Мышлаевский: «А-атставить балаган! Доложить как положено!»
Клюге фон Клюгенау, вытянувшись: «Та-а-ак точна! Мною была отобрана у неизвестного красноармейца палка, сломана мною об моё же колено и торжественно вручена вышеуказаному красноармейцу! Докладывал ротм…рядовой Клюгин!»
Мышлаевский: «А зачем надо было генералу обещать — засунуть её ему прямо в жопу?»
Клюге фон Клюгенау, виновато разводя руками: «Ну виноват! Тут надо было либо сразу засовывать, либо уж не обещать понапрасну…а теперь он небось ждёт, надеется…»
Мышлаевский: «Ну нахрена же ты, Коля, гусей дразнишь?»
Клюге фон Клюгенау: «Да он меня чуть не пизданул…»
Мышлаевский: «Ну так ведь не пизданул же!»
Клюге фон Клюгенау, рычит: «Р-р-р-р…»
Мышлаевский: «Удивляюсь я тебе, баронесса…для швейцара из публичного дома ты такой чувствительный…»
Клюге фон Клюгенау, ледяным голосом: «Я. Работал. Ночным. Портье. В. Пансионе. И. Попросил бы. Вас. Господин. Поручик…»
Мышлаевский: «Да ладно тебе…ну, извини…я ведь тоже по ночам на своём такси на Плас Пигаль не институток возил…
Ладно-ладно. Ночным портье. В Пансионе благородных девиц…
Ну извини, друг…ну, ты ведь мой проклятый язык знаешь, а, Коля? Ну вот…Не дуйся, а? Ну и хорошо.
Только вот с красным генералом — теперь говна не оберёшься. Нажалуется он Антону Ивановичу, и что? Старик расстроиться…»
И два бойца 64-той стрелковой Русской Добровольческой бригады заскрипели валенками по свежему снежку дальше…
А в невдалеке от них старший сержант (да, да, именно так…сдал Фалангер записку из блокнота Ворошилова в строевой отдел, да там её и потеряли…Жалует царь, да не жалует псарь!) Адольфо приближался к леску, где под заиндевевшими берёзками в пятнисто-белом камуфляже проглядывали среди белеющих стволов танки…
Козырнув часовому, Фалангер обогнул Т-34 (фирменную, харьковскую машину) и приподнял брезент, свисающий с кормы…под брезентом обнаружилась выстланная лапником ямка, в которой дымилась с умом сделанная соляровая печка — и места не занимает, и накаляется мгновенно, и ухода особого не требует — пока горючка не кончится…
А еще под брезентом…стоял на четвереньках Иван Иваныч, со спущенными с костлявого зада ватными штанами, над которым, пыхтя, нависал Вася Костоглодов…
«Ух! Ах! Ух! Ещё, ещё сильней! Ух! Покрепче, покрепче, милый! Ух, ух, хорошо!!!»
Ошеломлённый Фалангер замер с отвисшей челюстью…
Неслышно подошедший Солдатенко, который до этого чем-то брякал и стучал (ох, не нравилась ему НЫНЕШНЯЯ продукция ХПЗ…никакого качества! «Разве ж «Нимфа» кисть даёт? Туды её в качель…») пояснил командиру: «Да, это… Сомова нашего…Вася…того…этого…
Растирает, короче! Радикюль у него…»
«Радикулит, и ничего смешного….вы с моё поживите, посидите на холодном, постреляйте зимой на артполигоне…привет, командир. Тут мне Вася способ подсказал, плотничий…скипидаром растереться. Вот и растирает. Спасибо, Вася, хватит. Генунг. Аллес. Хватит, говорю….увлёкся там!»
Вася, удовлетворённо: «Му-му.»
Солдатенко: «Иван Иваныч, давно тебя хотел спросить- у тебя что за шрам на пояснице? Тоже чего-то испытывал?»
Сомов: «Не-ет…это в меня летающая тарелка врезалась!»
Солдатенко: «Да брось! Летающих тарелок не бывает.»
Сомов: «Эх, Солдатенко, а ещё женатый человек…всё бывает! И тарелки бывают летающие…и летающие стаканы с горячим чаем…однажды я даже летающий чугунный утюг наблюдал. Еле-еле увернулся…»
Да. Все были живы и относительно здоровы…Почти все живы.
Только вот Додик… крохотуля- маленький осколочек, всего-то величиной с двухкопеечную монетку…прямо в висок.
И ведь уже подоспели на выручку наши- и загремел гусеницами, засверкал выстрелами, на миг выхватывающими из прячущейся под лапами елей тьмы фигуры убегающих фашистов — советский танковый удар… Под светлеющими на востоке небесами Додик ринулся в открытый люк «Беспощадного Красного Пролетария», с надеждой снять свою, успевшую стать за прошедший день ненаглядной, радиостанцию… да зацепился как-то своим костыликом… замешкался… и вот…
Вот секунду назад был жив, разговаривал, дрался с ненавистным врагом…
И рука ещё такая тёплая…
Похоронили Додика на Дзядовом острове… и села на свежий бугорок неземной красоты бабочка, трепеща отливающими золотом и перламутром крылышками…. А Додик её уже не увидел…и не увидит ничего и никогда.
И что, это значит, что его с нами нет? Так вот же он — на башне красивым почерком Солдатенко выведено — «За Додика Филькенштейна!»
А вы думаете, почему фалангеровский экипаж — «израильским» называют?
(Сомневающихся в подобной надписи и подобному прозвищу геройского экипажа — отсылаю к товарищу Драбкину и его книгам)
Фалангер сбросил с плеч «сидор», и развязывая узел, стянувший горловину, задумчиво сказал: «Ну, не знаю…не знаю, как вам, други мои, о сём поведать…
Начнём с тебя, Иван Иваныч.
Держи письма.»
И он вручил — бодро выскочившему наружу, как молодой олень, Сомову два письма, в одинаковых конвертах, подписанных практически одинаковым почерком…только на одном стояло — «От жены Даши», а на другом- «От жены Любаши»….Многожонец, радостно мурлыча, уполз назад к печке, крепко сжимая добычу в руках…
«А тебе, Солдатенко…посылка!»
Солдатенко, секунду тому назад ещё с завистью смотревший вслед довольному Сомову, недоумённо спросил: «От кого бы это? Разве с завода послали? Я им писал, было, на качество сетовал…»
Но потом, прочитав адрес отправителя на ящичке, обтянутом старой наволочкой… не поверил своим глазам, прочитал его снова…ломая ногти, с чёрной траурной каймой смазочного масла под ними, разорвал наволочку, поднёс к лицу…Дрожащим голосом: «Оксана…жиночка моя… Сала прислала…»
И у Солдатенко, уткнувшегося лицом в посылку, затряслись плечи….мелко-мелко…
Фалангер: «Вася, Костоглодов! Что «му»? Тебе Правительственное, от Михал Иваныча Калинина…Да ты ведь…извини, запамятовал…ну щас я тебе сам прочитаю…Ага, так- Ваша жалоба рассмотрена…Верховный Суд Союза ССР…так…отменить приговор в связи с отсутствием события преступления…виновники произвола наказаны… и картинка: «Товарищ Калинин просит у тебя прощения». Автор — художники Кукрыниксы.»
Костоглодов: «Ахуеть»
Сидоренко: «Ах, молодец! Поздравляю, Вася!»
Фалангер: «А вот, для всех нас — Указ Президиума Верховного Совета СССР от 07.10.41 «Об амнистии…» амнистия распространяется на всех военнослужащих, осужденных с отсрочкой приговора в порядке применения прим.2 ст. 28 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик, а также осужденных по ст.58 УК РФ, принявших непосредственное участие в защите Социалистического Отечества….Ну вот такие пироги…»
Сомов: «Сдаётся мне, командир, что сегодня у нас точно есть повод.»
«Наливай!» — сказал товарищ Сталин.
«А сколько?» — осторожно спросил Вячеслав Михайлович.
«Ты что, Молотштейн, краёв не видыш?» — и в хрустальный стакан забулькала благороднейшая «Хванчкара»…
«Нэт. Випить надо! Эх, повод-то какой… Мы, большевики, канэчна, в Бога нэ верим…»
«Хотя кое-к-к-к-то и в семинарии учился…»
«Это ти, Вяча, на товарища Микояна намэкаешь? Так он потом и в Духовной Академии поучиться успел…Хе-хе…
А мэня вот виперли. Курс так и не закончил.»
«Не надо было, К-к-к-к-оба, на экзамен по гомилевтике на руках, вверх ногами заходить…»
«Я полагал, будет смешно…Говорили, отец ректор умный человек, значит, думаю, шутки любит…»
«Однако, вижу- что ш-ш-шутка не удалась!»
«Эх, Вяча… а я ведь первым в классе шёл, и закончи я сэминарию, прими сан — кто знает, как би оно всё повернулось…ну, ладно. Давай. За успех нашего безнадёжного дела!»
«Почему же безнадёжного?»
«Да…это мэня Деникин научил…Хароший мужик, слющай, чем-то на нашего Ворошилова похож…эх, Клим, Кли-и-им….»
Сталин, болезненно сморщившись и зажмурив, как от нестерпимой боли, свои жёлтые тигриные глаза, молча помотал головой, будто до сих пор — не верил…
«Ну, ладно.
Давай тогда просто- за успех!»
И в этот миг — грянули! Колокола Ивана Великого, и всех сорока сороков Москвы-матушки…тех, разумеется, которых ещё не переделали иждивением СВБ товарища Емельяна Ярославского (в девичестве — Минея Израилевича Губельмана) в общественные туалеты…
И вышли они- через Спасские ворота…и пошли. Пешком, с непокрытыми головами…к азийскому чуду Бармы и Постника, памятнику освобождения от татарского ига…к Покровскому Собору.
К Василию Блаженному!
И встретил их в простой, монашеской рясе, подпоясанный кожаным ремнём, Местоблюститель Престола Патриаршего, его Блаженство, Митрополит Сергий…Ибо в час великой беды народной- негоже златотканные ризы одевать!
И сказал Сергий, обращаясь ко всей Земле Русской:
«Братья и сёстры!
Тысячи русских людей сражаются в защите нашей страны- и Церковь не может остаться безразличной к этому.
Православная Церковь всегда разделяла судьбу народа. Она всегда несла его тяготы и радовалась его успехам. Мы и сейчас не покинем народ…
Мы, пастыри, когда Отечество зовет, считаем недостойным молчать…
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Максимов Альберт
Круз Андрей
Шилова Юлия
Пехов Алексей