Чтение 27–й страницы книги ~Я

– Наслушалась я в кафе и на улице приколов… И подумала, а вот мы скучны для обывателей. Даже друг для друга скучны! Да-да. Давайте признаемся, нам недостает даже шуточек и приколов, что постоянно сопровождают жизнь полуобезьян. Мы всегда серьезны, а это бывает противно даже самим себе. Все-таки мы тоже полуобезьяны, что стремятся выйти из обезьянности.

Знак появился в комнате, обдав нас смрадом табака. Вид несколько виноватый, глазки бегают, сказал торопливо:

– Ну, не скажи! Мне совсем не скучно без дурацких шуточек.

– А если не дурацкие?

– Таких не встречал, – отрезал Знак. Уточнил педантично: – Не попадались.

Гаркуша, что прислушивался от своего стола, прогудел успокаивающе:

– Дык мы сами его сотворим.

– Кого?

– Юмор, дубина. Свой, сингулярный!.. Он будет совершенно непонятен полуобезьянам, как большей части из них так же непонятен юмор компьютерный.

Знак сказал тоскливо:

– Ну, скажешь… Может быть, у сингуляров вообще не будет чувства юмора. И шуточек не будет.

– За абсолютных ничего не скажу, – ответил Гаркуша серьезно, – но когда полусингуляров… это, в смысле, подобных нам, станет много, то и шуточки посыплются, как грибы с высокого дерева. И приколы. Только, надеюсь, дурацких не будет.

Мила наконец-то вспомнила, что мы еще не в Сингулярии, а здесь предполагается, что женщина ну просто обязана хлопотать с обедом, даже будущие сингуляры там думают: быстро включила чайник, расставила чашки. Мы смотрели, как из набора булочек, сыра и сладостей соорудила какие-то фигулины, не знаю, как на вкус, но красиво, а мы толькоподвигали чашки под янтарную струю горячего ароматного чая.

Чернов вздохнул мечтательно.

– Скорее бы наши идеи ширились… А то как подпольщики. Вроде и милиция за нами не гоняется, но хрен кому признаешься! Да нет, это я так, я всем говорю, что я сингуляр, и готовлюсь объяснять, что это, но заранее сжимаюсь в ожидании града… нет, камнями побивали во времена Христа, а сейчас убивают лавиной насмешек, шуток, приколов и прочей дури, что так недостает Гаркуше!

Гаркуша сказал обиженно:

– Я имею в виду интеллектуальные шутки!

– И не просто интеллектуальные, – уточнил педантичный Знак, – а созданные уже на другой, более высокой, основе. Как, к примеру, компьютерные шуточки, даже не шибкоумные, все равно не воспринимаются даже очень умными полуобезьянами, не приобщившимися к миру высоких технологий.

Гаркуша спросил с надеждой:

– Думаешь, шуточки будут?

– И анекдоты, – утешил Знак. – Все-таки сингуляры какое-то время будут людьми.

– А потом?

Знак ответил с некоторым раздражением:

– А потом суп с котом. Сингулярами будем становиться мы сами, а не кто-то нас ими сделает, избивая большой толстой палкой! Значит, в сингулярность возьмем то, что нам взять захочется. Самим! Не думаю, что откажемся от чувства юмора, а вот нынешние дурацкие приколы про неверную жену и обманутого мужа наверняка оставим в мире полуобезьян. Как сейчас, скажем, не рассказываем про барина и крепостного, про хомуты и оглобли.

Мила тихонько прихлебывала чай, прислушивалась, отмалчивалась, но вдруг хихикнула:

– А помните, в школе в младших классах детям предложили сделать рисунки к стихотворению: «Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая, ямщик сидит на облучке, в тулупе теплом, в кушачке»?

Знак криво улыбнулся:

– Ну да, бедные детишки рисовали то боевые вертолеты, то НЛО, что летят над укреплениями и взрывают ракетами и бомбами точного наведения какие-то странные пушистые установки… А кто-то решил, что бразды – это терминаторы в маскировочных одеждах… А ямщик, это который копает ямы. Сидит на обруче и готовится закапывать инопланетных пушистых браздов. Помню, повздыхали насчет этого эксперимента, но выводов так и не сделали.

Чернов удивился:

– А какие могут быть выводы?

Гаркуша поморщился:

– Брехня. Не было такого эксперимента.

Знак вскинулся.

– Как не было?

Гаркуша скривился, махнул рукой.

– Ладно, теперь могу признаться. Это я сам схохмил и поместил в Инет. А там, если клево, сразу расходится по туевой куче сайтов. Набери «бразды пушистые» в Яндексе и посмотри… Пушкина не отыщешь, а эта моя хохмочка на двенадцати тысячах сайтов! Дурачье…

– Вот и выводы, – сказал Знак уныло: как самый старший из нас и самый нагуманитаренный, он всегда горевал о забвении культуры, о потере культурной связи с предкамии растворении традиций. – Все придется оставить, оставить… А мы будем уже не людьми…

– Нелюдями, – сказал я страшным голосом.

Знак поморщился.

– Вам смешно, – сказал он с укором, – а человечество исчезнет! Байки про заповедники, в которых будут жить те, кто останутся верными старым устоям, только утешительные байки… Как и то, что сингуляры будут о них заботиться. Ерунда, сами понимаете. О них не будут заботиться даже трансчеловеки.

– Ну почему же…

Он поморщился:

– Вы держите машину на стоянке в ста метрах от дома?

– Да, мне повезло.

– Завидую, а мне минут двадцать топать. Иногда поставлю машину, а потом ловлю такси, чтобы к дому доехать… Так вот выходите из подъезда, вон ваша машина, на ходу вытаскиваете ключи… много ли обращаете внимания на муравьев, что-то роющих в трещинах асфальта, на пробежавшую жужелицу, на пролетевшую мошку? А ведь вы с ними в гораздо большем родстве, чем трансчеловек будет с нами!.. И вы, и эта мошка – биологические существа, вы дышите, питаетесь, перевариваете, опорожняете кишечник, у вас обоих примерно одинаковое зрение, слух, симметрия тела… не так ли? Но вы проходите равнодушно мимо! Никакой заботы об их нуждах.

Глава 4

Я развел руками, возразить очень хотелось, я вообще-то из возражальников, но Знак убийственно прав. С залетевшей в комнату через открытое окно осой у меня куда больше общего, чем будет с трансчеловеком. Тому не придется даже жрать в привычном смысле: жевать, переваривать, а потом кряхтеть в туалете. Подзарядка электричеством, думаю, ощущается иначе, а общаться станем не жужжаньем и помахиванием крылышками. Радио и видеосвязь с любым, с кем хочу, невзирая на расстояния, – это уже первый и такой высокий скачок…

Не какой-то трансчеловек будет подзаряжаться электричеством, а я буду. Все больше и больше отдаляясь от биологического тела, так как будут появляться все новые материалы, гаджеты, девайсы, устройства, и все это буду всобачивать в свое перестраиваемое тело, все знания мгновенно записывать в мозг, без просиживания годами в университете, так как не перестану хотеть быть сильнее, быстрее, умнее, разностороннее…

…а потом перейду с кремнийорганики на основу из силовых полей, это уже начало все ускоряющейся сингулярности.

Холод пробежал по телу, как уже часто случается со мной, когда пытаюсь представить близкое будущее. Взглянул на Чернова, сидит смертельно бледный, с синими губами иостановившимся взором.

– Алло, – осторожно сказал я. – Прием!

Он вздрогнул, слабо улыбнулся.

– Знаете, – проговорил он с мертвенной улыбкой, – что самое страшное?

– Что?

– Все произойдет с нами. Не с человечеством, хотя и с ним тоже, а именно с вами и мной. Одно дело рассуждать, как изменится жизнь через триста лет, какие машины будут,какие звездолеты и какой мощности компьютеры, другое – знать… нет, знать – не то слово! Чувствовать – вот страшно. Мы все ощутим Переход на своих шкурах. Мы сами изменимся. Мы перестанем быть людьми.

Мне почудилась, помимо страха, и тоска по тому миру, который, покидая, разрушим, я сказал с надеждой:

– Но ведь получим… больше? Нельзя же быть и человеком и сверхчеловеком?

Он с видимым трудом растянул губы в улыбку.

