Чтение 24–й страницы книги ~Я

– У меня не было целлюлита!

– Не было, – согласился я. – Это я так, пошутил. Но целлюлита в самом деле нет. Как и морщинок у глаз.

Она вскинула руку, все напряженно смотрели, как она трогает кожу лица. Все видели, как у всех трех женщин разом увеличились сиськи и раздались задницы, хотя талии оставались узкими, даже еще сузились. В глазах мужчины с нашивками штурмана появился интерес, он смерил их внимательным оценивающим взглядом, быстро зыркнул на меня.

Я ответил мысленно, что, если он не против, штурман тут же ответил так же молча, что не против, еще как не против, а нельзя ли сделать что-нить насчет усиления либидо, а то совсем холодные, стервы…

Не холодные, пояснил я, слишком заняты друг другом, но я уже поправил их ориентацию, теперь берегитесь сексуально озабоченных женщин.

От него хлынула такая горячая благодарность, что почти сравнилась с тем чувством, какое испытываю, когда пролетаю через взрывающуюся сверхновую, куда всяким там примитивным оргазмам!

– Лады, хлопцы, – сказал я. – Мне надо догонять себя. А то я уже за сто мегапарсеков отсель, связь с этой частицей у меня начинает слабеть. Я вам заменил корм в реакторе, теперь вам хватит на сто миллиардов лет, сделал мотор и весь корабль вечным, и вообще…

Они посмотрели в иллюминатор и ахнули. На черном фоне вырастает громадная звезда, вокруг нее мельтешат планеты, среди них парочку я за пару секунд сотворил подобными Земле, только без человеков.

Капитан прохрипел:

– Вы… доставили нас… через такую бездну?

– Ага, – ответил я. – Это тау Кита. Только она совсем рядом! А через бездну прыгну щас я… Хотя какая это на фиг бездна? В пределах одной Вселенной все – рукой подать. Пока!

Они остались с отвисшими челюстями, я видел, как у всех в мозгах теснятся сотни вопросов, но я и так задержался и потратил на них уйму времени: пришлось перейти на сверхмедленный режим существования этих человеков, а ведь я мыслю, двигаюсь и реагирую в сто миллиардов раз быстрее…

Одним прыжком я проскочил две вселенные и догнал свое основное «я», невероятно могущественное и стремительно совершенствующееся все время.

Воздух пропитался густым запахом кофе, кондишен я не включаю, сейчас как раз волна интереса, даже мода, к дыханию в малокислородной среде, а я принимаю любую дурь, что не усложняет, а облегчает жизнь.

Глава 14

С утра я побывал на работе, улыбался и кланялся, отдал работу, побывал на площадке на съемках нового клипа, наговорил комплиментов, мне не жалко, я вообще-то добрый кбезразличным мне людям, а им и приятно, и обо мне могут замолвить словечко. Хотя как вот сейчас, я взял новый заказ и сказал, что пойду работать дома, и меня все поддержали, мол, иди, дома и стены помогают. Лишь бы работу успевал, а то, что делаешь ее без штанов, – нас не колышет.

Сразу из офиса я заехал в магазин спортивного оборудования. Переступил порог, охнул, даже не думал, что этого железа так много и что оно такое… разное. Вдоль стены велотренажеры, вдоль другой – беговые дорожки, посреди зала стройные ряды причудливого вида скамей: над некоторыми стойки для штанги, над другими пусто, эти, как догадываюсь, для работы с гантелями.

Спортивного вида парень присматривался ко мне, а когда я бесцельно побродил между рядами, приблизился, спросил нейтрально:

– Помочь с выбором?

– Да еще не знаю, – ответил я честно, – зашел посмотреть просто.

Он кивнул:

– Да, редко кто заходит с четкой целью купить именно то или другое.

– Что, – удивился я, – заходят вот так, посмотреть?

Он кивнул снова.

