Вольф Белов

Бельфеддор

Милой сестренке

Настеньке посвящается!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЖИЗНЬ НА ДВОИХ

Копыта гиппарионов[1]и волов гулко стучали по утоптанному грунту лесной дороги, поскрипывали колеса кибиток. Большой торговый караван ногарского купца Ксеттоса возвращался из дальних странствий в родной Отоммосо. Сундуки ломились от золотых и серебряных самородков, вырученных за меха, вина и зерно в предгорьях полуночных гор и степях Хингары, повозки были забиты тюками с тончайшими ардонайскими тканями, мешками и амфорами со специями и пряностями из Каттана и Акатании.

Паланкин, в котором восседал сам Ксеттос, мерно покачивался на плечах дюжих носильщиков-рабов. Рядом шагал босоногий смуглолицый парень лет двадцати, верный раб купца, преданный ему душой и телом. Раб заметно прихрамывал, его левая нога была чуть короче правой. Это был не единственный его физический недостаток: парень ничего не слышал и не мог говорить, ибо родился глухонемым. Только один купец умел разговаривать с ним – он отлично понимал все жесты глухонемого, тот же, в свою очередь, понимал все приказы хозяина и исполнял их в точности.

К паланкину подъехал верхом на буланом гиппарионе начальник стражи, оттеснив глухонемого раба. Начищенная бронза доспехов всадника отражала последние лучи заходящего солнца, слепя глаза.

– Не пора ли нам встать лагерем, хозяин? – осведомился начальник стражи. – Мы все равно не успеем к Абатуру до темноты.

– Ты прав, Омминос, – нехотя согласился купец.

Ксеттосу вовсе не улыбалось заночевать среди враждебных человеку лесных дебрей, но выбирать не приходилось.

– Подыщи подходящее место для ночевки, – распорядился он.

– Чуть дальше по дороге есть большая поляна в лесу, – сообщил Омминос. – В свое время я останавливался там. Но нам придется свернуть.

– Хорошо, – согласился Ксеттос. – Веди нас туда.

Омминос кивнул и, пришпорив гиппариона, помчался в голову каравана. Глухонемой раб снова занял свое место рядом с паланкином хозяина. Ксеттос взглянул на раба, мрачно вздохнул и задернул шелковую занавеску. Глухонемой отлично понимал, какие думы тяготят его господина. Несмотря на то, что купец получил определенную прибыль, в целом нынешний поход оказался на редкость неудачным – слишком много животных, людей и товаров было потеряно в пути. В довершение всего сейчас каравану приходилось двигаться по неизвестной Ксеттосу дороге, и это очень беспокоило купца.

Путь для каравана выбрал Омминос. У Ксеттоса не было причин не доверять Омминосу, но он предпочел бы видеть во главе своей стражи прежнего начальника. К сожалению, тот старый проверенный воин погиб от кинжалов ночных головорезов в Отоммосо незадолго до отправления каравана. Омминоса купцу порекомендовала его племянница Тинея.

Между тем караван свернул с накатанной дороги, и кибитки затряслись по ухабам малоезженой лесной тропы. Лес еще теснее обжал путешественников с двух сторон. Но через некоторое время его стены расступились, выпустив караван на обширную поляну. Ее утоптанность свидетельствовала о том, что здесь действительно часто останавливались большие отряды.

– Стой! – громогласно скомандовал Омминос.

Возницы натянули поводья и принялись распрягать волов. Носильщики опустили паланкин своего господина на землю. Ксеттос откинул шелковую занавеску и выбрался из носилок, с удовольствием разминая одеревеневшие конечности. К нему подъехал Омминос и спешился.

– Честно говоря, я предпочел бы заночевать в степи, – сказал ему Ксеттос. – Но в нашем положении выбирать не приходится. Прикажи людям, чтобы разбивали лагерь.

Омминос принялся отдавать приказы, поторапливая слуг и щедро раздавая подзатыльники рабам. Люди захлопотали, разбивая шатры и палатки, разводя костры. Омминос самолично расставил несколько постов по периметру лагеря и отправил несколько человек с бурдюками к роднику за свежей водой.

Глухонемой приготовил хозяину удобное ложе в шатре, принес вина, затем отправился помогать Октосу, личному повару Ксеттоса. Не забыл он позаботиться и о Мраке, могучем вороном гиппарионе хозяина. Купец, наверное, никого не любил больше, чем своего жеребца, и брал гиппариона с собой во все путешествия, хотя предпочитал передвигаться в паланкине. Мрак отвечал хозяину взаимностью, на всех же прочих смотрел с неукротимой злобой, издавая странные горловые звуки, похожие на рычание. И слуги, и рабы опасались злобного жеребца, считали его дьявольским существом. Исключение Мрак делал только для глухонемого: почему-то лишь к этому убогому парню он питал явную симпатию.

Стемнело очень быстро. Погонщики, наемные слуги и рабы сгрудились у костров, на всякий случай держа под руками ножи. Глухие дебри полуночных[2]лесов таили немало опасностей даже для такого большого каравана. Никто из караванщиков еще никогда не забирался так далеко на полуночь, и всех мучила тревога, мешая отдаться спокойному сну. Один лишь Омминос бывал ранее в здешних краях. Но хоть начальник стражи и утверждал, что опасаться нечего, его слова мало кого успокаивали. Слишком часто на постоялых дворах рассказывали жуткие истории о набегах варварских дружин, являвшихся с полуночи, преимущественно арамеев и хошимов. Отчаянные головорезы, обуреваемые жаждой легкой наживы, нередко покидали земли своих племен и, сбиваясь в большие отряды, вторгались в пределы Ногарской империи.

Кроме разбойников лес таил под своим зеленым покровом и другие опасности. Если костры и присутствие множества людей могли отпугнуть лесных хищников, то демонов и прочую нечисть они, наоборот, притягивали.

Но понемногу лагерь погрузился в сон, чуткий и тревожный. Лишь стражи бодрствовали на своих постах.

Глухонемой привел в шатер Ксеттоса двух молоденьких наложниц. Любвеобильный купец ни одной ночи не мог провести без женских ласк, и в дальних странствиях его всегда сопровождала дюжина прелестных юных рабынь. Глухонемой отлично знал все слабости и пристрастия хозяина и лично отбирал для него на каждую ночь подходящих настроению купца наложниц.

Почтительным поклоном выразив хозяину пожелание доброй ночи, глухонемой покинул шатер и улегся на циновке у входа, свернувшись калачиком, словно верный пес.

Он не мог слышать, как глубокой ночью из тьмы леса подкралась опасность. Впрочем, и никто в лагере этого не услышал. Бесшумные тени появились из леса неожиданно со всех сторон. Стражи, чуть задремавшие на своих постах, беззвучно падали, пронзенные кинжалами ночных грабителей.

Лишь когда налетчики напали на людей, спавших у костров, поднялась паника. Испуганно ржали гиппарионы, мычали и бесновались волы. Слуги, рабы и даже стражники, побросав оружие, в страхе разбегались. Лесные разбойники в звериных шкурах и легких кожаных доспехах, уже не таясь, выкрикивали свой боевой клич и рубили всякого, кто попадал под руку.

Глухонемой проснулся последним, когда один из пробегавших мимо слуг наступил ему на руку. Из шатра с визгом выскочили полураздетые рабыни, прикрывая ладонями своиобнаженные прелести. Вслед за ними появился Ксеттос в одних шароварах, взлохмаченный и босой, но с мечом в руке. Мигом оценив обстановку, он заорал:

– Все ко мне!

Полтора десятка уцелевших стражей сомкнули щиты, заслонив собой господина. Слуги и рабы устремились к шатру Ксеттоса, надеясь, что хозяин как-нибудь сумеет их защитить. Но грабителей было слишком много – целая боевая дружина вышла из леса. Ксеттос понял, что караван ему уже не спасти, уцелеть бы самому. Купцу, конечно, было жалко лишаться золота и товаров, но в конечном счете, при его немалом состоянии, потеря была не так уж велика. Ксеттос давно бы уже мог не обременять себя никакими заботами – лишь неуемная жажда деятельности и страсть к дальним путешествиям заставляли его до сих пор самолично водить караваны.

– Отходим! – крикнул купец. – Все в лес! Где Омминос?!

Но никто не знал, куда подевался начальник стражи. Да никому и не было до этого никакого дела: каждый был озабочен собственной судьбой. Беспорядочной толпой караванщики устремились в чащу. Слуги, рабы, стражники – все рассеялись в зарослях кто куда. Лишь человек десять неотступно следовали за своим господином.

Вскоре в разгромленном лагере остались только торжествующие варвары и трупы убитых караванщиков. Грабители пощадили лишь наложниц Ксеттоса: девушки-рабыни послужили утехой разгоряченным воинам.

– Отличная добыча, – удовлетворенно произнес предводитель лесных варваров, осмотрев трофеи.

Над левым виском длинные волосы предводителя были заплетены в три косички, что свидетельствовало о его принадлежности к одному из княжеских арамейских родов.

– Но ты выбрал не очень удачное место для засады, мой неверный друг, – с ухмылкой заметил он сопровождавшему его Омминосу. – Эй, парни! Если хотите позабавиться с этими девками, забирайте их с собой. Оставаться здесь слишком опасно. Забирайте все, что можете, остальное – в огонь.

– Я сделал все, что обещал тебе, Варисий, – сказал Омминос. – Чем тебе не нравится это место? Чего ты боишься? Поблизости нет ни одного ногарского гарнизона.

– Ногарские солдаты меня ничуть не беспокоят, – пренебрежительно отозвался Варисий. – Мои бойцы без труда разгромят целый отряд ногаров. Здесь есть кое-что похуже.

– И что же это? – спросил Омминос.

– Там, – арамей указал в чащу, где скрылись бежавшие караванщики, – логово Бельфеддора.

Последнее слово он произнес так тихо, что Омминос едва расслышал.

– И кто же такой этот Бельфеддор? – насмешливо спросил Омминос.

– Говори тише, – потребовал варвар. – И старайся пореже произносить его имя, особенно когда находишься рядом с золотом. Этот металл привлекает его.

– Так кто же он такой? – повторил свой вопрос ногар.

– Это демон-воин, демон-истребитель. По ночам он выходит из развалин мертвого города, убивает всех, кто попадается на пути, и опять возвращается к себе. Свои трофеи он хранит в подземельях своего логова. За сотни лет там, должно быть, скопились несметные богатства, но никто в здравом уме не осмелится отправиться на их поиски.

– Глупые сказки старух-крестьянок, – пренебрежительно фыркнул Омминос. – Я не верю в эти старые предания, в них больше вымысла, нежели правды. Лучше отправь своих людей в погоню за Ксеттосом. В условиях сделки была смерть купца.

– Никуда твой купец уже не денется. Если хочешь, догоняй его сам, а мои люди туда не сунутся. От демона-истребителя никто не уходит живым.

Омминоса такое решение не удовлетворило. Просвещенное ногарское общество мало верило в могущество низших демонов, что во множестве населяли леса, степи и горы, ибо любой ногарский жрец мог повелевать ими, подчинять своей воле. Но спорить с арамеем Омминос не стал. Неизвестно, насколько опасен мифический Бельфеддор, а вот получить от варваров нож под ребро можно запросто.

Тем временем варвары погрузили вьючные сумы с золотом и серебром и тюки с тканями на спины гиппарионов и волов, не забыли и амфоры с вином. Повозки с остальным добром подожгли.

Отряд готов был тронуться в путь, когда из-под полога рухнувшего шатра воины вдруг извлекли глухонемого. Оглушенный во время схватки, он потерял сознание и только сейчас пришел в себя.

– Гляди-ка! Один еще живой! – воскликнул бородатый воин, швырнув калеку к ногам предводителя. – Срубить ему башку, князь?

– Подожди, – остановил его Варисий. – Эй, парень, как тебя зовут?

– У него нет имени, – произнес Омминос, глядя на пленника с нескрываемым презрением. – И он тебе не ответит. Он даже не слышит тебя. Это раб Ксеттоса, он глухонемой. Только купец умел с ним разговаривать.

