read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


— Перестаньте тянуться, у меня чувство юмора хилое, не оценю. Садитесь, слушайте. Во-первых, жалованье вам повышается до двадцати тысяч…
— Ого, — сказал я невольно, — приятно, конечно. А что я должен делать?
— Да вообще-то ничего особенного. Вы даже не заметите разницы…
Я покачал головой.
— Договаривайте, Глеб Модестович.
Он вздохнул, развел руками.
— Евгений, с переходом на второй уровень некоторые пункты в нашем договоре начинают работать. Как вы понимаете, никто бы не стал вас убивать, если бы вы решили покинуть нашу фирму. Никаких секретов вы не узнали, наши конкуренты ничем бы не воспользовались… А вот сейчас будете допущены к некоторым тайнам, которые разглашать в самом деле не стоит. И наблюдение за вами будет вестись.
Я спросил разочарованно:
— А до этого не велось?
Он усмехнулся.
— А зачем?
— Ну, не знаю. Хотя бы чтоб проверить, что я о вас говорю.
Он отмахнулся.
— Да ерунда это все. Мало ли что можно сказать то ли сгоряча, то ли для красного словца… Важнее то, что вы без конфликта со своим «я» согласились на тотальное прослушивание и просматривание. Это самая главная проверка на… адекватность. На способность жить в быстро меняющемся настоящем. Этого было достаточно.
Я спросил напрямик:
— Значит, если теперь вздумаю уволиться, меня собьет грузовик? Или неизвестные хулиганы зарежут в подворотне, для виду забрав кошелек и часы?
Он засмеялся.
— Нет-нет, что вы! В любой момент можете уйти, хотя мне, честно говоря, будет очень жаль потерять такого сотрудника.
— А когда будет нельзя? — полюбопытствовал я.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
— Как только согласитесь принять первое задание своего нынешнего третьего уровня. Уже по нему сможете догадаться, что занимаемся не только одной благотворительностью.
Я дипломатически промолчал, что об этом трудно не догадаться, все-таки я здесь уже не первый год, но с другой стороны — трудно провести четкую грань между активной благотворительностью и деликатным, как можно более незаметным вмешательством.
Эмма выпрямилась на своем рабочем месте, кокетливо повела плечиками. Волосы уложены в башню другой формы, ей бы в архитекторы пойти, блузка с таким же низким вырезом.
— Поздравляю, — сказала она.
— Спасибо, Эммочка, — ответил я. — Стараюсь вот. Ты досрочно семестр сдала, а я отстаю от тебя, отстаю… Хоть чуточку разрыв сокращаю! Сегодня тебе не так стыдно будет забросить мне задние лапки на плечи? Считай, что там погоны с большими звездами!
— Сегодня не могу, — ответила она. — И завтра. Оба вечера заняты моим бойфрендом. Он меня не видел уже неделю, гормоны его вот-вот разорвут в клочья.
— Меня тоже, — сказал я сварливо.
— В очередь, — ответила она твердо. — Вы здесь не стояли, товарищ! А он уже стоял. Весь.
— Эх, а когда подойдет моя очередь?
— Послезавтра, — ответила она и предупредила: — Но из очереди не отлучайтесь, товарищ!.. А то за вами уже заняли…
— Бронирую, — сказал я. — Никуда не отлучусь, дождусь.
В коридоре встретил Арнольда Арнольдовича, он насвистывал и вертел в руках, читая надписи, коробку с флешкой нового поколения. Увидев меня, сказал жизнерадостно:
— Я слышал, вы сегодня апнулись?
— Было такое, — ответил я скромно и счастливо.
— Это в который раз?
Я двинул плечами.
— Пусть начальство считает.
— В любом случае поздравляю. Вы всем пришлись ко двору. Даже Цибульский, а он всем недоволен, и то говорит о вас как о милом и скромном человеке.
— Спасибо.
— Вы у нас меньше года?
— Что вы! Три года уже…
— Господи, как время летит!
— Да уж…
— Еще раз, — сказал он живо, — поздравляю с быстрым апом. Редко кому удавалось так быстро пройти этот левл. Но не расслабляйтесь, говорю серьезно! Слишком уж большой соблазн — высокий оклад и всякие привилегии… Сколько я видел ребят, что срывались в загулы!
Я помотал головой.
— Что вы, я как раз горю жаждой приступить к решению задач покруче.
Он посмотрел с сомнением, но повторил все так же обеспокоенно:
— Не расслабляйтесь, не расслабляйтесь… Иногда мне кажется, что это у нас делается нарочито.
— Что?
— Да вот чересчур высокие оклады, бонусы, привилегии. Как будто отсеиваем нестойких. По-моему, это не совсем рационально. Все-таки и нестойкие приносят пользу. А когда они спиваются — кому выгода? Никому…
— Не сопьюсь, — пообещал я. — Я вообще алкоголя не люблю. Просто не нахожу в его поглощении никакого удовольствия. Даже рюмочку, как говорят, для компании или для аппетита. И на баб-с не падок. Хорошо, когда они есть, а когда нет — то и фиг с ними.
Он ухмыльнулся.
— Не горюйте, вы среди таких же придурков!
Глава 5
Апнутость дала не только оклад повыше: я получил право на машину с водителем, от чего пока что воздерживаюсь, самому нравится за рулем. Правда, если в голову стучит мысль, то не могу сразу же раскрыть ноут и записать, а то и сразу начать работать, вот для таких моментов и нужен шофер… Ладно, свежие мысли прокручиваю в мозгу, а когда приезжаю — записываю сразу апгрейденный вариант, память пока не подводит.
За обедом поздравили и остальные коллеги, вообще все выглядели веселыми и довольными. Жуков, как обычно, пока официант перекладывал блюда с подноса на стол, просматривал новости по наладоннику, хмыкал, хрюкал, хмурился, морщился, но в какой-то момент у него сорвалось довольное:
— Судный День все ближе!
Он тут же осекся, я перехватил опасливый взгляд, брошенный в мою сторону, но Тарасюк, не заметив, сказал благодушно:
— Да, темп нарастает. Все ускоряется.
А Орест Димыч проговорил с восторгом и удивлением:
— А мой дед, он живет с нами, рассказывает, как ездил на телеге! Грузы развозил.
— Ну и что, — буркнул из-за своего стола Цибульский, — подумаешь. И сейчас в парке можно прокатиться в карете.
Орест Димыч потряс головой.
— Ты не понял. Он по городу ездил на телеге! По городу развозил грузы. Автомобили тогда уже появились, но их было мало, и они были очень слабенькие… Дед говорит, полуторки, больше не тянули. Дверцы фанерные, крыша парусиновая, борта из сосновых досок… Ломались, застревали, так что лошадь с телегой была серьезным конкурентом! Представляешь?.. Это же почти Средневековье!.. Древние римляне ездили на таких телегах, даже египтяне на таких же!.. У меня дед, можно сказать, прямиком к нам из Древнего Египта!.. Радиоприемник был чудом. Громкоговорители на столбах стояли, люди на работу шли по гудку, потому что часов ни у кого не было. А сейчас?
Глеб Модестович в продолжение разговора стоял у окна, рассматривая улицу, сейчас повернулся к нам, лицо странное. Сказал дрогнувшим голосом, в котором мне почудилось недоумение:
— А в самом деле, Судный День стал ближе…
— Как много в этом звуке, — ответил Жуков.
— Как много, — сказал со смехом Тарасюк.
Арнольд Арнольдович поддержал многозначительно:
— А будет еще больше.
Все замолчали, наконец дошло, что хотя и я апнутый, но пока еще не на той ступеньке доступа, чтобы вот так при мне. Я сделал вид, что ничего не слышу, старательно нагребал ножом на вилку салат и отправлял в пасть с преувеличенным аппетитом.
После обеда в своем кабинете я безуспешно лазил по инету, искал какие-то зацепки. Конечно, вводить в окошко поиска слова «Судный День» глупо, миллион ссылок поведутв разные стороны, но ни одна не окажется верной. Этот Судный День — наше словотворчество и означает нечто такое, чему в мире либо нет названия, либо там называется совсем по-другому.
Первый раз, когда я услышал это слово, его назвали просто День, хоть и явно с прописной, а теперь уже Судный…
За следующий месяц еще дважды услышал про День, который все ближе и ближе, а еще через два месяца краем уха поймал «Судный День», но зато произнесенное так, что вроде бы нужно встать и, вытянув руки по швам, петь гимн. Возможно, высшие иерархи нашей организации и поют некий гимн по утрам. Пусть даже мысленно, сейчас же все пишется на безразмерные диски, так что осторожность должна стать второй натурой.
Раньше не замечал или же был слишком внизу, но сейчас, если копнуть, ощущаю, что хотя этого Судного Дня все ждут, более того — работают на приближение этого Судного Дня, однако же… как будто и страшатся его! Вроде бы понятно в общем, кто не страшится любого суда, а Судный День как бы подразумевает, что с каждого спросится за грехиего. Ну, грехи — понятие расплывчатое, сегодня грехи, завтра — нет, все легализуется, но вот за дела могут и спросить…
Думаю, Томлинсон не переживет такого суда, хотя ничего злого и не совершил в жизни.
Я временами чувствовал нервную дрожь, очень уж пугающие бездны распахиваются справа и слева. Наверное, это у всех, кто залетает высоко, подобные ощущения, я ведь привык быть маленьким кабинетным ученым, который никому не нужен, а вот олигархам приходится бояться всего. Я не олигарх, но допущен к опасным тайнам… хотя еще не врубился, к чему же допущен, и уже страшно.
Иногда на работе, да и в постели с Эммой, вспоминал профессора офтальмологии, которая так ловко подыграла мне, олуху. Чего это я, идиот, решил, что моим соседом по номеру окажется именно нудистка? Конечно же, портье, зная, что я очень важный клиент, постарался поместить меня в номер с другим, пусть не очень важным, зато приличным клиентом. Но у меня сработал «синдром командировочного», и я заранее настроился именно на нудистку…
Но как она поиздевалась, как поиздевалась… Впрочем, заодно и натолкнула на одну здравую мысль. Я понимаю, почему нудизм вот уже несколько столетий безуспешно пробивает себе дорогу, но воз и ныне там. Нудизм любопытен, но у классического нудизма нет будущего.
Если взять издалека, то честь, к примеру, занимала всегда очень высокое место в жизни общества. Даже будучи христианами и прекрасно понимая, что самоубийц хоронят за оградой кладбища и в рай не пускают, ибо самоубийцам вечно гореть в аду, люди чести все равно пускали себе пулю в лоб при малейшей оплошности по службе, при карточном долге… да при самых разных обстоятельствах, «смывая кровью», как тогда считалось, свою вину.
Это мы, наша организация, так бы и оставили, если бы так поступали все. Но другие, наподличав и наворовав, предпочитали пойти под суд, получить тюремный срок, отсидеть и побыстрее выйти по амнистии или за примерное поведение. Вот эти-то и посмеивались с чувством полнейшего превосходства над теми, кто пускал пулю в лоб. Они, мол, гниют в земле, а я их дочерей трахаю благодаря наворованным тогда и спрятанным деньгам…
То же самое относится и к женщинам. Добродетельные обычно остаются у разбитого корыта, а все ценное расхватывают хитрые и не стесняющиеся ложиться и раздвигать ноги под любым, кто может чем-то помочь и посодействовать.
Таким образом, общество разделилось на две категории граждан. Одни соблюдали нравственный и уголовный кодекс, а другие — только уголовный. Понятно, что первые постоянно проигрывали вторым, для которых не существовало ни бога, ни заповедей Моисея, ни рыцарского кодекса чести, ни правил поведения в обществе.
Потому и только потому, чтобы не дать именно этим людям окончательно захватить власть в обществе, было принято тяжелое решение упразднить нравственные законы везде, где только возможно. Чтобы хорошие и нравственные люди уже не уступали по дефолту жуликам и проходимцам. Если те и другие будут отвечать только перед законом, то шансы на победу у безнравственного человека будут не столь уж бесспорны.
Я читал секретные доклады и постановления, сердце трепещет, как у пойманного воробья, душу распирает гордость и ликование, что допущен к таким тайнам. И что теперь я должен продолжать эту трудную, неблагодарную, но такую нужную работу.
Подзаправившись ноотропиками, а потом для верности запив большой чашкой крепкого кофе, я с полчаса терзал мозг вариантами, что еще можно сделать в этой области. Любой дурак видит, что еще не все сделано, многие устаревшие моральные нормы и сейчас одним осложняют жизнь, а другие набирают очки как революционеры и ниспровергатели.
Глеб Модестович согласился принять меня с моими идеями сегодня же, попросил только прийти после обеда, у него важное совещание… тут он сделал паузу, и я замолчал, вздохнув, представив, на каком уровне с ним совещаются.
А после обеда я выложил свои доводы насчет упразднения статьи за связь с несовершеннолетними. Хотя бы для начала разрешить учителям заниматься любовью с учениками. Поводом послужил суд, на котором тридцатипятилетняя Кристина Киллерд обвинялась в сожительстве с одиннадцатилетним учеником из ее класса.
Родители ученика не выразили протеста, разумно рассудив, что пусть лучше со своей учительницей, чем в подворотне с одноклассницами и вообще неизвестно кем, где быстро и болезни подцепит, и попробует наркотики, и симулянты секса, а с учительницей, мол, безопасно. Еще и уроки подучит с учительницей между сексом.
И хотя общественное мнение в целом было за то, чтобы посадить ее в тюрьму, а затем лишить права преподавать, но я уловил некую недостаточность аргументации. В основном звучало: мы так не делали, значит, и ей нельзя.
Фигня, конечно. Большинство удерживается от преступлений вовсе не из-за своих высоких моральных качеств, а из-за банальной боязни, что поймают. И будут неприятности.
Глеб Модестович слушал внимательно, я вообще заметил за ним эту особенность: чем бы ни был занят, в состоянии мгновенно переключиться и, выслушав любую ахинею, постараться ухватить в ней зерно, если оно есть.
— Во всяком случае, — заметил он, — начните дискуссию в прессе. Средства будут выделены.
— Когда?
— Да хоть сегодня.
— Спасибо!
— Если дискуссию удастся повернуть нужным образом, — продолжал он, — переведите ее в кампанию за отмену дискриминации, устаревших запретов! Это привлечет внимание, толпа обожает все, связанное с сексом. А затем, возможно, удастся внести какие-то поправки в закон, уточнения, исключения. Например, учителям заниматься сексом с учениками можно, а садовникам и вахтерам — нельзя.
— Или, — подхватил я, — учитель может заниматься сексом только с учениками своего класса! Или в тех, где преподает. Таким образом просто переводится степень знакомства с учениками на более высокий… гм, или иной уровень. В этом случае будет не травма, а бережное обучение…
Он кивнул.
— Прекрасно. Делайте. Потом начнутся крики за расширение списка, это займет внимание значительной части толпы. Хотя нет…
Он прервал себя, задумался. Я видел, как собрались морщины на его лбу, спросил с тревогой:
— Что случилось?
— Когда будут выборы?
Я напряг память, промямлил в недоумении:
— Через полгода…
— Только начните не сейчас, а через два месяца, чтобы подгадать к выборам. Проще будет провести нужных нам людей.
Я козырнул и отбыл плести паучьи сети.
Через пять месяцев кампания за разрешение секса учителей с учениками достигла невиданного размаха как в прессе, так и в обществе. Эту животрепещущую проблему живои с превеликим удовольствием обсуждали на кухнях, на улице, в транспорте, не говоря уже о прессе и телевидении.
Глеб Модестович вызвал меня к себе, показал отклики и поздравил меня с успехом.
— Закон еще не принят, — возразил я.
— Уже внесен в Госдуму, — напомнил он. — Как у нас, так и в Штатах.
— Мы работаем синхронно?
— Мы работаем везде, — ответил он с улыбкой.
— А сколько будет рассмотрений?
Он отмахнулся.
— Это неважно. Пройдет, гарантирую. Вообще с легализацией свободных отношений в сексе мы сделали великое дело, лишив ловкачей их главного преимущества — беспринципности! И строгих нравственных правил. Ну, к примеру, как ни превозносилась нравственность и девственность женщин, мужчины увивались за более доступными женщинами. Ореол порочности… гм… это что-то. Мы всегда слетались на него, как пчелы на мед…
— Как мухи на говно, — поправил я.
Он поморщился, но кивнул.
— Согласен. В нравственных категориях есть такая удивительная вещь: если говно большинство начнет называть медом, то в сознании следующего поколения говно уже и будет медом. А мед — говном. Мы так и поступили с нравственностью, щепетильностью, верностью, честью и прочими понятиями. Таким образом, в обществе, где все женщины, говоря по-старому, — бляди, уже не осталось дур, старающихся остаться до замужества девственницами и потому остающихся на обочине жизни. Возвращаясь к нашим баранам…
Мне показалось, что его губы сложились в трубочку, будто поправил «…к нашему барану», но я уже злобно рассматривал его, словно выбирал, куда всадить из гранатомета,и он смолчал.
— Возвращаясь к нашим баранам, — повторил он, я подумал, что он уже забыл, из-за чего начал речь, но он то ли вспомнил, то ли просто готовил речевой оборот: — Хочу еще раз сказать, что это уверенно продолжает нашу линию на выравнивание шансов всех-всех. Сейчас та женщина, что первой выйдет на улицу обнаженной, привлечет повышенное внимание и неслабый интерес… тем самым первой соберет все сливки успеха. Но выйти голой — это не степень магистра получить! Там все заслужено упорным трудом, а здесь всего лишь отсутствием нравственных тормозов. Вы совершенно правильно предлагаете убрать последние тормоза. Одежда — всего лишь защита от холода, осадков и еще элемент украшения. Но — не больше! Никакой сакральной роли. Таким образом, нравственные женщины не будут отодвинуты в тень менее принципиальными подругами.
— Спасибо за понимание, — пробормотал я.
— Словом, я рад за вас, — сказал он торжественно.
Я понял, что продолжение этой ритуальной фразы может звучать как «…а теперь пошел вон», и сказал торопливо:
— Глеб Модестович, у меня еще одна идея!
— Что?
— Не совсем оригинальная, — заторопился я, — а как бы развитие предыдущей. Ничего нового, клянусь! Всего лишь еще один шажок в том же направлении!
Он вздохнул, посмотрел мрачно.
— Знаю я ваши «ничего нового».
— Честное слово! Шажок, даже шажочек…
— Ладно, говорите. Скажу сразу, я против.
Я перевел дыхание, спросил с надеждой:
— А нет ли у нас каких-то связей или хотя бы достаточно прочных контактов… в медицинском мире?
— Медицинский мир широк, — ответил он с кислой улыбкой, — в какой именно области? Зубы полечить?
Я потрогал нижнюю челюсть.
— Да вы меня сегодня в зубы еще не били. Ни ногой, ни… вообще. Пока. Контакты должны быть в области заботы о здоровье и долголетии. Причем не слишком дорогостоящей заботы, чтобы всем была по карману.
Он ответил медленно, глядя мне в глаза:
— Все есть. У вас что-то конкретное?
— Да, — ответил я.
— В каком состоянии? Когда сможете положить на стол?
Я вытащил из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист бумаги, аккуратно развернул и молча положил перед ним. Он взглянул на лист, на меня, коротко усмехнулся, я уловил одобрение, а также хитрую искорку в глазах, мол, я так и думал, углубился в чтение.
Звякнул мобильник, но Глеб Модестович одним движением заставил его умолкнуть, даже не взглянув, кто звонит. Я затаил дыхание, шеф явно заинтересовался.
Наконец он поднял голову.
— Как я понимаю, — спросил он в упор, — это только триггер?
— Да, — ответил я торопливо.
— Дальнейшие действия вы продумали?
— Сперва продумал их, — объяснил я, — просчитал, что это даст. И только тогда подумал о триггере. Мне кажется, вся эта затея обойдется нам совершенно бесплатно. За исключением, конечно, исследований, которые должны дать этот результат.
Он отмахнулся с великолепной небрежностью Цезаря, у которого полмира в кармане.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [ 16 ] 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.