Чтение 43–й страницы книги ~После нас

Ухмыл сбил шапчонку набекрень и, озадаченно сморщившись, поскреб за ухом.

- Да, вишь, какое дело… - неохотно признался он. - Рыли-то, сказывают, не от берега, а от изворота нынешнего… А качель с причалом о ту пору уже сладили… Ну и промахнулись малость с дырой - вывели, да не туда… Что тут прикажешь делать? Прикинули, смекнули… И вышло, что проще уж канаву к дыре протянуть, чем качель перетаскивать…

Кудыка стоял, задрав бороденку, разиня разиней и только мигал, глядючи на гулкие пыльные своды. Он-то, по правде сказать, полагал, что пещера эта возникла сама собою вместе с сырой землей… Хотя как же - сама собою? Дубовые балки, каменная кладка стен… Неужто копали да настилали?.. Нет, нынешним берендеям такое точно не под силу. Вот пращуры, те - да, те могли… Великаны были, сказывают…

- А быстро ты докумекал, - уважительно заметил Ухмыл. - Не зря тебе Завид Хотеныч Устав вручил с застежками. Его еще, знаешь, не каждому дают. Иным сунут лопату, скажут:бери-де отсюда, кидай-де туда - да и будет с тебя…

- Кто ж это все измуровал-то? - выдавил Кудыка, силясь представить неведомых строителей.

- Ну, это, брат, не ко мне, - сказал Ухмыл. - Это к розмыслу… Он-то у нас грамотный, а я так, грамотоватый… Пойдем, что ли?..

Впереди расплывалось во мраке смутное желтоватое пятно света, слышались удары, скрежет, хрипящие голоса. Меняли ребро. Трухлявое суходряблое дерево хрустнуло сразу в нескольких местах, так что из земляного гнезда его извлекали по частям, вздув спины от натуги. Новая пропитанная дегтем дубовая снасть лежала вдоль рва, и Кудыка ужаснулся, прикинув, сколько из нее могло бы выйти тех же берендеек. Ухмыл по обыкновению попробовал перекинуться острым словцом с кем-либо из работающих, но те были сердиты и неразговорчивы.

Постояли и двинулись дальше.

- И вот, стало быть, катится это оно по рву, - продолжал Ухмыл, указывая на еле угадывающееся во тьме полукруглое дно бесконечной канавы. - А ров, заметь, нарочно изноровлен покляпый[59],то бишь сначала под уклон, а потом в горку…

- А в горку-то оно как въезжает? Само али так выкатываете, вручную?

- Да бывает, что и вручную… А вообще-то само, с разгону. Такой оно здесь, доложу я тебе, брат Кудыка, прыти достигает самокатом, что и не подступись… Заденет - дальше поедет с мокрым пятнышком. А тебя - будто и рядышком не стояло… Вон, видишь, впадина в стене? Укрытие называется. Или залом. Так вот, ежели, к примеру, попал ты сюда, когда самая прокатка идет, в нем, в заломе этом, и хоронись. Слышь, Чернава, и ты тоже!.. Так и по Уставу положено… А то случай был: проглядели на дне обломок балки… Ну и шли двое наших, смотрят: поехало тресветлое… А им, вишь, лень было до залома бежать - к стеночке прижались. А оно как наскочило на балку - возьми да и прыгни… Так обоих и растерло… по стеночке-то…

- Ну?.. - потрясенно молвил Кудыка. - А потом?..

- А потом как раз и пришлось его в горку катить… До самого до изворота… А ты еще спрашиваешь, почему у нас ночи длинней, чем у греков!.. У них-то, небось, таких лоботесов под землей и не водится… Да и балки во рву не валяются…

- А дальше? - Кудыка изнемогал от любопытства.

- А дальше - что дальше? Дальше - все. Дальше - участок Люта Незнамыча. Тоже розмысл, вроде нашего, только разрядом помельче… Вкатили на изворот, передали с рук на руки- и гуляй…

- Здесь, что ли, гулять? - хмуро спросила Чернава. Неуютно ей было под землей, зябко…

Ухмыл остановился, покрутил носом, словно что-то высматривая в сгустившейся темноте. Размытое пятно бледно-желтого света осталось далеко позади, сердитые голоса наладчиков стали неразборчивы, доносилось лишь невнятное перемежаемое ударами бормотание.

- Эх, - сказал Ухмыл. - Сейчас бы лампу засветить, да возле рва искру высекать не положено… Заметят - отпуска лишат.

- Куда? - тут же спросила Чернава.

- Наверх, вестимо… Тут так: три дня отработал, четвертый - твой… А, ладно! Наощупь похвастаюсь… - Ухмыл увлек обоих к стенке, где смутно чернело узкое углубление в рост берендея. - Это что?

- Залом, - бойко ответил Кудыка.

- Верно, залом… А ну-ка спрячься!

Древорез с готовностью поставил темную лампу на пол, бережно вручил Ухмылу тяжеленный Устав Работ и ступил в узкую черную щель, глубиной в два локтя. Нет, пожалуй, вдва с половиной.

- Ну? - сказал снаружи Ухмыл.

- Что ну?

Тот досадливо крякнул.

- Ты справа, справа пощупай…

Кудыка пощупал. Стена - как стена…

- Что? Нету? - всполошился Ухмыл. - А ну-ка вылези!..

Кудыка послушно вышел, и Ухмыл, вернув книгу, нырнул в укрытие сам. Посопел недовольно и выбрался наружу.

- Ладно, пошли дальше… - буркнул он. - Заложить успели… Ну ничего! Скоро опять по камушку растащат…

- А что там было-то? - ошарашенно оглядываясь, спросил Кудыка.

Ухмыл шел какой-то вроде бы обиженный.

- Дыра там была, - бросил он. - И будет… Да сам все потом увидишь. Ты новенький, тебе и бегать…

- Куда?

- Куда-куда!.. Наверх. За вином.

Кудыка облизнул губы и невольно поднял взор к погрязшим в темноте сводам.

- Так над нами сейчас что? Кружало?..

- Лес над нами, - сказал Ухмыл. - А ты думал, вино только в слободке да в городе курят? Лешие они тоже не водокряки[60]!..Небось, мимо рта не пронесут. Ну, вроде, пришли…

Справа обозначился узкий, в полтора переплева, подземный переход, в глубине которого тлела подвешенная к потолку лампа. Возле стен громоздились пригорки отбросов и прочего сора, так что дух здесь был жилой, тяжелый. Справа и слева потянулись какие-то хлипкие дверцы. Ухмыл остановился под самой лампой и всмотрелся в бирку, прицепленную к железной бородчатой клюке.

- Ага… - пробормотал он, отдавая отмыкало. - Это он вас в самом конце поселил… Во-он та дверь, с заплатой…

Обдышавшись, направились к заплатанной двери. Ухмыл задержался, воровато оглянувшись, приоткинул стеклянный колпак висячей лампы и вынул с помощью лучинки огоньку.

- Высекать неохота… - шепотом пояснил он, прикрывая ладонью ласковый желтый язычок. - Открывай давай, а то еще углядит кто-нибудь…

Сноровистый Кудыка довольно быстро справился с дверью. Вошли, засветили одну из выданных ключником масляных ламп, осмотрелись. Тесная клетушка, две лавки, стол, сундук с оторванными петлями… Чернава вздохнула.

- Ну, хотя бы не землянка… - без особой радости молвила она, ставя на одну из лавок лампу и прочий скарб. - Что скажешь, Кудыка?..

Тот уже успел расстегнуть и раскрыть на столе Устав Работ. Заслышав, что к нему обращаются, отнял от книги вытаращенные очи.

- Солнышко… - упавшим голосом сообщил он, - подымается умедлительным полетом, а опущается ускорительным…

Глава 11.

Бабья докука

Вот и дождались слобожане весны. Изныли сугробы, взбурлили, заиграли овражки. Двинулся шорохом лед по речке по Сволочи, поредели утренние туманы над теплой Вытеклой. Лес на том берегу стоял уже вползелена.

