Чтение 17–й страницы книги ~Ручной привод~

Холодно. И тихо.

«Бродит ли здесь призрак повесившейся девушки?»

Юля неуверенно сделала еще пару шагов, вновь осмотрелась – никого, подошла к висящему на стене объявлению и с удивлением прочитала:

«Лучше направо».

Из кинозала Карбид вышел подчеркнуто неспешно, вразвалочку, однако, оказавшись в коридоре, резко сменил темп, быстрым шагом добрался до лифта, вошел в него и вывел из спящего режима вмонтированный в стенку компьютер. Через несколько секунд на мониторе появилось изображение идущей по коридору девушки.

– Добрый день, Юля, – улыбнулся Герман. – Вот мы и встретились.

Каким образом она заблудилась?

Юля не понимала, абсолютно не представляла, как такое могло случиться, и это непонимание подпитывало зарождающуюся панику.

«Держи себя в руках!»

Но получалось, говоря откровенно, плохо.

Выглядевшая крошечной снаружи, изнутри «Малая Земля» оказалась значительно большей, чем ожидалось. Девушка предположила, что крылья уходили назад, скрывались за фасадом, не подумав о том, что корпус стоял практически вплотную к забору подстанции «Скорой помощи» и тянуться крыльям, собственно, было некуда.

Не подумала.

Прочитав объявление, Юля, само собой, отправилась налево – подчиняться дурацкой надписи она не собиралась. Прошла по коридору, который неожиданно стал выгибаться дугой, свернула в крыло, надеясь наткнуться на морг или анатомический театр, но в результате оказалась в тупике. Окно, которым заканчивался коридор, наглухо заложено кирпичом, а все двери – заперты на ключ.

Юля пожала плечами, развернулась, намереваясь вернуться в холл, вышла из тупикового крыла, но через несколько шагов сообразила, что коридор стал изгибаться в другую сторону.

«Не туда свернула?»

Девушка вновь развернулась, однако проход в тупиковое крыло теперь закрывала дверь, на которой висела маленькая табличка: «Посторонним вход воспрещен».

Минуту назад двери не существовало.

– Что происходит?

«Я очень хорошо помню тот момент. Я протрезвел мгновенно, хмель будто рукой сняло. Голова ясная-ясная, ничего не туманит… И страшно. Не из-за чего. Непонятно почему. Просто стало страшно…»

Так говорил доктор Халидов.

У Юли затряслись губы.

– Это шутка?!

Вопрос змеей скользнул по коридору.

– Как мне выйти?

Тишина.

Куда идти? Направо? Налево? Или прямо? Дверь закрыта на обычную защелку, фактически открыта. Проход защищала только надпись.

«Если посторонним нельзя, значит, там служебные помещения. И наверняка именно там сидят сейчас местные. Жрут небось, время-то обеденное. Поэтому никого нет. Да, они обедают!»

Юля открыла дверь, сделала несколько шагов по коридору и громко позвала:

– Есть кто-нибудь?

Никого.

Находящийся за дверью коридор не был похож на то крыло, которое девушка исследовала несколько минут назад. Он был значительно короче – с каждой стороны всего по две двери, а стены выкрашены голубой краской.

«Я что, схожу с ума?»

Юля повернулась и закричала от страха: двери не было. Вместо нее появилась лестничная клетка.* * *

В отличие от многих своих коллег, Павел Розгин не грезил офисом в модном месте. Не стремился поближе к Старой площади или Сити. Зачем? Классика всегда в цене, а московская классика – Пречистенка, знаменитая «Золотая Миля», место, где квадратный метр стоит дороже, чем на нефтяных полях Саудовской Аравии, а блестящие лимузины шелестели по асфальту не резиной, а пачками наличных. Именно здесь, в одном из тишайших и дорогущих переулков, прятался небольшой уютный особняк, полностью занятый юридической компанией Розгина. Никаких соседей, никаких арендаторов, только видный, но малоизвестный широкой публике адвокат и его подчиненные.

Дорогу в особняк Андрей знал хорошо, потому что не один раз приезжал с отцом к Павлу – Сергей Веснин постепенно вводил сына в курс дел, однако в одиночестве молодойчеловек оказался здесь впервые. Разницы, впрочем, не ощутил. Вышколенные охранники Андрея узнали, пропустили без вопросов, примчавшаяся девушка проводила юношу в комнату переговоров, стены которой украшали два подлинника Кандинского, предложила кофе и тихо растворилась, получив отрицательный ответ. Розгин тоже не заставил себя ждать, появился через минуту после ухода девушки, за руку поздоровался с юношей и плюхнулся на диван. Именно плюхнулся, подчеркивая, что дела делами, но они с парнем люди близкие, а потому этикет можно оставить за дверью. Тем не менее тон беседы оказался предельно деловым:

– Андрей, мы должны серьезно поговорить.