– Нельзя… Хотя не раз читал, да и в кино попадалось, как перед героем… нет, перед героем и героиней, так чаще, появляется некий сверкающий сгусток силового поля, превращается в человека и говорит торжественно: «Я из сто сорокового века, мы вот такие, но я прибыл к вам, чтобы вы помогли найти, остановить…», ну и прочий льстящий нам бред, что в будущем все будет такое же, только компьютеры мощнее, а морды ширше, и что даже мы им сможем помочь… ну, представьте, как нам могла бы помочь вон та гусеница с той стороны окна! Конечно, такие шедевры создают полные идиоты, мы это понимаем, но такое понимаем только мы. Люди другого стаза! И все-таки даже нам, поумневшим,страшно покинуть этот теплый уютный мир безобидных идиотов, страшно шагнуть за Стену, из-за которой возврата уже не будет.

– Возврата не будет, – повторил я, и чувство безнадежности охватило с такой силой, что в глазах защипало, я ощутил подступающие слезы.

– Не будет, – донесся его слабый голос.

Возврата не будет, подобно погребальному колоколу звучало в черепе. Самое ужасное, никто не принуждает идти ни в сингулярность, ни даже в трансчеловечность. Никто не заставлял, к примеру, покупать мобильник, но теперь от него не откажусь, никто не заставлял ставить комп помощнее, тянуть к нему выделенку, но никто не заставит меня возвратиться к диалапу, тем более – отказаться от компа, Инета, эсэмэсок, аськи…

Меня как будто ведет всеобщее вселенское поле, заставляющее делать все по своей воле. Так же по своей воле вставлю в мозг чип из первой же партии, который подключит к Инету напрямую, по своей воле заменю внутренности на что угодно, только бы по утрам не болел желудок, не кололо в боку, а о сердце чтоб вообще не вспоминал.

И так же по своей воле войду в ужасающую Стену, которая уничтожит во мне человека, превратив в нечто новое, которое нельзя будет назвать даже зачеловеком, потому что в этом термине все же звучит «человек», разве что с множеством полюсов, но на самом деле от человека ничего не останется. Даже от мира органики, от биологического мира ничего, ничего, ничего…

Я не сразу ощутил, что зубы начинают выбивать дробь. Пробежавший по спине холодок только усиливается, гуляет волнами, наконец проник во внутренности. А в мозгу вспыхнуло обреченно: вот оно… Вот то самое страшное, что обрушится на человечество…

Да, это не огненный дождь и не новая беспощадная религия. Это предельное очищение, это сверхпуританство, это одновременно и молчаливый ответ ученых на все унижениясо стороны общества, которое они, ученые, создали. Но на этот раз в соответствии с духом гуманности и политкорректности не будет ни костров с ведьмами, ни религиозных войн. Ничего не будет!

Будет то, что должно произойти: пуритане на этот раз не станут перестраивать мир и переубеждать человечество жить по-новому. Хватит, убеждали, а воз и ныне там. С тойлишь разницей, что теперь Содом и Гоморра расползлись по всей планете. Так что пусть эти человечики живут там, в своих простеньких утехах содомогоморья.

И они, пуритане, уйдут в другой мир. Только они.

Мила, двигаясь тихо, уносила чашки на кухню. То ли не слушала нас, то ли женский инстинкт уборки посуды переборол жуткое ощущение Невозврата, а мы, глядя на нее, зашевелились, стряхивая сковавший нас лед.

Я заставил губы шевельнуться, чтобы услышать собственный голос:

– Все верно… Не они… Мы.

Знак бросил на меня хмурый взгляд:

– Слава!

– Да?

– С тобой все в порядке?

– Да-да, – ответил я торопливо, – все нормально.

– Смотри, а то весь побелел…

– Сосуд на жопе пережал, – отшутился я. – Ты, кстати, тоже взбледнул.

– Встань, походи по комнате.

Чернов с силой потер ладонями лицо и уши, потряс головой, словно пес, выбравшийся из реки.

– Тренажер бы какой купить, – сказал он раздраженно. – Хотя бы самую дешевую беговую дорожку!

Гаркуша хмыкнул:

– Зачем она сингуляру?

– Ну, нам пока до сингуляров как до Владика на четвереньках…

Я слушал их краем уха, а мысль продолжала тащить идею, от которой мороз по коже. Да, с приближением Времени Новых Пуритан грядет и жестокий реванш. Наконец-то люди, что создали цивилизацию и которые все равно чуть ли не на дне общества, поднимаются и берут власть в свои руки. И тут-то и придет Великое Очищение, потому что ученые как класс, как порода, как стаз – сами по себе предельные пуритане. Неважно, как и что они едят, как и с кем трахаются, но у них плоть в подчинении, только у них, единственных на планете!

На этот раз будет не просто временная победа духа над плотью, как случалось раньше.

На этот раз…

На этот раз плоть будет упразднена вовсе.

За ненадобностью.

А кому ну никак не жить без нее, что ж, вот вам уютная и защищенная резервация. Здесь можете бесконечно бродить по порносайтам. Конечно, никто из сингуляров не будет ни мешать «простым» людям жить, как хотят, ни уничтожать их. Как не уничтожаем бегающих по асфальту жужелиц.

Чернов воскликнул с энтузиазмом:

– Кстати, я договорился с одним товариществом жильцов, что у них можно выступить с лекцией о трансгуманизме! Это я к тому, что надо наши идеи продвигать в массы.

Я напомнил:

– А кто говорил, что мы не собираемся выступать с проповедями?

Чернов сказал примирительно:

– В любом обществе есть свои экстремисты и свои соглашатели. Гаркуша у нас экстремал…

– Это что за слово? – спросил Гаркуша, он обернулся от своего стола, глаза поблескивают, как у рассерженного зверька в норке.

– Экстремист, – поправил себя Чернов.

– То-то, – сказал Гаркуша с удовлетворением и снова повернулся к экрану. Видимо, против экстремиста не возражает. Возможно, стерпит, если назовут даже патриотом. – А то брякают всякое…

Чернов примирительно усмехнулся мне, мол, не обращай внимания.

– Но истина, – продолжил он прерванную мысль, – как известно, посредине. Конечно же, мы просто обязаны пропагандировать трансгуманизм! Люди совершенно не понимают, что их ждет. Если будут знать, то… возможно, зашевелятся. Возможно, постараются тоже достичь сингулярности и войти в нее.

– А что за товарищество?

– Обычный дом, обычные жильцы. А товарищество, чтобы сообща решать, сколько платить консьержке, ремонтникам, электрикам…

Я кивнул:

– Понятно. Будут в основном пенсионеры.

Чернов посмотрел на меня с опаской.

– Ну и что? Самый деятельный народ… в общественном плане. Слава, я рад, что ты разобрался моментально. Уверен, что ты лучше всех нас сформулируешь цели сингуляров иперспективы Большого Перехода.

– Я? Почему я? Вон Гаркуша говорит лучше!

Чернов покачал головой.

– Гаркуша только здесь силен. А перед незнакомыми сразу тушуется. А в тебе чувствуется руководитель. Пусть у тебя, как говоришь, всего десяток подчиненных, но ты уже научился держаться с ними.

Гаркуша бледно улыбнулся мне от своего стола.

– Не хочется признаваться, но Чернов прав. Я замираю, как над пропастью, если надо выступить перед залом. Пусть даже там будет всего пять человек. Не могу!

Собрание товарищества намечено на выходные, в субботу. Это завтра, так что даже любитель поспать Гаркуша самозабвенно ползает по Инету, собирает все крохи, что могут пригодиться в обзоре грядущей сингулярности, в комнате вкусно и уютно пахнет душистым кофе и ванильными булочками.

Мила наконец сняла очки, глаза у нее довольно добрые, хотя взгляд настороженный. Взгляд женщины, что всегда готова дать сдачи. Чернов и Знак все чаще пересаживаютсяот компов к столу и ведут дискуссии о путях развития человечества. Им бы еще бутылку водки и трехлитровую банку с солеными помидорами, подумал я, были бы настоящие русские интеллигенты.

Всплыла мысль о предрассудках, связанных с возрастом, я сказал вслух, ни к кому не обращаясь, что надо бы собирать информацию о деятельных людях в том возрасте, который полуобезьяны считают старческим, и распространять ее везде как пример для подражания. К примеру, Берлускони ежедневно пробегает десять километров, а наш мэр два раза в неделю играет в футбол, но обоим далеко за семьдесят. Оба работают так, как не снится и молодым полуобезьянам, что мечтают, не работая, доползти до пенсионного возраста и сразу же сесть государству на шею, чтобы кормило, лечило и развлекало, то есть заботилось о тех, чья заслуга только в том, что дожили до определенного рубежа.

– Бернард Шоу, – закончил я, – в свои девяносто пять лет погиб в автомобильной катастрофе в тот момент, когда на большой скорости вытащил блокнот и пытался записать некую ценную мысль, Брэгг погиб в те же девяносто пять, в шторм занимаясь серфингом… Эти люди – сингуляры, хоть они и слыхом не слыхали ни о какой сингулярности!

Чернов поморщился:

– Скажи нашему мэру, что он сингуляр, – в морду даст. Сперва даст, а потом спросит, что это.

Гаркуша хохотнул:

– А потом еще раз даст. Он может!

– Ребята, – сказал я настойчиво, – сингулярность заметят где-то лет через тридцать, но ведь и кроме нас есть люди, которые уже сейчас живут по принципам скорейшего достижения сингулярности, даже не формулируя для себя наши правила.

Знак буркнул:

– Так зачем тогда они?

– В смысле, люди?

– Правила, пень неграмотный!

– Затем, – ответил я раздраженно, злит этот вечный спорщик, – что интуитивно единицы находят правильный путь, а если расставить дорожные знаки, пойдут сотни, тысячи, миллионы! Мы просто подсказываем, как приблизить время сингулярности, чтобы и мы успели в него войти, а не только дети или внуки.

Гаркуша сказал резко:

– Знак, у тебя зубы болят? Славка дело говорит. Надо придумывать правила… или, точнее, образ жизни сингуляров, на все случаи! И пропагандировать их. Господи, да не обязательно устраивать митинги на площади перед Белым домом! В курилке приколоть на стену листок с тезисами – и то шажок.

– Только не в туалете, – сказал Чернов серьезным тоном.

– Ага, используют, – поддержал Знак.

– А если наждачную? – предложил Гаркуша.

Чернов вздохнул, посмотрел на меня. Я ответил понимающим взглядом: мы сами еще полуобезьяны, не можем подолгу сосредотачиваться на серьезном, тем более – абстрактном. Мы, как щенки, быстро отвлекаемся на более легкое, забавное, что можно делать вполсилы, а если можно вообще ничего не делать, то, конечно же, стремимся именно ничего не делать.

– Дай им пооттягиваться четверть часа, – сказал он трезво. – Они уже перетрудили мозги. Пусть отдохнут малость, поговорят о бабах, ударят по пивку…

Гаркуша и Знак заулыбались, но в дверях выросла Мила, покачала головой.

– Ну да, – сказала она с укором, – а вы не перетрудились? Нет уж, давайте выстраивать Кодекс Строителя Комму… тьфу, Сингулярности.

Я пробормотал:

– А в самом деле, как-то получается слишком похоже на Кодекс Строителя Коммунизма. И хотя дело замечательное, но затеяли его слишком рано, все изгадили и дискредитировали саму идею… Может быть, прицепить что-то религиозное? Церковь на подъеме,а считать себя христианином – модно…

Гаркуша и Знак переглянулись, но перекур с разговорами о бабах и футболе отменяется, Чернов сказал нерешительно:

– Не, религия… не катит.

– Почему? – спросил Знак удивленно. – Вон даже в Библии всякие намеки…

– Очень легко превратиться в религиозную секту, – сказал Чернов трезво. – Набегут всякие бабки-богомолки. А мы сами начнем выискивать в древних пророчествах намеки, как ты говоришь… это вместо того, чтобы дело делать.

Я промолчал. У Милы хорошее чутье, и хотя работоспособность слабая, но в моменты взлета ее мозг способен выдавать хорошие результаты, а верную оценку любой ситуации она дает почти всегда. Я даже знаю, что она сделает по достижении сингулярности в первую очередь: расширит возможности мозга, чтобы всегда как сейчас в моменты высшего взлета.

– Кстати, – сказал я наконец, – мы все равно похожи на каких-то блаженненьких исусиков. Те в Царство Божье агитируют, по домам ходят и листочки в почтовые ящики бросают, типа «Перепиши сорок раз, и будет вам щасте», а мы в Царство Сингулярности зовем…

Чернов поморщился:

– Ну, отдаленные аналогии есть, но что поделать? При желании аналогии можно найти с чем угодно. Давай я тебе аналогии отыщу?

– Не надо, – сказал я.

– Но я корректные… постараюсь.

– Не надо, – отрезал я под смешки Гаркуши и Знака. – Вы знаете, что над сектантами смеются! Не хватало, чтоб и над нами…

– А что делать?