Чтение 2–й страницы книги ~Ручной привод~

В свое время Черепаныч искал утечку по всему зданию, уверяя, что вокруг дежурки труб нет, даже отопительных, а потому проблема прячется в другом месте. Переложил весь водопровод, нашел вмурованный в стену скелет и шкатулку с дукатами, на четыре месяца оставил Подстанцию без воды и тепла, но подлую трубу не нашел. Как капала, так и капает.

Данс… данс… данс…

С тех пор механик еще несколько раз брался за ремонт, но эти всплески активности напоминали контратаку обреченного на поражение боксера: Черепаныч не верил, что справится, и не справлялся.

А Карбида больше всего удивляло то, что капала вода не постоянно, а лишь в особые, редкие моменты, когда воздух в дежурке казался наэлектризованным, а звенящая тишина давила напряженной пустотой. Когда шорох уподоблялся грому небесному, а шепот – Божьему гласу, и где-то рядом…

Данс!

Где-то рядом что-то не справлялось с напряжением и начинало выдавливать из себя тяжелые капли.

Данс… данс… данс…

За тридевять земель или совсем неподалеку, в соседнем здании, врачи, или спасатели, или самые обыкновенные люди, прохожие, отчаянно боролись за чью-то жизнь. Кричали, ругались, подбадривали, вдыхали в чужой рот свой воздух, делились силой, били кулаками по грудной клетке, выжимали из легких воду, запрещая себе даже думать о том, что смерть может оказаться сильнее. Или же человек тихо угасал в одиночестве, кривился в сердечном припадке, рыдал от полученных ран, мешая сладкое красное с прозрачным соленым. Где-то боролась или страдала, цеплялась за жизнь или покорно принимала неизбежное находящаяся в равновесии «искра». И в эти мгновения дежурку Подстанции накрывала абсолютная тишина, которую нарушало только тяжелое:

Данс… данс… данс…

Не бывает простых операций. Эту нехитрую аксиому вам подтвердит любой хирург, любой врач. Даже элементарное удаление аппендицита способно обернуться непредсказуемым образом, чего уж говорить о более сложных и опасных вторжениях в человеческое тело: об операциях на мозге или сердце, печени или кишечнике…

– Ну, что, еще десять минут и будем зашивать.

– Похоже на то, – поддержал коллегу второй хирург. – Зажим, пожалуйста.

– Леша, собираешься куда на выходные?

– Еще не решил, Вагит.

– А варианты есть?

Хирурги разговаривали, не отвлекаясь от лежащего на столе пациента, не отрывая взгляды, не теряя концентрацию. Да, они чуть расслабились, потому что основная, самаясложная часть операции осталась позади, но именно чуть. Они были профессионалами и прекрасно знали, что следует оставаться в рабочем тонусе до самого конца.

И в том, что произошло минутой позже, вины хирургов не было.

– Хочешь чего предложить?

– Да я думал шашлык на даче устроить.

– И баньку?

– А как же.

– Заманчиво…

– Вагит Рустемович! Сердце!

Возглас опытной медсестры на полсекунды опередил писк прибора. Организм пациента не выдержал.

Почему? Из-за чего? Сейчас не важно.

– Он уходит!

– Работаем, вашу …!

Ярко освещенная комната, еще несколько секунд назад спокойная, тихая, превратилась в муравейник. Не было суеты, не было хаоса – каждая медсестра, каждый врач прекрасно знали, что они должны делать и как, и от этого сходство с муравейником только усиливалось. Точные движения, короткие приказы, еще более короткие ответы. Сосредоточенные лица.

И тонкая ровная линия на мониторе.

Он уходит.

Данс… данс… данс…

Когда-то грохот жирных капель безумно раздражал Германа, выводил из себя. Звук, появляющийся в моменты напряженной тишины, казался неуместным и неприличным. Карбид считал, что дребезжание оскорбляет, вносит нечто недостойное, а то и постыдное, в мрачное величие натянутых нервов. Однако шло время, и постепенно Герман осознал, что бесится зря. Капли не имели отношения к происходящему, не смеялись над причиной, вызвавшей мрачную тишину, они просто падали… проверяя на прочность тех, кто сидел в этой самой тишине.

– Что случилось? – спросил вошедший в дежурку Ясень. – Чего вызывал?

– «Непонятка», – негромко отозвался Карбид.

– «Непонятка» – это…

– Это когда не ясно, куда направится «искра», – прежним тоном объяснил Герман. – В этом случае, согласно инструкции, оба коменданта должны присутствовать на рабочем месте, с целью избежания и для предотвращения, так сказать.

Пару мгновений Виктор разглядывал сидящего за столом напарника, затем осторожно поинтересовался:

– Прикалываешься?

– Чуть-чуть, – честно ответил Карбид. – А что касается инструкции, то это истинная правда.

– Я уже понял, что по инструкциям ты действуешь только тогда, когда тебе это выгодно.

– Было бы странно, если бы я соблюдал инструкции, когда мне это невыгодно.

