Чтение 18–й страницы книги ~Нора под миром~

На серой пепельной земле сидели два картуша. Маслянистые глаза перебега-ли с одного гостя на другого.

Некоторое время Лён молча рассматривал их, потом отнял ладонь от глаза. На тропе опять сидели две лисы, не по-летнему рыжие и пушистые, словно с картин-ки. И всё так же рассматривали людей.

— Они говорить умеют! — похвасталась Катька. — Ну-ка, скажите что-нибудь!

— Откуда они здесь взялись? — спросила одна лиса другую.

— Не нравится мне это. — заныла знакомым голосом вторая лиса.

Догадка пришла очень быстро. Лён тайком вытащил иглу и показал её двум лисам. Те вскочили и попятились.

— Ты зачем моих лисок испугал?! — рассердилась девочка. — Я вот скажу бабе Яге!

— Кать, а может, она тебя конфетками откармливает, чтобы съесть? — спросила Наташа.

— Ну да! — усомнилась та. — Это всё сказки, мама говорит. Бабы Яги девочков не едят. И вообще их не бывает.

В голове ребёнка царила каша. Бабы Яги не бывает. Но с конфетами бывает. Обычно лисы разговаривают лишь в мультфильмах. Но в Бермудском Треуголь-нике всё может быть.

— Интересная бабуся получается. — пробормотал Лёнька.

— Надо уходить, пока эта добрая тётя не вернулась. — ответила Наташа.

— Не велено! — с тявканьем выскочил из-за ёлки один рыжий сторож. И тут же заскочил обратно.

— Да. — серьёзно отвечала Катька. — Баба Яга не велела уходить. А то она не приведёт мне девочку. А мне одной всё время скучно.

— Кать, мама беспокоится. — убеждали её. — Здесь по лесу картуши гуляют. Вчера вон Динару чуть не съели!

— Никто её не ел! — раздалось из-под ёлки.

Лён закрыл глаз рукой и посмотрел туда. Два картуша выглядывали из норы в земле, тараща свои мерзкие глаза.

— Кать, хочешь покажу меч-кладенец? — хладнокровно спросил он, не отводя взгляда от этих двух типов.

Под восторженные вопли девочки обыкновенная иголка превратилась в свер-кающий клинок. Она уже не обратила внимания на лисок, которые поспешили от-бежать подальше.Ей даже дали подержать этот меч-кладенец!

— Дашь порубать крапиву? — счастливо спросила она у Лёна.

— Кать, у меня тоже для тебя подарок. — ласково сказала ей Наташа. И сняла с шеи подарок Магируса Гонды — шарик из лунного серебра с аквамарином — охран-ный оберегСелембрис.* * *

До вечера они возились с Катькой. Рисовали кукол и женихов для них. Потом втроём играли в этих кукол. Рассказывали сказки, в основном про ребятишек, ко-торых утаскивали всякие там чудовища и заколдовывали колдуны и хотели съесть драконы. Пойдёт один такой мальчик (про девочек мы не говорим), ну да, пойдёт вот он гулять по лесу, а там конфеты насыпаны. Он подбирает конфету за конфет-кой и попадает в лапы злой колдуньи. Она сначала притворялась доброй, а потом всё-таки показала своё гнусное естество. Хорошо ещё, что у мальчика была умная сестра, а то и косточек бы не осталось. Ещё один пошёл искать сокровища пира-тов. Кстати, тоже не любил есть суп. Сначала всёбыло хорошо. Но потом он тоже попался плохим людям. И знаете что? Его ведь так и не спасли. Пропал пацан.

— Вот уж не думал, — шепнул Лён Наташе, — что буду исполнять арию настав-ницы-наседки, рассказывать про мальчиков, которые поплатились за любовь к конфеткам.

— А про девочек, которые встречались с кем не надо и принесли в подоле, не приходилось сказки слушать?

— Нет, мне этого не говорили. Но я слышал, что некоторые ребята дружили с плохими товарищами и те их научили курить и пить, и всякому другому. Но это уже не сказка, а трагедия.

— Расскажите мне про всё про это! — обрадовалась Катька.

Когда надоело рассказывать сказки, они принялись строить домик из обрезков досок. Конечно, это был не очень красивый домик. Да, если сказать по правде, и не домик вовсе, а конура. Они залезли в эту конуру втроём и сидели там, как три собаки, примерно полчаса. Но сам процесс строительства извинял все недостатки. Тут заинтересовался дядя Саня. Явился со своей ножовкой и кончилось всё дело тем, что все четверо отправились по всему дому с инвентаризацией: выяснять, где что плохо лежит. Семёнов полагал, что домики — хорошее средство против карту-шей, особенно в условиях невыездной деревни.

К вечеру притащилась усталая и больная от споров с режиссёром Антонина. Того не устраивала мистическая сельская страшилка. Ему непременно загорелось сделать из фильма нечто демоническое, этакий деревенский конец света!

Вчерашняя история с Динарой перепугала всех. Только Кондаков был убеж-дён, что всё закончится нормально. Так оно и вышло. Энергии его не было преде-ла, он заражал своим энтузиазмом всю группу. Осветители преклонялись перед ним. Ассистенты падали ниц. Борис был его пророком. Димка на обоих молился, как на иконы, и ходил за режиссёром, записывая изречения. Кондаков более не являлся к обеду. В перерывах между съёмками он бежал в монтажку, где они с Борисом вместе прогоняли материал, поедая быстрорастворимую лапшу. По нему ходили муравьи.

— Виктор Палыч, от вас воняет! — страдальчески сказала ему Виолетта Егоров-на.

Тот удивился, сунул руку в карман безрукавки и вытащил полуразложив-шийся палец.

— Ого! Это же подарок от Графини! — воскликнул он со смехом. — Вот здорово — используем в эпизоде с кошельком!

Костюмерша поспешно убежала.* * *

Марианна шла в свою «Газель». Съёмки длились целый день. Кондаков уго-монился лишь тогда, когда увидел, что у главной героини вытянулось от усталос-ти лицо, а глаза стали, как две пробки. Снимали эпизоды у Леха, то есть, по сце-нарию — в доме фермера Сергея. Сначала сон Анастасии, про то, как к ней лезет и душит её соперница, фермерская жена. Для Марианны особо работы не было, она только и делала, что валялась на кровати и вопила якобы от ужаса, как будто к ней приближалась смерть. На неё наезжали с камерой, она пищала в объектив.

Снимали с разных ракурсов. Она не слишком понимала, что именно происхо-дит. Ей давали отдохнуть и брались за Динару. Всё происходило в полутьме и от-того было особенно утомительным. Но не в этом дело. Совсем не в этом. А как раз в том, что Динара всё-таки была действительно актрисой. И мастерство её было необыкновенным. Вот теперь Марианна вдруг почувствовала, что такое съёмки фильма и от чего и режиссёр и операторы, и все мало-мальски занятые в деле лю-ди нередко приходят в исступление. И она невольно прониклась к Кондакову уважением. Нет, всё-таки это великое умение: всех собрать, всех заставить вер-теться, всех подчинить себе.

В последних дублях Марианна и Динара были в кадре вместе. Всё по сцена-рию: главной героине снится, что фермерша пришла домой и лезет душить её. Вся сцена должна выглядеть кошмаром. Этот кошмар должен повториться несколько раз. Анастасия выплывает из сна и снова видит Машу, как та лезет к ней с оска-ленными зубами и скрюченными пальцами. Главная героиня ныряет из ужаса в ужас и не может понять, где сон, а где явь.

Вот тут-то Марианна и оказалась не готова к тому, что ей придётся испытать. Она легла в кровати, среди сбитых покрывал и приготовилась вытаращить глаза при виде фермерши. И вот из-за софитов выкралась Дина Пономаренко. Лицо актрисы мертвенно-бледное от грима, но Марианна как глянула в её глаза, так и обомлела. В них горела такая неподдельная, жгучая ненависть! Все её движения наполнены огромной силой, как будто ей ничего не стоит взять двумя руками шею Марианны и разорвать, как нитку! Динарасделала последний шаг к кровати. Про-тянула руку и ногти на этих пальцах были чёрными! Не помня себя, Марианна стала отползать к другому краю.

— Стоп! — крикнул Кондаков.

Динара моментально выпрямилась и взгляд её потух, как выключенный со-фит. Она вернулась на прежнее место.

— Повторим это ещё раз и проследите, чтобы Марианна не выпадала из кадра. Пусть ползёт по кровати, как сейчас.

Вот это и страшно. Она ведь не играла, она и в самом деле перепугалась.

В лицо Динаре не попадал свет. Её снимали со спины, как она надвигается на Анастасию. А вот испуганное лицо главной героини должно быть в кадре. Мари-анна оказалась не готова к тому, что увидала.

Скрытое от камер лицо Динары дико исказилось. Глаза полыхнули, как угли. И приподнявшаяся губа открыла острые клыки!

Дрожь, как судорога, прошла по телу Марианны. Она хотела крикнуть — не сумела. Она не помнила, что делала. Как закончился эпизод — тоже вылетело из памяти. Очнулась лишь когда вспыхнул свет и все стали что-то восклицать. Её даже похлопали по спине, вроде как хвалили. За что? Она ведь ничего не сделала. И вот тогда-то она и поняла, что такое подлинный талант! И что такое тут она, Марианна, со своими жалкими претензиями, обидами и мелкой мстительностью.

Кому мстить? Динаре?! Боже, да за что?! За то, что она с таким голодным пылом рвётся к съёмкам?! За то, что презирает и совершенно справедливо пре-зирает дуру Марианну?! За свой безмерный труд они получают сущие гроши! Вся их работа — это жертва на алтаре искусства!

Талант Пономаренко был так велик, так силён и ярок, что зажигал всё вокруг, в том числе и Марианну. Что же там творится у киношников у этих, что такой ве-ликий дар они задвигают на третьи роли?! Неужели потому, что всякие там папи-ки подсовывают вместе со спонсорскими средствами своих гладких тёлок?!

И вот теперь она шла к себе. Никто не пошёл проводить её. У машины едва виднелась тёмная фигура. Неужели Карсавин?! Очень кстати, сейчас хотелось бы с кем-нибудь поговорить.

Фигура поднялась и выплыла под свет луны. И лишь тогда Марианна с до-садой поняла, что это не актёр. Это та старуха, которая подменяет заболевшую актрису. С этой бабкой у Марианны связано неприятное воспоминание. Та своими причитаниями в бане чуть не свела её с ума. Такое привиделось!

— Что ты, голубка, больно уж бледна сегодня. — ласково заговорила бабка. Ма-рианна вздрогнула. Вот тогда, в бане, с таких же ласковых слов и начались галлю-цинации.

— Нормально всё. Устала просто. — буркнула Марианна.

— А что же к людям не идёшь? Вон, у Семёновых-то как смеются! Хорошая семья, детишки ровно огурцы на грядке!

— А мне-то что? Меня никто не звал.

— А ты не будь такой гордячкой. Здесь, вишь, деревня. Обычаи простые. — вкрадчиво сказала бабка. И от этого голоса у Марианны выпал из виска горячий гвоздь. Сразу полегчало и появился интерес.

— Век что ли будешь мыкаться царевной-несмеяной? Пришла бы, принесла конфет к столу. Глядишь, к тебе и подобреют.

— У меня нет конфет, только фитнес-хлопья. — с печалью отвечала Марианна.

— Чудные люди. Чего творят с собой! На вот. Отнеси девчонке ихней, Кате-рине. Да не говори, что от меня. На что им стара бабка! Сделай хоть чего-нибудь хорошее другим.

Ей было только что так тошно, что страшно оставаться в одиночестве в этой железной коробке, набитой, как беличье дупло, припасами, косметикой и всяким барахлом. И в самом деле захотелось к людям. Чего она так шарахается от них? Нормальные люди. И батя у них нормальный. Ей бы такого! Ну и что, что мент! Он же Марианночку не заметал с Тверской, в обезьяннике не парил, слов плохих не говорил.* * *

— Можно к вам? — с несмелой улыбкой возникла на веранде Марианна.

Это была такая картина! В центре, под старым абажуром с допотопной бахро-мой, томительно вздыхал паром самовар, увешанный гирляндами румяных сушек. А на весёленькой клеёнке разнокалиберные чашки. Под тёплым светом абажура лица всех казались розово-оранжевыми, глаза блестели.

— Давай к нам, Марианна! — позвала её эта рыженькая Зоя, наверно, мать тех двух подростков, потому что маленькая приехала со сценаристом.

— Давно бы так. — радушно сказал Семёнов.

ГЛАВА 24. Начало превращений

Наташа проснулась оттого, что её тормошила Катька.

— Что, опять играть? — сонно ужаснулась Платонова. — Дай хоть немного по-валяться.

Она перевернулась и попыталась спрятать голову под подушкой. Но неуго-монная девица взобралась на койку и уселась на Платоновой верхом.

— Наташ, ты будешь лошадь, ржи давай!

Та попыталась ржать, но спросонья получалось как-то слабо.

— Хор-рошая лошадка! — похвалила её Катька. — Вот тебе конфеты.

Полусонная лошадь жевала шоколадные конфеты, надеясь втайне, что на этом скачки прекратятся. Атаманша тоже закусывала сладким, не забывая при этом елозить на лошади, шмыгать носом и басом напевать песенку:

У фонтана, где растёт каштан,

Смуглолицый крепкий мальчуган

Перед девочкой стоит,

Ей, смущаясь, говорит:

Слушай, Катя, вырасту большой,

Будешь, Катя, ты моей женой!

Буду, Катя, я тебя любить,

Шикалатки каждый день дарить!

На кухне погромыхивала посуда — видно, Зоя с утра пораньше взялась за обе-щанные вчера пироги.

— Мам! — раздался детский голос. — Мы пойдём с девочкой поиграем за баней?

— Идите поиграйте. — разрешил женский голос.

— Я пойду гулять! — крикнула в ухо Наташе Катька и слетела с неё. Два голоса зазвенели в коридоре.

— Вставай давай, соня. — сказал ей незнакомый голос.

С Платоновой мгновенно слетел весь сон.

Дом Семёновых. Старые фотографии в рамках, которые они с дядей Саней нашли на чердаке и старательно развешали по стенам. Но лампы с абажуром под потолком нет. И занавески на окнах совсем другие. И на полу постелены полоса-тые дорожки.

Наташа растерянно озиралась. А где её одежда? Она точно помнила, что с ве-чера повесила джинсы и футболку на никелированную спинку кровати. Теперь там не висело ничего. Может быть, упало? Наташа перегнулась к полу. И впрямь упало. Но это не её одежда. Какое-то выцветшее ситцевое платье. Она хотела по-звать тётю Зою. Но тут из-за занавески, отделяющей комнату от маленькой ку-хоньки между русской печью и окном, вышла незнакомая женщина.

— Проснулась? Вот и хорошо. — окая, сказала она. — Давай-ка, прибери по-стель. У нас сегодня батька отдыхает. Я пироги пеку.

От печки впрямь тянуло жаром и пахло тестом.

— Пелагея, гостей-то рано не буди! — раздался голос из второй комнаты, при-крытой знакомой дверью, покрашенной голубой краской.

Не понимая, что случилось, Наташа поспешила натянуть на себя чужое пла-тье. Не ходить же перед чужими людьми неодетой! Она уже поняла, что происхо-дит нечто из ряда всех тех странностей, которые нынче летом приключились в за-брошенной деревеньке Блошки. Скорее всего она перенеслась на Селембрис. Но как? Необходимо было произвести разведку и как можно меньше паниковать. Раз с ней контактируют, значит, надо делать вид, что всё нормально. А там Лёнька отыщет её.

Наташа поспешно закрыла левый глаз ладонью. Ничего не исчезло. Стены всё те же, солнце не пропало, во дворе слышен весёлый визг девчонок. С кем играет Катька?

— Это Пелагея. — представила подружку Катя.

Наташа и не знала, что подумать. Девочка явно походила на собственную фо-тографию, которая висела в рамке. От Лёньки Наташа уже знала о его визите в дом Семёновых и ознакомстве со старшей и младшей Пелагеей. Ничего страш-ного не произошло. Он придёт, найдёт их обеих, Наташу и Катьку, и выведет из этого призрачного мира. Но девочку пугать не следовало, поэтому ей ничего знать не надо.

Наташа вернулась в дом. Женщина всё ещё возилась за занавеской со своими пирогами. И Наташа, пока её не видят, снова решила осмотреться одним глазом. Было у неё такое подозрение, что без Лёньки и его волшебного слова магия просто не работает. Поэтому она и видит не призраки и развалины, а лишь иллюзию.

Платонова закрыла левый глаз и посмотрела в окно. Но тут занавеска сзади зашуршала. Непроизвольно обернувшись, Наташа не успела отнять ладонь от гла-за. Из кухни выходила Зоя. Она несла тарелку пышущих жаром пирогов.

— Давай, Наташа, помоги ставить всё на стол. Сегодня воскресенье, будем пи-ровать.

Мать Косицына была одета не в платье, а в бязевый костюм с бриджами. Она повернулась и направилась на кухню. Девушка снова отняла ладонь от глаза. За занавеской скрылась женщина в простом ситцевом домашнем платье.

— А где Лёнька? — сунулась к ней Платонова.

— О ком это? Ты одна пришла.

Наташа закрыла глаз рукой и повторила свой вопрос.

— Не знаю, где. — ответила ей Зоя. — Наверно, с дядей Саней что-то мастерят.

Из сеней явился, вытираясь полотенцем, незнакомый мужик. Весело поздо-ровался и сел за стол. Одним правым глазом стало видно, что это Семёнов.

— Где Пелагея? — сказал он Пелагее. — Хватит бегать во дворе.

— Ты что всё за глаз хватаешься? Болит разве? — спросила женщина гостью.

— Да, болит немного. — соврала Наташа и снова зажала левый глаз.

— Дай-ка посмотрю, может, это коньюнктивит. — сказала Зоя.

— Дядя Саня, а где Лёнька?

— А разве он не встал ещё? — удивился тот.

— Не Саня меня зовут, а Петр. — ответил незнакомый дядька.

— Пойду-ка, позову Лёлё. — осторожно избежала пирогов Наташа.

Косицын спал в своём летнике и ни сном ни духом о беде не знал. И разбу-дить его удалось только с одним закрытым глазом. Если посмотреть обоими гла-зами, то человек, лежащий на кровати, просто исчезал. Постепенно в результате опытов выявились следующие факты. Наташа как бы всё время колебалась меж двух миров. Стоило ей открыть левый глаз, как она исчезала из реального мира и переносилась в иллюзорный. Тогда она видела Блошки сороковых годов и живу-щих в них теней, как живых людей.

С закрытым глазом она попадала в живой мир. Но с Катериной дело выгля-дело совсем иначе. Та видела лишь маленькую Пелагею и была уверена, что баба Яга, как и обещала, привезла им в гости девочку. Ни Михаила, ни его жены Кате-рина не видала, Лёньку видела прекрасно. Маленькая гостья в доме Семёновых был единственным глюком Катерины. А что думала сама девочка, им пока вы-яснить не удалось. У Наташи создалось впечатление, что маленькая Пелагея ду-мает, что она находится у себя дома, а Катька у них гостит. Всё это было совсем невесело и очень пугающе.

— Попробуй-ка зайти в дом, где мы с тобой лазили в окно. — решил поэкспе-риментировать Лёнька.

С домиком всё оказалось совсем не так просто. Он оказался закрыт и заперт на замок. Ничего им выяснить не удалось. Как именно Наташа дошла до такого состояния, чтобыплавать сразу между двумя пространствами — абсолютно непо-нятно. Но ясно было: в Блошках происходит нечто очень нехорошее. Каждый день они тайком предпринимали попытки вырваться за пределы заколдованного круга, но всякий раз возвращались обратно. Лёнька был очень слабым волшебником, чтобы противостоять такой магии. И оба не сомневались ни минуты, что к этому приложила руку какая-то баба Яга. Что за дьявольщину она задумала?

Чтобы удерживаться в реальном мире, Наташе приходилось всё время дер-жать закрытым левый глаз. Так они и прошлись по деревне. Иллюзорный мир не пропадал, стоило посмотреть на него двумя глазами, он был разительно похож на настоящий. Дома немного изменялись, лес то отдалялся, то приближался. Если в этом был повинен Лембистор, то он добился своего: изолировал Лёна от Селемб-рис и постепенно доводил план до конца.

Оставив Катьку играть с глюком, ребята направились посмотреть, что делают киношники. По дороге они решили заглянуть к Лешему.

Старик поначалу не желал открывать дверь. Только, когда гости уже напра-вились прочь из палисада, он высунул нос в щель и громким шёпотом спросил:

— Робяты, а хлебушка у вас нет?

Хлеба в их доме уже давно не было, поскольку выехать из Блошек в магазин было невозможно. Зоя пекла на сухих дрожжах и консервированном молоке ле-пёшки. Нужда ещё недоставала их, запас продуктов был порядочным. Но старики уже начали испытывать проблемы.

— Нет хлеба, дядя Леший. Никак не можем выехать из Блошек.

— Плохо дело, робяты. Все загинем. Болотная ведьма дотянулась до деревни нашей. Какой-то супостат взял да погасил лампадку.

— Что за лампадку?!

— Да там, насупротив Бермудского-то Треугольнику! Как в сороковом зажгли лампадку, так всё следили, только масла подливали. А теперича беда! Теперича от болотной ведьмы спасу нет!

— Что за болотная ведьма? — поспешил вернуться к двери Лёнька.

— Ничего я вам больше не скажу. — тут же заперся Леший. — У меня тут кар-тошка есть с прошлого году. Свинья всё равно жрать не будет. Овса тут у меня мешок и сухари. Переживу я как-нибудь. А вы, робята, уходите. Я всё равно ни-чего вам не скажу.

Они опять направились на выход.

— А ежели хотите, идите да спросите баушку Лукерью! — крикнул он из-за двери и окончательно забаррикадировался изнутри.

— Не знаю я ничего! — отозвалась баушка Лукерья, ожесточённо гремя чугуна-ми в печке. — Вишь, чего наделала, старая дура! Позарилась на деньги! Вам, го-родским, от лампадок-то прикуривать привышно! И правильно бы вас всех на выселки к болотной ведьме! Ой, грех-то ведь какой! Чего болтаю, окаянная! Идите-ка, робятки. Не доводите дело до греха! Кто знает, может, пронесёт беда-то стороной! Ан нет. Она изголодалась у себя в болоте, мертвякова-то невеста! Тьфу, тьфу, тьфу, нечисть! Ох, говорю вам, не шатайтесь по ночам! Этим-то что говори, что ни говори, дурные люди. А этот, главный, ровно в омут окунулся!

Она запнулась, глядя в окно.

— Уходите.

— Что?

— Уходите, говорю.

Недоумевая, оба вышли на крыльцо. К дому приближался пасечник Лех. Насторожённо глянул из-под спутанных волос на двух ребят, выходящих от баушки Лукерьи, он вошёл в дом.* * *

— Что надо? — не глядя на гостя спросила Лукерья.

— Возьмёшь вот это. — Лех выложил на стол маленький мешочек из тёмной ткани. — Будешь подсыпать в еду киношникам. Сделаешь всё, как надо, тебя не тронут.* * *