– Женщины ходят по магазинам с бижутерией, кайфуют, присматриваются, а мужчины заходят сюда.

– Тоже присматриваются?

Он широко улыбнулся:

– Мода страшнее пистолета. Одни идут в салоны откачивать жирок, другие сюда… Цены примерно одинаковые.

– Это как? – не понял я.

Он вздохнул:

– Откачать жир с боков – три тысячи долларов. Откачать с пуза – три. Это как раз стоимость хорошей беговой дорожки! Ну, широкой, с изменяющимся углом полотна… Но тут бегать надо, трудиться, проливать пот, а откачать жир – раз, и готово. Потому у них клиентов больше.

Он выглядел огорченным, налитый силой, весь в рельефных мышцах, что настолько проступают под тонкой майкой, словно ее нет вовсе.

– Да, – согласился я, – но здоровья это не прибавляет?

Он явно хотел сказать, что да, не прибавляет, но этика спортсмена заставила ответить честно:

– Малость прибавляет. Все-таки лишний жир – нагрузка для сердечно-сосудистой. Зато на дорожке сердце в самом деле можно укрепить так, что сто лет простучит без срывов.

– Это мне и надо, – сказал я.

– Что?

– Крепкое сердце, – ответил я и улыбнулся. – Работа у меня нервная.

– А-а-а, – сказал он, не поняв, ведь таких работ почти не осталось, а что еще есть, ту спихнули на гастарбайтеров. – Если петух клюнет, то человек сразу приходит и направляется вон туда, видите? Там беговые дорожки для кардио. А кто просто хотел бы что-то улучшить, тот бродит долго. И хочется, и колется…

Я сказал поспешно:

– Да меня цена вообще-то не пугает. Мне навороченное не нужно, я простую скамейку хочу. Но пока не представляю, что мне надо.

Его цепкий взгляд пробежал по мне оценивающе, словно по рабу на римском базаре.

– Вам не помешала бы скамья с обратным наклоном, но это самые дорогие. Их только-только начали выпускать, последний писк! Да и продаются только в комплекте со стойкой для штанги и фирменной штангой с набором блинов.

Я сказал, гордясь, что уже кое-что прочел про эти скамьи с отрицательным наклоном:

– Но так быстрее накачивают только нижний край грудных мускулов. А мне бы вообще и грудь, и живот, и ноги… да и руки слишком тонкие…

Он указал широким жестом на длинный ряд скамей:

– Вот. Разные фирмы, репутация устойчива. Выпускают давно, так что цены снизили до предела. Вот штанги отдельно, хотя я, честно говоря, советовал бы гантели.

– Почему?

Он пожал плечами.

– У вас не хватит времени прокачивать каждую мышцу в отдельности. Даже у профи не хватает. А гантели заставляют работать сразу несколько мышц. Пока рука идет вверхили вниз, она старается уйти в сторону. Тут-то добавочные мышцы и работают, удерживая в нужном… да…

– Тогда и гантели возьму? – спросил я. – Доставка ваша?

– Если хотите.

– Хочу.

– Давайте адрес.

Соседи с интересом смотрели, как я вытаскиваю из квартиры ящики. Один поинтересовался, не переезжаю ли, жаль, такой интеллигентный молодой человек, ни разу на стенах в подъезде ничего не написал пакостное, я заверил, что не уезжаю, а сам подумал, надо же, как критерии интеллигентности снизились, знал бы Чехов, как просто при демократии быть русским интеллигентом!

К несчастью, попал в час пик, трижды застывал в пробках, пытался выбраться через проходные дворы, но таких умных масса, застревали в узких проходах между домами, тамвсе заставлено машинами и ракушками, «Авторадио» бодрым и жизнерадостным голосом, убил бы, сообщает о новых заторах впереди…

Перематерившись, кое-как пробрался на окраину, пятиэтажный дом застенчиво выглянул из-за спины сверкающих стеклом и металлом высоток, убогий, как деревенская хатка.

