Чтение 15–й страницы книги ~Сингомэйкеры~

— Давайте сделаем перерыв.

Она подняла затуманенные глаза, я почти увидел в них отражение графиков, диаграмм и колонок с цифрами.

— Что?.. Ах да, ужин… Господи, даже цветы!

— Надеюсь, вам понравятся, — сказал я со скромным достоинством. — Сам подбирал, так сказать… Соответственно моменту.

— Э, какому? — поинтересовалась она с настороженностью в голосе.

— Погоде, расположению звезд, потеплению климата… и ряду менее значимых факторов.

Она кивнула, продолжая рассматривать цветы, встала, обошла стол кругом, на лице явное удовольствие.

— Ого, шампанское… По какому поводу?

— А разве нудистам нужен повод?

— Но вы вроде бы не совсем нудист…

— Я стараюсь угодить даме, — ответил я галантно. — Тем более нудистке, после ее тяжелого трудового дня.

Она посмотрела на меня с подозрением:

— Что вы имеете в виду под тяжелым трудовым днем?.. Ладно, не оправдывайтесь. Представляю, что вы нафантазировали. Открывайте шампанское, день в самом деле был неплохим. Надеюсь, у вас тоже. Кстати, а вы кто? Не из этих ли чокнутых очкариков, что собрались на какой-то свой конгресс?

Я взял бутылку, а пока пальцы привычно срывали фольгу и скручивали проволоку, объяснил:

— Нет, я не Байрон, я другой, еще неведомый… в том смысле, что я здесь по делам своей фирмы, которая не любит афишировать свое присутствие. Но официально я прибыл на конгресс офтальмологов, вы правы.

Она посмотрела на меня с новым интересом в глазах.

— Да-да, я где-то слышала, что здесь пересекаются пути торговцев нелегальным оружием. Значит, снабжаете «калашниковыми» арабов?

Я ответил скромно:

— И не только «калашниковыми». Но это так, между нами. Считайте, что я пошутил, хотя это не шутка.

Пробка пыталась вырваться для глупого хлопка, я придержал, спустил напор газа и, убрав пробку, наполнил бокалы. Нудистка наблюдала за мной с интересом, торговцы оружием — романтические личности. Я залюбовался, с каким изяществом она взяла фужер, длинные женские пальцы с ухоженным маникюром держат только ножку тонкого фужера, да еще когда вот так указательным придерживает, будто поглаживая, прозрачную стенку, за которой кипит бешено несущимися к поверхности и выпрыгивающими там пузырьками.

— За ваш удачный марш завтра, — провозгласил я тост. — За то, чтобы в ваше движение вливалось все больше народу! В первую очередь, конечно, женщин. И чтобы вы свободно могли ходить голой… простите, обнаженной!.. по улицам городов, заходить в магазины и пользоваться любым транспортом, не встречая препятствий ни со стороны закона, ни со стороны устаревшей морали.

Она слушала с интересом, глаза загадочно поблескивали, затем кивнула и поднесла край бокала к губам. Я засмотрелся, с каким изяществом пьет, так тоже надо уметь, аристократка, я же чуть было не проглотил залпом, но сдержался и, как и она, вальяжно опустил на стол, осушив до половины.

— Прекрасное шампанское, — похвалила она. — Господи, да еще и коллекционное… Вы разоритесь на таких ужинах!

Я отмахнулся.

— Лишь бы вам понравилось.

Она всмотрелась в меня, губы тронула улыбка.

— Ах да, доходы от нелегальной продажи оружия уступают только торговле наркотиками? Тогда вы можете позволить себе такое шампанское и такой коньяк.

Я отмахнулся вполне искренне, и она, похоже, ощутила, что для меня в самом деле абсолютно безразлично, что шампанское стоит по тысяче долларов, а коньяк — полторы. Да и сам ужин почти столько, сколько шампанское и коньяк, вместе взятые.

— Мужчины должны думать о работе, — ответил я, поспешно поправил себя: — И вообще все достойные люди. Вот вы успешно продвигаете нудизм, вы увлечены этой идеей, вон как работаете…

Она спросила встревоженно:

— Как? У меня круги под глазами?

— Нет-нет, — заверил я.

— Слава богу, — сказала она с облегчением и добавила задумчиво: — А то я уже хотела раздеться. Ну, чтобы смотрели не на круги.

Я чуть было не сказал, что круги вообще-то есть, так что… но вовремя сообразил, что надо мной просто прикалываются. Она, посмеиваясь, неспешно и красиво работала ножом и вилкой, время от времени поглядывала на меня через огромные стекла очков.

Бутылку шампанского мы допили, в России немыслимо оставить недопитой, и хотя мы в Испании, но привычки — вторая шкура, две другие остались нетронутыми, как и коньяк. Взамен насладились изысканным десертом.

Потом мы неспешно пили кофе, что вообще-то не делают люди перед сном, если в самом деле собираются спать.

Свет она погасила, оставив крохотный ночничок у двери, чтобы не расшибить в темноте лоб, но я видел, что разделась полностью, как и я. Я вообще всегда сплю голым, привычка, а в эту жару, как бы хорошо ни работал кондишен, ложиться спать в белье вообще не просто сумасшествие, а некое извращение.

Она зашла со своей стороны и, чуть откинув край одеяла, легла, стараясь не касаться меня. Я сказал негромко:

— Спокойной ночи. Постарайтесь не стаскивать одеяло. Это раздражает.

Она ответила так же равнодушно:

— А вы постарайтесь не лягаться.

— Я давно вышел из лягального возраста, — сообщил я. — А еще не забрасывайте на меня ногу, хорошо? Они у вас прелесть, но когда спокойно спишь…

— Не буду, — пообещала она, — я вообще отвернусь. А вы не тыкайте мне в спину коленями.

— Не буду, — поклялся я.

— И пенисом тоже, — сказала она строже. — Я устала и хочу спать. Вам, кстати, надо бы купить резиновую куклу. На той стороне улицы есть такой маленький магазинчик…

— Завтра загляну, — пообещал я. — Для вас захватить что-нибудь? Ну, вы понимаете, какого вида товары я имею в виду.

В полутьме ее голос прозвучал с легкой насмешкой:

— Я здесь всего на пять дней. Обойдусь.

— Смотрите, — предостерег я. — Жарко, уровень солнечной радиации высок, а мы и на обед ели жареное мясо с острыми специями. Да и на ужин что-то похожее…

Она пробормотала:

— Я чувствую, что ваши гормоны уже давят вам на мозг.

— Справлюсь, — пообещал я. — Спокойной ночи.

— И вам того же.

Некоторое время оба лежали совершенно ровно, как бревна, затем я зевнул, она почесала нос, снова минут на пять-шесть тишина. Я чувствовал, как она иногда шевелится, стараясь делать это незаметно, у самого все зудит от желания хотя бы почесаться, но терпел, а когда уж совсем невмоготу, повернулся на бок и поскреб ногтями голень.

В полутьме послышался негромкий задумчивый голос:

— Может быть, вам стоит попросить меня о помощи? А то у вас что-то совсем уж странное…

Я чуть не заорал, что да, конечно, давай берись, но сдавил себя, как жабу в кулаке, ответил сдержанно:

— Ну что вы, я никогда не принуждаю женщин.

— Я ж не предлагаю меня насиловать.

Я почти прошипел:

— Но и просить не стану. Вообще-то мастурбация не такой уж и грех.

Она сказала торопливо:

— Только не в мою сторону!

— Не беспокойтесь…

Через пару минут молчания она спросила с интересом:

— Вы уже приступили? А то что-то не слышу вздохов.

— А вы? — спросил я. — Постанываете совсем тихо. Я едва расслышал.

— Я не постанываю! — ответила она возмущенно. — Я вообще ничем не занимаюсь. Мои руки поверх одеяла.

— И мои, — заверил я.

Я видел в полутьме, как она повернулась в мою сторону. На темном лице глаза блеснули, как осколки слюды.

— В самом деле? — спросила она. В голосе прозвучало удивление. — Как хорошо, что вы такой равнодушный к этой ерунде. Ну, раз уж и вам не спится… почему-то, можем поболтать о пустяках. Или о той же работе…

— Да, конечно, — ответил я. — Не спится. Почему-то.

