А за окнами пилотской кабины — серая муть, муть, муть…Неужели такая серая мгла будет тянуться до самой земли? Тогда и гробануться — как в паб сходить, легко…
Но к счастью, над самой землёй облако прояснилось, и Айвен выровнял машину над каким-то заросшим редким леском обширным полем…
«Держись, Питер! Держись, во имя….твою м-а-а-ать, мать, мать…»
«Бухая Голубка», оправдывая своё имя, запрыгала по «полю» блинчиком — а потом поползла на брюхе, гоня перед собой волну торфа, как мелиоративный бульдозер…
Когда машину перестало бросать и раскачивать, из задней башни вылез на плоскость третий чистопородный англичанин, Fiodor Obolensky… Сплюнув кровь из разбитой губы, он осмотрел окружающий пейзаж и с сомнением произнёс: «Боюсь, джентльмены, что это всё-таки не Смоленск…потому что я нигде не вижу моей дорогой miss Nastia… Айвен, чёрт меня подери со всеми моими потрохами, я ведь говорил Вам — та рюмка скотча была всё-таки лишней!»
После чего ступил на «землю», тут же провалившись по пояс…
Болото чвакнуло. Попробовало на вкус. Призадумалось…
Упавший в него предмет был нездешним — но явно не враждебным…а впрочем, пусть с ним разбираются местные…хозяева болот. А вот и они!
В нескольких…впрочем, в ЭТОМ месте расстояния мало что значат… вот, казалось бы, рядом, рукой подать — а будешь идти целый день, и дойдёшь ли ещё…так вот, в некотором отдалении от места аварийной посадки «Голубки», под старым дубом, на котором жестью звенели последние коричнево-ржавые резные листья, и на котором чуть повыше художественно выполненного плаката «Vorsichtig, die Partisanen!» сучил ножонками свежеповешенный полицай Стасик Шушкевич, сидели Хозяева…
Только что, почитай, они отправили на Большую Землю самолёт… Бывший ПР-5, а теперь «Партизанский паром», разбежавшись на лыжах, увозил в кабине и подкрыльевых контейнерах конструкции Гроховского два десятка детишек, спасённых во время оно деревенским ксендзом Булькой…
Ксендз обратился прямо в ЦШПД и устроил настоящий скандал! Детишкам вредно полгода сидеть в тайнике без солнечного света, так и рахит заработать можно…а потом, детям надо учиться. В школе, между прочим…
Когда дети прощались с Булькой- плакали все вместе…Ксендз, утирая слёзы клетчатым батистовым платком, величиной со скатерть, и поминутно сморкаясь, обещал крепко за них молиться…
Отправили детишек. Заодно — отправили правосудие. Всё как полагается, с обвинением, последним словом обвиняемого…по справедливости. Отец Булька его даже исповедовал…потом правда, сплюнул и признался в полной бесполезности вышеуказанного обряда- потому как всё равно гореть иуде в аду…ну, или по неизъяснимой милости Божьей, в Чистилище, годов этак с полтысячи…
И вот теперь с неба упал настоящий подарок. Самолёт! Это же парашюты- бабы белья себе нашьют…это масса полезных и нужных вещей…это разговорчивые, много знающие пленные…
«Дядя Фима, можно я сбегаю по-быстрому?»
«Ох, племянничек…ты же командир СОЕДИНЕНИЯ… командовать должен! В штабе приказы отдавать…ну, ладно уж, Вася, сбегай. Только недолго и смотри поосторожней там!»
И партизанский командир товарищ Корж, радостно подпрыгивая от нетерпения, помчался смотреть на севший в Ведьмино болото самолёт…
Всё-таки крепко молился отец Булька о своих детишках!
