Чтение 28–й страницы книги ~Сингомэйкеры~

— Дорогой Юджин, Гадес отвечает за эту линию умонастроения общества. Ему было бы интересно, как воспринимает ее та часть, которая… не самая тупая. Ему пришлось бы в чем-то подкорректировать.

— В смысле?

— В смысле, — сказал Штейн уже в лоб, раз до меня не доходит, — чтобы и вы поверили. А то такие вот умники и разрушают тщательно сконструированную легенду! Призванную обеспечивать стабильность и спокойствие в обществе. Вся стабильность покоится на нескольких легендах, самая известная выражена в форме религий. А вы из тех разрушителей, что ввергают общество в волнения, революции и кровопролитие… К счастью, наша организация вас выловила вовремя. Теперь работаете не на разрушение, а на укрепление.

Они смотрели и улыбались, как всезнающие боги. Я спросил жалким голосом:

— А что… с этим прогнозом? Если вы знали, что он ложный… зачем его было запускать в общество?

Вульф и Штейн переглянулись и, потеряв интерес, ушли с разрешения Макгрегора. Кольвиц демонстративно зевнул и, достав наладонник, начал тыкать пальцем в сенсорный экран.

Макгрегор поморщился, в глазах укоризна, но не в мой адрес, как я понял с облегчением, сказал неожиданно терпеливо и мягко, но мне послышалась в его мягком голосе жалость:

— Юджин, один блестящий и популярный, хоть не очень умный поэт однажды написал поистине гениальные строки: «Если к правде святой мир дорогу найти не умеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!» Это не совсем то, но как отдаленная аналогия, гм… наверное, подходит. Пусть люди живут спокойно и думают, что все великие перемены где-то в далеком будущем. И не болезненными сдвигами и переломами в жизни, а медленно, постепенно и плавно. Если всем сказать, что уже лет через тридцать-сорок наступит сингулярность и начнется Великий Отсев, аналог Страшного суда… что начнется? А нам не нужны никакие подвижки в обществе. Нам нужно, чтобы уровень мировой экономики неуклонно рос. До наступления сингулярности.

Я пробормотал ошеломленно:

— Мы их дурим и… в этом?

— Для их же блага, — ответил Макгрегор хмуро. — Вы же не рискнули бы заявить, скажем, в Лондоне или Париже лет триста назад, что бога нет?.. Возмущенная таким богохульством толпа разорвала бы на месте, даже для костра бы не осталось. Главное же, пусть работают, а не устраивают митинги с требованиями, чтобы в сингулярность войти всем-всем. Это мы понимаем, что политкорректность была необходима на определенном этапе, но она себя уже сейчас почти изжила, скоро ее отбросим, как раньше отбросили феодальную систему отношений, кастовую, сословную и прочие-прочие, однако для общества пусть пока существует…

— Будем ломать постепенно?

Он мягко улыбнулся.

— Да вообще не будем ломать.

Он больше ничего не сказал, это я ломал весь день голову: если политкорректность устарела, то почему не будем ломать вообще?

Снова меня кольнула странность, что Макгрегор, мудрейший человек, так бездумно отмахивается от идей окончательного решения некоторых острых проблем, да и вообще от разных вариантов занять простой народ, так сказать, капитально. Я бы сказал, что это недооценка моих предложений, если бы это был не Макгрегор.

Макгрегор и раньше сразу все схватывал, понимал саму суть моих идей и когда отказывает, то совсем не потому, что считал идеи дурацкими или нежизненными, я это вижу. И все-таки отказывает иногда совершенно необъяснимо…

Странность, непонятная мне странность. И хорошо бы в ней разобраться до того, как все эти странности разберутся со мной.

Я уже убедился, что в нашем современном и раскрепощенном нашими усилиями мире возможно все. Любые взгляды, теории, движения. Желательно развивать их в сторону дальнейшего раскрепощения населения от сдерживающих нравственных норм, нам это на руку.

Однако при желании можем с легкостью повернуть рычаг в другую сторону. Народ на улице в тот же миг завопит о необходимости твердой руки, потребует вернуть обществок нормам шариата, домостроя, или как это время называлось в Европе, когда женщинам сразу после рождения удаляли клитор, чтобы не отвлекались от высоких мыслей.

Правда, пока нам это не нужно, хотя я еще не врубился, почему дорога только one way. Я бы просчитал, чтобы мировая экономика темпов роста не убавила. И чтобы коренное население Европы не размывалось выходцами из Индии, Пакистана, Африки…

Когда сказал об этом Макгрегору, он пренебрежительно поморщился.

— Не нужно бояться падения рождаемости в Европе, — сказал он спокойно. Весь его вид говорил, что достали с этими глупостями насчет демографии. — Не нужно бояться взрывного роста демографических показателей на юге…

— На юге, — спросил я, — это в Индии и Китае?

Он отмахнулся.

— Не только. И в Африке, и в Южной Америке… Пусть, пусть…

Я заметил, как сзади неслышно подошел Штейн, прислушался и вдруг улыбнулся уголком рта. Судя по его виду, Макгрегор занимается благотворительностью, объясняя мне эти очевидные вещи. Хотя, конечно, ничего не понимаю… Разве не понятно, что скоро Европа вообще вымрет? Но еще до того, как вымрут так называемые «белые», власть перейдет к «небелым». Англия и Франция уже почти на четверть омусульманились, и попытки правительства остановить процесс сползания к исламу выглядят жалкими и смехотворными. Поздно. Можно полностью запретить иммиграцию, но уже приехавшие мусульмане размножаются с бешеной скоростью, и скоро Франция превратится в новое Косово. А также Англия, Голландия, Швейцария… и прочие-прочие чистенькие европейские страны.

Я ломал голову, поворачивал проблему так и эдак. Создается твердое впечатление, что руководству не только все давно известно, но они знают решение.

Вдруг мороз пробежал по моей шкуре. Я вспомнил, как на меня посмотрел Штейн, улыбнулся чуть-чуть и легонько подмигнул. Дескать, пусть так думают работники низшего звена, но ты не обращай внимания, работай над проблемами, которые перед тобой поставили. А «демографическая проблема» для нас не проблема. Ее не просто мониторят, она… запрограммирована!

Я закрыл глаза и потряс головой. Не понимаю. Как? Почему? Каким образом это хорошо, если количество европейцев-католиков неуклонно сокращается?

Глава 7

За столом секретарши, где я впервые увидел Клаудию, потом Синтию, а в последние разы сидела Изабель, на этот раз трудится молодая женщина с внешностью бизнесвумен икороткими иссиня-черными волосами в стиле начала прошлого века.

Она загадочно улыбнулась мне и произнесла деловым голосом:

— Мистер Юджин, как только у вас будет свободное время, мистер Макгрегор просил бы вас зайти к нему.

Я сказал настороженно:

— К чему такие церемонии? Я и сейчас могу.

Она покачала головой.

— Мистер Макгрегор сказал, чтобы вы зашли, когда у вас будет свободное время.

— Для мистера Макгрегора всегда свободное, — ответил я. — Что-то в лесу издохло: шеф не вызывает, а просит! Не к добру…

— Ну что вы уж так, мистер Юджин, — сказала она укоризненно. — Мистер Макгрегор строг, но справедлив.

— Наверное, бить будет, — предположил я. — Вас как зовут?

— Мария.

— Хорошо смотритесь, Мария.

— Спасибо, мистер Юджин.

— Здесь было много красивых женщин, — сказал я, — но вы просто супер!

Она улыбнулась.

— Мистер Юджин, я всегда в вашем распоряжении. Во всех смыслах.

Я кивнул, а как же иначе, но, все еще встревоженный, повернулся и отправился к лифту, подумал перед ним хорошенько и вернулся к себе.

Указания руководства лучше выполнять как можно ближе к отданному приказу, даже если этот приказ — совет или пожелание.

Я засел за комп, тут же забыл обо всем, очнулся, когда кровавый закат залил кабинет нереально красным светом, будто я на Марсе. Часы одурело показывают поздний вечер, зимой бы это уже была глубокая ночь, но в сентябре еще поздний день для таких, как я. Я копировал из инета фрагменты новостей, чтобы выстроить в нужную цепочку, а затем поиздеваться, выжимая нужный мне ответ, как неожиданно раздался требовательный звонок.

Я кликнул, на экране возникло хмурое лицо Макгрегора.

— Все еще работаете?

— Уже заканчиваю, — ответил я торопливо. — Простите, зацепила меня одна идейка… Хотя бы стоящая, а то хрень какая-то…

Он помолчал, я чувствовал себя пойманным, но не потому, что запрещено задерживаться, просто как бы подтверждаю, что мне надо было побывать на самом фешенебельном курорте, чтобы увидеть сладость нашей работы.

В серых глазах Макгрегора мелькнула непонятная искорка.

— Вы столько лет на этой каторге и все еще задерживаетесь после работы?

— Да я ненадолго, — ответил я, оправдываясь. — Так, пустячок, уже почти закончил.

— Завтра закончите, — сказал он. — Зайдите, пожалуйста, ко мне.

— Есть, шеф, — ответил я послушно. — Уже бегу.

— Не споткнитесь, — буркнул он.

— Как можно, шеф! Я же ценность…

Он не ответил на мою попытку сострить, чтобы вызвать какую-то реакцию, кивнул, экран погас. Я поставил комп на пароль, мою сетчатку глаза и прочие биоданные даже здесь не подберут, вышел в коридор.

Мария приветливо улыбнулась, я успел уловить момент, как она незаметно напрягла грудь, чтобы розовые ниппели обозначились сильнее, я ей ответил такой же широкой улыбкой.

— Шеф вас ждет, — сообщила она.

— Да, — ответил я, — а то бы предпочел поторчать у вас.

— Да ну? Что-то не замечала!

— Я просто скромный, — заверил я. — И жутко застенчивый. Все не решаюсь сказать, какие у вас классные сиськи.

Она оживилась, спросила торопливо:

— Правда? У меня натуральные, правда! Вот пощупайте.

— В другой раз, — сказал я быстро, — а то не смогу уйти, а это, сама понимаешь, чревато.

Она с сочувствием улыбнулась.

— Идите, Юджин, идите. Но помните, в любой момент и в любом месте. И как вам понравится.

Я толкнул дверь, Макгрегор стоял ко мне спиной и водил электронным карандашом по огромному экрану на полстены. Там вспыхивали искорки, как при электросварке, тут же гасли, и мне показалось, что именно так он гасит в зародыше конфликты, что могут разрастись в широкомасштабные войны.

— Новые проблемы?

Он проговорил, не оборачиваясь:

— А как иначе? У нас не девятнадцатый век, когда столетиями ничего не менялось. Глазом не успеешь моргнуть… Садитесь, Юджин.

— Насиделся, — сказал я. — С вашего разрешения постою.

— Как хотите…

— Вы правы, — сказал я, — что едва успеваем подкидывать человечеству новые цацки! Только пока с ними забавляется, ручки поверх одеяла держит…

Он сказал с тоской:

— Да уже не успеваем с этим рanem et circenses швырять в толпу то пряники, то морковки, то разводы Ани Межелайтис. Задолбал этот…

Он стиснул челюсти, задавив какое-то словцо. Я смолчал, таким всегда сдержанного Макгрегора еще не видел, а потом сказал осторожно:

— Вообще-то для них идей вагон и маленькая тележка. Мы же понимаем, с каким контингентом имеем дело. Это для умных придумывать трудно, а для демократического большинства — раз плюнуть. К примеру, можно предложить внедрить в массы уже разработанные грудные имплантаты для мужчин…

Он обернулся, вперил в меня злой взгляд. Лицо показалось мне осунувшимся и взбледнувшим.

— Издеваетесь?

— Абсолютно серьезно, — заверил я. — Хотите, перекрещусь?

Он скривился.

— Знаю, какой из вас христианин. А при чем тут эти…

— Имплантаты, — подсказал я.

— Да, имплантаты. Я не ослышался, вы сказали…

Он замолчал вопросительно, я сказал с готовностью:

— Имплантаты для мужчин. Грудные. Просто я уверен, что при нашей специфике мы должны не столько работать пожарной командой, но и несколько опередить события. Заранее полить водой место, где возможно возгорание…

Он кивнул, глаза посерьезнели, взгляд стал внимательным.

— Вообще-то верхний эшелон как раз этим и занимается, — ответил он спокойно. — Но я рад буду выслушать ваши предложения, если они у вас есть. А то мне кажется, что увас все еще послеотпускное настроение.

— Предложений вагон и маленькая тележка, — повторил я.

Он недоверчиво усмехнулся.

— Вообще-то я в вас верю. Вы из тех, кто не ждет подталкивания. Итак?

Я положил перед ним популярный медицинский журнал, на обложке красуется гигантская цифра «62» и помельче: «Такой процент женщин, что сделали имплантацию груди или готовятся к такой имплантации».