Ясень вздохнул, хмуро глядя на Германа, но промолчал, отвернулся.

И его взгляд – в какой уже раз за три последних дня! – цепко ощупал дежурку. Помещение, в котором ему придется провести изрядную часть ближайших ста лет.

В большой, площадью почти сорок квадратных метров, комнате были две двери: основная, которой пользовались все сотрудники, и как бы запасная. Как бы потому, что узенькая и низенькая дверка была заперта на амбарный замок и забита двумя досками, на которых сияла выполненная красной краской надпись «Убью!». Многословная в своей элегантной краткости. Рядом с «запасным» ходом, в углу, возвышалась винтовая лестница черного металла, упирающаяся в блестящий люк. В его центре крепились современный электронный замок и ушко, из которого свисала на цепочке деревянная ручка. Следует добавить, что люк пребывал в режиме «Постоянно заперт», а на вопрос «Куда он ведет?» Герман что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и сменил тему разговора.

В центре старого письменного стола с двумя тяжелыми тумбами гордо возвышалось облезлое полукресло – сейчас его занимал Карбид. Посетителям предлагались скрипящие венские стулья. Украшенную подозрительными пятнами столешницу делили арифмометр, механическая пишущая машинка, настольная лампа, пачка листов, несколько карандашей, чернильница и пресс-папье. Позади и чуть левее письменного стола к стене прижимался накрытый клетчатым пледом диван, над которым кривовато крепилась полочкас книгами.

Но все самое интересное, привлекающее взгляд любого посетителя, располагалось вдоль длинной стены дежурки. В двух ее углах стояли древняя радиола в деревянном корпусе и громоздкий телеграфный аппарат на тумбочке, а между ними были развешаны часы с кукушкой, массивный морской барометр, тревожная лампа в металлической сетке и пять металлических шкафчиков в ряд. На черном, прямоугольном, сиял знак радиационной опасности, на следующим за ним квадратном, хромированном – знак биологической опасности, третий, с закругленными углами, мог похвастаться прикрученным саморезами дорожным треугольником «Прочие опасности», четвертый шкафчик какой-либо маркировки избежал; а замыкал последовательность синий почтовый ящик, поперек которого шла крупная надпись: «Не вынимается». Над шкафчиками висели слегка полинявшие плакаты: «Медицинский работник! Смело увеличивай показатели своего заведения!» и «Оборудование класса А не отключать ни при каких обстоятельствах!». В уголке первогочерным маркером были нарисованы десять крестов, а ко второму от руки добавлено: «За питание долбить Черепаныча, пока не вырвет».

«Кто же обставлял дежурку?»

– У нас еще почетные грамоты есть, – не открывая глаз, сообщил Карбид. – Руки не доходят повесить.

– Грамоты от кого? – машинально спросил Ясень.

– От разных.

– Ясно.

Виктор уселся на диван – на стуле он оказался бы лицом к лицу с Германом, чего не хотелось, почесал в затылке и буркнул:

– Трубу починить надо.

– Надо, – согласился Карбид. – Черепанычу скажи. А то он, бездельник, только обещает.

– Вагит Рустемович, десять минут, – робко проговорила одна из медсестер.

– Работаем!

– Вагит, реанимация не помогает. – Алексей демонстративно снял маску. – Все.

Хирург тяжело посмотрел на остановившуюся команду, на пациента, на приборы, бесстрастно зафиксировавшие смерть, и совсем другим, не рабочим, не напряженным, а глухим тоном проигравшего спросил:

– Время?

Медсестра посмотрела на настенные часы:

– Шестнадцать десять.

– Укажите.

Вагит отвернулся и медленно вышел из операционной.

Просто сидеть, терпеливо ожидая результата, как это делал Карбид, у Ясеня не получалось. Пробыв на диване меньше минуты, Виктор вскочил на ноги и нервно прошелся по дежурке. Остановился у винтовой лестницы, развернулся, сделал еще пару кругов, а затем уставился на Германа.

– Какого черта Черепаныч не разберется с водой?

Карбид промолчал. Секунд двадцать Ясень пронзительно смотрел на напарника, а когда понял, что тот не собирается отвечать, поинтересовался:

– Чего молчишь?

– Не люблю зря языком трепать. – Герман достал из кармана пачку сигарет, закурил. – Когда прояснится, тогда поговорим.

Не удержался, выделил тоном слово «прояснится». Ясень чуть порозовел.

В отличие от блеклого Карбида, Виктор выбрал едва ли не идеальную внешность. Высокое, мускулистое, подтянутое тело, тип «Любитель яхт и верховой езды». Шелковистые каштановые волосы, высокий лоб, мужественное лицо… Одним словом, ходячее воплощение романтических женских грез. Одевался он соответственно, уделив посещению лучших московских магазинов целый день.

– Дурная привычка, – холодно заметил Виктор, разглядывая курящего напарника.

– Молчать?

– Курить!

– Хочешь прочесть мне мораль?