– Для этого я и пришел, так ведь?

– И этот разговор тебе не понравится, – закончил адвокат.

– Почему-то я не удивлен.

Павел улыбнулся.

Розгин был умным, удачливым и весьма известным в узких кругах специалистом по юридическим вопросам. Однако узким этот круг был только количественно, по качеству он мог дать сто очков вперед любым «широким слоям». Достаточно сказать, что пропуском в переговорную Павла служило состояние от пятидесяти миллионов – на других людей у Розгина элементарно не оставалось времени. Он специализировался на международном праве и консультировал тех, кто вел или собирался вести серьезные дела за пределами России. Бульдожья хватка и обширные связи снискали Розгину славу едва ли не всемогущего адвоката, а знаменитая щепетильность – Павел не воровал и не болтал – вызывала уважение и доверие. Другими словами, лучшего душеприказчика Веснин и желать не мог.

– Вчера вечером я разговаривал с твоей матерью.

– Сочувствую.

– Шутка хорошая, но неуместная.

– Извини.

– Не за что, – помолчав, произнес Розгин. – Я просто хочу, чтобы ты относился к ситуации предельно серьезно. Смеяться будем потом.

– Какие у меня проблемы?

– Семейные.

Мария Крестовская была моложе Сергея Веснина на пятнадцать лет. Красивая и умная девочка из хорошей, но не очень богатой семьи. Она вышла за Сергея очень рано, на третьем курсе института. Не смогла выдержать напор пораженного в самое сердце Веснина, который – буквально – швырнул к ногам избранницы весь мир. Вышла из-за денег? Чтобы вырваться из-под родительской опеки? Под влиянием романтического порыва? Кто знает? Как бы там ни было, к семейной жизни Мария оказалась совершенно неприспособленной, не нашлось в ее голове раздела «Семейные ценности». Мария продержалась всего три года, а вскоре после рождения сына начались интрижки. «Останусь ночевать у подруги», «Съезжу с Алисой в Париж, прошвырнемся по магазинам», длительные вечерние походы в «фитнес-клуб». Некоторое время Веснин-старший терпел, затем начались скандалы. Взаимные обвинения, битье посуды, шумные примирения в спальне и… новый круг. Семь лет назад Мария ушла совсем. Улетела с очередным любовником в Рим и отказалась возвращаться. Окружающие решили, что все наконец закончилось, однако Сергей не стал настаивать на разводе. Резонами своими ни с кем не делился, но, судя по всему, надеялся, что Мария вернется. Крестовскую такое положение дел полностью устраивало, ведь деньги Сергей перечислял регулярно. Незадолго до смерти мужа Мария вернулась в Москву, однако времени, чтобы встретиться с кем-нибудь из Весниных, не нашла, все ее внимание было приковано к новому другу.

– Жаль, что твой отец не развелся с Марией, – ровно произнес Розгин.

– Он не хотел.

– Я знаю. И все равно жаль. Безоглядная любовь хороша в мелодрамах, в реальной жизни она конкретно мешает.

– Мне?

– Мария претендует на наследство. Логично, учитывая что она супруга.

Действительно логично. Андрей не удивился. Спросил только:

– А я?

– В самом лучшем случае ты потеряешь половину. Если мы сумеем убедить судью, что Мария давно живет вне семьи и не занималась твоим воспитанием.

– Какое это имеет значение?

– Докажем, что ты и она – не одна семья, а две. И поделим наследство пополам.

– А если не докажем? Что будет в худшем случае?

– Худшего не будет, – отрезал Павел.

– И все же? Я хочу знать все возможные варианты.

Розгин поморщился, но ответил:

– Сергей не оставил завещания. Соответственно, Мария может заполучить почти все состояние, минус небольшие отступные тебе.

– Насколько небольшие?

– Ты сможешь закончить образование. Купить квартиру. Начать собственное дело. А может, не получишь ничего, кроме содержания от матери.

Родителям хорошо, они занимаются любовью, получают удовольствие, а детям потом жить.

– Будет суд?

– И довольно грязный, – хмуро ответил Розгин. – Мне придется рассказывать о твоей матери. А тебе придется слушать. Дерьмовое дело, если честно. Но еще более дерьмовым его делает то обстоятельство, что Мария предложила мне сделку.

Андрей удивленно поднял брови:

– Зачем?

– Затем, что сейчас только я могу ей противостоять, – объяснил Павел. – Только у меня есть возможность собрать сведения обо всех ее любовниках, проследить все ее передвижения по миру и заставить свидетельствовать тех, кто может рассказать о ее художествах. Есть люди, которые откроют рот только в том случае, если я их попрошу.

«Или надавит».

– Никто другой противостояние не осилит, и Мария это понимает. Потому и предложила мне десять миллионов. За бездеятельность.