— Как вы полагаете, — спросила она и, придвинувшись чуть ближе, закинула на меня ногу, — консервативная часть общественности окажет ли сопротивление, если завтра нудисты не просто выйдут на демонстрацию, но и после фестиваля попробуют разгуливать по улицам обнаженными?

Я едва не взвыл, когда сгиб ее горячего колена лег на мой уже вздутый и твердый, как гранит, пенис. А она, придвинувшись вплотную, прижалась к моему боку мягкой грудью и, блестя глазами, смотрела с великим интересом.

Я сказал пересохшим ртом:

— Конечно, окажет…

— Почему? Во время фестиваля обещали не мешать.

— Одно дело клоуны на улицах, — ответил я отстраненно, потому что весь сосредоточился на том месте, которое придавила коленом, — на это время детей можно убрать влагерь, другое…

— Жаль, — проговорила она.

— Жаль, — согласился я.

Глубоко вздохнув, она невольно сдвинула ногу ниже на пару миллиметров и тут же, выдыхая, вернула ее на место. Я сжал зубы, издевается, зараза, но не поддамся, я же мужчина, а не животное, а мужчиной считается тот, кто умеет открывать шампанское, пользоваться столовыми приборами и подавлять сексуальные инстинкты.

— Но общество становится толерантнее, — произнесла она задумчиво и с надеждой, — когда-то стена рухнет…

— Обязательно, — сказал я.

— И тогда люди перестанут стыдиться того, чего не следует стыдиться…

Колено ее сдвинулось ниже, еще ниже, наконец мои гениталии получили свободу, которой совсем не обрадовались, а она, устраиваясь поудобнее, опустила голову мне на плечо. Я замер, когда она, все так же приудобливаясь, положила руку мне на грудь. Ладонь оказалась горячей, словно только что из кипятка.

— Перестанут, — проговорил я сквозь зубы.

Ее ладонь опускалась все ниже, очень медленно и дразняще. Я сжимал челюсти, все это подается как невинные прикосновения во время интересного разговора двух интеллектуалов, и если сейчас ее схвачу, то… конечно, вряд ли станет говорить, что я изнасиловал, но покажу себя человеком со слабой волей, а во мне настолько силен инстинкт бойца, что мне важнее вот по-мальчишечьи доказать свою стойкость, чем удовлетворить свои животные инстинкты.

Ее ладонь то замирала, то снова сдвигалась, а когда я уловил, что движение подчиняется ритму моего дыхания, стал дышать глубже, чтобы ладонь соскальзывала со вздымающейся груди дальше. Наконец ее пальцы коснулись того, чего должны были коснуться, обхватили, сжали.

Над ухом прозвенел ее тихий смех.

— Сдаешься?

— Нет, — прохрипел я.

— А так?

— И так не сдамся…

— А вот так…

— О господи…

Я ухватил ее грубо и жадно, рывком оказался сверху. Она засмеялась победно, быстро выгнулась, ее длинные ноги оказались на моих плечах, а мои пальцы погрузились в ееягодицы, словно стальные крюки. Ее глаза сияли, кипящая лава тяжелыми волнами бьет в мозг, я выпустил из себя животное, но рулил им с помощью могучего интеллекта, который знает многое, ага, многое, и раз уж не совсем животное, тот должен уметь больше и здесь, в животности… В смысле быть больше животным, чем животные.

Наконец после долгой изнурительной схватки мы расцепили руки и упали рядом. Кровь стучит в виски, грудь вздымается, а рядом точно так же часто дышит моя соперница, потом я услышал тихий смех.

— Да, — донесся срывающийся голос из темноты, — мы переборщили с жареным мясом…

— Да еще со специями, — согласился я, жадно хватая раскаленным ртом воздух.

— Завтра нужно исключить из меню…

— Обязательно, — согласился я. — Еще один такой оргазм, и я откину копыта!

— А я, — сказала она, — раз уж перенесла такое, теперь все на свете выдержу.

Глава 4

Утром я проснулся, держа ее в объятиях, и долго выкарабкивался, стараясь не разбудить. А выкарабкиваться пришлось долго, наши тела так переплелись, что и сам не сразу определил бы, где чья нога. Нудистка перевернулась на спину, роскошные волосы разметались, закрыв всю подушку, и это показалось настолько эротичным, что я засмотрелся на них больше, чем на уже отдохнувшие от моих жадных пальцев ее полные груди.

