Чтение 28–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Однако заметили нас неожиданно с правого фланга: раздался мощный рев, из заросли кустарника поднялся во весь рост отдыхавший там великан – огромный, толстый, в звериных шкурах, лохматый и дурно пахнущий.

Не раздумывая, он подхватил с земли дубину и, грузно топая, бросился в нашу сторону.

– Эй-эй! – прокричал я. – Мы не враги!

Он продолжал реветь на бегу, дубина в толстой руке из цельного дерева вращается над косматой головой с грозным гулом, от которого стынет кровь в жилах. Рыцари хватались за оружие, но в ожидании приказов оглядывались на меня.

Я крикнул во весь голос:

– Рассыпаться!.. В бой не вступать!..

Я видел на лицах стыд и несогласие, но клятва верности слову пересилила. Даже самые гордые повернули коней и пустились в позорное, по их мнению, бегство.

Великан остановился, не зная, за кем гнаться, конных не догнать, взревел гневно и разочарованно.

Я снова крикнул громко:

– Эй, лохматый!.. Мы друзья!.. По крайней мере, мы одной крови… наверное…

Он снова проревел что-то грубое и нечленораздельное, положил дубину на плечо и пошел в мою сторону. В крохотных для его размера глазках блестела звериная хитрость.

– Эй-эй! – крикнул я громко. – Стой там!.. Будем общаться на расстоянии.

Он шел ко мне, не слушая, я подал Зайчика задом, Бобик тоже отступал, шерсть поднялась, рычал и все поглядывал на меня с вопросом в умных и сразу посерьезневших глазах.

– Не вмешиваться! – предупредил я его и рыцарей и снова крикнул великану: – Остановись!.. Мы не хотим воевать!.. Договоримся о разделе сфер влияния!

Он кивнул, так мне показалось, даже вроде бы начал останавливаться, но тут же внезапно перешел на бег, едва не застав меня врасплох. Я не успел повернуть Зайчика, только подал его резко в сторону, когда великан сорвал с плеча дубину и ударил, намереваясь расплескать меня по земле вместе с конем.

Земля вздрогнула, прокатился гул, словно в нее угодил крупный метеорит. Я наконец повернул Зайчика, мы понеслись прочь, и второй удар пришелся по земле уже в трех шагах от нас.

Я слышал топающие шаги сзади, великан бежит следом, быстро отставая. Злость ударила в голову, я развернул Зайчика и заорал во весь голос:

– Всем приготовиться!.. Атака по моей команде…

Великан приближался, но и рыцари повернули коней и быстро взяли его в кольцо. Я выждал момент, все примерно на равном расстоянии, взмахнул рукой:

– Вперед!..

Сам я ждал, вытащив меч и демонстративно размахивая, мол, больше отступать не буду, иди сюда, я тебе покажу. Великан замедлил бег, перешел на шаг, дубину взял в обе лапы поудобнее, а на меня смотрел с угрюмой ненавистью упорно и прицельно.

Рыцари неслись, пригнувшись к конским шеям и выставив перед собой копья. Великан слишком поздно услышал грозный топот, начал поворачиваться, и в этот момент в грузное тело с трех сторон вонзилось с десяток копий.

Страшный рев тряхнул мир, с деревьев посыпались листья и мелкие ветви, упали оглушенные птицы, великан двумя мощными взмахами перебил, как соломинки, древка. Рыцари выпустили из рук обломки и начали выдергивать из ножен мечи. Великан ревел, кровь текла широкими потоками, а когда начал вытаскивать из тела впившиеся обломки, из ран выплескивались красные дымящиеся фонтанчики.

– Всем отступить! – приказал я страшным голосом. – Кто ввяжется в бой – будет изгнан из отряда и отправлен с позором домой!

Рыцари, умело орудуя поводьями и шпорами, поспешно подавали коней назад. Великан сделал пару шагов, колени подогнулись, он рухнул с такой мощью, что земля подпрыгнула.

К нему подъехали и окружили на конях так плотно, что я уже не видел распростертого тела. Не знаю, что у одного из детей где-то в селе пошло не так, отдаленные последствия Войны Магов, что ли, но вырос вот таким, деревья мог вырывать руками, скалы ломать и вообще мог бы делать немало полезных дел, где требуется огромная и неторопливая физическая сила. Но, как и водится у нас у всех, решил, что если силен, то работать должны другие, а он может просто отбирать заработанное.

И добро бы просто установил налог, чтобы ему столько-то коров на обед, но восхотелось именно отбирать, чтобы все разбегались в испуге, кричали и прятались…

Сэр Ульрих наконец повернулся в седле, наши взгляды встретились, сэр Герцель широко и ликующе улыбался, а сэр Палант сказал восторженно:

– Об этом можно долго хвастать!.. Это же какое чудище удалось завалить!

Я подумал, отмахнулся.

– Не стоит.

– Почему?

– Простолюдин…

Он не понял, переспросил:

– Что, мой господин?

Я скривился.

– Был бы рыцарь… но хвастаться победой над простолюдином как-то для рыцаря зазорно.

– Однако, – сказал он, опешив, – такой огромный…

Я снова махнул рукой.

– Простолюдин и есть простолюдин, каким бы здоровым дураком ни вымахал. Никто не хочет остаться, чтобы снять шкуру? Тогда не задерживаемся, не задерживаемся! Ишь, цирк нашли… Мужчины по таким пустякам не останавливаются.

Небо странно лиловое, хотя только-только миновали полдень, отряд идет ровным тяжелым шагом, а я, спасаясь от пыли, уже привычно выезжаю вперед и шарю взглядом по горизонту. Граница между Армландией и Турнедо осталась далеко позади, теперь надо выбирать безлюдные места, а все гербы и баннеры я строго-настрого велел спрятать от чужих взглядов.

– Сэр Ричард, – раздался сзади бодрый голос Ульриха, – я с вами!

Мой Зайчик смотрел на его коня с таким же недоверием, как и я. Конь под ним в самом деле непростой, с виду обычный боевой жеребец, не слишком крупный, с тонкими сухиминогами и гибкой шеей, но по ней две толстые жилы.

– Двужильный? – спросил я.

– Двужилец, – согласился Ульрих с гордостью.

Могучие жилы, вздутые по верху шеи. Идут от затылка и ныряют под седло, что сразу выделяет его из ряда обычных коней.

Зайчик время от времени уходил вперед на большой скорости, однако Ульрих не отставал.

– Можем и еще быстрее! – крикнул он задорно. – Только я тогда вообще ничего не вижу… И ветром сдувает, как прилипший лист.

– Быстрее не понадобится, – крикнул я в ответ. – Можно поворот проскочить…

Зайчик остановился, продавленная колесами телег и подвод дорога словно расколота громадным топором: расходится на две сперва медленно и неохотно, даже некоторое время идут рядом, затем загибаются в стороны, как лепестки гигантского цветка.

– Ну вот, – сказал Ульрих недовольно, – накаркали вы, сэр Ричард! По какой?

– Не местный, – ответил я. – Давай по-мужски, сперва налево, а когда окажется, что не туда, вернемся и попробуем праведный путь.

Он ухмыльнулся и посмотрел на меня с уважением.

– Да, я слышал, что вы – стратег, теперь вижу.

Далеко впереди показалась вереница верблюдов, с обоих боков свисают огромнейшие тюки, впереди на ослике едет, загребая длинными ногами горячий песок, худой человек в непомерно просторной для него белой рубашке, что закрывает ему ноги до колен.

– Надень плащ, – велел я.

– Он уже увидел, – возразил Ульрих, – что мы рыцари.

– Не от него прячемся, – пояснил я.

– А от кого?

– От тех, кто там дальше.

Ульрих нехотя надел плащ и набросил капюшон на голову, пряча не только шлем, но и лицо. Я тоже укрылся, хотя наше благородное происхождение признают хоть по коням, хоть по нашим сапогам с золотыми шпорами, которые дозволено носить только рыцарям. Однако же, если человек прячет лицо, значит, он не желает, чтобы его узнавали. А это значит еще, что ему можно не кланяться и не называть «вашей милостью».

Проводник на ослике коротко поклонился, проезжая мимо, верблюды важно прошествовали, в тюках, судя по всему, шерсть и сотканные из нее одеяла, только последний дромадер несет в корзинах съестные припасы.

Мы промчались не больше полумили, как на перекрестке дорог увидели небольшой и довольно захудалый постоялый двор.

– Прекрасно, – сказал сэр Ульрих бодро. – Сэр Ричард?

– Да понял я, – ответил я, – понял…

Он спросил обиженно:

– На что вы намекаете?

– Что вы хотите узнать, – сказал я, – куда ехать, в хорошей обстановке. В смысле, за накрытым столом, с кубком вина в руке…

Он вскинул брови, лицо стало, как у оскорбленного в лучших чувствах ребенка.

– Сэр Ричард, разве не естественнее все вызнавать на постоялых дворах?

– Да, конечно, – согласился я нехотя, – только знаете ли…

– Что, сэр Ричард?

Я сказал со вздохом:

– Не деритесь.

Он спросил удивленно:

– Не драться?.. Ну, конечно же! С чего я стану драться?

– Да не знаю, – ответил я в неопределенности. – Как-то уж привычно, что если трактир, то обязательно драка. Есть даже устойчивое словосочетание «трактирная драка».

Он пожал плечами.

– Никогда не дрался в трактирах!

– А на постоялых дворах?

– Тоже никогда, – заверил он.

– Хорошо, – сказал я с облегчением. – Тогда зайдем. Но только спросим насчет дороги к Стальному Клыку! И – ничего больше.

Он заверил:

– А нам ничего больше и не надо!

Я слез с коня и почувствовал, что уже ошалел от нещадного блеска неба и оранжевой земли, поскорее бы окунуться в прохладную полутьму трактира. Сэр Ульрих соскочил бодро, но придержал разлетающиеся края плаща, даже надвинул капюшон на глаза пониже, подражая мне.

Когда я толкнул дверь, ощутил, что в самом деле пьян сверканием, глаза устали, а здесь просто рай, хотя и пахнет подгорелым маслом и несвежим сыром. В трактире всего четыре стола, но только за одним пусто, а так, такие же, как и мы странники, мелкие торговцы, ремесленники, пастухи…

Хозяин заспешил к нам, узнавая сеньоров, но не подавая виду, раз мы сами не изволим показывать свое знатное происхождение. Причины могут быть разные, нужно выказатьуважение чужим желаниям. К тому же совать нос в чужие дела бывает не только неприлично, но и опасно.

– Вина, – велел сэр Ульрих таким тоном, словно под грубым плащом странника у него королевская мантия, а под капюшоном – корона. – И что-нибудь перекусить. Легкого, морда, понял?

– Есть каплуны, зажаренные в своем соку, – предложил хозяин, – есть молодые гуси, только что с вертела…

– Тащи на стол, – разрешил сэр Ульрих.

Я старался не обращать внимания на косые и настороженные взгляды, но вскоре о нас забыли, так как мы вели себя тихо, а я только начал присматриваться, кто же здесь выглядит посмышленее и понятливее, чтобы подступиться к нему с расспросами.

Дверь резко распахнулась. На пороге появился высокий мужчина в доспехе из плотной кожи. Солнце освещало ему спину, я не видел лица, только черный силуэт, но и по нему определил, что вошедший громаден и силен. Во мне сразу же зашевелилось враждебное: всякий, кто сильнее меня, несет угрозу. И даже тот, кто не сильнее, но держится воттак: растопыривает локти, смотрит угрюмо и надменно…

Он шагнул в сторону, в зал вбежали пятеро, один сразу бросился к хозяину, на ходу выдергивая из ножен длинный острый нож, двое встали с обнаженными мечами у крайних столов, а двое раскрыли мешки, и только тогда первый с порога проревел страшным голосом:

– Всем сидеть!.. Кто поднимется – будет убит!.. Мы заберем только деньги и ценные вещи.

Хозяин охнул. Разбойник положил на стол мешок, в глазах насмешка, сделал приглашающий жест. Хозяин печально вздохнул, я видел, как он опустил руку в ящик. Другие два разбойника подошли к первому столу с двух сторон. В одной руке нож, в другой мешок.

Быстро и умело оба приставили ножи к шеям сидящих с краю. Те, стараясь не двигаться слишком быстро, выложили на стол монеты.

Вожак крикнул с порога:

– И кольца!

– И кольца, – повторили разбойники в один голос.

Сэр Ульрих прошептал возмущенно:

– Сэр Ричард, мы что, вот так и будем сидеть?

– Не наше это дело, – ответил я. – Суверенное государство, надо уважать его права. Не хочу обвинений в гуманитарном вмешательстве.

– Но… грабят же!

– Перераспределение материальных ценностей в обществе, – уточнил я. – Может быть, это местные робингуды. У богатых берут, бедным даром дают. А мы с вами – толстобрюхие богачи.

– У меня не толстое брюхо, – сказал Ульрих обидчиво.

Я отмахнулся.

– Это не ко мне, а к бардам. Художественное преувеличение. Оправданное, как говорят.

Сидящие за столами зыркали злобно, однако с прижатым к шее ножом трудно даже языком шевелить, покорно снимали кольца. Вожак прокричал:

– Браслеты, браслеты не забудьте!..

Один из разбойников прогудел глухим голосом:

– Все слышали?

– Кто забудет, – сказал второй, – у того заберем вместе с ухами… га-га-га…

– Вместе с головой, – уточнил первый.

– Га-га-га!

– Гы-гы-гы!..

– Я свои деньги не отдам, – сказал сэр Ульрих твердо.

– Не жадничайте, – укорил я. – Жадность – смертный грех. Истинно великий не может быть жадным. Деньги никого не сделали богатым – наоборот, каждого делают еще жаднее. Жадный беден всегда!

Он не слушал мои умничанья, вот так и мечи бисер, исподлобья смотрел на постепенно приближающихся разбойников. Они работали медленно, деловито, ничего не пропуская.

К нашему столу подошли одновременно оба. Один с той стороны со зловещей усмешечкой показал острие ножа крайнему на лавке, а второй приблизился ко мне.

– Деньги, – велел он.

Я вздохнул и положил на стол золотой и серебряный. Разбойник сказал довольно:

– О, хорошо… Золото!

Второй зыркнул с некоторой завистью. Скотовод, которого он тряс, выложил всего две медные монеты.

– Потряси его еще, – посоветовал он. – Кто выкладывает пару монет на стол, в кошеле оставляет еще двадцать.

Мой разбойник сказал послушно:

– Эй, выкладывай и кошелек. И покажи руку… Да, колец нет… А браслеты?

– Ничего нет, – ответил я с горечью, – а какие были…

Он проворчал:

– Меньше пить надо. Что у тебя есть еще?

– Только честь, – ответил я. – Да и то… потрепанная. Вроде бы и берег… только жизнь такая непонятная. Чувствую, что подпортил ее, а в чем – не понимаю. А ты? У тебя как?

Он на миг вроде бы даже задумался, но опомнился, вздрогнул и проревел:

– Тогда сапоги снимай!

– Зачем?

– Хорошие сапоги, – прорычал он с неожиданной ненавистью. – Честь потрепанная, зато сапоги – нет.

Я сказал медленно:

– А ты не заметил, какие на моих сапогах шпоры?

Он выгнул шею, стараясь рассмотреть задники моих сапог. Я перехватил его руку, злость нахлынула внезапно и так ослепляюще жарко, что с наслаждением услышал хруст кости, вскрик, кулаком другой руки разбил ему лицо и тут же выдернул из ножен меч.

Разбойник, что грабил сэра Ульриха, уставился на меня выпученными глазами, слишком уж я внезапно и без привычного разогрева в виде ругани и угроз перешел ко второй фазе. Сэр Ульрих, как и я, ухватил его за кисть, другой рукой за шею и с силой ударил лицом о край стола.

На меня бросились с двух сторон, я старался отбиваться кулаками, ногами, локтями, чтобы без крови, как сам же сказал отцу Дитриху. Однако что-то слишком быстро зверею, а от моих ударов кровь брызгает так же щедро, как если бы бил кувалдой.

– Господи, – прошептал я, – будь милосердным… не дай зверю во мне подминать меня… такого светлого и пушистого…

Еще один налетел с поднятым мечом, я увернулся, перехватил руку и, с наслаждением слушая хруст ломаемых костей, локтем ударил в лицо. Тот погрузился в горячее и податливое, как в гнилую дыню.

К нам метнулись от столов двое с поднятыми мечами, я с перекошенным в ярости лицом прыгнул навстречу. Грабивший хозяина тоже с криком бросился к нам, но я, разбив в кровь лица двоим быстро и безжалостно, повернулся к нему, сам чувствуя, что лицо у меня сейчас страшнее самой смерти. Он затормозил и остановился, испуганный и растерянный, но на меня бросились те, кто еще не рассмотрел моего лица.

Я сперва лупил, «как положено», просто сбивая с ног, потом разъярился после нескольких подлых ударов в спину, бил со страшной силой, слышал хруст хрящей и костей, перебивал руки, как тонкие прутики, ломал ноги, а одному проломил череп до носа.

Череп одного лопнул, как гнилая дыня, кулак проломил кости, как тонкий лед, и погрузился в кровавую кашу. Я отпихнул труп с омерзением и вытер об него ладонь до того, как он рухнул.

Сэр Ульрих крикнул:

– Благороднейший сэр Ричард!.. Сзади!

Я пригнулся и резко ударил двумя руками, как будто греб веслами. Локти, а затем и кулаки что-то ломали и нарушали в телах, я прокричал люто, чувствуя, как во мне высвобождается зверь:

– И никакого парентконтрола!

Сэр Ульрих крикнул с другого конца: