Чтение 15–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

– Хорошо, – заверил я. – Без ложной гордости!

Он подхватил неподвижное тело Асмера. Я подождал, когда все скрылись из виду, подошел и сильно толкнул дверь, прикидывая, придется ли выбивать молотом или же надо рассечь петли из болтера.

Дверь, к моему изумлению, открылась легко, с укоризненным стуком о стену. Шарик света вплыл первым, я шагнул следом с обнаженным мечом в руке.

Комнатка вырублена в черном камне, в углах белесые сети крупной паутины. Давно мертвой, высохшей, что заколыхалась и легонько зашелестела от движения воздуха.

На массивном черном камне поблескивает полированными стенками такой же черный гроб. Я сперва подумал, что из дерева, но коснулся осторожно пальцем, нет, тоже камень. Черный гранит с едва различимыми прожилками, иногда поблескивают тусклые искорки, но в целом гроб выглядит очень солидно и торжественно.

В комнате только гроб, ничего больше. Гроб и паутина. Я взял меч на изготовку, готовый ударить коротко и быстро, как шпагой, другой рукой начал приподнимать крышку, но сил не хватило. Встревоженный, я уперся как следует, мышцы напряглись, крышка с недовольным скрипом поползла в сторону.

Я охнул, это снаружи гроб угольно-черный, а внутри красиво обит красным атласом. Как жемчужина в сверкающей раковине, лежит, нет, царственно покоится молодая женщина. Очень бледное холеное лицо, слишком уж изысканное, аристократичное и злое, вызывающе прекрасное обнаженное тело, мраморно-белое, только кончики грудей слегка алые, чуть-чуть, почти неотличимо, да красные ниппели, мелкие, как лесная земляника.

Волосы роскошно-черные и злодейские, блестящие, крупнолоконные, целая груда, поднимаются надо лбом красивой волной и устилают дно гроба до самой поясницы. В самом низу живота такие же черные с металлическим отливом завитки, целый лес в виде треугольника. Красивые руки сложила под грудью, пальцы сцеплены, живот расслаблен и слегка запал, давая ребрам выдвинуться, тем самым подчеркивая изящную талию. Узкие бедра, элитные ноги, стройные и в то же время изысканно красивые.

Мне почудилось, что начинает просыпаться, я поспешно положил меч поперек гроба. Ее веки с удивительно длинными загнутыми ресницами затрепетали и поднялись. Слегказатуманенный взгляд скользнул по темному своду, сдвинулся в сторону, я видел, как в глазах нарастает удивление. Она чуть повернула голову в мою сторону, наши взгляды встретились. Ее расширенные зрачки стали еще громаднее, я застыл, когда всю радужку затопила чернота космоса. Она сделала движение подняться, но по телу прошла судорога, на животе вспыхнула красная полоса, когда почти прикоснулась им к перекрывающему дорогу лезвию святого меча.

Сквозь бескровные, но пухлые губы вырвался слабый стон. В глазах появился пока еще слабый страх.

– Убери… – донесся слабый шепот, очень женственный и вкрадчивый. – Убери, пожалуйста…

Сердце мое колотится, как у зайца. Вампирша слишком красива, я Тадж-Махал или Собор Блаженного разрушил бы с меньшим сопротивлением души, чем вот этой кол в грудь, то есть между сиськами, если вот так прямо…

– Нет уж, – ответил я нервно, но твердо и даже зычно. – Тебе положен осиновый кол. Даже не пробуждая.

Ее взгляд заметался, ноздри затрепетали, она еще раз попробовала выбраться из гроба, но уже не поднимаясь, а проползти под мечом, однако гроб слишком короток, мраморная с виду белоснежная грудь всякий раз призывно колышется, совсем не каменная, я с трудом оторвал от нее взгляд и постарался выглядеть по-крестоносьи. Лицо лежащей в гробу менялось от тревоги до паники, наконец посмотрела на меня не просто испуганными глазами, а по-настоящему обреченно.

– Кто ты?

– Святой паладин, – ответил я. Она вздрогнула всем телом, грудь снова колыхнулась. Я добавил: – На меня твои заклинания… и прочие штучки не подействуют! Я особо силен в борьбе с нечистью. Так что и не пытайся.

Она прошептала:

– Какая же я нечисть?..

– Нечисть, нечисть, – заверил я. – Все женщины – нечисть, если верить церкви. А я ей с некоторых пор уж как верю и даже доверяю. Итак, почему ты в этом самом дальнем помещении?

Она ответила тихим голосом:

– Люблю уединение.

– Ответ неверный, – сообщил я безжалостно. – Самое ценное всегда прячут подальше. Повторяю, кто ты?

– Меня зовут Боудика, – ответила она, кося глазами на преграждающий дорогу из гроба меч.

– И все? – спросил я. – Для такой роскошной женщины это мало.

Она ответила мертвым голосом:

– Ты ведь убьешь меня?

– Конечно!

– Так убей…

– Хочешь умереть?

Ее прекрасные плечи потомственной аристократки вздрогнули.

– Нет, – ответила она тихо, добавила страстно: – Нет, очень не хочу!.. Но ты убьешь… Ты ведь убьешь?

– Пока зверь бессилен, – согласился я, – надо убить. Но я не рядовой паладин, а вышестоящие товарищи обязаны всюду стараться извлечь выгоду, а то и прибыль. Если не для себя, то хотя бы для общества. Потому проживешь, пока будешь отвечать подробно и точно. Может быть, проживешь чуточку дольше, если ответы меня устроят.

Она спросила жалобно:

– Но как ответить, чтобы тебя устроило?

– Не хочешь умирать, – сказал я понимающе, – ишь, ответы готова подтасовывать… Понимаешь, меня устроят ответы не приятные мне лично, хотя и люблю лесть, просто обожаю, а правдивые. Что делать, правитель должен видеть истинную картину вещей, это подданным можно говорить всякую приятную хрень… Итак, последний раз спрашиваю, кто ты?… Учти, я не побегу за осиновым колом, я не простонародец. Мой святой меч справится не хуже, верно?

Она вздрогнула всем телом.

– Да, – прошептали ее губы, – от него злая сила… Он убивает прикосновением… Я – Боудика, волшебница из Алантиса, но этой страны уже нет… И я давно не волшебница. Это мой грот, а в тех залах, сквозь которые ты, как понимаю, прошел, были мои слуги… Они погибли?

– Все, – заверил я. – Никто не примчится, зови не зови. Братья из святой инквизиции уже обшарили их тела.

Ее лицо перекосилось.

– Инквизиции?

– Ага, – сказал я, – знаешь такую?

– Еще бы, – прошептала она. – Когда-то… да. Я знаю, что такое святая инквизиция. Убей меня сейчас…

Я видел борьбу на ее лице, словно пыталась приподняться, чтобы грудью о меч – и все, конец пытке ожиданием, в то же время боязнь боли, боязнь и тень надежды, что никогда не оставляет до конца живое существо, держат ее там на дне гроба и заставляют смотреть умоляюще.

– Здесь я решаю, – ответил я надменно, здорово покривив душой, – кому жить, а кому нет. Я, а вовсе не инквизиция. Если заинтересуешь, то еще поживешь. По моей воле.

Ее лицо озарилось надеждой, даже щеки чуть порозовели, она прошептала:

– Я сделаю все, чтобы тебя заинтересовать! Убери меч и насладись моим телом… Оно роскошное, как ты и сказал…

Я поморщился.

– Неужели я выгляжу таким дураком?

– А что я сказала не так?

– Я на тебя полезу, – сказал я саркастически, – а ты вонзишь зубешки в сонную артерию?.. Неужели попадались такие идиоты?

Что-то в ее лице подсказало, что да, только такие, все мужчины один в один, как одинаковые дубы в лесу, однако вслух произнесла тихонько:

– Ты мой властелин, как я посмею?

– А бунт на что? – спросил я резонно. – Революция против угнетателя?.. Когда бунт оправдан, он вроде бы даже законен и легитимен. А на взгляд женщин мы все угнетатели. Только и знаем, что угнетаем, угнетаем, угнетаем… Нет уж, нет уж… Ладно, что-то я заболтался с тобой, вампирша. Пора тебе в ад…

Я протянул руку к рукояти меча, женщина испуганно зажмурилась, ресницы затрепетали. К моему изумлению, выкатилась слеза. Прозрачная, чистая, поползла по щеке, нехотя остановилась, переливаясь огоньками, как крохотная жемчужина. Мои пальцы сомкнулись на рукояти, меч чуть сдвинулся, проскрежетав по краям гроба. Женщина закусила губу и задержала дыхание. Я старался поднять меч, но странная жалость не давала вот так взять и убить беззащитную. Ну, пусть не беззащитную, но вот так лежащую передо мной, да еще обнаженную. Другое дело, если бы вскочила и бросилась… но и тогда я должен был бы как-то, чтобы сама убилась обо что-нибудь, таковы наши мужские неписаныеправила.

– Ну, – сказал я грубо, – скажи последнее слово перед справедливой и заслуженной казнью!

Она осторожно приоткрыла один глаз, потом другой. Не сводя устрашенного взгляда со сверкающего белым огнем меча, прошептала жалобно:

– Несправедливой и незаслуженной… Что я могу сказать? Не убивай меня, прошу тебя! Не убивай. Пощади! Умоляю тебя. Я буду делать все, что захочешь. Буду служить тебе, как прикажешь. Я откажусь от всего-всего волшебства! Я хочу просто жить.

Я сказал сухо:

– Смерть твоя справедлива, ибо ты пьешь кровь человеческую. А как ты сможешь мне служить, если я не позволю тебе нападать на людей?

Я все еще сжимал рукоять меча, взгляд вампирши остановился на моей руке, глаза дико расширились, рот приоткрылся в сильнейшем изумлении. Я ощутил больше, чем беспокойство: не люблю, когда чего-то не понимаю, еще больше не люблю, когда кто-то понимает больше меня. Я потянул меч на себя, сейчас на той стороне кончик соскользнет с края и пойдет вниз, прожигая святым огнем эту белую холодную гадину.

Она заговорила быстро-быстро:

– Мне достаточно крови животных! Вы их убиваете… а кровь все равно стекает в землю!

– В самом деле? – спросил я с недоверием. – Ты могла бы жить кровью животных?

– Да, клянусь!

Я выпустил рукоять меча, оставив его лежать на прежнем месте. Она все тем же изумленным взором следила за моей рукой, пока та не исчезла из ее поля зрения.

– Хорошо, – сказал я строго. – Даю пока отсрочку. Мне надо поговорить… о твоей участи.

На ее лице мелькнула тень безумной надежды, но тут же погасла, а губы обреченно прошептали:

– С инквизиторами, что за дверью?

– С инквизиторами, – подтвердил я. – Но не с теми, что за дверью. Лежи, спи. Ты не лунатик? А то мой меч не различает, во сне ты или в яви.

Я пошел к открытой двери, с порога с беспокойством оглянулся на открытый гроб. Виднеется только высокая грудь, два белоснежных холмика с почти неразличимыми в скудном свете алыми кончиками.

И – перекрывающий дорогу из гроба меч, лезвие которого предостерегающе горит плазменным огнем.

Глава 9

Я плотно закрыл за собой дверь и на всякий случай подпер ее тяжелой глыбой. Под огром натекла большая красная лужа, смешалась с густой пылью и каменной крошкой, сапоги мои утопают в кровавой грязи по щиколотку.

Между камнями блеснул край измятого металла, похожий на надкрылья огромного жука-бронзовки. Я ухватил и потащил, вдруг там человек, но это оказалась половинка грудной кирасы Теодориха.

На лестнице с пентаграммой двое кнехтов отдыхают на камне с оружием в руках. Заслышав мои твердые шаги, вскочили и встали в боевую стойку.

– Вольно, – сказал я. – Бдите! Я скоро вернусь.

– Есть, – ответил один.

– С места не сдвинемся, – заверил второй бодро.

Я покачал головой.

– С места как раз можете, только лестницу эту не покидайте. И никого не впускайте! Даже папу римского. Внизу очень опасно. Все еще опасно. Я скоро вернусь.

Оба ответили в один голос суровыми голосами:

– Никого не пропустим!

Я указал на стену.

– Вон те держаки для факелов, если не ошибаюсь, золотые. Они ваши!

Поднимаясь по лестнице, слышал там внизу частые удары железом по камню.

Поднявшись по лестнице, изумился, что на западе все еще темнеет багровая короста заката. Облака остывают, превращаясь в темную окалину. В небе все ярче проступает луна, уже блестят самые яркие звезды, однако свод все еще фиолетовый и даже зеленоватый на востоке.

Двое кнехтов отдыхают, сидя в расслабленных позах и прислонившись спинами к стене. Оба поглядывают на звездное небо, однако оружие, как я заметил с удовлетворением, из рук не выпускают.

– Сидите, сидите, – сказал я быстро. – Только никого не пропускайте!.. Отец Дитрих и другие уже далеко?

Один показал рукой.

– Да вот они… Только-только скрылись вон за деревьями! Сэр Зигфрид посадил на коней, кто может держаться, остальных везут на телеге.

Зайчик подошел сзади и шумно дышал жарким воздухом в затылок. Я повернулся, поцеловал его в бархатный нос и вскочил в седло.

Отца Дитриха везут в телеге, как и больше всех пострадавших отца Уллия и отца Тартария. Сэр Норберт ехал рядом, суровый и мрачный. Священники лежат в беспамятстве, истощенные до предела, за которым иссякает сама жизнь.

Увидев меня, сэр Норберт сказал с укором:

– Надо было и мне пойти.

– Нет, – возразил я, – дорогой сэр Норберт, вы глаза и уши всей нашей армии! Мало кто понимает значимость того, что вы делаете! Я ни за что не рискну вашей головой.

Голова отца Дитриха перекатывалась на драной волчьей шкуре, он услышал мой голос и медленно открыл глаза.

Я сказал почтительно:

– Там все закончено, отец Дитрих. Почти… Благословите.

Он пошевелил губами, я не услышал ни звука. Сердце болезненно заныло: глаза великого инквизитора покраснели и ввалились еще больше, под ними мешки в три яруса и темные круги безмерной усталости, щеки запали, а скулы натягивают кожу, как на костяшках кулака.

– Не надо было вам так выкладываться, – сказал я с укором. – Если вы, спасая жизнь кнехтов, сам склеите ласты, то это не победа, а потеря!

Он смотрел на меня застывшим взором. Губы шевельнулись, я не расслышал, но понял вопрос в глазах и сказал быстро:

– Спешу обрадовать, святой отец! Урочище тьмы разгромлено, исчадия ада перебиты. Святые отцы едут рядом с вами. Убитых с нашей стороны нет, а раненые вашими усилиями жить будут.

– Хорошо, – прошелестели его сухие и потрескавшиеся от внутреннего жара губы. – Христианские души должны оставаться… в телах, чтобы творить добрые дела и на земле… Тебя сам Господь послал нам, сын мой!

Я коротко усмехнулся.

– Мы только начали, отец Дитрих!.. Боюсь, что ввязались в то, чего никак не хотели… Мы рассчитывали только укрепить защиту Тоннеля, потом помочь королевству Сен-Мари справиться с безбожьем… но теперь еще у нас на руках и варвары, и… черные мессы. А этим всем нести слово Божье будет потруднее.

Он утомленно опустил набрякшие веки на глазные яблоки.

– Господи, – услышал я его шепот, – дай нам силы. Мы видели перед собой одну силу, а оказалось – их три. Господи, укрепи наш дух и наши руки, чтобы мы одолели врага во имя твое!

– Одолеем, – заверил я без всякой уверенности. – Отец Дитрих, там я оставил в живых главную ведьму.

Веки поднялись, измученные глаза взглянули с прежней строгостью.

– Зачем? Ведьм нужно истреблять сразу же на месте!.. Это мерзкое зло, землю нужно очистить!

Я кивнул.

– Я не отрицаю необходимость очистить человечество от скверны. Святое и очень нужное дело.

– Так в чем же…

– Я полностью согласен с вашим решением, – сказал я поспешно. – Та женщина – ведьма, а ведьмы… если не раскаются и не примут наказание смиренно и всем сердцем, дабудут умерщвлены. Естественно, без пролития крови. Но я сражаюсь за ценности христианского Запада на самом переднем крае, а враг изворотлив и хитер. Мне бывает трудно, ваше преосвященство, ибо я чист, аки голубь, какими велит нам быть Святое Писание…

Он слушал, кивал, но при последних словах насторожился.

– И чем чистота тебе помехой, сын мой?

– Это не помеха, – ответил я поспешно. – Напротив, молитва к Господу защищает меня от всех козней лукавого.

– Так в чем же дело?

– Ваше преосвященство, я человек уже почти военный. Хоть и строитель где-то глубоко в душе. Понимаю, защищающийся – проиграет рано или поздно. Надо наступать! Всегда. Но чтобы наступать, мне надо знать слабые стороны врага. По воинской тактике мы прокрадываемся в лагерь противника и выкрадываем вражеских солдат, чтобы выспросить: кто командует, сколько их, кто из военачальников с кем в ссоре… Мне нужна эта ведьма живой, чтобы с помощью ее чар мог узнать о противнике больше! Мне вообще нужны маги и даже некроманты, чтобы я был защищен и с этой стороны.

Он молчал, силы медленно возвращаются, я видел, как слегка порозовели щеки. Молчал он так долго, что я начал тревожиться, наконец инквизитор покачал головой.

– Сын мой, я счастлив найти такое рвение в столь юном рыцаре. Однако ты не понимаешь, чего жаждешь.

– Дополнительного оружия, – быстро вставил я.

– Та ведьма не может быть слабой, сын мой!.. Вспомни, она в самой дальней комнате!

– Я тоже не слаб, – сказал я скромно.

– Ты силен, – согласился он, – но ее силы не знаешь… как не знаем и мы. Кроме того, что скажет наше крестоносное воинство?

Он смотрел сурово, я развел руками.

– Отец Дитрих, как вы говорили однажды… вы – не рядовой священник, а я не рядовой рыцарь. Мы должны знать и уметь больше. Потому нам и позволено больше. Вы можете отведать мяса в пост, такие пустяковые нарушения не собьют вас с пути праведного, а я могу позволить себе завести некие тайные службы… Конечно, ни вам, ни мне не стоит афишировать отступление от строгой морали.

Он скупо улыбнулся.

– Сын мой, ты говоришь верно. Меня тревожит другое…

– Слушаю, святой отец!

– Все темное, – проговорил он, глаза мрачно блеснули, – соблазн. Магия, похоть, чревоугодие, излишества плоти… магия вся держится на излишествах! А это великий соблазн даже для святых… Увы, немало таких, что не устояли.

Я сказал с надлежащей твердостью:

– Я буду не в пустыне, отец Дитрих. Вы рядом, я всегда смогу опереться на ваше плечо… надеюсь.

Он кивнул, но лицо оставалось мрачным.

– Но только в самом крайнем случае, сын мой. Дело щекотливое, сам понимаешь. Я не могу слишком уж вникать в такие дела… Лучше сделать вид, что я о них вообще не знаю. Или знаю, но трактую в нужном ключе. Как вон у тебя в крепости «Слово Ричарда» работали маги, что и не маги, а мастеровые-алхимики.

– Постараюсь и здесь что-то придумать, – пообещал я. – Спасибо, отец Дитрих!

– Пусть Господь всегда будет с тобой, сын мой.

Зайчик карьером пронесся к гроту, книхты уже обшарили всех убитых, трупы выволакивали наружу. За это время появились еще добровольцы, я услышал шум и сердитые голоса. Ссорились возле двери, несколько подвыпивших ратников отпихивали моих стражей и пытались пройти вовнутрь. Те орали и грозились именем Ричарда, но пьяным море поколено, они тоже выкрикивали, что надо поглядеть, как там внутрях…

Я подошел быстрыми шагами, книхты посмотрели на меня поверх их голов радостными глазами. Ратники начали оборачиваться, я отвесил одному оплеуху, он улетел под стену, выплевывая кровь изо рта, вмазал второму и сказал бешено:

– Для кого здесь мои приказы пустой звук?

Их вымело, как дым сквозняком, а один из книхтов сказал с облегчением:

– Как хорошо, сэр Ричард, что мне не пришлось пырнуть его мечом в брюхо! Все-таки сражались вместе.

– Долг прежде всего, – сказал я торжественным голосом и пошел вниз. Книхты вытягивали шеи, провожая меня взглядами, но когда я один, мне свет не нужен, можете смотреть вслед, сколько влезет.

Боудика все так же в гробу, прекрасная и обольстительная, хотя и не в моем вкусе. Дело не в вампирности, но чересчур изысканные фотомодели меня не заводят. Мне больше по вкусу смешливые дурочки, с ними проще.

Она вскинула на меня испуганный взгляд, смотрю слишком уж мрачно, я сел рядом и буркнул:

– Это не к тебе. Там снаружи поцапался.

Она задержала дыхание, когда моя рука коснулась рукояти меча, но я снял его осторожно и сунул в ножны.

Она спросила робко:

– Можно мне встать?

– Зачем? – спросил я настороженно.