Я едва успел заказать обильный завтрак в номер, когда она проснулась. Официант с коридорным вкатили столик и перегружали на большой стол, когда она вскочила и пробежала, сверкая голыми ягодицами, в душ.

У меня в голове вертелись, метаморфозировались и преобразовывались новые идеи. Каким-то образом мозг ухитрился все же работать над проблемой, ради которой я и прибыл. Странное вообще-то ощущение. Вроде бы я трахался, как распираемый гормонами молодой грузчик или новобранец, получивший наконец-то увольнительную, но, как оказалось, трахался не совсем я, а только часть меня, другая же упорно работала над проблемой заслона для нелегалов.

После завтрака мы разбежались по делам, очень строгие и деловые. Она ничего не говорила о себе, но я понял, что замужем, к тому же очень крепко замужем. Видно по тому, что даже не представляет жизни вне замужества. С той первой ночи, хотя нам отпущено всего четыре дня, она просто стала моей женой де-факто. Мы не чувствовали себя любовниками уже утром. Она держалась так, словно мы женаты лет двадцать. Да и я снова влез по уши в поиск методов обуздания этого жуткого наплыва нелегалов, проблема не только Испании, даже в Австралию прут, как лемминги. Словом, общался с нею, как со старым другом в юбке, которого знаю еще со школы.

Поздно ночью, наскоро поужинав, ложились в общую постель, совокуплялись и мирно засыпали. Она просто и буднично рассказала особенности своей анатомии и физиологии, и я теперь учитывал, что у нее оргазмы только клиторальные, а вагинальных никогда не бывает, она учитывали мои, которые и особенностями назвать трудно, я со своими желаниями абсолютно статистическая норма мужских предпочтений, утром мы завтракали и спешили по делам.

Надо сказать, что обоих нас такое устраивало как нельзя лучше. Она, как и я, человек деловой, любовники и всякие интрижки ей только помеха, а вот такое стабильное — самое то. И в области секса, что вроде бы как необходим для цвета лица, так и вообще в обустроенности быта. Мы с этой кампанией по отмене дискриминации в гостиничном бизнесе вообще-то сделали великое дело. Сейчас командировочный, едва поселившись в номер, не начинает лихорадочно листать справочник с предложением интимных услуг, не пытается уговорить горничную, не забивает себе голову вариантами поиска, кого бы успеть трахнуть, мы его сразу включаем в семейную жизнь, что в первую очередь благотворно сказывается на его командировке и работе.

Фестиваль нудистов увидел только краем глаза дважды, когда проезжал к ратуше, но лиц не рассмотрел, большинство размалеваны, вроде стесняются, а в бодиарте как будто и не голые. Но другие довольно весело трясли сиськами, смеялись и принимали самые эротичные позы, что, впрочем, ни к чему их не обязывало.

Еще на второй или третий день она поинтересовалась:

— Ну и как ваш этот… как его там… офтальмовский съезд?

— Офтальмологический, — поправил я. — Все идет прекрасно, даже лучше, чем я предполагал.

Она поинтересовалась:

— Вы с докладом уже выступали?

Я замахал руками.

— Что вы, что вы! Никаких докладов.

— Почему?

— Я не настолько самолюбив, чтобы провалить бизнес, засвечиваясь так глупо.

— А что ж тогда прекрасно?

— Много народу, — сообщил я. — Масса ерундовых докладов и много скуки. В этой серой толпе легко затеряться даже такой глыбище, как я.

В последнюю ночь, насытившись сексом, лежали расслабленные, понимая, что завтра разъедемся и уже никогда-никогда не увидимся: мир велик. Я чувствовал, что и ей чуточку грустно, все-таки в какой-то мере сроднились, пусть даже самую-самую малость, что-то в нас есть общее, оба не поняли, что, но чувствуем странное единство, только не хотим сказать вслух, это обяжет обоих.

— Ваш фестиваль прошел успешно, — сказал я неуклюже. — По всем каналам мирового телевидения крутят ролики. И утром, и вечером…

— Успешно, — согласилась она.

— Круги пойдут, — сказал я и подумал, что вообще-то в этом направлении можно поработать нашей фирме. — Вы просто первые ласточки.

Она обняла меня за шею, я ощутил горячие губы на щеке.

— Спасибо.

— Да ладно, я жалею только, что не увидел тебя! Ты была наверняка королевой карнавала.

Она загадочно усмехнулась.

— Не совсем так, но… успех имела.

На пятый день утром я обнаружил, что номер пуст. Женские вещи исчезли, остался только запах тонких элегантных духов. В тоскливом настроении побрился, завтрак заказал в номер, а потом отбыл в здание городского совета, где выдал кое-какие рекомендации, а вообще посоветовал подождать завтрашнего дня, когда вернусь в фирму и посоветуюсь с шефом.

До самолета еще несколько часов, я успел побывать в местной церкви и библиотеке, тоже кое-что отыскал любопытное, что пригодится. Уже почти опаздывая, забежал в отель за чемоданом, где, кроме ноута, вообще-то почти пусто. Когда спустился в холл, мыслями уже в аэропорту и одновременно в кабинете Глеба Модестовича с докладом о положении дел в Испании, обратил внимание, что в холле непривычно многолюдно. Чинные деловые люди в строгих костюмах собирались кучками, выжидающе посматривают в сторону дверей.

У всех на лацканах таблички с именами и фамилиями, а ниже одинаковая надпись «Одиннадцатый конгресс офтальмологов». У них, похоже, тоже заключительный день. То ли ждут банкета, то ли сперва раздадут пряники, а потом неизбежный банкет…

Я пробирался к выходу, как вдруг взгляд зацепился за высокую стройную женщину в строгом деловом костюме, с гладко зачесанными волосами и в очках в широкой оправе. Инесса беседовала с высоким и сильно сутулым мужчиной в таком же деловом костюме, хотя и с привычной мужчинам неряшливостью, обоим недостает в руках по бокалу с шампанским, чтобы совсем уж светский раут. Я напряг зрение, но сумел только рассмотреть у нее на лацкане костюма пластмассовый прямоугольничек участника конференции офтальмологов.

Ни фига себе нудистка, промелькнуло ошарашенное. Неужели она и здесь нашла приятелей? Или по совместительству еще и офтальмолог…

Она повернулась, словно ощутив мое присутствие, наши взгляды встретились. Красиво подведенные брови слегка приподнялись в удивлении, но тут же по губам скользнулаиронически-грустная улыбка.

Думаю, мою растерянную рожу надо было видеть, особенно сейчас, когда я вдруг сообразил наконец, что никакая она не нудистка, а участница съезда этих самых глазников, как их называла моя бабушка.

Надо было бы подойти и сказать что-нибудь, но я отступил к дверям и поинтересовался у швейцара:

— Послушайте, вы тут всех наверняка знаете… Вон та высокая красивая женщина с гладко зачесанными волосами..

Швейцар проследил взглядом за моей вытянутой рукой.

— В очках в роговой оправе? — уточнил он.

— Да-да. Кто она?

— Доктор наук Инесса Хеллер, профессор, член Координационного комитета офтальмологов, — отрапортовал он. — Что-то еще, но я не запомнил, сэр.

— Достаточно, — сказал я убито и, сунув ему на чай, отправился к ожидавшей меня машине.

Не знаю, утешение ли, что я так и остался для нее таинственным злодеем, продавцом оружия в горячие точки, бывшим солдатом удачи, убивцем и циничным гадом?

В Кении разгорелась ожесточенная гражданская война, в конфликт начали втягиваться соседние страны. Волна насилия докатилась и до Южно-Африканской Республики, черное большинство вознамерилось вообще ликвидировать белых, видя в них основной источник несчастий.

Я получил задание попробовать решить эту проблему, но так уж получилось, что еще до получения задачи в мозгу вспыхнула одна оригинальная, хоть и очень циничная идея. Я поиграл с нею, как с безделушкой, но, когда получил задание разобраться и выдать какое-то решение, я, не очень задумываясь о последствиях, оформил все должным образом и тут же отправил обратно, удивив своей оперативностью.

Глеб Модестович вызвал к себе, морда хитрая, сказал великодушно: