Чтение 13–й страницы книги ~Сингомэйкеры~

Я подумал, что для дискотеки я уже дряхлый старик, а здесь еще совсем младенец, ответил с младенческой почтительностью:

— Не знаю, но я бы не стал их пока выделять в особую группу. Слишком разные люди занимаются дауншифтерством. Думаю, все наши стимулы для других категорий населения срабатывают и для них. В большинстве своем. Их можно зачислить условно в группу пенсионеров, не достигших пенсионного возраста. По изменениям в психике.

— Значит, — сказал Цибульский въедливо, — это все-таки отдельная категория граждан?

Я развел руками.

— Формально да. Но мы ведь работаем с проблемными или с теми, кто в будущем может стать проблемой? Дауншифтеры — те же йоги, их философия: плюй на все и береги здоровье. Они для нас все равно что растения. Не обращаем внимания, а если надо, то проедем на своем танке и по растениям.

Глеб Модестович взглянул остро, мне показалось, что мысленно отметил во мне некую скрытую черточку. Да я и сам удивился, с таким безразличием отозвавшись о вообще-то не самых худших людях. Дауншифтеры — это все-таки чаще всего работники среднего и высшего звена, которые умеют добиваться успеха, скапливают капитал, а потом уходят в бесконечный и бессрочный отпуск, проводя немалый остаток дней где-нить на берегу теплого южного моря.

— М-да, — произнес он медленно, — вообще-то с этой быстро растущей категорией хорошо бы поработать… По подсчетам, каждый четвертый из менеджеров планирует статьдауншифтером!.. Но это на потом, сейчас мы в роли пожарных, что едва успевают к очагам возгорания.

Арнольд Арнольдович первым расправился с жареной бараниной, со вздохом отодвинул тарелку с обглоданными костями и, доставая зубочистку, проговорил задумчиво:

— А не поразжигать ли мне национальную рознь?

Цибульский сказал укоризненно:

— Что это вы нашему Глебу Модестовичу палки в колеса вставляете? Он, как мать Тереза, всех мирить старается в национальных конфликтах, а вы…

— Так он в другом районе мирит, — напомнил Арнольд Арнольдович. — Я ему там не помешаю. А когда он напримиряет, я и там поразжигаю. Чтобы молодежи было чем заняться, да и старикам чтоб поговорить о чем…

Странное чувство, что острят, прикалываются, но в то же время и говорят как бы совершенно серьезно. Странное чувство юмора у наших сценаристов мировых конфликтов.

Глава 17

Еще через два месяца Эмма, мило улыбаясь, сообщила, что Глеб Модестович просил зайти к нему после работы. Я привычно заглянул ей за низкий вырез, классные сиськи, о чем тут же и сообщил, а то вдруг забыла, дурочка, предложит зайти к нему сейчас.

Она помотала головой так энергично, что башня из волос начала рассыпаться, я бросился ловить крупные локоны, а то вдруг упадут на пол и разобьются. Она высвободилась из моих щупающих лап, поправила блузку на холмиках, глаза смеялись.

— Нет уж, — возразила она, — он сказал, чтобы после работы.

— И что это значит?

Она пожала кукольно-узкими плечиками.

— А ты не знаешь?

— Нет.

Она мило улыбнулась.

— Наверное, не желает отрывать тебя от дел. Видимо, ценит!

— Да ладно, — сказал я, — знаем, что это значит. Хорошо, не забуду.

В конце рабочего дня я постучал, услышал «войдите», толкнул дверь. Глеб Модестович корпит над бумагами, я остановился перед столом едва не навытяжку, это должно понравиться, но он даже не поднял головы, кивнул на кресло:

— Садитесь, Евгений. Все ускоряется в этом мире, но и проблемы, увы, ускоряются, если можно так сказать…

— Можно, — сказал я. — Все можно, лишь бы понятно. А я понял. Ну, насчет ускорения.

— Ты вообще понятливый. И схватываешь на лету, как летучая мышь.

— Спасибо. Только я предпочел бы схватывать, как что-нибудь более красивое.

— Ну как ласточка, годится?

— А как сокол, можно?

Он улыбнулся.

— Пусть даже как орел. Это не комплимент, я тут дал одну задачку ребятам, но хочу, чтобы и ты подключился… если будет время.

Я заверил искренне:

— Да я уже закончил с прошлой работой! Осталось только сдать.

Он чуть улыбнулся.

— Люблю, когда от работы не увиливают, а рвут из рук! Именно работу, а не прибавку к жалованью. Вообще-то это мечта любого руководителя. А у амбициозного подчиненного, наверное, мечта все делать самому, чтобы шеф увидел, насколько он силен? И что остальных надо попросту выгнать…

Я запротестовал:

— Ничего подобного! Я вообще не амбициозен. Конечно, я хотел бы делать больше и получать больше, но я никогда ничего не делал для того, чтобы пролезть повыше.

Он кивнул, серые глаза наконец улыбнулись, отстав от губ на пару минут.

— Знаю. Ты просто чудо… Так вот в чем сейчас проблема. Технический прогресс все больше высвобождает народа, а бездельничающие чреваты для общества. Кому не дают строить, те начинают ломать. Мы и так для них придумываем какие-нибудь бесполезные работы, но как бы значимые в глазах общества, мы открываем новые сферы производствавроде грудных имплантатов или резиновых кукол пятого поколения, что уже умеют имитировать оргазм, это мы организовываем движение «зеленых» как бы против себя самих, а также движение и слеты болельщиков, где выпускаем пар из наиболее агрессивных молодых людей…

Он говорил, я слушал, в голове начали быстро рождаться идеи, но не перебивал, слушал, наконец он сказал с кривой усмешкой:

— Нам нужно продержать общество в мире и спокойствии еще как минимум тридцать лет. Возможно, сорок. По самым пессимистическим оценкам, нужно будет продержаться пятьдесят лет, но, думаю, при таком ускорении технических решений уложимся и в сорок…

Я старался не выказывать волнение, Глеб Модестович проговаривается, может быть, нарочито, как бы допуская меня на ступеньку выше и заодно проверяя мою реакцию, но, как бы то ни было, в моем мозгу целый рой предположений.

Я спросил наконец осторожно:

— А почему именно такой срок?

Он чуть помедлил, пауза была совсем крохотная, но я заметил.

— За это время будут решены основные задачи нашего развитого общества. Уровень техники будет настолько высок, в том числе — бытовой техники, что человечество навсегда… подчеркиваю, навсегда!.. избавится от голода, болезней и даже, как уверяют наши футурологи, от старости.

Я осторожно кивнул.

— Да, вроде бы воевать будет не из-за чего. А если и захочется, то всяк побоится терять свою жизнь, стоимость которой неизмеримо возросла.

Он сказал, пристально глядя на меня:

— Одно дело — красиво погибнуть в бою, когда и так осталось десятка два-три лет, да и то последние в дряхлости и болезнях, другое — погибнуть в расцвете сил, зная, что впереди тысячи и тысячи лет довольства и развлечений! Как думаете, стоит нам гнуть спину, чтобы дотащить человечество до такого дня?

Дня, мелькнуло у меня в голове. Возможно, именно про этот день и шла речь. По идее, наша каторжная работа по охране человечества закончится, когда в мире наступит такое изобилие всего, в том числе и здоровья, что человек уцепится за свою вечную жизнь обеими руками, ногами, зубами и всеми фибрами. Тем более что весь труд ляжет на плечи машин, а человеку останется только отдыхать, придумывать все новые и новые развлечения.

— Есть вариант, — сказал я.

Он оживился.

— Давайте!

— Судя по тому, что обществу понравилась сексуальная революция… отдельных представителей и религиозные секты в расчет не принимаем, мы говорим об обществе в целом, понравилась феминизация, демаскулинизация, вполне без особых эксцессов легализованы половые извращения, как их называли совсем недавно…

Он слушал внимательно, кивнул, мне почему-то показалось, что он и сейчас всех гомосеков, лесбиянок и прочих-прочих считает извращенцами. Более того, мелькнула ужаснувшая меня самого мысль, будь его воля, он их всех бы либо к стенке, либо в газовые камеры, либо просто вывозил бы в море и топил в глубоком месте.

Не знаю, почему такая мысль мелькнула, но не уходила и мешала говорить четко и формулирующе:

— Так вот, стоит пойти еще дальше… Нет, не с извращениями, а в тех областях, которые на самом деле не вызывают протеста, однако почему-то запрещены в любом цивилизованном обществе.

Он не сводил с меня пристального взгляда.

— Это что же такое мы просмотрели?

— Туалеты, — ответил я. — Когда жена сидит на унитазе, муж нередко заходит ополоснуть руки или просто поговорить с нею. Это нормально. Женщина сидит, тужится, что не мешает им обсуждать какие-то вопросы. Да что там муж с женой: к любой женщине, с которой поимелся, заходишь в туалет и разговариваешь, а она отвечает без стеснения. Ну, может быть, в первый раз и постесняется чуть, но потом на такой пустяк, что беседуешь в туалете, когда один дефекалит, внимания уже не обращаешь…

Он наконец кивнул.

— Да, верно. И что предлагаете? Или…

— Вы уже догадались, — ответил я быстро. — Да, я предлагаю, во-первых, убрать разделение на женский и мужской туалет под предлогом, что это дискриминационно, во-вторых, снять все дурацкие перегородки между кабинками, чтобы мужчины и женщины могли сидеть рядом…

Он в сомнении побарабанил пальцами по столу.

— Гм, не будет ли это слишком… шокирующим?

Я энергично помотал головой.

— Нет. Если вы заметили, некоторых мужчин куда больше напрягает подойти к писсуару, если соседний кем-то занят.

— Не заметил, — признался он. — Хотя… если порыться в памяти… да, что-то такое имеет место быть, да. А почему?

— С этой рекламой виагры и удлинения пениса, — сообщил я, — те мужчины, у которых пенис короче метра, начинают чувствовать себя неполноценными и стараются мочиться так, чтобы соседи не видели, что за штучку он достает из штанов. Так что проблемы с обычными унитазами не будет. Я предвижу другое, что эти мужчины будут садиться на унитазы рядом с хорошенькими женщинами, вроде бы чтоб познакомиться.

Он хмыкнул.

— А на самом деле… Гм, неужели так серьезно? Вы наблюдательный человек. Тогда, может быть, к стенкам писсуаров приделать небольшие выступающие щитки, что закроют вытаскиваемое из штанов чудо? Под видом защиты от брызг?

Я подхватил с энтузиазмом:

— Вы подали прекрасную идею!

Он спросил с сомнением:

— Какую?

— Эти писсуары можно разместить по всем улицам. В смысле приделать к стенам домов через каждые, скажем, сто метров. Или километр, метраж точнее высчитают урологи. Итогда никто не окажется в неудобном соседстве. Зато общество, помимо неоспоримых удобств, получит повод похихикать, посудачить. Карикатуристы и юмористы вовсю оторвутся на всех, а мы тем самым предотвратим несколько сот митингов, демонстраций и некоторые взрывы недовольства. Все-таки многие участвуют в митингах протеста просто так, ради развлекухи. Скучно им!

Он слушал, поглядывал иногда на монитор. Я понял, что все записывается, декодируется и выдается в виде текста на экран. После моего ухода шеф либо сам будет анализировать, либо отдаст группе экспертов на проверку пригодности к внедрению.

— Вот что, — сказал он, — как хорошо, что ты холостяк…

Я насторожился:

— Это чтоб дети не плакали, когда меня убьют?

Он засмеялся.

— Женатые если и любят ездить в командировки, то жены против, а тебе все можно, завидую. Отправляйся в Испанию, там проблемы с нелегальными мигрантами из Африки. Слишком уж… проблемы. Такими волнами пошли высаживаться на берег, что уже не только Испания, вся Европа в панике… Посмотри на месте, что можно сделать. Хотя бы подправить в нужную сторону.

Я спросил осторожно:

— Испания тоже входит в сферу нашей деятельности?

Он отмахнулся.