Вопрос был задан спокойно, без вызова, Карбид просто попросил Ясеня обратить внимание на тон. Виктор понял. Покраснел еще больше, но вновь сдержался. Отвернулся, однако дальнейший разговор вел без прежнего нерва.

– Как мы узнаем, что действительно прошла «непонятка»?

– Они сообщат.

– Как?

Карбид кивнул на телеграфный аппарат. Ясень удивленно приподнял брови:

– Оно работает?

– Ага, – подтвердил Герман.

– Не врешь?

– Нет.

– Чтоб я лопнул! – Виктор оглядел древнюю конструкцию, после чего перечитал плакат и кисло осведомился: – И такую рухлядь вы называете «оборудованием класса А»?

– Как видишь.

– Оно же устарело лет сто назад!

– А мне с ним наперегонки не бегать, – усмехнулся Карбид. – Работает, и ладно. К тому же финансирование Подстанции постоянно урезают, говорят, инфляция. – Он аккуратно затушил окурок в пепельнице. – Да коррупция, едрить ее… будь неладна.

– Ходят слухи, что вы фонды пропиваете, – нейтрально сообщил Ясень.

– Слухи на пустом месте не рождаются, – вздохнул Герман.

Виктор кашлянул – такого ответа он не ожидал. То ли прямого, то ли издевательского.

– Но доказать сложно, – спокойно закончил Карбид.

– А пытались?

– Не-а… Всех пугает грандиозность проекта.

Ясень хотел было придумать что-нибудь уместное в ироническом ключе, но запищал мобильный.

– SMS!

– Поздравляю.

– Предлагают принять участие в акции… – Виктор выругался, но телефон не убрал. – Сколько прошло времени?

– Двенадцать минут.

– Они обалдели? Это же грубейшее нарушение!

– Считаются, – пожал плечами Герман. – Никто не хочет уступать.

– А у нас очередное чудо!

– Бюрократия. Такая же хрень, как и коррупция.

Ясень подозрительно посмотрел на Карбида.

– Тебе точно SMS не приходила?

– Я их всех как нежелательных абонентов пометил.

– Зачем?

– Чтобы SMS-ми не задолбали.

– Извини! – Виктор поднес к уху зазвонивший телефон: – Да! Я слушаю… – Разочарованно: – Вы ошиблись, здесь таких нет! Нет, я сказал!

И со злостью запихнул телефон в карман.

– Ошиблись, обычное дело, – прокомментировал Карбид.

– Не вовремя ошиблись, – уточнил Ясень.

– Как смогли.

Виктор сделал пару очередных шагов, после чего ткнул пальцем в телеграфный аппарат.

– Может, твоя тарахтелка накрылась?

– Моя тарахтелка нас с тобой переживет.

– Да ну?

– Ты уж мне поверь.

Спорить Ясень не рискнул. Зато на оживший телеграфный аппарат среагировал молниеносно: сделал резкий шаг вперед, протянул руку, но в то же мгновение замер. Повернул голову и посмотрел на Карбида.

– Спасибо, – улыбнулся тот.

Герман медленно поднялся на ноги, неспешно приблизился к стрекочущему аппарату и потянул бумажную ленту:

– Все правильно: «непонятка».

– Признали?

– Ага. И подтвердили.

– А чего так долго?

– Объясняться они не обязаны. – Карбид скомкал ленту и швырнул ее на пол. – Ни вашим, ни нашим, Ясень. – Помолчал. – Разочарован?

Вместо ответа Виктор демонстративно посмотрел на часы:

– Четырнадцать минут. Он не вернется.

– Вернется, – пообещал Герман. – Ручной Привод и не таких возвращал.

Карбид подошел к немаркированному шкафу, открыл его, повернув ручку на дверце, и посмотрел на спрятанный внутри рычаг.

– Черепаныч, слышал?

– Да, Карбид. У меня все готово.

– Ставлю на возврат.

Герман резко дернул рычаг, опустив его до предела вниз, и привычно поморщился, услышав хорошо знакомый скрежет.

И в этот миг что-то на Земле изменилось. Что-то важное, но незаметное. Бесценное и обычное. Вплелся в ткань новый рисунок, стало чуть светлее и…

Рука выскользнула из-под простыни, пальцы сжались в кулак.

Разжались.

Сжались снова.

В слабый, едва обозначенный кулак, но ведь не это главное. Не драться собирался владелец руки, не сжимать что-то. Он просто двигался. Он…

– Он жив! – Задержавшаяся в операционной медсестра выскочила из комнаты. – Вагит Рустемович, он жив!

Неотключенные еще приборы подали голос. Врачи бросились к столу:

– Работаем!!

– Четырнадцать минут… – Ясень покачал головой. – Плохо.

– Бюрократия, – повторил Карбид, закрывая немаркированный шкаф.

– У них бюрократия, а у нас нездоровые сенсации. – Виктор постучал указательным пальцем по символу биологической опасности: – Применялось?