Макгрегор внимательно посмотрел на обложку, поднял вопросительный взгляд на меня.

— Обложка? Или где-то закладка?

— Обложка, — ответил я. — Для женщин имплантация уже стала обычным делом. Они свои сиськи то надувают, то вытаскивают имплантаты и ставят другие, более изысканной или причудливой формы, а вот мужчины посмеиваются над их «дуростями», а сами втихую завидуют.

Он хмыкнул.

— Неужто завидуют?

— Еще как, — заверил я. — Это нам с вами неважно, какие у нас фигуры… не уроды и ладно, а те, у кого нет ни науки, ни спорта, ни искусства, ни вообще никакой страсти, те пробуют время от времени накачивать себе мясо на тренажерах… Увы, на долгие усилия мало кто способен. Но очень многие готовы заплатить кругленькую сумму, чтобы имиз впалой груди сделали могучие мышечные латы. Я консультировался у хирургов, на самом деле это несложно, и, как вы знаете, некоторые из наших сотрудников кое-что себе уже имплантировали. Я говорю о мужчинах. Только мужчины это тщательно скрывают! Можно пойти по тому же пути, что проложили женщины, можно чуть сложнее, зато мужская грудь будет на ощупь твердой, как дерево или тугая резина. Это по выбору. Впрочем, есть и другие варианты. Все специалисты говорят, был бы спрос, а они могут все наладить быстро для массового удовлетворения…

Он задумался, похлопал карандашом по ладони.

— Для массового… это как?

— Если убедить народ, — сказал я, — что в имплантатах для мужчин нет ничего стыдного, то скрытый спрос выйдет наружу. К клиникам выстроятся очереди из мужчин!

— Так-так, дальше.

— Это в свою очередь, — сказал я, — позволит резко понизить цены. Имплантация, что доступна пока только хорошо обеспеченным людям, станет по карману людям со средним достатком.

Он подумал, кивнул.

— При массовости даже с менее, чем средним. Последствия прикидывали?

— Да, — сознался я. — Но и без того ясно, что это, во-первых, повысит занятость, во-вторых, не удовлетворенные жизнью начнут искать выход энергии не в уличных демонстрациях и переворачивании автомобилей. Когда получат фигуры аполлонов, то пойдут в свободное от работы время по бабам, по бабам…

— Да хоть по мужикам, — произнес он отстраненно, — хоть по козам и коровам… Нам бы еще несколько лет продержаться без конфликтов.

— Нужно открыть такую клинику, — сказал я. — С тайным дотированием. Чтобы цены более демократичные. Народ начнет приходить. Имен пока спрашивать не надо, пусть все тайно…

— Гм… посмотрим.

— Первую статью, — сказал я, — о пользе грудных имплантатов для мужчин напишу сам. Обосную так, что всякий с имплантатами будет выглядеть прогрессивным демократом, а без имплантатов — фашистом и, хуже того, патриотом. Ну ладно, обойдемся без политики, это я так, но мужскую имплантацию введем в моду. Мы уже знаем, как делать модой всякую ненужную хрень.

Он коротко усмехнулся.

— Да, руку набили.

— Зато мир, — сказал я, защищаясь, — во всем мире! Все заняты.

— Да-да, — сказал он, — лучше, когда человек занят хренью, чем политикой.

— Так я берусь?

— Спасибо, Юджин. Вы очень хорошо вписались в коллектив. Уж поверьте, с другими за такое долгое время случалось всякое. Готовьте обоснование, а я прямо сейчас дам команду на создание такой клиники. Наверное, стоит поручить это Гадесу, он и здание быстро подыщет подходящее, и команду лучших специалистов подберет…

Я повторил:

— Имплантация для мужчин, как я уже сказал, существует. Но это единичные и тщательно скрываемые случаи. Мужчина лучше умрет, чем признается, что его бицепсы или грудные мышцы — дутые. Наша цель изменить отношение общества к этой проблеме!.. А клиники и без нас начнут расти, как грибы.

Он подумал, кивнул:

— Прекрасно.

— Тогда я прямо сейчас начну раскрутку? — спросил я.

Я откланялся и хотел торопливо покинуть кабинет, чтобы Макгрегор не видел мою счастливую улыбку, а в коридоре тихонько завизжу, люблю вот так с ходу решать проблему, вроде бы экспромт, хотя проблему мужских имплантатов продумал заранее и даже придумал кое-какие хитрые ходы по промоушену, однако Макгрегор сказал быстро:

— Стоп-стоп! Во-первых, сейчас уже ночь. А ночью спать надо, а не раскручивать какую-то дурь, хоть и нужную дурь. Во-вторых, сядьте. Я вас вызвал по весьма определенному… гм… делу. Посидите, подождите.

Я послушно опустился в кресло, но не развалился в нем, неприлично такое в присутствии начальства, а так это задницей на самый краешек, чтобы и спина прямая, и готовность вскочить и броситься выполнять приказы. И, конечно, преданный взгляд на руководство, оно такое любит, а мне нетрудно.

Макгрегор снова повернулся к экрану, кончик электронного карандаша еще быстрее запрыгал по экрану. Я молча следил за искорками, потом отвлекся и начал рассматривать слева от экрана портрет в массивной раме из темного дерева, оттуда на входящих строго смотрит Уотерг, один из председателей организации начала прошлого или даже позапрошлого века. Это он сумел вопреки даже сопротивлению многих членов организации обеспечить резкий взлет мировой экономики и технического прогресса. Я уже знал, что рост промышленности в том веке внезапно уперся в резкую нехватку рабочих рук, что раньше было просто немыслимо. Рост всех экономических показателей затормозился, и тогда Уотерг сумел сломить сопротивление Совета и доказать необходимость реформы самого мировоззрения с тем, чтобы к работе привлечь женщин, в то время не имевших даже права голоса.

Но если просто дать женщинам равные права с мужчинами, равную оплату и попытаться их привлечь к мужской работе, то абсолютное большинство с возмущением отказалосьбы от такой гнусности, такого непристойного предложения. Однако Уотерг умело начал разжигать недовольство женщин, что их ущемляют в правах, считают домашними неграми, не допускают даже до выборов…

Движение суфражисток — его рук дело, затем переросло в феминизм. Умело дирижируемые им, мужчины вяло сопротивлялись, наконец женщины победили и с триумфом устремились на рабочие места, раньше принадлежащие мужчинам «по праву».

Лишь немногие женщины, да и то много лет спустя, начали подозревать, что их умело и безжалостно провели, но осознание запоздало: треть женщин уже трудились в производстве, а это дало новый мощный толчок экономике, прогрессу и процветанию.

Портрет Уотерга всякий раз смотрит строго на входящего, как бы спрашивая: а ты сумел сделать что-то подобное по масштабности?

Сбоку распахнулась дверь, ввалился Штейн, очень довольный и потирающий ладони. Обменялись рукопожатиями с Макгрегором, но поглядывали на дверь. Я не понимал, кого ждем, затем в коридоре раздались шаги. Я насторожился, что-то происходит, Макгрегор посматривал на меня с иронией и любопытством.

Глава 8

В кабинет вошел… Кронберг, Эдуард Кронберг. Человек, который несколько лет тому пригласил меня на работу! Все такое же умное удлиненное лицо, сухая фигура с прямой спиной и развернутыми плечами, умные внимательные глаза.

Я охнул, подпрыгнул, глаза мои полезли из орбит. Кронберг со сдержанной улыбкой протянул руку, все такой же родовитый герцог.

— Юджин, я всегда говорил этим двум, что у меня есть нюх на бриллианты!

Я осторожно пожал эту аристократическую ладонь, удерживаясь от желания приложиться к ней губами, словно я на приеме у папы римского.

Кронберг смотрел на меня с отеческой улыбкой, Макгрегор развел руками.

— А я всегда удивлялся, как вам удается… порой в кучах навоза… и вот такое…

— Талант, — сказал Штейн почтительно. Подумал и уточнил: — Нюх на людей. Как у свиньи на желуди.

Кронберг еще раз крепко сдавил мне пальцы и выпустил из ладони.

— Я рад, Юджин, что вы оправдали мои ожидания. Садитесь, теперь вы один из нас. Я, как вы поняли, член Совета Двенадцати. Вы отныне кандидат в члены Совета, так что от вас нет тайн.

— Почти нет, — уточнил Макгрегор, но это прозвучало скорее шутливо.

Я выждал, когда они сядут, оглянулся на Макгрегора. Тот бросил карандаш на стол, поморщился.