Раб исподлобья смотрел на предводителя варваров и ногара-изменника. Он действительно ничего не слышал, но лишь один Ксеттос знал, что глухонемой отлично умеет читать по губам.

– Позволь, Варисий, я лично прикончу урода, – попросил Омминос, обнажая клинок. – Мне никогда не нравился этот хозяйский любимчик.

– Оставь его, – махнул рукой князь. – Парень и так обижен богами. Пусть считает, что я даровал ему свободу. Уходим!

Вся дружина быстро покинула разгромленный лагерь, уведя с собой гиппарионов и волов, нагруженных добычей. Когда последний воин растворился в ночи, раб вскочил на ноги и побежал в темную глубь леса, где скрылись Ксеттос и его уцелевшие слуги.

Между тем Ксеттос и несколько человек, державшихся рядом, углубились в самую чащу, спасаясь от клинков головорезов. Куда подевались все остальные, бежавшие из лагеря, они не знали, – видимо, разбрелись по лесу, а может быть, даже уже и сгинули в коварном болоте или на звериных тропах.

Бесцельно блуждая в темноте среди могучих вековых деревьев, увитых лианами, диким плющом и поросших густым длинным мхом от древности, беглецы вдруг наткнулись на обширные руины каменных строений.

– Что это, хозяин? – с опаской спросил один из слуг. – Где мы?

– Не знаю, – ответил Ксеттос. – Но лучше нам до рассвета укрыться здесь.

Купец и его слуги осторожно, почти на ощупь, продвигались среди руин. Наверное, когда-то в прошлом эти стены были очень высокими, теперь же они превратились в бесформенные нагромождения валунов. Каменные завалы то и дело преграждали дорогу путникам. Город, если это был город, умер очень давно. Наверное, не одна сотня лет минула смомента его гибели. Лес уже полностью захватил территорию, некогда отвоеванную у него жителями города. Деревья росли повсюду, даже изнутри останков зданий теперь поднимался густой лес. Буйная растительность своими корнями довершала разрушение каменных стен.

Ксеттос выругался. Он страдал больше всех: в отличие от слуг, на нем из одежды были только шаровары. Острые камешки впивались в его босые ступни, шипы и колючки царапали тело. В довершение всех бед начал накрапывать дождь, с каждым мигом он все усиливался, грозя перерасти в ливень.

– Тоттес, сделай несколько факелов, – распорядился купец. – Я вижу вход в какое-то подземелье. Укроемся там.

– Неужели мы сами полезем в пасть дьявола?! – ужаснулся один из слуг.

– Не будьте трусливыми бабами, – презрительно произнес Ксеттос. – Разве вы никогда не видели мертвых городов?

– Страшно не то, что город покинут, а то, почему он стал таким, почему его покинули обитатели, – с благоговейным трепетом прошептал пожилой слуга.

– Выбор у нас невелик, – ответил Ксеттос. – Либо укроемся здесь, либо попадем в лапы варваров. Тоттес, поторопись.

Тоттес быстро нарубил смолистых веток и связал их в три пучка. Укрывшись под каменной плитой, беглецы высекли огонь и запалили факелы.

– Идем, – решительно сказал Ксеттос и первым принялся спускаться вниз по скользким каменным ступеням.

Слуги и рабы последовали за своим господином. Вскоре они оказались в просторном зале, слабого света факелов не хватало выхватить из темноты стены и высокий потолок. Лес проник даже сюда, под землю. Каменные плиты пола затянуло мхом, сквозь щели пробивалась белесая трава, выросшая без солнечного света, а кое-где даже ветвились чахлые кустарники и маленькие кривые деревца, лишенные листвы. Из темной высоты от потолка спускались щупальца витых толстых корневищ – они, словно удавы, расползались по мшистому полу, вгрызаясь в щели меж плит. Под ноги беглецам то и дело попадался различный хлам – крупные останки каких-то деревянных сооружений, полностью превратившихся в труху, позеленевшие от времени медная утварь и смятые бронзовые доспехи, местами сквозь мох и тлен проглядывали желтые кости и черепа.

– Не очень приятное место, – тихо заметил Тоттес.

– До рассвета осталось недолго, – ответил Ксеттос. – Скоро мы уйдем отсюда. А пока соберите все, что горит, и разведите костер. Я дьявольски замерз.

Слуги быстро порубили мечами кустарники, деревца, корневища, сложили все в одну большую кучу и запалили. Сырое дерево горело плохо, больше чадило, но все же света оказалось достаточно, чтобы оценить истинные размеры огромного подземелья. Ногарам, привыкшим к строгим геометрическим линиям, которыми отличалась планировка ногарских городов, архитектура подземелья казалась хаотичной, лишенной всякой системы. Потолок то поднимался до высоты в четыре человеческих роста, а местами и выше, то вдруг опускался так, что пришлось бы нагнуться, чтобы пройти под его сводами. Затянутые мхом и побегами дикого плюща колонны беспорядочно стояли на значительном удалении друг от друга, но кое-где собирались в целые колоннады, в которых можно было бы заблудиться, как в лесу. И всюду царили запустение, сырость и тлен.

Беглецы разбрелись во все стороны, обследуя подземелье. В самой глубине, почти за границей света, один из слуг вдруг наткнулся на кувшин с золотыми монетами. Зачерпнув горсть, предусмотрительный слуга спрятал золото за пояс и только потом позвал хозяина. На его зов вслед за Ксеттосом последовали и остальные.

– Да здесь полно золота, – ошеломленно произнес пожилой раб, взмахнув факелом. – Посмотри туда, хозяин.

Из мшистого ковра проглядывали золотые светлячки, а чуть дальше сверкали целые россыпи – блюда, кубки, чаши, украшения, монеты. Здесь не было ни серебра, ни жемчугов, ни каменьев, одно только золото.

– Это с лихвой окупит потерю каравана, – заметил Ксеттос, сразу приободрившись.

– Но кто сложил все это здесь? – с опаской спросил один из слуг. – Может быть, те разбойники, что напали на нас?

– Тогда бы они сами уже были здесь, – ответил купец. – Этот клад наверняка такой же древний, как и само подземелье. Посмотрите сами: большинство монет очень старые, таких уже давно не чеканят.

– Взгляни на это, господин, – с трепетом произнес другой слуга.

Он указал на массивную гранитную плиту, стоявшую среди золотых россыпей. Пожалуй, это был единственный камень здесь, не затянутый мхом. Очевидно, когда-то эта плитапроломила верхнее перекрытие, рухнула вниз и врезалась в землю, вздыбив плиты пола. Время не пощадило и этого гранитного монолита, выщербив поверхность, отполированную некогда древними камнерезами. Высеченный на плите барельеф стерся почти полностью, угадывалась лишь рогатая голова какого-то существа. Лучше всего на изображении сохранились глаза. Пронизанный красными жилками камень придавал им живой блеск, в свете факелов они горели злобным огнем. Казалось, каменное существо неотрывно следит взглядом за непрошенными гостями.

– Проклятие, – прошептал Ксеттос, неожиданно побледнев и отступая от барельефа. – Я же слышал об этом мертвом городе. Как я сразу не догадался?!

– Это же… – в ужасе прошептал было Тоттес.

Но купец не позволил ему договорить. Зажав слуге рот ладонью, Ксеттос сердито прошипел:

– Не смей произносить его имя. Мы в самом его логове, и совсем не обязательно призывать его сюда. Всем молчать. Уходим отсюда. Немедленно.

В этот момент послышался шорох. Все разом обернулись, обнажив клинки. Но уже через мгновение Ксеттос и его спутники вздохнули с облегчением. Из тени колонны вышел глухонемой.

– Это ты, мой верный раб, – улыбнулся купец. – Поди сюда. Ты один?

Глухонемой понял вопрос и кивнул.

– Я рад, что ты нашел меня, – сказал ему Ксеттос, похлопав по плечу. – Но теперь мы все должны уходить отсюда.

Глухонемой улыбнулся: он тоже был рад, что нашел хозяина живым и невредимым. С малых лет парень служил купцу и очень привязался к нему.

Вдруг глухонемой изменился в лице и указал хозяину на что-то за его спиной. Ксеттос и остальные обернулись.

Гранитный барельеф охватило призрачное сияние. Свет шел из самой глубины камня, с каждым мигом в нем все отчетливей проявлялась фигура могучего грозного существа.Золотые россыпи пришли в движение: монеты, чаши, цепи и ожерелья – все поднялось в воздух. Монеты, припрятанные одним из слуг, выскользнули из-за его пояса и также взвились над полом.

– Все вон отсюда! – крикнул купец.

Схватив глухонемого за плечо, он потащил раба к выходу. Остальные последовали за своим господином.

Золотые предметы, зависшие в воздухе, вдруг сорвались с места и вихрем закружились по подземелью. Люди оказались в центре этого золотого смерча, не в силах вырваться из бешено вращавшегося кольца.

Странное существо вырвалось, наконец, из камня и неожиданно предстало перед людьми. На краткий миг хозяин подземелья вдруг обрел плоть и превратился в огромного воина, закованного в броню. Его лицо, обросшее серой шерстью, было похоже на звериное рыло, это сходство усиливал рогатый шлем. Взмахнув стальными клинками, воин молниеносно рассек двух человек и снова растворился призрачным сиянием.

Слуги и рабы бросились врассыпную. Один из них попытался вырваться из кольца вихря, но тут же был сбит с ног золотым потоком и упал на мшистые плиты, обливаясь кровью.

– Кто это?! – в ужасе взвизгнул молодой слуга, вцепившись в плечо Тоттеса. – Ты что-то знаешь о нем! Скажи мне!

– Бельфеддор! – прохрипел стражник. – Мы в подвалах его города. Это древний демон-воин, истребитель людей. Его невозможно одолеть, он наполовину призрак. Мы все погибнем здесь.

Сомневаться в словах Тоттеса не приходилось. Злобное демоническое существо стремительно перемещалось по подземелью. Принимая на мгновение материальную форму своей сущности, Бельфеддор наносил смертельный удар, и вновь становился призраком. Очень скоровсе слуги Ксеттоса и сам купец пали от стальных клинков свирепого хозяина подземелья, в живых остался лишь глухонемой.

Ураган, бесновавшийся в стенах, стих так же неожиданно, как и поднялся, золотые россыпи вновь устлали мшистые плиты.

Истекая кровью, Ксеттос медленно умирал, лежа на переплетении корневищ. Глухонемой раб склонился над господином. Беззвучно плача, он безуспешно пытался остановить кровь, зажимая ладонью рану под сердцем купца.

– Уходи, парень, – прошептал Ксеттос. – Спасайся.

Даже если бы раб смог услышать, что говорит ему купец, он все равно не покинул бы хозяина. Этот умирающий старик с массой пороков был единственной опорой для убогого сироты в жестоком, враждебном ему мире. Верный раб хотел умереть вместе с господином, вырастившим его с малых лет.

– Уходи, – снова прошептал Ксеттос и испустил дух.

Обняв тело господина, раб разрыдался еще горше.

Заметив скользнувшую рядом тень, он поднял голову и увидел перед собой Бельфеддора. Хозяин подземелья внимательно смотрел на раба. Красноватые глаза демона горели холодным огнем, в его взгляде не угадывалось ничего, кроме безмерной жестокости, злобы, жажды крови и насилия, ненависти ко всему живому. Чуть изогнутые стальные мечи покачивались в его руках, готовые в любой миг изрубить человека на куски.

Злость вдруг вскипела в душе убогого раба. Он вскочил на ноги и бросился на огромного воина. Ярость заглушила страх и боль, он совсем не думал о смерти. Бельфеддору не понадобилось ни одного движения, чтобы отразить это жалкое нападение – ударившись о пластинчатую броню доспеха, раб попросту отлетел в сторону, словно перышко. Однако это нисколько не угасило его жажды мщения. Раб вскочил на ноги и снова бросился на могучего хозяина подземелья. Бельфеддор лишь взмахнул рукой, поддев глухонемого рукоятью меча, и раб, пролетев по воздуху шагов двадцать, упал на переплетение корней. От удара хрустнули ребра, но даже это уже было не в силах остановить разъярившегося раба.

Похоже, Бельфеддора начала забавлять эта бессмысленная возня. Вложив мечи в ножны за спиной, он спокойно принимал удары жалкого противника. Снова и снова глухонемой раб бросался на грозное существо, разбивая кулаки в кровь о броню доспехов, но всякий раз оказывался поверженным.

Он тяжело дышал и уже едва держался на ногах, но все еще был полон решимости. Бельфеддор приблизился, с явным интересом ожидая продолжения забавы. В этот момент взгляд раба упал на бронзовый клинок, оброненный одним из погибших стражников Ксеттоса. Меч лежал на толстом корневище, его острие торчало вверх. Глухонемой понимал – схватись он за оружие, и гибель будет уже неминуема: Бельфеддор шутя разорвет его на части голыми руками. Но ему уже нечего было терять. Раб никогда не держал в руках оружия, тем не менее, на память вдруг пришел один трюк, увиденный им еще в детстве, во время поединка чести двух благородных ногарских воинов. И раб решился.

Он ударил босой пяткой по концу клинка так, что меч взлетел в воздух. Подпрыгнув, раб схватился за рукоять меча и, развернувшись в прыжке, нанес удар.

На мгновение Бельфеддор замешкался, он попросту не ожидал такой прыти от убогого калеки. Эта заминка стоила хозяину подземелья жизни. Бронзовый клинок с хрустом тяжело врубился в жесткую плоть демона и в следующий миг голова Бельфеддора скатилась с плеч. Однако тело его еще некоторое время стояло на ногах. Бельфеддор даже потянулся к оружию, его ладони сомкнулись на костяных рукоятях мечей, украшенных врезанными в них золотыми кольцами.

Глухонемой отступил, выронив клинок. Тяжело дыша, он со страхом смотрел на обезглавленное тело демона, не зная, чего ожидать от загадочного хозяина подземелья. Но Бельфеддор так и не обнажил оружия. По-прежнему держась за рукояти мечей, он повалился навзничь и рухнул на пол так, что содрогнулись плиты, а по ковру мха пробежала волна.

Потеряв остатки сил, глухонемой упал на колени и, скрючившись, уткнулся лицом в сырой мох. Сейчас он сам был близок к тому, чтобы умереть от полного изнеможения.

Вдруг он услышал голос:

«Человек!»

Раб вздрогнул. С трудом подняв голову, он огляделся. Костер, разложенный слугами Ксеттоса, горел еле-еле и нещадно чадил, но все же света было достаточно, чтобы понять, что рядом никого нет. Вокруг лежали только мертвые тела. Между тем зов повторился:

«Человек!»

Голос не мог исходить извне, глухонемой попросту не услышал бы его. Раб слышал голос в своем сознании.

«Человек! – прозвучало в третий раз. – Я знаю, ты слышишь меня. Это я, Бельфеддор, обращаюсь к тебе. Подойди и взгляни на меня.»

Глухонемой в ужасе отшатнулся назад, упав на локти. От дикого страха потемнело в глазах и сдавило горло.

«Подойди ко мне!» – жестко потребовал Бельфеддор.

Единственным желанием глухонемого было вскочить на ноги и бежать без оглядки из страшного подземелья. Но властный голос демона притягивал его, да и чисто человеческое любопытство брало верх над страхом: слишком уж необычно было слышать в собственном сознании чужой голос.

Глухонемой поднялся и осторожно приблизился к телу Бельфеддора. Голова хозяина подземелья лежала чуть поодаль, глаза демона смотрели на человека из-под лохматых бровей, в них все еще не угасла жизнь. Даже без рогатого шлема, спавшего с головы, лицо демона все равно больше напоминало морду свирепого зверя, хотя несомненно это было лицо человека.

«Я скоро умру, – прозвучал голос Бельфеддора. – Но пока еще проводники вечности не унесли меня в мир теней, мы можем заключить взаимовыгодную сделку.»

«Тебе нечего мне предложить,» – отозвался раб.

«Напротив, я могу изменить всю твою жизнь. Боги дали тебе при рождении гораздо меньше, чем другим людям. Ты отмечен ущербностью. Я же могу исправить эту несправедливость. Я избавлю тебя от хромоты и кривобокости, наделю даром речи, ты сможешь слышать все звуки этого мира. Я дам тебе огромную силу и безграничную власть над золотом.»

Глухонемой задумался. Словам демона о силе и власти над золотом он не придал особого значения. Его обошла стороной хроническая болезнь всех слуг и рабов, что стремились прибрать к рукам любой медный грошик, пока не видит хозяин. Богатство его не соблазняло. Но стать физически равным другим людям… Об этом глухонемой не смел даже мечтать. Возможность стать полноценным действительно могла бы изменить всю его жизнь.

«Думай скорее, – поторопил его Бельфеддор. – Времени в моем распоряжении осталось не слишком много.»

«А что ты возьмешь взамен?»

«Только то, что ты сам дашь мне.»

«Но мне нечего тебе дать. У меня нет ничего. Даже моя жизнь принадлежала моему господину, а сейчас должна перейти по наследству к его племяннице.»

«Ты можешь дать мне возможность жить. Я прожил на свете многие сотни лет, но не желаю покидать этот мир. Дай мне возможность жить в твоем теле, и я отплачу тебе за этууслугу сполна. Ты будешь здоров и полон сил, ни один недуг не коснется тебя более. И ты будешь жить долго. Очень долго.»

«Ты хочешь поработить мою душу?» – насторожился раб.

«О нет, ты не понял. Мы будем вместе жить в твоем теле. Я не властен самолично распоряжаться твоей бренной оболочкой, и уж тем более душой. Если бы я мог вселиться в твое тело без разрешения, я не стал бы тебя спрашивать. Ты останешься самим собой, просто в тебе буду жить еще и я…»

Раб снова задумался. Он опасался довериться злобному демону подземелья, что так безжалостно расправился с Ксеттосом и его спутниками. Но возможность стать таким же, как все, была слишком уж заманчивой. Вдруг вспомнилась ухмыляющаяся физиономия Омминоса. Коварный изменник должен быть наказан за вероломство, но что может сделать убогий глухонемой раб?..

«Мир теней уже готов принять меня, – резко ворвался в сознание раба голос Бельфеддора. – Решайся!»

«Зачем тебе жизнь? – осторожно поинтересовался глухонемой. – Чтобы и дальше сеять смерть? Я не хочу становиться убийцей. Это не для меня.»

«Да, я чувствую, что мой образ жизни для тебя не годится, как и ты для него, – мрачно заметил демон. – В тебе нет ни твердости, ни решительности настоящего воина. Но я уже сказал, что не властен над тобой и твоим телом. Скорее уж мне придется стать твоим рабом. Но я хочу жить и готов смириться с этим. Впусти меня.»

«Поклянись, что не сделаешь ничего против моей воли, – потребовал глухонемой.»

«Клянусь Светом и Тьмою, Жизнью и Смертью! – не раздумывая поклялся демон. – Я не сделаю ничего против твоей воли, это просто не в моих силах. Открой мне свое сердце! Впусти меня!»

«Входи,» – разрешил глухонемой.

Тело Бельфеддора охватило сияние. Белесые щупальца призрачного тумана устремились к груди глухонемого и впились в его сердце. Дикая боль пронзила каждую частичкуущербного тела раба, его словно разрывала изнутри грубая жестокая сила. Глухонемой захрипел и рухнул навзничь, его тело забилось в судорогах. В глазах потемнело, невыносимая боль погасила сознание.

Когда глухонемой пришел в себя, сырое дерево в костре уже еле тлело, все подземелье погрузилось во мрак. Но, к собственному удивлению, рабу оказалось достаточно этих еле светящихся угольков, чтобы различать все предметы в темноте подземелья. Глухонемой с большим трудом припомнил все случившееся и совсем не был уверен, что сделка с Бельфеддором не является бредом его воспаленного сознания.

Раб приподнялся и сел.

– Эй, ты здесь? – осторожно окликнул он демона и осекся.