Потому что лётчик Саша Тарасов, 1919 года рождения, пилот Быковского авиаотряда Управления санитарной авиации ГВФ, вовремя ЕГО заметил…
Разве это удивительно — заметить вражеский истребитель, пересекая линию фронта, спросите вы? Для лётчиков старейшего подмосковного (с 1931-го года) Быковского аэродрома — конечно, да…
Господи, да ведь они же были абсолютно мирные люди… Возили акушеров на трудные роды, подкармливали с воздуха посевы цветной капусты, доставляли почту зимовщикам на дальних метеостанциях… Если когда и боролись с летающим врагом- так только с саранчой… И если вели воздушную разведку — так только наблюдая, не горят ли опять по летнему времени шатурские торфяники…
Пилот гражданской авиации наблюдает за воздухом, когда взлетает или когда заходит на посадку — чтобы не врезаться в какого-нибудь воздушного лихача или не пересечь ненароком курс стае перелётных птичек, с печальными последствиями как для стаи, так и для самолёта…
А в остальное время- пилот смотрит вперёд и вниз…потому как штурмана на борту санитарного рейса, как правило, не бывает (врач, больной да пилот, вот и все присутствующие)… Да и зачем нужен штурман? Ежели заблудился, так снижайся и кричи: «Бабушка, на Гадюкино — я правильно лечу?!» Шутка.
Хотя, бывало… Садились, и дорогу спрашивали…Потому как летали — в основном вдоль дорог, ориентируясь главным образом по железным… Ну или хотя бы вдоль линии телеграфа…
Тяжелее было над тундрой, или в песках…тут уж авиакомпас выручал… или солнышко…даже специальный треугольник был на капот приклёпан — солнечный указатель курса…
Так что не увидал бы Саша своей гибели… Ежели бы что-то его вдруг не заставило оглянуться… Пилотское чутьё. Или Божья Воля, это уж как кому нравиться.
Немецкий пилот, разумеется, не знал, что Саша вывозит, спасая от гибели, детей…Но он не мог не видеть белую окраску русского самолёта, две непрерывных красных полосы от капота до стабилизатора, и огромные Красные «Женевские» кресты на фюзеляже и плоскостях…
Вот по этим крестам фашист и целился.
Саша резко заложил вираж, со снижением…ПР-5 встал на крыло, уходя от гибели…Детишки в задней кабине пронзительно закричали от ужаса…
Но трасса вражеской пушки всё-же зацепила Сашин самолёт…Из-под капота потянулась струя дыма, а потом ноги пилота обдало нестерпимым жаром…
Саша бросил машину в крутое пикирование, сбивая пламя, юркнул в лесную прогалину над извилистой речкой… вот когда пригодился опыт пилота летающей «неотложки»…
К счастью, речка выводила прямо к Березине, а за ней- были уже наши…
Приземлившись за линией окопов, Тарасов выскочил из кабины- и стал передавать подбежавшим бойцам набитых в кабину, как астраханская сельдь в дубовую бочку, закутанных в немыслимое тряпьё детей (из дому-то они спасались ещё летом, поделились деревенские, чем могли…)
Когда он стал сбивать замки с последнего контейнера — из-под капота плеснуло на грудь и руки горящее масло…страшно матерясь от нестерпимой боли, он с мясом выдрал замок и просто выбросил на снег уже угорающих от дыма ребятишек…
…. В 80-десятые годы можно было видеть на лавочке у аэропорта «Быково» безрукого ветерана с изувеченным старыми ожогами лицом. Он с неизбывным интересом наблюдал своими юными, голубыми, как майское небо, глазами, как взлетают и садятся самолёты…
А когда мимо проходившие лётчики отдавали ему честь — он вставал по стойке смирно и гордо приветствовал их кивком головы…
И ещё был он весёлым и смешливым, и ловко держал своими культяшками кружку пива, которую изредка позволял себе с невеликой пенсии…получив увечье, он ведь даже не был военнослужащим! А попросту вольнонаёмным пилотом… Ну вроде, как заснул по пьяному делу в сугробе, и руки отморозил…
Один только раз заплакал старый лётчик- когда в 1985 году поставили памятник Героям без Золотых Звёзд — лётчикам и лётчицам ГВФ, и посадили аллею берёзок — по числу погибших пилотов…. Длинная получилась аллея…Очень длинная.
Надеюсь, в НАШЕЙ версии истории не случится того, что случилось в РЕАЛЬНОСТИ…
Не обанкротится авиапредприятие…не вырубит аллею Героев маленький, жирный, потный, с волосатыми грязными пальцами в золотых перстнях азербайджанец, чтобы построить свой вонючий, как вся его родня до седьмого колена, автосервис…а две тупорылых жертвы пьяного зачатия — Жопеску и Хулияну — не отвезут памятник в люберецкий «Вторчермет»…
Почему тупорылых? Так на вопрос приёмщика, покрытого великолепной росписью, Володи Дзержинского (реального, конкретного пацана): «Где вы, клюквенники, это взяли?!» — честно пояснили, что это был памятник, и русским сукам всё равно, так как они давно уже все подохли…
Бедный, бедный Жопеску…про Хулияну я уже и не говорю…
А снег шёл, шёл, шёл… над стылыми водами Березины, над траншеями, над путаницей проволочных заграждений….
В русских окопах дымят самодельные печурки из старых железных бочек, молочных бидонов, канистр… В траншеях хозяйственно оборудованы полочки, в стенках прорублены ступенечки, чтобы побыстрее выскакивать…
Солдаты коротают время, рассевшись на низких нарах, устланных лапником, за вполне мирными занятиями…Кто починяет одежду, кто чистит оружие, вот политрук проводит партсобрание… Ведь жизнь на войне, посреди смерти — процентов на 95 состоит из всякого рода работы, хождения туда-сюда, и просто — жизни…Вот люди и живут… не выживают, а просто живут, как кто умеет.
А кто-то в свободную минуту пишет письма…. и на фоне повседневной окопной жизни — простые, незатейливые слова (выдержки из писем подлинные):
«Здравствуйте, дорогие папаша и мамаша! Получил известие о смерти моего старшего брата. Да, убит Сережа. Уже больше не увижу его. Но слёз нет. Пусть он убит, но живы мы — Иван да Василий. Мы ещё отомстим за него, за всех, кто пал от фашистов.»
«Только вы там, в тылу, работайте как положено, укрепляйте тыл и помогайте рабоче-крестьянской Красной армии, мы скорее разобьём этих гадов, бандитов. Ну вот пока и всё…»
«Нас роскошно одели. Я, например, в жизни так не одевался- меховая шапка, полушубок, меховой жакет, суконная гимнастёрка и брюки, свитер шерст., тёплое бельё, две пары байковых портянок, валенки, варежки — и это имеет каждый красноармеец. И вот спросите, чем недовольна наша армия, из ста красноармейцев как один ответят, слабостью морозов. Термометр, как назло, не падает ниже 16 градусов, а требуется по крайней мере свыше 20…»
«Последние дни мы тесним врага. Холода загнали немцев в деревню, одеты они плохо, на плечах солдат женские шали, полотенца, тряпьё. Фронт длинный, у немцев не хватает сил на все позиции. На протяжении 10–15 км немцы держатся небольшими изголодавшимися подразделениями, едят собачье мясо…»
«Один наш боец учил пленного, обовшивевшего фашиста, как вшей бить. Ты, говорит, натолки кирпича, и посыпь порошком те места, где в белье водится вша, а потом туда же посыпь табаку. Вошь начнёт чихать, и биться головой о кирпичи.
Тупой немец слушает, а мы не выдержали, и давай хохотать. Ведь мы — то в банно-прачечный ходим раз в десять дней!»
«Говорят у нас так- у солдата каждый день праздник! Нашёл масло- значит, Масленица, нашёл яйца- значит, Пасха, а ничего не нашёл, да от кухни отстал- так Великий пост!
Был у нас тут Великий пост, совсем плохой приварок, одна мутная водица. Так мы повара- азербайджана (так в тексте) головой в кипящий котёл сунули…Прислали нам повара — хохла, и еда сразу улучшилась…Хмелёв Г.В.»
«Большинство немцев замерзает, потому что они в кожаных ботинках и летних шинелях. За русскую шапку они кричат- рус, меняю шапку на автомат! А мы им отвечаем — ничего, тебе и в пилотке хорошо»
«Живу я пока хорошо, чувствую себя тоже не плохо. Рана на голове побаливает, правда, но ничего, ещё терпимо. А на счёт питания я тебе, родная, уж писал. В общем, когда не стреляют, так бы я чувствовал себя как на курорте…(последнее письмо Соболева М.Н., «Убит при защите С.С.С.Р.»)
«Война сегодня- это ожесточённые схватки на снежных равнинах, люди уже знают друг друга, привыкли к взаимным фокусам, не удирают при виде немецких танков. Люди обозлились, возненавидели врагов всем нутром, до зубовного скрежета.
Всё чаще действуем штыком, молча или со страшной матершиной.
Наш русский боец уже глубоко задет за живое и бьётся с неимоверной яростью.»
Писавший письмо боец поднял голову и прислушался… где-то за лесом раздавался стрекот, похожий на звук работающей тракторной сенокосилки… Для русского колхозного поля — ничего обычного… но в октябре? В прифронтовом лесу?
Что-то вроде летит? Или всё-таки едет, потому что звук идёт откуда-то снизу?
Стрекот, сопровождаемый нарастающим свистом, приближался — и боец весело кивнул выглянувшему из землянки старшине: «Ого! Конец теперь немцу, видно, комбайн на него направили…»
Старшина недоуменно приподнял брови, прислушался — а потом в панике завопил: «Атанда! Мясорубка летит!!» После чего, нырнув в землянку, выскочил оттуда с красным матерчатым свёртком в руках.
«Чего стоишь? — закричал старшина замершему в удивлении бойцу — Помогай давай, а то не ровен час, опять перепутает…»
И красноармейцы мгновенно разложили на бруствере красный флаг…
А ещё через пару секунд над их головами пронеслась «мясорубка» — похожий на самолёт короткокрылый летательный аппарат со свистящим в ледяном воздухе винтом — но расположенным не как у всех самолётов, спереди — но сверху…
Впрочем, спереди винт тоже был- но только гораздо меньших размеров, и вращался он значительно быстрее, сливаясь в прозрачный круг…А верхний винт вращался относительно неторопливо, так, что заметны были вращающиеся, как шнек у мясорубки, лопасти…
Но бойцы назвали этот летающий курьёз «мясорубкой» вовсе не из-за этого…
Пролетев над линией советских окопов- так низко, что пилот помахал бойцам рукой — «мясорубка» заложила вираж над линией окопов немецких… И для начала дала залп шестью РС-82…
А потом выровнялась, и аккуратно следуя по линии вражеской траншеи, очень точно, не пролив зря ни капли, опорожнила на немецкие головы четыре столитровых канистры с самовоспламеняющейся «КС«…Причём верхний винт гнал горючую жидкость именно куда нужно, строго вертикально вниз.
И на прощанье ещё и причесала немцев из всех своих трёх пулемётов…
Сделав доброе дело, изделие завода имени товарища Ухтомского, единственный в своём классе, боевой бронированный автожир А7-3бис из Краснознамённого 74-того ШАП, детище молодого инженера товарища Камова, лихо развернулся в воздухе — на секунду практически остановившись и неподвижно зависнув- а потом стремглав, со скоростью 220 километров в час, скрылся за деревьями…Блеснув на прощание гордой карминной надписью «За ВКП(б)!»
Старшина вытер холодный пот со лба…»Пронесло…Заправляться полетел…тут, видно, где-то на полянке у него база…а чего ему, с пенька взлетает…а ведь мог бы и окопы перепутать!»
Со стороны немецких окопов доносился аппетитный запах шашлыка…Там жарилось высококачественное арийское мясо.
«Что фантастическая конструкция Вами описана! «- воскликнул взыскательный читатель.
Посняков Андрей
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Флинт Эрик
Посняков Андрей