меня, девочка. Ну зачем тебе меня укокошивать, я ведь и так помру, кажется, у меня оторвало всю спину. Ну посмотри, что у меня в спине?

Рядовая нагнулась, правой, облаченной в перчатку рукой приподняла двойной подбородок начальницы, потянула ее за жирный, в бородавках, нос, затем, громко смеясь, повернула ее голову, притягивая за ноздри назад, словно желая переместить их на затылок.

— Ну, Жаба, посмотри, что это у тебя со спиной? Болит спинка, а?

Голова глав-сержанта уже повернулась почти на сто восемьдесят градусов. Лумис с очнувшимся Бенсом молча наблюдали эти издевательства, ожидая своей неминуемой очереди.

— Что, шейка не поворачивается? — продолжала Кукла. -Как же так? Она же у тебя лебединая.

Кукла снова зашлась наигранным, прерывистым хохотом.

— Лебедушка ты моя ненаглядная. А ну, попробуем осмотреть с другой стороны.

Жаба стонала, тяжело дыша. И тут колено Куклы резко нашло ее солнечное сплетение. Жаба задохнулась, корчась, словно наполовину раздавленная гусеница. Добровольная исполнительница роли палача аккуратно харкнула ей в лицо, затем притянула жертву к себе, рывком разорвав ворот комбинезона мышиного цвета.

— Сейчас я о тебе позабочусь, сделаем перевязочку.

В ход пошла самовозгорающаяся сигарета марки «Гэбл-Эрр». Запахло паленым мясом, Жаба орала. Рядовая извлекла из заднего кармана большую иглу с толстой суровой ниткой.

— Не надо кричать, пациент. Сейчас мы введем наркоз. Глаза «пациента» округлились, слезы ручьем текли по щекам.

— Не надо, Кук... — Кукла рывком запихнула ей в рот пятерню.

— Не плачь, моя кисонька, — утешительно процедила она, втыкая иголку в оттянутые губы «кисоньки», затем умелыми взмахами начала зашивать ее перекошенный рот.

Лумис прикрыл веки, ему было страшно. Пахло кровью, или это только казалось. Не видя, он чувствовал, как стекает она по подбородку, по лаковым перчаткам из кожи зверяпод названиемурымбаи малюсенькими каплями падает на нагрудный знак дракона, свирепо растопырившего перепончатые крылья. Происходило сведение счетов по каким-то старым закладным. Новый исторический катаклизм дал возможность реализоваться в реальности ужасам, до этого невидимо прозябающим внутри воображения. Обиды, словно спрессованные цунами, пользуясь случаем, выплескивались во внешний мир. основное количество представителей которого было абсолютно не готово к изменению привычных правил игры, и более всего это касалось тех, кто доселе имел шанс пользоваться какими-то привилегиями, они так привыкли к ним, что считали их выданными навечно, а поскольку расплата настигала их внезапно и как бы незаконно, то это был сжатый под давлением комок жестокости — зверство в чистом виде.

А Кукла ни на минуту не прекращала свой монолог:

— И за что же это я тебя должна обожать, а, Жаба? Может, за твои сапоги, которые я начищала каждое утро, которыми ты пинала меня пятьдесят раз на дню и мордовала по ночам, а? Молчишь? Ты не хочешь, чтоб я тебя убивала? А я тебя не убью. Ты сдохнешь сама, от потери крови и от злости, потому, что не сможешь мне отомстить. Ты будешь сдыхать до вечера, вместе с этими молокососами.

Лумис заставил себя открыть глаза. Бенс был в молчаливой истерике. А садистка методично изломала правую руку своего командира в нескольких местах, отсекла мизинеци воткнула его в глаз жертвы. Та извивалась, словно эпилептик в момент припадка. Потом Кукла отстранилась от нее, затуманенным взглядом осмотрелась вокруг, торопливо стащила с себя испачканные перчатки, подобрала личное оружие и, уже не оглядываясь на дело рук своих, выпрыгнула из бронетранспортера. Хлопнула дверца-люк. Стало темно и тихо. Бенс с Лумисом молчали, не смея поверить, что садистка больше не возвратится. В углу тихонько стонала потерпевшая.

— Что будем делать? — наконец дрожащим голосом произнес Бенс.

— Попробуем выбраться отсюда, и как можно быстрее. Если она вернется... — Лумис не договорил.

Прерывисто дышащая Жаба зашевелилась. С диким стоном она упала в проход между сиденьями, отлежалась несколько секунд и, постанывая, вытянула здоровую левую руку. Вполумраке Лумис видел, как ее кисть, медленно, с перерывами, тянется к игломету. Он попытался освободить руки, но наручники по-прежнему сидели крепко. Не в силах ей помешать, он с отчаянием смотрел, как пальцы Жабы сомкнулись на прикладе и так же, короткими рывками, подтянули к телу оружие.

— Она нас прикончит, — ни к кому не обращаясь, прошептал Бенс.

Надо было что-то делать, и зажатый в тиски обстоятельств мозг начал лихорадочно разрабатывать сценарий спасения.

— Глав-сержант, хотите, я притащу вам Куклу живой и связанной? Сделаете с ней то, что она заслужила.

Кое-как Жаба умудрилась сесть в проходе на пол, затем, все той же рукой, приподняла тяжелый игломет и уперла его ствол в пах Бенсу. Тот побелел и затаил дыхание, ожидая выстрела. Удерживая оружие коленями, глав-сержант вынула из сапога нож и с нескольких попыток перерезала нить, стягивающую рот. Окровавленное, с рваными ноздрямилицо Жабы обратилось к Лумису.

— Я смогу, я бывший «черный шлем». Что вам терять? Вы ведь ничем не рискуете, вы уже и так...

Жаба перевела на Лумиса единственный зрячий глаз. Говорила она с трудом, всхлипывая от боли:

— Хотите жить?

Видит бог Эрр, хочу, — можно было, оказывается, и с таким человеком не всегда кривить душой.

— Ты сможешь ее догнать?

Да, она не ожидает погони в ближайшее время. Давайте решайтесь быстрее, пока она не ушла далеко. Потом я тоже стану бессилен — город слишком велик.

Гарантии, — скривилась Жаба, ей было очень трудно говорить.

— У вас заложник, сержант.

Жаба сморщилась, не верила она таким гарантиям — по себе судила.

— Давайте быстрее, мы ее упустим.

— Ты притащишь ее живой?

— Как скажете, сержант.

— Слушай, репортер, я тебя выпущу. Ты вернешь сюда эту сволочь — Куклу, живую, тогда я не прикончу этого парня. -Жаба больно вдавила многочисленные стволы в Бенса. — Вы мне не нужны.

Что мне остается делать, как не согласиться на ваши условия, сержант. Но подранить ее, возможно, и придется, обстановка подскажет: добровольно идти, я думаю, она не захочет.

Жаба тяжело вздохнула и попыталась сплюнуть кровь. Из этого ничего не вышло, красная слюна застряла на подбородке. Жаба откинула голову и перевела дыхание. При этом окровавленный мизинец выпал из глазницы и покатился по комбинезону: зрелище было отвратительное. Затем, все так же постанывая при каждом движении, используя брючный ремень, Жаба изготовила петлю, надела ее на курок и свободный конец прикусила зубами. Теперь жизнь Бенса зависела от положения ее головы. Затем она, кряхтя, добралась до Лумиса и отстегнула его наручники. Вновь перехватив игломет рукой, она сказала:

— Вперед.

Лумис встал, тело ныло от долгой неподвижности.

— Торопись. Если проявишь прыть — догонишь. И не делай глупостей, твой дружок очень надеется на тебя.

Лумис достал из угла отобранный при аресте игломет, распахнул люк и в ярком свете вновь глянул на глав-сержанта.

— Я вернусь, Бенс, — произнес он, отворачиваясь.

— Не запирай вход, — распорядилась Жаба. Как страшен был голос, отдающий команду, ведь одновременно она сглатывала кровь.

Лумис спрыгнул на стекломильметол. Улица была пустынна, то ли жители спрятались по своим норам, то ли уже самоэвакуировались подальше от греха. Он обошел покореженный миной электроброневик. Переднюю часть разворотило полностью. В проеме оторванной дверцы были видны останки разорванного в куски водителя. Возможно, это была совместная работа кого-то из коллег Лумиса и реактивного гранатомета. Лумис дважды присел, разминаясь, и побежал в направлении движения бронетранспортера, разумно предполагая, что рядовой полицейский Кукла не станет возвращаться в район, контролируемый восставшими. Он бежал по солнечной стороне, рассчитывая, что преследуемая пошла по теневой, прячась от палящего зноя. Он надеялся заметить ее раньше, чем в него прицелятся.

ХОЗЯЕВА ЛЕСА

Теперь Браста, как выполнившего свою основную функцию, послали прикрыть боевые порядки. Мостоукладчик был навсегда брошен на другом берегу реки, техники у него более не было, а потому и направили его в подвижный патруль. Оно было и не обидно, ведь и остальные не отдыхали — готовились к продолжению марша. Вместе с Брастом дежурил Сарго или, скорее, Браст с ним. Сарго снова в своей всевидящей амуниции: даль чувствовать, может, и хорошо, но вот вблизи — он уже трижды спотыкается о лианы. Они не разговаривают, хоть и хочется поточить лясы после эмоционального стресса — переправы. Когда сидишь на резиновой лодке-плоту, рядом с тобой, вдавливаясь в спину, тяжелая железная машина, из-за нее в центре плота выемка, и тебя тянет книзу, а тина болотная колышется лишь чуть ниже глаз, того и гляди, неторопливыми волнами захлестнет или, еще хуже, вынырнет перед носомкрабо-аллигатори отхватит голову. Имеются и другие варианты: лодочка зачерпнет водицы выше края, глубока Циалима, а до дна спланировать не успеешь, увлекаемый амуницией, — обдерет тебяпиранья-цацадо косточек, навалившись сворой. Видел Браст эту бестию в океанариуме Пепермиды — красивая, ничего не скажешь, пока пасть не открыла — все, кто любовался, попадали,от стекла бронебойного шарахнувшись. А посреди Циалимы, стабилизируясь водометами против течения, зенитный расчет, на лодочке резиновой: о брашах ведь тоже забывать нельзя, но что сможет их четырехствольный пулевик против «Тянитолкая» четвертого поколения, для борьбы с наземным противником под завязку заправленного? Чистоесамоуспокоение, так ведь еще и сбить надо до того, как помощь вызовет. Авантюра — она и есть авантюра. Просто удивительно, что получилось: только двум рядовым из «лавочки» Вербека ступни отдавило, когда родная бронелаборатория сместилась в креплении при выгрузке, да Биксу тросом на излете по спине рубануло в этот же момент: штабисты, что с них возьмешь, писаря-электронщики. Радуйся, Бикс, что позвоночник не рассекло, в рубашке ты родился, а остальным что ж, будете теперь в гипсе возле своих индикаторов заседать — какая вам разница?

В принципе, видимость здесь ничего и без амуниции Сарго, наземный ярус леса довольно редкий, все сместилось вверх: из-за этого темнота зеленоватая еще гуще, а над головой, метров сорок по вертикали, кипит какая-то жизнь, идут внутривидовые и межвидовые разборки, кто-то кого-то лопает или симбиозом занимается. Совсем не скучно, а главное — привычно. Квартиранты высоты вниз не спускаются, как глубоководные рыбы мифические не подымаются по своей воле на поверхность, не их это стихия. Даже более того, Браст читал, что жители разных вертикальных ярусов в гости друг к другу не ходят, на чужой территории не охотятся и не пасутся, приучила их так мама-природа эволюционным отбором. «Нам бы с брашами так, — думает Браст, — но разумения у нас больше, а потому мучаемся».

Неожиданно Сарго замирает, поворачивается и приседает, маскируясь. Браст тоже не лыком шит, уже игломет в готовности, а глаза шарят по растительности в нужном направлении, видимость большая — метров пятьдесят. Сарго уже целится во что-то невидимое, это, наверное, еще дальше, за цветущей лианой. Однако он успевает увидеть: бесшумно вырисовывается на приближении красная молния и тут же теряется. Что-то дергает Браста внутри, он торопливо дотягивается до плеча Сарго, останавливая выстрел, они оба молчат, друг на друга не смотрят, но что-то между ними существует — телепатия, симбиоз? Некогда разбираться, да и возможно ли? Но Сарго целит не в молнию исчезнувшую — угол его стволов выше, там, в листве, что-то еще... Браст уже высвободил руку, впился в бинокль с самокоррекцией фокуса: он сразу наводится точно...

Вот он — зеленоватый знакомый ужас. Пристроился к большущему цветку росянки, раздирает его хищные лепестки передними захватными лапами. Громадная росянка что-то поймала, какого-нибудь древесного таракана-матку. Однако гигант паук тоже не прочь подкрепиться, тем более полупереваренной снедью. Этот паучара еще больше, чем тот, расстрелянный Брастом ранее. Господи Эрр, что делать людям на этой страшной земле? Наверное, можно его убить с этого расстояния первым выстрелом, хоть яд игл и изобретен против млекопитающего разумного хищника, но может случиться — иглы пройдут навылет, слишком хрупок этот хитиновый монстр. Но что-то останавливает Браста, подсознательное предчувствие или то, что Сарго целит выше: там еще кто-то, кто-то гораздо хуже этого тараканоеда.

Они сидят не шевелясь, только неподвижность — их маскировка, а иглы, готовые вычертить короткие параллельные линии, — их гарантия безопасности. И вот оно, то, что предчувствовалось — еще две молнии, сливающееся перебирание красных лап: здоровые, даже над травой возвышаются, многоколенные суставы. Но уже и не это интересно, привыкли за секунды наблюдения: там, раздвигая листву, явление — мерактроп собственной персоной. Перспектива какая-то нарушенная — маловат, на фоне пауков совсем жалок. Браст перенацеливает оптику... Ребенок — мальчик, циклов шесть, не более, хотя кто их видел и кто их разберет. Браст убирает оптику, хочет узреть всю панораму: пауков уже очень много, считать еще можно, но не до того — некогда. Мечутся вокруг человека, все время шарят своими длинными руколапами, выставляют в стороны. Он идет среди них, до лампочки ему это. Они бегут сворой.

Бинокль бьет по груди — брошенный. Браст снова держит плечо Сарго: не стреляй, не стреляй, ради бога, не успеем ни хрена, напустит на нас всю свору, раздерут в клочья — и пикнуть не успеем, вон они какие — древесника десятисантиметрового в пасть запихал целиком, и даже усы не торчат. Если положим человечка, стадо это пасущееся обглодает наши белые косточки начисто. Сарго не шевелится, верит, наверное, Брасту, а может, совсем задавлен — черт знает что ему видится в инфракрасном диапазоне: возможно, там, за листвой, сплошная красная стена, а Браст лишь авангардом любуется.

А человек уже растворяется, исчезает, только молнии еще мечутся, то теряясь в мимикрии — зеленея, то вновь рождаясь на свет.

Браст молча осматривает местность в бинокль: ничего, даже зеленых теней.

— Чего ты меня остановил? — спрашивает Сарго еще шепотом — не отошел. — Мы бы их всех положили.

Кто тебя останавливал, змей ты эдакий? Разве кто ложился костьми перед твоим оружием, грудь свою ставил поперек стволов за пауков из любви к фауне? Никто не ставил, сам ты не стрелял и правильно сделал.