Если бы Андрей знал Розгина хуже, он подумал бы, что адвокат указывает желаемый гонорар. Однако в свое время Сергей очень четко обрисовал сыну личность Павла, и юноша молча ждал окончания речи.

– Я любил твоего отца, Андрей, – негромко произнес адвокат. – Он сумел остаться настоящим человеком, мужиком, которому можно было верить на слово. Я исполню его волю. Буду биться за твое наследство.

– Спасибо.

– Пока не за что. – Павел помолчал. – Есть еще один нюанс, о котором ты должен знать, Андрей. В настоящее время Мария живет с человеком по имени Семен Костылев. А у него, по моим сведениям, назревают серьезные финансовые проблемы.

– Это важно?

– Не знаю, – ответил Розгин. – Но забывать об этом факте не следует.* * *

Слезами делу не поможешь.

Криком, который издала Юля, увидев лестницу вместо двери, дело не ограничилось. Выскочив на площадку и удостоверившись, что глаза ее не обманывают, девушка впала в самую настоящую истерику. Она кричала, стучала кулаками по стенам, и ногами – по металлическому ограждению. Ругалась, звала на помощь, куда-то бежала, возвращалась, снова бежала. А потом забилась в уголок и долго плакала. Очень тихо.

И очень горько.

Когда слезы закончились, Юля трясущимися руками достала из сумочки пачку сигарет, с третьей попытки выдавила из зажигалки язычок огня, закурила и задумалась.

«Влипла!»

Во что она влипла и почему, девушка предпочла не гадать. Во всяком случае – пока. Сейчас нужно понять, как выбраться.

Двери заперты, выбить их не получается, а вскрывать замки она не умеет. Коридоры ведут в никуда. Окон нет, лестничная стена выложена из толстенных стеклянных кубиков, по прочности не уступающих кирпичу.

«Нужно было идти направо».

Юля лишь улыбнулась этой мысли. Судя по всему, налево или направо – не принципиально. Все равно влипла бы.

«Ты хотела тайну? Пожалуйста, вот тебе тайна».

Утешение слабое, но все же.

Девушка поднялась на ноги, бросила и раздавила окурок, поразмыслила и стала медленно спускаться по лестнице.

«Посмотрим, что нас ждет в подвале».

Сначала показалось, что тоже ничего интересного. Спустившись на один этаж, Юля оказалась точно в таком же коридоре, какой оставила наверху, только краска на стенах бежевая, да светильники горят тускло, будто напряжение низкое.

Единственным, что слегка разнообразило подвал по сравнению с первым этажом, был пожелтевший от времени плакат, озаглавленный: «Sie sind trotz der Kaution entflohen!»[2],с которого на девушку безмятежно таращились две небритые физиономии. Узколицый брюнет, с какими-то удивительно, даже нереально наглыми глазами, и сонного вида белобрысый здоровяк. Чуть ниже располагалось пояснение: «Cumysbythangireev Ahmet Ogly-Zade und Sekirbashka Mahmud-Mahmud». Поскольку немецкий Юля знала гораздо хуже английского, перевести текст дословно ей не удалось. Поняла лишь, что речь идет о каком-то мошенничестве, связанном с подпиской на строительство моста через Боденское озеро. За возвращение беглецов гарантировалась выплата в сто тысяч рейхсмарок.

Изучив плакат, Юля повернула направо, прошла несколько метров и остановилась перед черной металлической дверью с запирающим колесом посредине – то ли банковский сейф, то ли люк с подводной лодки. Поколебавшись, крутанула колесо и потянула дверь на себя, та подалась на удивление легко, широко распахнулась, и не ожидавшая такого подвоха девушка едва устояла на ногах.

Коридор наполнился тихим гулом – за дверью оказалась работающая машина.

– Кто там?

– Я! – обрадованная Юля стремительно вошла внутрь.

И резко остановилась, изумленно озираясь.

Машина? Котельная? Генераторная? Все вместе и ничего из этого.

Обширное подвальное помещение занимала огромная, сложная, иногда посвистывающая, а иногда поскрипывающая конструкция с массивными зубчатыми и ременными передачами, трубами, пыхтящими паром ящиками, манометрами, осциллографами, рычагами, верньерами и прочими хитроумными приспособлениями, надерганными из всех разделов журнала «Наука и техника». Юле показалось, что она попала во внутренности паровоза, соединенные с кремлевскими курантами и украшенные старинными электрическими приборами. Гудело, чавкало, дрожало. Справа что-то пыхтело, а слева, словно перекликаясь, позвякивало.

В самом же центре сплетения металлических кишок ловко сновал коренастый мужичок в замасленной спецовке. Увидев Юлю, он вытер руки ветошью, выбрался из механизма и дружелюбно протянул руку:

– Привет!

Наверное, следовало поздороваться, однако девушка смогла лишь пролепетать:

– Что это?

И указала на невероятную конструкцию.

– Ты что, обалдела? – Мужичок удивленно воззрился на Юлю. – Это же Ручной Привод!* * *

– Он? – спросил сидящий за рулем «Юкона» здоровяк, пристально глядя на вышедшего из особняка юношу.

– Он, – подтвердил напарник. – Ты чего, забыл, что ли?

– Я не обязан помнить эту рожу, – отрезал здоровяк.

– Сейчас – обязан.

– А ты тогда на кой? – резонно отозвался водитель.

Второй бандит хмыкнул и поднес к губам рацию:

– Дато, что у тебя?

– Ментов не видно.

– Гоги?

– Все чисто.

Москва – густонаселенный город, в разгар буднего дня людей на улицах хватает, даже чересчур, но некоторые маленькие переулки живут по своим законам. Машин вдоль тротуаров много, припаркованы тесными рядами, а вот люди проходят редко.

Массивный «Юкон» отъехал от тротуара и медленно покатил по переулку за идущим к улице Андреем.

– Надо было брать щенка до того, как он вошел внутрь, – проворчал здоровяк.

– И сорвать запланированную встречу? – не согласился второй бандит. – Нет уж, надо все делать по уму, чтобы щенка как можно дольше не хватились. – И вновь включилрацию: – Внимание! Начинаем!

«Эх, мама, мама… Неужели ты действительно причастна к смерти отца?»

Розгин умен и знает правила. До тех пор, пока не будет железобетонных доказательств, он ни за что не обвинит Марию в преступлении. Но основания для подозрений у неговесомые: финансовые проблемы нынешнего любовника Крестовской и попытка подкупа. Правда, первое на мотив не тянет: Мария любит только себя и вряд ли пошла бы на преступление ради очередного приятеля. Но неприятности у Костылева могли подтолкнуть Крестовскую к мысли, что пора завладеть состоянием мужа.

«Черт!»

Андрей не любил мать, но думать о ней как об убийце отца? Неприятно. Неправильно. Так не должно быть!

Но жизнь есть жизнь: весь век на детской карусели не прокатаешься, волей-неволей, а придется разбираться с паскудствами, которые тебе подбрасывают окружающие.

Андрей не хотел верить в то, что мать причастна к смерти отца, и уж тем более – что она собирается убить его самого. Обмануть, оставить без денег, подкупить адвоката,если не получится – судью, это в ее стиле. На это Крестовская пойдет не задумываясь. Возможно, Розгин прав: Мария нагулялась и хочет обрести настоящую независимость, заполучить положение в обществе, настоящее положение, а не титул «переходящего знамени». Но поднимет ли она руку на сына?

«Какой я ей сын, если разобраться? Пять лет ее не видел… – И тут же пришла другая мысль: – Мне грозит опасность?»

У отца был телохранитель, он же шофер. Валентин Петрович. Веснин-старший не вел опасных дел, умел договариваться, находить компромиссы, а потому не нуждался в многочисленной охране. Андрей, в свою очередь, до сегодняшнего разговора с Розгиным и представить себе не мог, что кто-то может желать ему зла, а потому дал телохранителю отца отпуск, объяснив, что ближайшие дни проведет дома. И вот, пожалуйста.

«Вернуть Петровича из отпуска? А как? Он вроде на курорт какой-то улетел. Обратиться в охранное агентство? Или к Павлу? Павел без труда найдет нужных людей».

«Но сочтет меня трусом!»

«Не будь дураком! Трусость не имеет никакого отношения к происходящему! Обычная осторожность. Если подозрения Павла оправданны…»

Если. Всегда это проклятое «если».

Страха не было, ибо юноша не верил, не хотел и не мог поверить, что Мария собирается его убить. Какой бы сукой ни была Крестовская, она все равно остается его матерью.

«А мать никогда…»

Додумать Андрей не успел.

Что произошло?

Ничего.

И все сразу.

Сколько это длилось?

Секунду. Нет, секунда это очень, очень много. Мгновение? Да, наверное, мгновение. Бесконечно долгое молниеносное мгновение. Наполненное светом и тьмой. Страхом и радостью. Стремительным полетом ввысь и резким падением. Болью и наслаждением. Жизнь не проносилась перед его глазами, только эмоции и ощущения.

Он кричал?

Да, наверное, кричал. Без звука. От радости, горя, боли и наслаждения.

От того, что стал свободным.

Его руки стали длинными, но они исчезли. Один шаг мог перенести его на тысячу километров, но куда-то делись ноги. Он понял, что умеет летать, но потерял нечто невероятно важное. Окунулся в бассейн, до краев наполненный счастьем, и захлебнулся в нем. Смерти не было, она дышала в затылок.

Сила и Вечность.

«Я получил все на свете!»