— Не прикидывайся, что еще не понял. В нашу сферу деятельности входит весь мир. Это если вам надо, чтобы открытым текстом.

Я улыбнулся ехидно:

— Глеб Модестович, но вы круто заработались! Даже забыли, что я не Тарасюк или Арнольд Арнольдович. Это они порхают по странам и континентам, а я это… невыездной.

Он посмотрел с недоумением:

— А что случилось? Лукашенковец? Патриот?..

— Да нет, — пояснил я, — просто мелкая сошка. А за рубеж нужны какие-то визы, а я еще ни одной в глаза не видел, даже не знаю, что это, еще загранпаспорта какие-то особые…

Он отмахнулся.

— Все это у вас есть.

— Но… я не знал!

— Ерунда, — сказал он еще нетерпеливее. — Как только вы апнулись до уровня… до нужного уровня, вам автоматически сделали зангранпаспорт и все прочее, соответствующее. Конечно, не само, но есть служба, которая высвобождает наших сотрудников от утомительных мелочей куда-то ходить и заполнять какие-то бланки.

Я сказал совсем ошалело:

— Ну… это… я бесконечно тронут! Вот это сервис! Это не задницу вытереть в элитном туалете… Класс. Я счастлив. Терпеть не могу стоять в очередях и доказывать, что я не верблюд.

— Вот для этого и существует такой отдел в нашей фирме, — сказал он. — Так что успеха. Билет на самолет получите у Эммы.

Часть II

Глава 1

Вышел я, слегка ошеломленный, с какой легкостью у нас говорят о таких вещах. Международные границы теперь намного более прозрачные, чем во времена дядюшки Джо, но все-таки, все-таки существуют. Или когда работаешь в такой могучей фирме, то условностями можно пренебречь?

Машина доставила меня в аэропорт, а там, минуя контроль, молчаливые люди провели сразу в небольшой зал ожидания для VIP-персон, но рассмотреть толком не успел: подалиавтобус, и нас вежливо пригласили пройти к выходу. Я все украдкой присматривался к сопассажирам: никто не носит золотых цепей, одеты скромно, но даже от тех, кто в теннисках, распространяется аура власти и благополучия.

Я старался держаться солидно как в аэропорту, так и в автобусе, что вез к гигантскому лайнеру. Но когда нас, элитных, подвезли к особому трапу, по которому мы поднялись в отдельный салон, где у каждого терминал, с которого можно выходить в инет прямо с борта, я не мог сдержать ликующей дрожи, и все время хотелось заорать: смотрите, я лечу первым классом!

В соседнем салоне, огромном, как ангар, путешествуют эконом-классом, по четыре кресла в ряд. И расстояния там намного меньше между креслами, а здесь можно сесть у окна, не заставляя пассажира на крайнем кресле вставать, выйти, можно даже одним движением пальца превратить кресло в уютное ложе. Да и для завтрака не доска, что прикреплена к спинке кресла, что впереди, откидывается, а выдвигается настоящий столик. И конечно же, такое обслуживание разве что арабские шейхи могут себе позволить. Я косил, как заяц, во все стороны, стараясь не выказывать невежества. Все ведут себя так, словно и родились в этом салоне.

Я даже жалел, что перелет длился так недолго, но, когда сошел с трапа, сердце вновь ускорило радостный бег: вот она, Испания! Страна Эль-Сида, мавров, Дон Кихота и Лойолы!

Надо сказать, что к комфорту человек привыкает быстро, я как должное принял, что в аэропорту меня ждали, усадили в лимузин и на большой скорости, разве что без мигалки и ревуна, которыми в Европе не пользуются даже члены правительства, доставили в роскошный отель.

В лимузине, где чуть ли не все удобства с бассейном, вода в бокале не дрогнула ни разу, когда я освежал горло и глотку, а затем чуть ли не на руках внесли в отель.

Правда, пока везли в гостиницу, я смотрел в окно и помалу чувствовал растущее разочарование. Телевидение испортило всю свежесть впечатлений. Человек, который, к примеру, ни разу не видел Эйфелевой башни, будет ею восхищаться, но нет таких, кто не видел бы ее несколько десятков раз в кино, где на ней дерутся, стреляют, прыгают ниндзя, целуются влюбленные, злодеи с верхней площадки осматривают Париж, с которого начнут захватывать мир… и любой турист, видя ее наяву, не находит в ней ничего нового. Напротив, вживую она не столь привлекательна, как на экранах, где ракурс выбран нужный, и подсветка, и музыка пощиплет струны сердца…

По обе стороны шоссе проносились окрестности, которые не отличить от южных областей Украины, Крыма или Ставрополья. Люди одеты в общеевропейскую одежду, так что испанца издали не отличить от хохла, кацапа или чурки. Дома тоже среднеевропейские, разве что где-то в глубине сохранились в мавританском стиле, но это памятники, а памятники смотреть не люблю, с ними почему-то ассоциируется кладбище. Впрочем, понятно почему.

В отеле встретить меня выбежал сам главный менеджер с помощниками, они смотрели, как он прогибается, мнется, краснеет и бледнеет по очереди, покрывается от испуга потом, кланяется и все время разводит руками.

— У нас, простите, — говорил он на очень правильном английском, которого в Англии уже не услышишь, — сейчас в городе фестиваль нудистов, представляете, двенадцать тысяч человек прибыло!.. у них какое-то юбилейное шествие ожидается! А еще в это же время, представляете, здесь же состоится Всемирный съезд офтальмологов! Этих поменьше, но все-таки человек двести-триста. Совпало, к несчастью… Все отели и гостиницы переполнены… Вы же так внезапно… Если бы хоть за сутки, чтобы мы успели забронировать…

— Нет свободного номера? — спросил я.

— Отдельного нет, — вздохнул он и посмотрел умоляюще. — Может быть, все-таки устроит двухместный? Одно место, правда, уже занято, однако номер из трех комнат… Роскошный номер!

Я махнул рукой.

— Ерунда, сойдет. Я не жить сюда приехал. Проконсультирую и уеду.

Он возликовал так, что мне стало жалко беднягу. А может, мелькнула мысль, с этим у них строго: организация платит хорошо, но и выгоняет при каждом промахе? По спине прошел холодок. При моем комфорте уже немыслимо жутко было бы вернуться на мои прежние триста долларов в месяц. Правда, сперва я жил на тысячу, а девять откладывал, но потом разошелся, и теперь уже почти ничего не остается на черный день. Сейчас жалованье кажется вполне нормальным. Вообще-то и больше могу потратить.

Коридорный подхватил мой чемоданчик, портье забежал вперед и сам нажал кнопку вызова лифта, все чувствуют себя виноватыми, что опростоволосились, и я подумал невольно, а не принадлежит ли и этот отель нашей организации. Коридорный хотел взять у меня ключ, но я открыл сам: слышал про случай, когда по ошибке выдали ключ от чужого номера. Двери распахнулись в шикарный зал, люстра, как в Большом театре, стол на двенадцать персон, шикарнейшая мебель под старину, дорогая посуда в серванте, портреты на стенах, еще две двери слегка приоткрыты, показывая просторные и хорошо меблированные комнаты.

— Все в порядке, — сказал я.

Они поблагодарили за чаевые и неслышно скрылись. Я перевел дыхание, все еще напрягаюсь, когда даю эти самые злополучные чаевые, никак не могу отделаться от тягостного чувства, что унижаю человека, а ведь почти не застал Советской власти, когда давать чаевые считалось позором для дающего и унижением для принимающего.

По номеру прошелся осторожно, стараясь ни к чему не притрагиваться. Настоящие апартаменты, первая комната — приемная, вторая — кабинет, третья — спальня. Огромная массивная двуспальная кровать занимает треть площади, по бокам только небольшие туалетные столики.

Только сейчас ощутил, что едва слышно пахнет духами. И хотя духами теперь пользуются и мужчины, но почему-то решил, что духи женские. Да и вообще владельцы гостиниц очень охотно выполняют пока еще негласное предписание, что в целях борьбы с дискриминацией по половому признаку нужно стараться селить в двух- и более местные номера женщин и мужчин поровну.