— Ни черта бы мы их не положили, друган, — веско комментирует тенор-сержант Браст. — Да и зачем, объясни? Мы вроде с брашами воюем, а не с мерактропами. Да и не хотелбы я, чтобы явились сюда на разбирательство родители этого пастуха.

— А он что, пастух? — спрашивает Сарго. — «А я почем знаю», — хочет сказать Браст, но выкручивается по-другому, со значением:

— Ты что, не видел сам?

А что они, собственно, видели? Комментируй как душе угодно: колокольчиков на паучьем семействе вроде бы не висело, как на коровах.

— Ладно, Браст, — в голосе Сарго первый раз уважение, а не превосходство. Он приподнимает свой чудо-шлем, дабы видеть напарника нормально, а не пятном переливающимся. -только Буряку будем докладывать, скажем, что условия были для стрельбы неудачные, деревья закрывали большинство целей, ладно?

Буряком с недавних пор прозвали майора Холта, кличку выдумал покойный Логги и попал в точку.

Да, так, наверное, будет более героически, соглашается Браст Странное существо человек, ему бы радоваться, что смерть прошла впритирку, даже кожу не ободрала, а он уже забыл, уже лавры на себя навешивает, ищет дополнительную выгоду при выпадении уникального сочетания козырей.

СТАВКИ ГОРОДОВ

И снова удача поворачивалась к нему лицом. Он нагнал Куклу у пересечения улицы имени «Победы у Черных Скал» с большой внутригородской трассой. Она просто сидела, сидела в тенечке, прямо на стекломильметоле, заправляя свои длинные волосы под каску.

В эти сутки весь многомиллионный человеческий муравейник, носящий название Пепермида, стал сценой тысяч сюжетов Илиад, еще ожидающих своих Гомеров, а для Лумиса это была одна из декораций, на фоне которой он творил свою маленькую историю. Какой-то далекий шум отвлекал внимание, и это было на руку. Некие глобальные процессы маскировали локальное проявление бытия — звуковые колебания, порождаемые Лумисом. Дальность действия игломета еще не позволяла вести огонь, но, пока Кукла была поглощена туалетом, Лумис сократил дистанцию наполовину. Надо было попытаться взять ее живой, поскольку, по всей видимости, увидев ее мертвой, Жаба просто прикончит Бенса, за ней не заржавеет.

Он был уже в тридцати шагах, когда «голубой дракон» резко обернулась, одновременно вскидывая оружие. Лумис пружиной отскочил в сторону, а там в объеме пространства, который он только что занимал, прошелестели, словно осенние листья на ветру, невидимые отравленные иглы. Падая, он выстрелил в ее ноги. Кукла вскрикнула, переломилась пополам и выронила оружие. Лумис подскочил, прежде чем она, превозмогая боль, сумела добраться до игломета. Ребром ладони он лишил ее сознания. Ее правое колено кровоточило в трех местах. (Лумис использовал не отравленные иглы, а редко применяемый, но всегда имеющийся в боекомплекте полицейского игломета запас. В армейском оружии такие иглы не использовались вовсе считаясь малоэффективными, поскольку вызывали сильный болевой шок, но при этом сами раны редко были опасны.) Наскоро сделав перевязку материалом из ее санитарного комплекта, он обыскал Куклу, отцепил от пояса гранаты со слезоточивым газом, взвалил пленную на плечи и помчался назад. Всю дорогу он внушал себе, что делает правильно, что, отдавая эту садистку в лапы другой такой же, он спасает товарища. Он вдалбливал себе, что глупо жалеть «голубых драконов», пусть даже они женщины. Но, ощущая спиной ее легкость, он думал о том, что ей не более двенадцати циклов. Лишь почти добравшись до броневика, он стал непреклонен, вспомнив, как эта садистка орудовала иглой.

ГИПОТЕЗЫ ЛЕСА