Однако особой радости на рожах не виделось. Раньше, бывало, по весне расправляли бороды, теперь же озадаченно сгребали в кулак. Подсек царский указ слободку древорезов под становой корень. По раскисшим улочкам, заломив шапчонку и распахнувши серый зипунец, шастал зловещий Шумок - рыло порото усмешкой по самое ухо.

- Ну как, теплынцы? До того дожили, что и ножки съежили? - ехидно вопрошал он. - А волхвы-то - слыхали? Докуку-то нашего, а?.. В бадью да под землю! За десять берендеек!..

Бабы роняли коромысла и тоненько выли, подхватив животы. Мужики угрюмо надвигали брови на глаза, шапки - на брови.

- Погодите, все там будем!.. - изгалялся Шумок, пронимая зябкими словами до хребта. - Вот взденет царь-батюшка очки греческие да напишет еще один указ… Отец он родной, только, вишь, не своим детям!..

В другое бы время не сносить Шумку лихой головушки, а тут лишь поглядывали на него хмуро да скребли в затылках. Смутой веял хмельной ветерок. Чавкая по грязи сапожищами и тяжко шурша кольчугами, прохаживались по слободке недовольные и молчаливые храбры из княжьей дружины. Поговаривали, будто, опасаясь беспорядков, старенький царь-батюшка велел князю теплынскому Столпосвяту исполчить всю рать до последнего отрока. Однако даже и храбры не трогали Шумка - слушали, насупясь, крамольную речь, а подчас и ухмылялись тайком.

- Поделом вам, теплынцы!.. - злорадствовал тот. - Как в ополчение идти, постоять за красно солнышко, за князя со княгинею - сразу все по-за печью схоронились, ломом не выломишь!.. Сабельки Ахтаковой боязно… Пусть-де Шумок с Ахтаком тягается!..

- Да полно тебе молоть-то! - не стерпев, запыхтел огромный косолапый Плоскыня. - Мельница ты безоброчна!.. Наслышаны мы, наслышаны, как вы с речки со Сволочи ноги уносили… На торгу про то был указ бирючами оглашен… А не иди супротив царя-батюшки! Зря, что ли, бес кочергой вас употчевал?..

Храбры переглянулись. Один из них приблизился к Плоскыне, тронул за окатистое плечо.

- Слышь, берендей, - как бы невзначай обронил он негромко, но со значением. - Ты язык-то попридержи… А то укоротим язык-то…

- Бес?.. - взвыл Шумок, присевши. - Это кого же из нас он кочергой употчевал?.. Ахтака он употчевал, вот кого!.. А ты мне - указ! Да что мне твой указ?.. Коли нет души, так что хошь пиши!.. А сам ты это видел? Ты там был?.. - И Шумок с треском рванул ожерелье[61]рубахи. - Я там был!.. И Кудыка там был!.. Ну и где теперь Кудыка? Звери лесные съели… Докука был!.. Где теперь Докука?..

Вновь послышались бабьи всхлипы и причитания:

- Ой, лишенько-о… - Голос был вроде бы Купавин.

- Знала б кого - коромыслом убила…

По тому берегу Вытеклы медленно полз с верховьев зольный обоз. Снег сошел, и головастые лошаденки еле тащили волоком груженые доверху сани. Судя по тому, что коробов было семь, а возчиков всего пять, это возвращались с Теплынь-озера те самые сволочане, которых древорезы сперва прибили, потом приодели. На сей раз обозники выбрали кружной путь, подале от слободки, то ли избегая встреч с теплынцами, то ли просто надеясь пройти через княжьи земли беспошлинно.

Надежда не сбылась: из-за бурелома выступили трое храбров и сделали им знак остановиться. Один принялся толковать о чем-то с вожаком обоза, а двое других побежали зачем-то шарить в санях и тыкать сабельками в золу. Однако мало кто глазел на них с этого берега. Не до того было…

- Ой, лишенько…

- Лишенько?.. - неистово вскричал Шумок, сорвал шапку и, осмотрительно выбравшись на сухое, метнул под ноги. - Врешь, Купава! Главное-то лихо еще впереди!..

Народу вокруг собиралось все больше и больше. Дурак - он давку любит…

- Эка! Невидаль!.. - надсаживался никем не останавливаемый Шумок. - Ну, загнали в лес Кудыку! Ну, Докуку в бадью кинули! Ну, Шумка завтра затопчете - за правду!.. Новые народятся!.. А вот ежели царь на князюшку нашего опалу положит - вот оно, лишенько-то! Вот когда взвоете!..

- Дык… - ошеломленно молвил Плоскыня. - Зачинщиков-то кто велел выдать?.. Сам князюшка и велел…

Воззрился на беспокойно шевельнувшихся храбров и продолжить не дерзнул.

- Навет! - Шумок вскинулся на цыпочки. - С той самой лютой битвы князюшка личика своего не казал!.. А про зачинщиков нам по-письменному прочитали!..

Толпа всколыхнулась, загомонила растерянно:

- А и правда, братие!..

- Как не видели? А на пиру в боярском тереме?.. Вон Брусило видел - через ограду…

- Да в тереме - что в тереме? Раньше-то князюшка что ни день в слободку наезжал!..

- Неужто под стражей держат?..

- Эй, храбры! Чего молчите? Что с князюшкой нашим?

Храбры помялись, совсем поскучнели.

- Да ни под какой он не под стражей… - нехотя отозвался старый седатый храбр, именем Несусвет. - Гневается на него царь-батюшка, это верно… Вот и кручинится князюшка-то наш, сам из горницы не выходит…

- За вас, мохнорылых, сердечко надрывает! - со слезным звоном в голосе пояснил Шумок. - Ночами, чай, не спит!.. Вот так, теплынцы! Были княжьи, станем царские…

- Да ты что такое говоришь-то? - опомнившись, взревел законолюбивый Плоскыня. - Мы и так от роду царские!.. Бей его, берендеи!..

Древорез кинулся на смутьяна и, к удивлению своему, впервые поддержан не был. Мало того, справа его оплели по уху, слева огорчили притузком, потом умелым взмахом коромысла положили в грязь и принялись охаживать чем ни попадя. Плоскыня был настолько ошарашен, что даже не отбивался. Но тут, смекнув, что может лишиться мужа, заголосила Купава, и храбры со вздохом сожаления двинулись вперевалочку к месту расправы. Помятого Плоскыню отняли, поставили на ноги и, прочистив ему затрещиной мозги, стали вязать как зачинщика смуты.

Расплескивая полозьями весеннюю жижу, подлетели влекомые крепкой чалой лошадкой легкие санки.

- Тпрру!.. - Седок откинулся, натягивая вожжи. Ворот - козырем, горлатная шапка… Боярин.

- Чурилу с Нахалком видел кто-нибудь? - Блуд Чадович был не на шутку встревожен.

Храбры опешили, призадумались. Стоящий простоволосо народ насторожил уши.

- Да намедни в гридницу боярышня приходила… - осторожно покашливая, отозвался старый седатый храбр. - Вроде идти куда-то мыслила… Ну и, стало быть, велела сопровождать… А потом - даже и не знаю… Что-то не видать ни того, ни другого…

- Сопровождать велела?.. - Боярин насупился. - А почему им?

Храбр покряхтел, помялся.

- Да насчет Докуки пытала… - признался он с неохотою. - Ну, того, что сечь тогда собирались… А Чурило с Нахалком, вишь, возьми да и скажи: знаем, гуляли, мол, с ним вместе…

- А ну отыскать мне сей миг обоих!.. - гаркнул боярин, наливаясь кровью. - Хоть из-под земли, а достать!.. И вы тоже ищите!.. - обернулся он к слобожанам.

Храбры бросили недовязанного Плоскыню и побежали, чавкая сапожищами, кто куда. Люд поспешно нахлобучил шапки и тоже рассеялся. Заливисто ржанула чалая лошадка, унося по грязи боярские санки. На истоптанной в слякоть улочке остались трое: Шумок, Плоскыня да жена его Купава, взвывшая вдруг пуще прежнего.

- Молчи, дура!.. - покряхтывая от принятых беспричинно побоев, в сердцах бросил ей Плоскыня. - Как ни надседайся, а доброй свиньи не переголосишь!..

Купава примолкла, подняла вывалянные в грязи бадейки и, вздевши их на коромысло, нетвердо двинулась к Вытекле.

- Ой, лишенько… - всхлипнула она напоследок.

- Да не убивайся ты так, - заметил Шумок, наблюдая, как Плоскыня, обиженно сопя, оглядывает испачканную одежку. - Грязь - не сало, потер - и отстало… Пойдем-ка лучше, брат, кружало навестим…

- Да не на что, - буркнул Плоскыня. - Третий уж день никто берендеек не заказывает…

- А угощу! - И подброшенная с грязной ладони кувыркнулась, сверкнула в воздухе серебром греческая монетка.

- Да ты разбогател никак? - вытаращился на Шумка Плоскыня.

Тот лишь осклабился и шало подмигнул в ответ.

- Поколе за правду платят, - загадочно изрек он, - потоле она и жива!..
* * *

- Али моя плешь наковальня, что всяк в нее толчет?..

С перекошенным личиком Лют Незнамыч метался по клети и потрясал кулачонками перед вежливо отклоняющимся Чурыней, а один раз чуть было даже не пнул с досады хитрый резной снарядец, снятый со стола и задвинутый в угол.

- И это волхвы? - в ужасе вопрошал он. - Это кудесники?.. Какая-то девка приходит среди ночи, вяжет обоих…

- Да девка-то - боярская племянница, - весь пожимаясь от неловкости, вступился было за кудесников хмурый немилорожий Чурыня. - Храбров с собой привела…

- Чурыня!.. - Розмысл вне себя топнул ножкой. - Да ты… Ты послушай, послушай сам, что говоришь-то!.. Храбров на капище привести! Волхвов связать!.. Это же всякого страха лишиться надо!.. Раньше кудесник, бывало, только посохом стукнет, а у берендеев уже и поджилки дрожат… Распустил ты людишек, Чурыня! Распустил!..

- Ну, неправда твоя, Лют Незнамыч! - обиделся сотник. - Да разве же я над волхвами поставлен?.. А на погрузке у меня все по струнке ходят…

- По струнке? А этот твой брылотряс?.. Как его хоть зовут-то?..

- Воробей… - нехотя отозвался Чурыня.

- Да что у тебя там птичник, что ли? - пронзительно завопил Лют Незнамыч. - Воробьи, Соловьи всякие!..

- Воробей - мой… - Упрямо набычившись, Чурыня гнул свое. - А за кудесника я не в ответе…

Розмысл его однако не расслышал - уши, видать, заложило от собственного крика.

- Почему у Родислава Бутыча на участке порядок? - малость уже подзадохнувшись, продолжал он. - Почему у Завида Хотеныча никогда ничего не стрясется? Почему у нас одних такая неразбериха?.. На голову сторожу девка с голым огнем спускается, а ему и невдомек!.. Спал твой Воробей? Говори: спал?..

- Да не спал он, Лют Незнамыч! Опешил просто… Обратно-то, чай, в колодец бадью не запихнешь!..

Розмысл замолчал, отдуваясь и ворочая глазами. Приходил вроде в себя…

- Ладно… - рек он наконец, садясь за стол и судорожно раздвигая грамоты и берестяные письма. - Загадал ты мне, Чурыня, загадку… Давай раздумывать. Людей поднял?

- Поднять-то поднял… Даже со ската снял… Вода-песок наготове… А вот близко подходить пока не велел…

- Почему?

- Увидит - всполошится… Ткнет с перепугу огнем в поленицу - склад разом и полыхнет…

- Может, оно и правильно… - пробормотал розмысл, тревожно оглаживая выпуклую плешь. - А что, ежели так? Заговорить ей зубы - да и того… Светоч отнять, а саму - сюда, к нам?.. На раскладке тоже народишку маловато…

- Там еще храбры наверху? - мрачно напомнил Чурыня.

- Много?

- Двое… И погорелец к ним какой-то прибился…

Лют Незнамыч досадливо прицыкнул и ущипнул себя за реденькую бороденку.

- Ну, а что они могут-то, храбры? - раздраженно осведомился он. - Ушла девка в навий мир. С кого тут спрос?..

- Так она же Блуду Чадовичу племянницей доводится! А он нам съестные припасы поставляет… по царскому указу… Уж этот-то сразу смекнет, с кого спрос…

Розмысл взялся за плешь обеими руками.

- Выпустить людей через соседний колодец?.. - без особой надежды в голосе предположил он. - Подобраться к капищу до света, напасть врасплох - и в бадью всех троих с этим… с погорельцем?.. Или кто-нибудь еще знает?..

- Девкам сенным она сказала… - со вздохом ответил Чурыня. - Если не врет, конечно…

- Худо!.. - Лют Незнамыч сорвал кулачки с плеши и стукнул в стол. - Завтра, почитай, всей слободке ведомо станет… А уж боярину - в первую голову…

Дверь приоткрылась, и в клеть просунулись встрепанные патлы обезумевшего мужичонки.

- Лют Незнамыч, - проскулил он, вылупив наслезенные глаза. - Там боярышня бесится… Поджигать хочет…

Розмысл стер его единым взором и, болезненно покряхтывая, поднялся с лавки.

- Ну что ж… - процедил он. - Когда ни умирать, а день терять… Надо идти…

Вдвоем с Чурыней они вышли и двинулись подземным переходом, ставшим теперь еще теснее от полных песком тележек и бочек с водой. Мужичонка Воробей семенил следом. Шарахались с дороги серые тени, работный люд вжимался в пыльную каменную кладку, уступая начальству путь. Кругом шушукались, перешептывались тревожно.

- Лют Незнамыч, да ты только прикажи! - внятно вызвался кто-то из густой тени. - Мы ее мигом утихомирим!..

Розмысл только фыркнул в ответ, а когда миновали толчею, бросил сердито через правое плечико:

- А этот твой… Докука… Он ведь у тебя уже второй день на погрузке… Ну и как он там?

- Ох, не спрашивай, Лют Незнамыч!.. - отозвался Чурыня страдальческим голосом. - За такого Докуку этому Соловью голову бы оторвать по самые плечи!.. Прошел разок с тачкой - сразу заныл, запричитал, хромым представился… Смотрю: а он уже на раскладке, с бабами болтает… - Сотник покашлял смущенно и признался: - Я уж грешным-то делом думаю: может, и впрямь отдать его?..

Розмысл недовольно посопел.

- Нет, просто так отдавать не годится, - буркнул он. - За два дня он тут много чего углядел. Умы начнет смущать… А вот не согласится ли боярышня, ежели мы его наверх отпущать почаще будем?..

- Сбежит, - решительно перебил Чурыня. - Тут же сбежит, по роже видно… Да и прочие роптать примутся. Работает-де по конец пальцев, а отпущать - отпущают… Нешто справедливо?

Но тут беседу пришлось прервать, потому что впереди затрепыхалось алое смоляное пламя. Высоко подняв светоч, Шалава Непутятична напряженно всматривалась в кромешную темноту подземного перехода, и ее чумазое, как у погорелицы, личико было весьма решительным. Пожалуй, Воробей кликнул начальство как раз вовремя. Еще мгновение - и пришлось бы пустить в ход песок и воду…

Однако стоило красноватым отсветам заплясать на выпуклой плеши и несколько отвислых брыльях розмысла, как боярышня попятилась в изумлении и чуть не выронила светоч.

- Лют Незнамыч?.. - не веря, вымолвила она. - Да когда же ты помереть успел-то?..