Постояв на пороге, я вернулся в холл и заглянул в платяной шкаф. Здесь запах духов более стойкий, а на плечиках женские платья и даже костюм. Мне он показался слишком консервативным, все-таки нудистки и в одежде должны быть ярче и более вызывающими, но вообще-то какой из меня знаток…

Я все еще прикидывал, какой же окажется эта нудистка, как дверь отворилась. Вошла женщина, повернулась, закрывая дверь, и я уже со спины увидел, что это далеко не рядовая, более того — нудистка высшего класса. Есть такое понятие «синий чулок», так называют сторонящихся мужчин женщин, хотя на самом деле под мешковатыми одеждами таких синих чулков нередко скрываются офигенные формы. Так вот у этой женщины в самом деле формы офигенные. По крайней мере, если смотреть сзади…

Она повернулась, и я понял, почему она стала нудисткой. Такую фигуру любая женщина захочет показать мужикам не только по одному при совокуплении, а всем сразу. Чтоб смотрели и завидовали тому, с кем ложится в постель, хотя, возможно, она предпочитает однополую любовь.

Лицо умное, строгое, массивные очки в роговой оправе выглядят, как маска для плавания, настолько огромные, глаза серьезные, нос классически тонкий, губы хорошей формы, но без всякого силикона, как и добротная грудь: силиконовая принимает неестественно округлую форму, а натуральная при таких размерах слегка провисает…

— Здравствуйте, — сказал я первым. — Меня зовут Евгений, но вам проще выговаривать как Юджин. Это со мной вам придется делить номер.

Она нахмурилась, взгляд стал недружелюбным.

— Почему это? Второе место уже забронировано.

Я виновато развел руками.

— Сожалею. Видимо, ваш партнер зачем-то снял бронь.

Она покачала головой, не сводя с меня настороженного взгляда.

— Такого не может быть. Ее присутствие завтра обязательно.

— Сожалею, — повторил я, — но вторая половина номера — моя. Если у вас есть вопросы или подозрения, перезвоните портье.

— Я так и сделаю, — сказала она резко.

— Вот и хорошо, — сказал я с облегчением. — Я рад, что объяснять буду не я. Если вы не против, я пока что займу ванную.

— Против, — сказала она немедленно. — На улице жара, я вся в пыли, мне нужно помыться.

Я вздохнул.

— Желание женщины — закон. Я подожду.

— Но прежде позвоню портье, — предупредила она. — Не занимайте ванную комнату.

Я покорно развел руками. Она звонила, выясняла, ссорилась, повышала голос, я вытащил ноутбук и водрузил на «свою» половину стола. Женщина, стоя ко мне вполоборота, говорила четко и сердито, я молча любовался изысканной линией ее груди, успел подключиться к инету и просмотреть пару важных новостей, когда она наконец возмущенно фыркнула и, опалив на мне волосы негодующим взглядом, ушла в ванную, громко хлопнув дверью.

Я скачал пару файлов в загашник, потом разберусь, поймал себя на том, что инстинктивно чешу, как бабуин, то под мышками, то в районе гениталий, наконец озлился: сколько можно занимать всю ванную, мы же все-таки в цивилизованном обществе, а отмена дискриминации должна быть не только на бумаге…

Она лежала в просторной треугольной ванне, вода закрыта толстым одеялом ажурной пены, только голова и плечи нудистки сверху, и, подняв в воздух длинную ногу, над которой поработали прекрасные дизайнеры из ведомства природы, медленно и нежно водит по ней намыленной губкой. На меня метнула сердитый взгляд.

— В чем дело? Я только начала мыться!

— Ни фига себе, — сказал я, — только что!.. Уже двадцать минут прошло. Слона можно вымыть. А если не тянуть, то и стадо. Нет-нет, я не лезу к вам, успокойтесь. Душевая кабинка, к счастью, на месте, никто не спер. Кто в самом деле хочет смыть пыль и пот, тому достаточно и душа.

Она сказала раздраженно:

— А если я не хочу, чтобы вы на меня глазели?

Я ответил учтиво: