Чтение 15–й страницы книги ~Исповедь грешницы, или Двое на краю бездны~

В багажном отделении наши вещи лежали ровно два часа. Все это время мы провели на пляже, прощались с романтикой. Значит, мы лежали на море, а веши стояли в багажной комнате. Доступ в багажную комнату есть у всех носильщиков, да и она постоянно открыта. Туда может пройти любой. Если не любой, то, дав совсем немного долларов, туда уж точно может пройти кто пожелает. Хотя это довольно непросто.

Во-первых, нужно зайти в отель с большой лодкой, вернее с большим пакетом. А во-вторых, нужно выйти с тем же самым пакетом, набитым моими вещами, и опять же пройти мимо охраны. Теоретически это возможно, а вот практически… Кто знает… По крайней мере два часа — это очень хороший срок. Этого времени достаточно для того, чтобы сделать подмену.

Только кому это нужно? Кому это нужно, это уже второй вопрос. И ответить на него я вряд ли смогу.

По крайней мере пока… Быть может, Ромка мне что-нибудь разъяснит. Хотя по этому поводу у меня есть свои соображения.

Если Иксель мертв и Роман щупал у него пульс, которого не было, значит, Иксель не мог написать эту записку. Тогда кто ее написал? Ее мог написать тот, кто видел, как мысовершили это преступление…

Но кто мог видеть? Дождь, горы, там вообще никого не было. Кто мог знать, как зовут турка, которого мы убили? Кто мог знать, в каком отеле мы живем, в каком номере и как выглядит наш багаж? В принципе, знать, как выглядит наш багаж, совсем не обязательно, потому что, прежде чем поставить наш багаж в багажную комнату, носильщик прикрепил на наши чемоданы бирки с номерами нашей комнаты. Получается, что достаточно знать номер нашей комнаты…

Какова цель того, кто делает с нами подобное?

Чего именно он добивается? Если он был свидетелем нашего преступления, что совершенно маловероятно, но другая версия пока не приходит мне в голову, значит, его конечной целью будет шантаж… Другого просто не может быть. Если он не шантажирует нас сейчас, значит, он будет шантажировать нас позже, а пока он нас просто пугает.

Неожиданно у меня перед глазами предстал тот человек в черном, который тогда на море помахал мне рукой. Казалось бы, ну что тут такого? Человек просто помахал мне рукой… Но при воспоминании об этом человеке у меня тут же возникали какие-то страхи и какие-то совершенно неприятные ассоциации.

В этот момент дверь в ванную открылась, и на пороге появился мой муж. В одной руке он держал бутылку вина, а в другой пустой бокал. Посмотрев на мужа удивленным взглядом, я дунула на собравшуюся рядом со мной пену и осторожно спросила:

— Вить, ты чего? Я уже собралась вставать. На кухне и выпью…

Но муж не обратил никакого внимания на мои слова. Он дрожащей рукой налил полный бока вина, быстро его выпил, тут же налил мне и посмотрел на меня какими-то возбужденными глазами.

— Вить, ты чего?

— Выпей.

— А что за спешка?

— Выпей, и я скажу.

— Я люблю пить вино медленно и наслаждаться его вкусом. Я не могу пить вино, как воду.

— Выпей. — Я только сейчас поняла, что мой муж совершенно меня не слышит.

Достав из воды одну руку, я тут же сдула налипшую на нее пену, взяла бокал и сделала несколько быстрых глотков.

— Что случилось-то?

— Я знаю, где я видел эту чертову лодку и кто нам ее засунул, — проговорил он возбужденным голосом и пристально посмотрел мне в глаза.

— Что?

— Ева, я все знаю…

Глава 12

Больше всего на свете мне хотелось закрыть глаза, нырнуть в ванну и остаться в этой воде навсегда.

Я смотрела на мужа стеклянными глазами и думала, что, если он еще будет стоять у меня над душой и говорить то, что я совсем не хочу слышать, я обязательно сотворю подобное.

— Вить, у тебя там ничего не горит? — спросила я ледяным голосом. — Мне кажется, чем-то горелым пахнет.

— Не может быть. Я все отключил. Ева, ты хоть слышишь, о чем я с тобой говорю?!

Вместо того чтобы ответить на заданный мне вопрос, я закрыла глаза и процедила сквозь зубы:

— Вить, ты даже не можешь себе представить, как я устала…

— От чего?

— От этой проклятой лодки и от тебя с твоими подозрениями.

— Но я здесь ни при чем. Я просто обо всем догадался. Мне вообще непонятно твое нежелание говорить на данную тему. Ты идешь в отказ, и все.

— Я устала.

— Думаешь, я не устал?!

— Судя по твоему виду, думаю, что нет.

— Ты ошибаешься. Я тоже страшно устал, но тем не менее я готовлю ужин и гоняю в голове различные мысли.

— В том-то и дело, что ты зря их гоняешь. Дай своей голове отдохнуть.

— И все же мне хочется, чтобы ты услышала то, о чем я догадался.

Меньше всего на свете мне хотелось слушать о догадках своего супруга, но я прекрасно понимала, что другого выхода у меня просто нет. Чересчур возбужденный Виктор сел рядом с ванной на кортонки и заговорил точно таким же возбужденным голосом:

— Ева, арифметика тут проста.

— Какая еще арифметика? — я задала вопрос, не открывая при этом глаз.

— Ева, нам эту гадость Положили в чемодан совсем не в аэропорту Анталии. Там бы это просто физически было некому сделать. Сама посуди. Мы подошли к регистрации в тот момент, когда она уже заканчивалась, а затем сразу прошли на посадку. Рейс не задержали. На то, чтобы вытащить все содержимое твоего чемодана и засунуть в этот чемодан лодку, требуется определенное время. Я думаю, что в аэропорту этим просто некому заниматься. Да и там порядки построже. Это сделали в отеле.

— Что? — Услышав про отель, я тут же открыла глаза.

— Я говорю, это сделали в отеле. Я въехал в это только сейчас.

— И каким образом ты в это въехал?

— Около двух часов наши вещи находились в багажной комнате, в которую, если так разобраться, был свободный доступ. Конечно, для того чтобы создать видимость неприкосновенности багажа, ее закрывают на ключ, но я видел, что носильщики постоянно складируют в нее вещи, а это значит, что большей частью она открыта. Ты только подумай!Это сделали носильщики! А скорее всего, это сделал именно тот носильщик, который вез наши вещи.

Мне его морда сразу не понравилась. У меня еще почему-то возникло жуткое желание заехать ему в рыло.

— Чего?! — признаться честно, я еще никогда не слышала от Виктора подобных вещей.

— Я хотел заехать ему в рыло! — повторил мой супруг. — Капитально и со всей силы. Одним ударом.

Я еще сам себе поразился, что меня подобное желание посетило. А у него глазки такие свинячьи так и бегали. Он наши вещи привез в багажную комнату и, как только мы ушли на море сразу учинил шмон.

Подумал, мол, все равно уезжаем и чемодан откроем только в Москве. Ты ж у меня женщина дорогая, и у тебя все очень классное, начиная от косметики и нижнего белья и заканчивая нарядами, поэтому он остановиться не смог. Теперь в твоих шмотках весь его аул ходить будет. Все многочисленные родственники и сестры. Они же в эти отели работать приезжают с аулов. И этот гаденыш для смеху сунул нам эту дырявую лодку, которую выкинули в помойку работники пляжа. И это в таком дорогом отеле! Представь, что делается в дешевых! Даже страшно додумать. Вот тебе и пять звезд!!!

Я тут же открываю глаза и улыбаюсь.

— Вить, и это все, что ты хотел мне сказать?

— А ты считаешь, что этого мало?

— И все же мне кажется, что у тебя что-то горит.

Иди, пожалуйста, на кухню. Я скоро приду.

Немного обиженный супруг встал, поднял с пола бутылку вина и растерянно пожал плечами:

— Я, можно сказать, провел такую обширную следственную работу, а тебя это нисколько не впечатлило.

— Вить, ты гениален. Ты даже не представляешь, как ты гениален. Почему ты не пошел работать следователем? Я уверена, что от тебя бы не скрылся ни один преступник.

— Да ладно тебе…

На следующий день я дождалась момента, когда Виктор уедет на работу, и тут же достала довольно тяжелый пакет с резиновой лодкой. Затем дошла до стоянки, села в свою машину, предварительно положив пакет в багажник, и поехала к матери для того, чтобы навестить дочь, которая очень обрадовалась моему приезду, но наотрез отказалась ехать домой, потому что ей не хотелось оставлять друзей.

— Мама, ну сейчас же лето. Можно я еще поживу у бабушки? — шелковым голоском попросила меня дочь.

— Конечно, дорогая. Конечно. После работы к тебе обязательно заедет папа.

— Правда? — Глаза ребенка загорелись неимоверным счастьем, а я посмотрела в ее глаза и подумала о том, что я не имею даже малейшего права лишить ребенка отца. — Тыне представляешь, как сильно я соскучилась по папочке. Он мне сегодня уже звонил и пообещал привезти кучу подарков.

— Если звонил, значит, привезет.

— Мама, у меня самый замечательный папочка на свете!

— А мама? — ревностно спросила я свою дочь.

— И мамочка тоже! И все же я поживу у бабушки, потому что бабушка будет по мне скучать!

— Мы тоже по тебе очень скучаем.

— Но ведь у вас я живу все время, а у бабушки только летом.

— Хорошо, родная, беги на улицу.

Моя мать не смогла не заметить усталости на моем лице и, как только дочка убежала во двор, тут же задала свой банальный вопрос, который задавала мне на протяжении многих лет:

— Ева, у тебя все в порядке?

— Вроде бы да.

— А с Виктором?

— С Виктором тоже.

Я знала, что могу провести кого угодно, но только не материнское сердце. Моя мать умела чувствовать меня и понимать без слов.

— Ева, ты смотри горячку не пори, — мать старалась быть осторожной в словах. — Виктор очень хороший мужчина. Тебя, дочь любит. Ну чего тебе еще надо?

— Чего мне еще надо? — Мне захотелось расплакаться, и я посмотрела на мать глазами, полными надежды. — Мама, а откуда ты знаешь, что мне нужно что-то еще?

— Да я по твоим глазам вижу. Дочка, кто он?

— Он мужчина, — с трудом выдавила я из себя.

— Ну, понятное дело, что не женщина.

— Почему тебе это понятно? Мам, сейчас время такое, что разницы нет, кто это, мужчина или женщина. Главное, чтобы были отношения.

— Ой, дочка, не срами ты меня, — мать безжизненно опустила руки.

— А я и не срамлю, а говорю что есть. Жизнь сейчас полностью перемешалась. Самое главное, чтобы человек был счастлив, а с кем, это уже второй вопрос.

— Да это же бесстыдство какое. Слава богу, что он хоть мужчина.

— Может быть, хотя я уже сама не знаю, хорошо это или плохо. Мама, это мужчина.

— Это я уже поняла, — облегченно вздохнула мать. — Расскажи мне о нем.

— Он женат. У него двое детей. Мальчик и мальчик. А еще у него жена может родить третьего ребенка, но это сведения, далекие от реальности. Просто его жена мечтает о третьем ребенке. Наверно, как и все наивные женщины, она думает, что третий ребенок обязательно укрепит их брак.

— Если она хочет рожать третьего, это не означает, что она наивная. Это значит, что они хорошо живут.

— Насчет того, что они хорошо живут, не берусь судить. Я у них свечку не держу и за ними не слежу.

Мама, но он любит меня.

— А ты?

— А я люблю его.

— А Виктор как же? А твоя дочь? А его дети? А та женщина? — Мама достала из кармана платок и промокнула слезы. — Доченька…

— Что? Мама, что?

— Доченька, не бери грех на душу.

— Какой еще грех? Мама, о чем ты говоришь?

Я же никого не убиваю…

— Убиваешь.

— Кого? — опешила я.

— Ты убиваешь его и свою семью. Одним выстрелом ты убиваешь две семьи сразу. Это грех, доченька.

Большой грех. Ты должна сохранить им жизнь.

Не выдержав материнского непонимания, я закрыла лицо ладонями и затрясла головой.

— Мама, я не знаю, что мне делать… Что делать?!

— Остаться с Виктором, — умоляющим голосом ответила мать.

— Я осталась. Но только что в этом хорошего?

Ведь я мучаю и себя и Виктора.

— Ева, ты должна взять себя в руки, ведь ты очень сильная. Что с тобой случилось?

— Еще спроси, как я могла докатиться до такого?

— Как ты могла докатиться до такого? — и вправду спросила меня мать.

— Мама, я просто полюбила… Ты можешь меня понять? Я полюбила…

— Могу, дочка. Могу. Так что же теперь будет?

— Мама, я еще пока сама не знаю.

Мама вновь приложила к лицу платок и постаралась унять свои слезы. Сев рядом с мамой на корточки, я положила голову к ней на колени и сбивчиво заговорила:

— Мама, еще не хватало, чтобы ты из-за меня плакала. Я тебя умоляю. Давай не будем думать о плохом, а посмотрим, куда нас выведет кривая. Понимаешь, если бы раньше кто-нибудь сказал мне о том, что существует безумная любовь, я бы ни за что не поверила, но я люблю этого человека до безумия.

Мам, ты же прекрасно знаешь, что я над мужиками всегда верх держала… Знаешь или нет?

— Знаю, — кивнула головой мать. — Ты если ногой топнешь, то и Виктор тебя побаивается.

— Верно говоришь, мама. И так было всегда. А с ним все по-другому… С тем, кого я люблю, я ногой топать не умею. С ним я готова стать служанкой.

— Да что ты такое говоришь, дочка?!

— Мама, я правду тебе говорю, С ним я совершаю сотни грехов и хочу новых. Пойми, мне без него жизни нет. Да и что это за жизнь без него?! Мама, я и сама не знаю, откуда взялась эта любовь. Какая бы сумасшедшая она ни была, она приносит мне горе и сердечные муки! И, несмотря ни на что, в моей душе живет свет несказанного блаженства. Если бы ты смогла послушать мое сердцебиение в тот момент, когда я думаю о нем. Если бы ты смогла.., — Я говорила и обливалась холодным потом, дрожала и не убирала свою голову с колен матери.

Перепуганная мать гладила мои волосы и с трудом сдерживала себя от того, чтобы не всхлипывать вместе со мной.

— Мама, ведь со мной никогда такого не было.

Когда я рядом с ним, то чувствую трепет во всем теле.

И почему жизнь такая подлянка? Почему она позволила нам встретиться в тот момент, когда мы уже связаны по рукам и ногам?! А ведь если бы это случилось раньше… Если бы это случилось раньше, мы смогли бы пойти одной дорогой счастья и у нас была бы счастливая судьба. Я и не знала. Я и подумать не могла.

Я и представить себе не могла, что можно жить и принимать все прожитые дни как дар, как дни счастливой любви. Я только теперь поняла, что любовь соединяет в себе три важных звена — это соединение сердца, души и тела. Мама, а как прекрасны любовные муки. Если бы ты только знала, как они прекрасны. У нас ведь с ним даже слезы общие. Когда я плачу, он вытирает мои слезы своими губами. Да и губы у нас тоже общие. А мое сердце… Мое сердце готово служить ему днем и ночью. Я не могу описать словами раздирающую меня боль, когда его нет рядом…

Мама, я понимаю, что мое состояние ненормальное, что я больна, что это совсем не правильно, но ничего не могу с собою поделать. Я еще никогда в жизни не испытывала такого смятения чувств и такой подавленности. Мама, я в этой жизни все бы отдала. Ты понимаешь, я все готова отдать, только чтобы он был рядом.

— Да что ты такое говоришь, дочка.

— Мама, это правда! Я бы обезумела, если бы когда-нибудь его потеряла. Когда я с ним, для меня не существует ни времени, ни пространства. Мама, я без него одинока. Ты не представляешь, как страшно я без него одинока…

— Но ведь у тебя есть Виктор.

— Даже с Виктором я одинока. С тех пор как я познакомилась с тем, кого люблю, у меня нет душевного покоя. Ты не представляешь, как же страшно я сейчас живу. Как страшно… Я живу между днями счастливой любви и днями одиночества.

— Ева, чувствую я, беда будет, — голосом, полным скорби, произнесла мать. — Если все это не прекратится, будет беда. Так нельзя… Дочка, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Ты понимаешь, что так нельзя?

— Я знаю, что так нельзя.

Я взяла из рук матери платок, промокнула слезы и подошла к зеркалу, чтобы слегка припудрить свое заплаканное лицо. Мама внимательно следила за всеми моими движениями и, судя по ее лицу, очень сильно переживала. Когда мне стало лучше, я вновь подошла к матери и поцеловала ее в щеку.

— Мама, все должно разрешиться. Я уверена, что все будет хорошо. Я не хочу ничего загадывать. Посмотрим, куда нас выведет кривая, и все…

— Ты сейчас куда, дочка? — В мамином голосе появилось еще большее беспокойство.

— Виктор договорился с врачом, чтобы тот меня осмотрел. Сейчас поеду на прием.

— Это хорошее дело. — В ее глазах появилась надежда. — А потом?

— А потом я поеду встречаться с Романом. Мы снимаем квартиру, где происходят наши тайные встречи. Я назначила ему свидание ровно в семь вечера. Надеюсь, что он придет.

— Ева… — Мать закрыла свои рот ладонью и посмотрела на меня испуганными глазами. — Ты что говоришь такое, Ева?!

— Мама, я с ума сойду, если его не увижу. Я и так перед ним виновата. Я хотела вычеркнуть его из своей памяти, порвать с ним, но у меня ничего не получилось. Только принесла боль ему и себе.

— А как же Виктор?

— Виктор после работы приедет к тебе проведать ребенка. Ты задержи его подольше. Не может же он посидеть с ребенком пару минут. Покорми хорошенько. Пусть они с дочкой погуляют, телевизор посмотрят.

Я не буду скрывать, что еще никогда в жизни не видела у своей матери таких глаз. В них был настоящий кошмар и ужас. Мама тяжело задышала, покраснела и принялась нервно теребить в руках смятый платок.

— Ева, ты хоть понимаешь, о чем меня просишь?

— Мама, только не вздумай меня стыдить. Уж пусть я его увижу. Пусть… А иначе я просто не смогу жить дальше.

— Ты хочешь, чтобы я покрывала твою ложь?

Ева, ты не в себе. Я прекрасно отношусь к Виктору…

— Но тем не менее ты моя мать, а если ты моя мать, то должна понять, что без этого человека я не могу жить. Не могу!