Чтение 76–й страницы книги ~После нас

- Да, - вымолвил он после едва уловимой паузы. - Потом объяснил…

- А если бы вас выгуливал хозяин? - внезапно спросил толстячок.

- Ну, хозяин - это совсем другое дело! Надо вскинуть голову - значит надо.

- Вы так уверены в его добрых помыслах?

- Вот поэтому-то вам и необходим практикум по психологии, - назидательно сказал Рагмир. - Добро - это то, что угодно хозяину, зло - это то, что ему не угодно…

В шевелящихся кронах нечто пернатое издало поразительной красоты и силы трель, словно бы выстроив и тут же обрушив крохотный хрустальный дворец.

- Стало быть, вы меня поймете, - пришамкивая от усталости, произнес толстячок. - Я намерен донести до ваших собратьев одну-единственную и очень простую мысль: «Даже встав с четверенек, не забывайте о том, что у вас есть Хозяин…»

- Хорошо формулируете, - заметил Ратмир. - Местами не хуже Франциска Ассизского.

Собеседник молчал. Все-таки отбегать академический час на четырех да еще и без подготовки в таком возрасте трудновато. Забеспокоившись, Ратмир заглянул в утомленные желтоватые глаза доминиканца. Тот хотел улыбнуться в ответ, но складчатое личико лишь раздвинулось в страдальческой гримаске.

- Знаете, кажется, я действительно переоценил свои силы… - виновато сказал шар-пей. - Вы не проводите меня до гостиницы?

- А где вы остановились?

- Тут рядом… В «Рексе».

- С удовольствием…

Гостиница «Рекс» (в просторечии «Будка») - шестиэтажная коробка горчичной масти с высоким остроконечным тимпаном и двумя чугунными догами на крыльце - располагалась на проспекте неподалеку от Госпитомника.

- Но может быть, у вас свои планы?

- Нет… - Ратмир взглянул на часы. - До часа я совершенно свободен.

Толстячок с кряхтением поднялся со скамейки, и они медленно двинулись в сторону борзодрома. Будущий шар-пей в самом деле был измотан до крайности - еле ковылял, бедолага.

- А чем вы обычно занимаетесь вечерами? - через силу полюбопытствовал он.

- Сижу в «Собачьей радости», - сказал Ратмир, стараясь переставлять ноги как можно реже. - Это подвальчик такой… Вроде клуба.

- Не надоедает?

- Надоедает. Иногда. Но, понимаете, с некоторых пор я способен общаться только с коллегами. Прочие представители человечества, за редким исключением, меня, честно говоря, утомляют…

- Почему?

За рекой громыхнуло. Ратмир осклабился.

- Слышали, что творят? Вот, видимо, поэтому…

- Но ведь в подвальчик-то ваши собратья приходят уже, наверное, в людском качестве…

- Так, падре, так… - вздохнул Ратмир. - И все же что-то собачье в них тем не менее сохраняется. Какой-то, знаете, незримый отпечаток честности, благородства… Человек, он ведь, как известно, на девяносто процентов состоит из своего ремесла…

Некоторое время шли молча. Обогнув пустынный борзодром, где двое слесарей в синих спецовках отлаживали механического зайца, выбрались на широкую центральную аллею.

- Скажите, - как-то опасливо поглядывая на спутника, начал доминиканец, - а среди местного духовенства не было… м-м… попыток…

- Проповедовать на четвереньках? - Ратмир рассмеялся, вообразив православного батюшку в такой рискованной позиции. - Вряд ли… Хотя… Вы памятник Ставру видели?

- Э-э… нет.

- Вообще-то здесь недалеко, - сказал Ратмир. - Если вы в состоянии одолеть лишние сорок шагов…

- Ну, не настолько уж я плох, - улыбнулся шар-пей.

* * *

Памятник был невелик, но выполнен, безусловно, талантливо. Пьедестал представлял собой подобие незавершенной строительной конструкции, обрывающейся в предполагаемую бездну. И в эту-то бездну самозабвенно устремлялся бронзовый Ставр, разинув пасть и касаясь передней лапой улетающей от него трости.

- Вот, - сказал Ратмир. - Между прочим, столичная достопримечательность. Обратите внимание: всего две точки опоры, как у Николая Первого в Петербурге…

- Кто он? - спросил толстячок.

- Эрдельтерьер. Выпускник Госпитомника.

- Сокурсник?

- Нет. Помоложе. Я уже защищался, а он еще только поступил… Учился, говорят, средне. Сразу по специальности работать не стал, подал документы в Духовную Академию - светское-то высшее образование у него уже было. Такой вот странный случай. Гиды об этой подробности, как правило, почему-то умалчивают…

- Но он окончил Академию? - с интересом спросил шар-пей.

- Да. А потом к общему удивлению взял и устроился псом. Но вот собирался ли он таким образом проповедовать… Право, не знаю.

- А памятник за что? Ратмир крякнул, помолчал.

- На памятник мы всей Гильдией собирали… - нехотя сообщил он. - Дикая история. У нас виадук который год строится… Ну а хозяин, дурак, в пьяном виде бросил сверху тросточку, скомандовал «апорт»… А там десять метров высоты!

- Насмерть?

- Естественно… День траура объявляли. Хозяина - под суд, но псу-то от этого не легче…

Запрокинув складчатую мордашку, проповедник долго не сводил глаз с одухотворенного бронзового лица Ставра.

- Какая вера! - потрясенно, чуть ли не с завистью выдохнул он наконец. - Убежден, что душа его сейчас обретается в раю…

Мимо застывших перед постаментом собеседников на коротком поводке провели Тамерлана. Не повернув кудлатой головы, угрюмый исполненный достоинства кавказец величественно прошествовал своей дорогой. Доминиканец машинально протянул руку - то ли погладить, то ли благословить.

- Не надо, - быстро сказал Ратмир. Рука отдернулась.

- Вы его знаете?

- Еще бы!

Пока добирались до «Будки», погода решила смениться. Небосвод перекосило. Тучи над западной окраиной набрякли чернотой, провисли до крыш. Пожалуй, имело смысл заглянуть в родную контору, не дожидаясь обеда. Попрощавшись с проповедником и опять забыв спросить, как его зовут, Ратмир приостановился на крыльце рядом с чугунным догом, озирая помрачившиеся небеса, затем двинулся проспектом в сторону фирмы.

Естественно, что после беседы в парке мысли его приняли несколько еретическую направленность. Глумливое воображение рисовало перед Ратмиром поистине раблезианские подробности перевода Священного Писания на собачий. Интересно, с какого языка он собирается перелагать? На церковнославянском, к примеру, - «не введи нас в напасть». А на русском - «не введи нас во искушение». Пусть небольшая, но разница налицо. Либо вообще не смей ни на кого напасть, либо нападай, но не вздумай при этом искусать…

Шел и посмеивался.

Шар-пей, конечно, безумец. А безумные замыслы обыкновенно удаются… Только вот не вышло бы у четвероногого проповедника, как на Гаити, где негры-христиане когда-то учинили белым собратьям хор-рошую резню по идейным соображениям! А что? Ситуация схожая: Бог пришел спасти людей, а люди Бога распяли. И неизбежная для каждого пса мораль: трави их, христоубийц двуногих! Кусай! Грызи! Ату!..

Хотя, впрочем, сколько их у нас, граждан, работающих собаками? От силы процентов десять, если не меньше. Так что спите спокойно, прямоходящие сусловчане, травли не будет…

Но вот кто взвоет, так это хозяева! Уверовавший пес для боев скорее всего непригоден. По правилам поединка немедленная дисквалификация следует в трех случаях: пассивное облаивание, долгая демонстрация оскала и, наконец, бегство с ринга до начала драки. Что ж, придется добавить четвертый пункт: дружелюбное облизывание морды противника…

Как это он выразился? «Даже встав с четверенек, не забывайте о том, что у вас есть Хозяин»? Тогда уж проще не вставать… А это уже раскол в рядах собачьей паствы. Одна свора исповедует сохранение духовных ценностей во внерабочее время, другая отвергает внерабочее время как таковое. При встрече друг на друга рычат…

Ой! А в семьях-то что будет твориться! «Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и…»

И еще кого-то с кем-то.

В небесах громыхнуло, но вскоре выяснилось, что к американо-лыцкому конфликту отношения это на сей раз не имело. Выяснилось также, что увлекшегося Ратмира по рассеянности снова занесло в городской парк. Перед грозой лиственные массивы как бы обрели объем, каждое дерево стояло отдельно, сизоватая мгла залегла меж стволов. Возвращаться к центральному входу не было смысла. Проще уж проскочить зону отдыха насквозь, пока не накрыло…

И Ратмир устремился насквозь.

Сверху опять громыхнуло. Кажется, в контору ему до начала грозы не попасть никоим образом. Ладно. В крайнем случае укроемся неподалеку от памятника Ставру - в летнем кафе под желтым обширным тентом с эмблемой «Сусловского сусла».

Замедлив шаги, Ратмир приблизился к постаменту и вновь всмотрелся в потемневшее бронзовое лицо Стасика Лоханцева.

Забудут Ратмира, забудут даже Адмирала и Лорда Байрона с их килограммами наград, титулами, ресторанами, а Ставр с его провислой, на троечку, спиной, и легким недокусом по-прежнему будет устремляться с пьедестала за летящей в бездну тростью. В который раз подкрадется зима, центральная аллея опушится рыхлым инеем, и молоденькие сучки с первого курса Госпитомника будут назначать встречу кобелькам именно здесь - «у Ставра». Да, наверное, мало просто быть мастером своего дела. Чтобы остаться в памяти людской, нужно еще за него умереть. Ну, пусть не умереть, но хотя бы пострадать, на худой конец… Взять литераторов. Только тех и помним, кто угодил в ссылку, на каторгу, под анафему, в сталинский лагерь, хотя бы просто в камеру… Пушкин, Достоевский, Толстой, Мандельштам, Лимонов…

Кстати, о провислой спине и легком недокусе. Оба эти недостатка у изваяния отсутствовали. Ваяли Ставра, несомненно, по фотографиям, поэтому скульптура была похожа на всех эрдельтерьеров сразу: хорошо сбалансированная голова, гордый римский профиль, курчавые жесткие завитки короткой бородки. И какая-то тварь уже исхитрилась - вывела маркером на мраморе пьедестала: «ЛОХ».

Да, конечно. Всякий праведник - лох. Хотя далеко не всякий лох - праведник…

А ведь, если следовать букве Устава, Стасик имел полное право струсить, заскулить, заметаться, жалобно оглядываясь, по краю бетонной плиты - и ничего бы ему за это небыло…

Ничего.

В том числе и памятника.

Доминиканец-шар-пей, конечно, забавен и трогателен, но, воля ваша, сквозило кое-где в его рассуждениях кощунство, неприемлемое даже для Ратмира: Как вообще можно сравнивать Хозяина с большой буквы и ту сволочь, что, швырнув тросточку с виадука, пьяно выкрикнула: «Апорт!»

А с другой стороны, какая тебе разница? Родина, Вера, Царь, Президент, Директор…

«Дело, наверное, не в хозяевах, - подавленно мыслил Ратмир, - дело в нас самих. Пес не имеет права судить о владельце, как не имеет права глиняный горшок спросить горшечника: "Почему ты слепил меня так, а не иначе?" Вот в том-то наша и беда, что в отличие от натуралов мы поднимаемся ежедневно во весь рост - и сами не можем понять: кого же это мы только что боготворили! Ради кого готовы были жизни своей не щадить!..»

Хозяин. Он же - босс… Тоже с большой буквы?

Ратмир ёрнически ухмыльнулся, представив себе подобное написание. И как хорошо бы прозвучало в устной речи: «А Босс его знает!» «Одному Боссу известно!» И даже: «Боссе мой!»

После такой святотатственной мысли уже не громыхнуло, а просто грянуло. Хляби разверзлись - и сыпанул крупный летний дождь. На праведных и неправедных.

Глава 11. ТОСКА СОБАЧЬЯ

На туго натянутом желтом тенте летнего кафе пьяно топтался ливень и вдребезги бил всё нажитое. Ратмир опустился на пластиковый стул неподалеку от центральной опоры шатра (крайние столики заливало) и, поколебавшись, заказал пакетик соленых орешков. Пиво и чипсы он с прискорбием исключил из рациона еще несколько лет назад.

Памятник Ставру оброс водяной щетиной - казалось, что летящее в бездну изваяние угрожающе поигрывает шерстью на хребте.

- Слышь, - с пьяной тоской произнесли неподалеку. - Чего делать-то будем, а?

Ответом был тяжкий вздох - и Ратмир покосился на соседей. Судя по уровню водки в литровой бутылке квадратного сечения, обосновались они здесь задолго до приближения грозы. Лица их показались Ратмиру смутно знакомыми. Обоих он где-то уже встречал, и не раз, но, кажется, в рабочее время. Упитанные молодые люди с одинаково низкими уныло наморщенными лбами… А-а, вон это кто… С человеческой точки зрения незадачливые похитители смотрелись, пожалуй, повнушительнее, нежели с собачьей. Хотя, впрочем, не намного…

Ратмир окинул неожиданных соседей рассеянным взглядом и отвернулся. Если уж он их не сразу узнал, то они его тем более не узнают. Да хотя бы и узнали, что с того? Опасаться этих двоих следовало только в служебное время. Вся тонкость тут заключалась в том, что за похищение человека без смягчающих вину обстоятельств по закону причитается примерно десять лет строгого режима, а за кражу пса (при условии, что ему не будут причинены увечья) - от силы полтора года условно. Есть разница? Кроме того, собачьи показания, о чем уже речь велась, судом не учитываются, а человека, хочешь не хочешь, придется убирать как свидетеля. И пожизненное заключение в итоге.

- Может, к троепольским прибиться? - шмыгнув носом, озабоченно предложил один.

- К кому ты теперь прибьешься? - безнадежно отозвался второй. - Ну подкатимся к Биму, а он мигом Шарику звякнет! Тот ему про нас тут же все и выложит…

Крякнули, насупились, выпили… Да, ребята, незавидное у вас положение. Послали за Львом Львовичем - вернулись с пустыми руками, послали за Ратмиром - вернулись со Львом Львовичем, а он уже, наверное, к тому времени был без надобности. С такой репутацией вас, пожалуй, ни одна группировка не примет.

- И пес этот, зверюга… - пожаловался первый, разглядывая свежеотремонтированный рукав. - До самого локтя ведь располосовал, сучий потрох! Зубы им, что ли, стальные ставят?

- Да запросто…

Ратмир внимал лестным речам и, мечтательно улыбаясь, грыз орешки. Водяной обвал продолжался, но в центре желтого парящего над асфальтом шатра было по-прежнему сухо. Век бы сидел да слушал!

Бывшие злоумышленники, однако, впали в уныние и надолго умолкли. Потом один из них завёл сдавленно и негромко под шум дождя:Ударил гонг… пошла заба-ава…

И столько безысходности было в повисшей над столиками ноте, что у Ратмира невольно защемило сердце. Второй злоумышленник с укоризной покосился на первого: и так, дескать, тоска собачья, а тут еще ты душу травишь! Но тот, будучи в избытке чувств, лишь мотнул головой и повёл песню дальше:Стравили раз, потом - другой…

Приятель его подумал, набрал воздуха, вроде бы собираясь вздохнуть, как вдруг махнул на всё рукой и присоединил свой басок к дрожащему тенору запевалы:И молодо-ого… волкода-ава… несут с прокушенной ногой…

Подобно многим рафинированным интеллигентам Ратмир был неравнодушен к лирике подворотен. Он, конечно же, знал эту длинную жалостную песню, в которой подробнейшим образом излагалась трагическая история изувеченного бойцового пса по кличке Парень. Подлец хозяин в отместку за поражение объявил себя банкротом, выгнал калеку наулицу, денег на лечение не дал. Кончалось всё, понятное дело, заражением крови и смертью героя…Зачем ты, Парень, торопи-ился?Зачем ты ногу подставлял?..

Надо отдать молодым людям должное, пели они куда лучше, чем похищали. И это несмотря на то, что причастность их к собачьей службе представлялась весьма сомнительной. Да и пес с ней, с причастностью! В детстве Ратмир слышал, к примеру, как на тот же самый мотив травили душу очень похожей балладой про танкистов, и тоже можно было поспорить, что к танковым частям исполнители в большинстве своем никакого отношения не имели. А еще раньше, в совсем уже незапамятные времена, то же самое, говорят, пели про шахту и про молодого коногона…

А впрочем: пес, шахтер, солдат - какая разница? Судьба-то - одна.

Над стойкой в такт пению давно уже покачивалось горестное личико барменши. Потом к двум мужским голосам тихонько присоединился третий, и Ратмир лишь через некоторое время осознал, что это его собственный голос:Прощай, бойцовая аре-ена .Ох, погубила ты меня .

Молодые люди оглянулись - и все трое как бы обняли мысленно друг друга за плечи.Ветеринар сказал: «Гангре-ена», - и вышел, голову склоня .

Тут, как нарочно, разразился бойкой глуповатой трелью сотовый телефон.

- Да? - процедил Ратмир.

- Я смотрю, ты не торопишься… - буркнул Рогдай Сергеевич.

- Ливень пережидаю.

- Да он вроде кончился…

Действительно, увлекшись, Ратмир и не заметил, что в парке стало заметно светлее. Изваяние Ставра уже не ерошило водяную шерсть на загривке, по асфальту журчали мутные потоки, ранее не слышные за шумом дождя. Внезапно тучи над Сусловом разомкнулись - и всё вокруг воссияло.

Ратмир нехотя поднялся, спрятал сотовый и выбрался из-под тента, так и не дождавшись последних душераздирающих строк:И Дорогая не узнает, какой у Парня был конец…

Романтический охранник средних лет на этот раз отсутствовал. Вместо него за столом в холле восседал старательно серьезный, опять-таки камуфлированный юноша, принятый в штат этак с недельку назад.

- Вы к кому? - подозрительно спросил он Ратмира.

- К себе, - с подкупающей простотой ответил тот, но удостоверение все же достал.

Юноша был несколько озадачен. Попросил документ в руки и долго сличал лицо посетителя с фотокарточкой.

- А почему я вас ни разу здесь не видел? - прямо спросил он наконец.

- Да видели вы меня, - лениво сказал Ратмир. - То же самое, вид сверху. Там же должность обозначена…

- А-а… - ошарашенно молвил юноша, возвращая удостоверение, и бронзовый медалист невольно усмехнулся. Опять комплимент. И опять, что особенно приятно, нечаянный.

Продолжая улыбаться, он двинулся к лестнице, но, поставив ногу на первую ступеньку, замер в так называемой легкой стойке. Навстречу ему спускался озабоченный, бледный, словно бы из теста вылепленный Лев Львович. Глаза их встретились. В Ратмировых, вероятно, обозначилось изумление, в замдиректорских - испуг.

Оторопело поздоровавшись, разминулись. Лев Львович торопливой трусцой миновал стол охранника и скрылся за входной дверью. За той самой, о которую Ратмир позавчераударился боком, выручая этого двурушника.

- Его что, отпустили? - туповато спросил Ратмир юношу.

- Откуда? - Тот даже не понял, о чем речь. Ну правильно, он же ни вчера, ни позавчера не работал.

Ратмир круто повернулся и единым духом взбежал по лестнице на второй этаж. Не обнаружив в приемной Ляли, устремился прямиком к дверям кабинета и, без стука рванув ее на себя, застал руководство в обычной позиции: хмурый Рогдай Сергеевич вручал Гарику хрустальный наперсточек с коньяком.

- А… - без особой радости отозвался глава фирмы на появление сотрудника. - Явился?

- Я не понял… - пристально глядя ему в глаза, сказал Ратмир. - Вы же говорили, что Лев Львович для вас фигура конченая!

Рогдай Сергеевич расстроился окончательно, даже стопку на стол поставил. Шагнул к Ратмиру и, не глядя в глаза, ободряюще пожал ему плечо. Таким жестом на похоронах выражают соболезнование родственнику покойного.

- Тактика, понимаешь? - сделав несчастное лицо, объяснил он, видимо, и сам чувствуя, что слова утешения тут бессильны. - Ситуация-то меняется…

- То есть вы его не увольняете?

- Пока нет.

Всё было ясно как божий день. Рогдай наверняка пообещал внезапно освобожденному Льву Львовичу забыть до поры о его вчерашнем предательстве, а тот в благодарность согласился принять на себя еще одну часть долгов фирмы.

Ратмир рванул верхнюю пуговицу рубашки. Стало душно. Захотелось немедленно бежать из этого подловатого и невероятно запутанного мира людских отношений в незатейливый и честный собачий мир, где всё так ясно и просто.

«Стать сейчас на четвереньки и тяпнуть его за ногу…» - шевельнулась вялая мысль.

- А не боитесь, что он меня по-новой сдать попробует? - спросил Ратмир.

Рогдай Сергеевич убрал длань с плеча сотрудника и, шумно вздохнув, вернулся к столу. Легкомысленный Гарик, как всегда, видел в происходящем лишь забавную сторону и наблюдал за их напряженной беседой, иронически вздернув брови.

- Выпить хочешь? - вместо ответа спросил директор. -Нет.

Тогда директор выпил сам, после чего несколько секунд пребывал в мрачном раздумье.

- Не сдаст, - постановил он наконец. - Незачем.

- А госзаказ?

- Уплыл. Так что бой отменяется.

- Жаль, - с вызовом сказал Ратмир. Рогдай Сергеевич недовольно посопел.

- Дорогу он тебе, что ли, перебежал, этот их Джерри? - раздраженно осведомился он. - Подеретесь еще - чай, не последний день живешь. - Обогнул стол и достал из выдвижногоящика полупрозрачную пластиковую папку с застежкой-молнией и логотипом фирмы «Киник», представлявшим собою озирающегося Диогена с фонарем в руке. Вид у Диогена был несколько одичалый. - На, держи. Повестка, документы - всё тут… Свинство! - с горечью перебил директор сам себя. - Неужели нельзя было провести вручение в торжественной обстановке - как положено: в наморднике, на поводке! Ох, Суслов, Суслов…

- Про завтра скажи, - напомнил Гарик. - Он же телевизор не смотрит!

- Да! - Рогдай Сергеевич уставился на Ратмира чуть ли не со страхом. - Завтра будь в парадном ошейнике и непременно с медалью!

- Вы уже об этом говорили. А причина?

- Причина такая, что серьезней некуда. Встреча Президента с олигархами Суслова. В двенадцать ноль-ноль.

- Вы что, тоже олигарх? - ехидно поразился Ратмир.

- Н-ну… - Директор кашлянул. - Получается, так… Раз ты у меня бронзовый медалист…

- Да хоть серебряный! Мое дело маленькое: у столба сидеть, снаружи…

- Было. А с завтрашнего дня твое дело - сопровождать меня по всему зданию.

Ах вот оно что! Тут же припомнились агрессивные голые тетки с картонными плакатиками, дедушка, нашедший в поле гранату, подозрительно осмелевший юнец с изображением повешенной собаки на черной маечке. «Она съела кусок мяса!»

- Неужто закон приняли?

- Сегодня в ночь, - сказал Рогдай Сергеевич. - Причем, имей в виду, с обеда всю вашу братию распустили по домам, так что смотри не напейся там с ними на радостях. И с демонстрантами не связывайся. Тяжелый завтра день… - Директор покряхтел и вдруг трогательным жестом снял пылинку с плеча Ратмира, заглянул в глаза. - Так что ты уж, брат, того… - пробормотал он, - не подведи…

Бурный короткий ливень оказал Ратмиру нечаянную услугу, разогнав по домам возжаждавших справедливости граждан, в том числе и крикливую обнаженку. Казалось бы, этим-то чего дождя бояться - тем более в такую теплынь! Татуировку с них, что ли, смоет? Всё, однако, объяснялось довольно просто: голосистые дорожили макияжем и прическами - можно сказать, единственным своим достоянием, если, конечно, не считать обуви, которая тоже имеет обыкновение намокать.

Добравшись без помех до причудливого строения из стекла и облицованного мраморной плиткой бетона, где на втором этаже располагался оргкомитет «Кинокефала», бронзовый призер с удовлетворением отметил, что вход свободен.Прощай, бульдог тигровой ма-асти,ты мой товарищ дорогой… -

машинально напевал Ратмир, взбегая по мокрым ступеням, -Тебя я бо-ольше не уви-ижу -лежу с прокушенной ногой…

Похоже, песенка привязалась надолго.