Я припарковал машину, здесь простор, это ж не казино, сдержанно-радостно вбежал в подъезд.

Чернов оглянулся на скрип открываемой двери, сегодня еще лохматее, чем в прошлый раз, сгорбленный и взъерошенный, будто отгоняющий от гнезда кошку.

Его мефистофельские брови, тоже взлохмаченные, взлетели на середину лба.

– Это… а, Слава, рад вас видеть. Честно говоря, не ожидал вас… так рано.

Мы обменялись рукопожатием, подошли Гаркуша и Знак, у них узкие и сухие теплые ладони, привыкшие держать мышку, а кончики пальцев, как у профессиональных гитаристов, с твердыми подушечками.

– Почему? – спросил я.

– Выглядите хорошо, – ответил Чернов непонятно. Увидел недоумение на моем лице, пояснил путано: – К нам приходят больше… неблагополучные, что ли… Нет, в финансовом положении у них обычно терпимо, но душевный разлад, кризисы… это все бывает заметно.

– Спасибо, – сказал я. – Я рад, что выгляжу хорошо. Кстати, помогите вытащить из багажника аппаратуру.

Все трое оживились, Гаркуша спросил жадно:

– Комп привезли?

– Два, – ответил я.

– Ого! Спасибо, это нам очень кстати.

– И один монитор, – добавил я. – Сами компы меняют чаще, чем мониторы.

– Да, конечно, пойдемте?

Выгрузили быстро, ничего не уронив, еще около часа возились, устанавливая на новых местах, подключая и проверяя. Пришлось еще поучить, как пользоваться, у программера или даже продвинутого юзера многое на хоткеях. Наконец все утряслось, я сам не заметил, как послал Гаркушу в ближайшую булочную за кофием и печеньем, отметили апгрейд офиса. Завязался горячий и бестолковый разговор о новых технологиях, перспективах, возможностях, будущих конфликтах.

В окно светит заходящее солнце, стекла очков Чернова так блестят жутко, что я не видел глаз, только пылающий свет, потому слова его звучали с добавочной силой.

– Нам важно, – говорил он страстно, – жить отдельно от той массы, что называет себя человечеством. По возможности отдельно. На самом деле так оно и есть, мы не настолько забурели, чтобы считать человечеством именно себя, а их – нет… Все верно, человечество – они, а мы… мы уже те, что делаем шажок дальше. Мы те, кто уже не человечество.

Я промолчал, заявление слишком смелое, даже наглое, я хоть и сам иногда так думаю, но никогда не брякну вслух. Чернов сделал паузу, Гаркуша тут же вклинился:

– Когда в будущем начнут спрашивать, когда же э т о началось, им укажут на нас. В то время как человечество все еще оставалось говорящими обезьянами, мы уже шагнули в новый век. Не календарный, а новый по духу.

Я поинтересовался осторожно:

– Камнями не забросают?

Гаркуша ухмыльнулся:

– А мы не собираемся выступать с проповедями. Напротив, должны жить своей жизнью, максимально изолировав себя от мира… очень хочется сказать «недочеловеков», но тогда себя придется считать человеками, а мы как раз хотим жить в мире, который условно можно назвать зачеловеческим. Но мы должны старательно приближать тот мир…

– Как сказал товарищ Чернышевский, – съехидничал Знак.

Гаркуша поправил:

– Чернышевский был не «товарищ», а «пан». Он сочинял оперы еще до Октябрьской революции!

– Ух ты, – произнес Чернов с непонятной интонацией, – еще тогда? Наш человек.

Гаркуша хмыкнул:

– Он тебе дал бы в рыло за это «наш». Он очкариков не любил, недаром на гвоздях спал! Словом, мы должны стараться ускорить приход нового мира, который все изменит. Это только кажется, что мы бессильны в таком огромном мире. На самом деле все человечество – аморфная масса. Куда ее пихнут, туда и катит.

Я сказал осторожно:

– Но пихнуть человечество, гм… какие нужны силенки?

Чернов пояснил:

– Гаркуша брякнул, не подумав. У него это часто. Для него сказать красиво важнее, чем сказать правильно. На самом деле человечество никуда пихать не надо. Это все равно что пытаться передвинуть огромное топкое и смердящее болото. И трудно, и… бесполезно. Да вы и сами наверняка по своим знакомым… У нас у всех такие, доставшиеся еще со школьной или университетской скамьи! Просто из этих бесполезников иногда удается выдергивать тех, кто подобен нам…

– И чем больше навыдергиваем, – сказал Знак, – тем быстрее будем обрастать возможностями. Это как снежный ком! Сперва к нам будут идти идейные, а потом… всякие.

Я сказал трезво:

– Но все хотят приобретать, а вы предлагаете вкладывать и вкладывать. Даже женщины, что полжизни отдадут за баночку омолаживающего крема, хотят его уже сейчас, а не вкладывать деньги в развитие отрасли. Так что женщины отпадают. Как и все нормальные люди.

Он ухмыльнулся.

– А при чем здесь нормальные? Разве мы нормальные?

– На таких, как мы, далеко не уедешь. Нас мало.

– Мало перешагнувших, – уточнил Гаркуша.

– Понявших, – добавил Чернов.

Мне показалось, что в его голосе звучит самодовольство, потом дал себе подзатыльника за придирки. Пусть мы в самом деле… и поняли, и перешагнули. Лишь бы от счастья,что мы такие вот замечательные, не остановились и не пошли снова по бабам, пиву, футболу по жвачнику, не ушли в виртуальные миры.

– Надо выработать базовые основы, – сказал Знак с неловкостью, – для поведения среди этих… полуобезьян. Я, к примеру, себя то и дело ловлю, что спорю и доказываю…

– Что? – спросил любознательный Гаркуша.

Знак отмахнулся:

– Неважно. Ни о чем с ними не стоит спорить. Это надо ввести как правило.

Гаркуша возразил:

– Почему? О бабах можно. В бабах они понимают. И в футболе. Все марки пива знают, кто в каком году забил финальный гол.

Чернов прервал:

– А нам это надо?

– Ну, – сказал Знак тоскливо, – я имею в виду, если надо поддержать разговор.

– И разговор поддерживать не надо, – отрезал Чернов жестко. – Такие разговоры поддерживать легко, приятно даже, потому и не надо. Эти разговоры нас опускают до ихлевела. А человеки они или недочеловеки – это пустые разговоры.

Гаркуша неожиданно широко усмехнулся:

– Ну да, если учесть, что теперь снова непонятно, что такое сам человек.

Он посмотрел на Чернова, тот нахмурился.

– Ладно-ладно, это неважно, как я уже сказал. Главное, что мы не упускаем главное: мы сами идем в сингулярность и стараемся туда тащить других. А терминология…

Я сказал осторожно:

– А что насчет человека?.. Я думал, что это давно определено.

Они переглянулись, как авгуры, что разделяют какое-то секретное знание, а я вот простой, мне такое недоступно. Чернов пробормотал:

– Это какие определения?.. Мыслящий тростник или петух без перьев?..

– И эти тоже, – сказал я. – А потом были уже настоящие. Ну, научные!

Они снова переглянулись, Чернов проговорил в затруднении:

– Слава, на самом деле все эти определения рухнули в связи… Вы правы насчет древности с их «мыслящим тростником» и кончая «петухом без перьев»… Но сейчас все рамки размыты, сломаны, растоптаны…

Я спросил с неуверенностью:

– Разве теперь не определено?

– В девятнадцатом веке было определено окончательно, – заверил Гаркуша. – А в двадцатом отшлифовано.

Знак хмыкнул:

– И если бы не этот сумасшедший двадцать первый… Вот вам первое точное определение: человек – живое существо, обладающее разумом. Вроде все точно, не подкопаешься. Но только придется людьми признать также инопланетян, зато идиотов исключить из людей.

Я сказал пораженно:

– Ну да… Как-то не подумал.

– Есть и другие варианты, – сказал Гаркуша весело.

– Какие?

– Чуть более сложные, – пояснил он, – но зато более точные. Базирующиеся не на анатомии или физиологии, а на социальном поведении. Человек – это существо, включенное в социальные отношения в обществе: межличностые, семейные, политические. Опять-таки инопланетянин проходит как «человек», даже муравьи проходят, а вот монахи, что живут своим замкнутым мирком, – уже не люди. Тем более – всякого рода анахореты, отшельники, пустынники.

– Круто, – признался я.

– Есть еще вариант, – сказал Чернов со вкусом, – самый новый: человек – это автономная система принятия решений, обладающая самосознанием и считающая себе человеком. Тут уже муравьи не проходят, даже с монахами и отшельниками восстановлена справедливость – люди они, человеки. Но, увы, тогда из «людей» выпадают как шизофреники, так и гении, потому что одни недотягивают до человеческого сознания, а другие чересчур превосходят.

Он вошел во вкус, даже щеки раскраснелись, а глаза за бронебойными стеклами задорно блестят. Все мы больше любим разоблачать, чем придумывать свое. Когда разоблачаешь, то такой умный, такой умный…

Гаркуша посматривал, как мне показалось, с некоторой ревностью. Похоже, он чуть-чуть тайный лидер, такое случается очень часто даже в кругу самых близких единомышленников.

– Все-таки, – заметил он солидно, сразу приковывая к себе внимание, – пока что доминирует теологическая формулировка. Все вы ее знаете: человек – существо, сотворенное Господом Богом по своему образу и подобию. Плодится и размножается оно строго по его правилам, так что никаких прыжков влево или вправо не допускается. Основная часть населения придерживается этой формулировки, даже самые отъявленные атеисты, кстати, придерживаются.

Я спросил осторожно:

– Но и эта формулировка уязвима, не так ли?

– Верно, – сказал он покровительственно. – Угадайте, в какой части.

– А что тут угадывать, – пробормотал я, несколько задетый его тоном, – все изменения медицины отвергаются заранее. Даже сейчас ребенок из пробирки уже как бы и нечеловек, верно? Тем более не будут ими те, в чей генокод внесут изменение. Ерунда какая-то! Выходит, определения человека нет по-прежнему?.. Вернее, раньше было, а теперь уже нет?

– Нет, – согласился Гаркуша. – Кажется, его и не будет. Да и на фиг оно? Люди привыкли договариваться не столько о терминах, сколько о взаимовыгоде. Одни страны, как видим, принимают в Общий рынок, другие – нет. И дело не в терминах. Потому и говорю, не зацикливайтесь на том, кто человек, кто недочеловек или зачеловек. Работать надо! Больше, лучше, интенсивнее. Берите пример с Вячеслава. Мы только говорим о сингулярности и хотим готовиться к ней, а он уже почти готов.

– Я? – изумился я.

– Ты, ты, – сказал Чернов.

Гаркуша оглядел меня, вздохнул:

– Да, ему повезло.

– Чем же? – спросил я.

– Во-первых, – пояснил Чернов, – ты не просто знаешь компьютер, как все мы, юзеры, а умеешь программировать, что очень важно. Можешь отслеживать не только развитиетехнологий, но и быстро усложняющиеся языки программирования. Ты все время идешь в ногу с самыми передовыми!

Знак добавил серьезно:

– Слава, ты свободно владеешь английским, а это, как ни крути, язык современной цивилизации. Как раньше им была латынь. Все важные публикации, особенно технические новинки, идут на английском. Ты читаешь легко, а мы пока со скрипом.

Я сказал с неловкостью: