Чтение 19–й страницы книги ~Нора под миром~

Он оглянулся по сторонам. Не видно ли кого.

— Давай. — шепнула Наташа.

Лён окутался голубым сиянием и превратился в собственную тень.

— Ты меня видишь? — раздался слабый голос словно из ваты.

— Вижу! Ты похож на привидение!

— Ты тоже!

Она открыла левый глаз. Вот теперь они видели друг друга прекрасно. Серый мир вокруг — это иллюзорный мир демона. Он, как и раньше, играет в прятки, при-нимает чужие личины. Необходимо выяснить, в чью шкуру нарядился он на этот раз. Пасечника или болотной ведьмы?

Ребята стояли на дороге, ведущей к дому Леха. Наверняка он замешан в деле. Недаром же баушка Лукерья так перепугалась.

— Сейчас я посмотрю, как выглядит дом Леха по-настоящему. — пробормотал Лён, закрывая левый глаз. — а то я видел его только в иллюзии.

Ребята обошли мёртвую рощицу орешника и замерли от удивления.

Дом Леха походил на остров в зелёных травяных волнах, в цветущем буйстве летних красок. А сам зелёный луг словно вырастал вместе со своим столбом сол-нечного света,с птицами и пчёлами, с кусочком голубого неба из грязно-серой пепельной равнины, окружённой болотом и раскоряченным вечно мёртвым лесом. Вот так теперь видел Лён иллюзорный демонский мир правым глазом. Вот так его видела теперь Наташа обоими глазами.

Они сделали лишь шаг и попали из пепелища в лето. Трава пахла так сладко, а птицы пели так чудесно! А прямо перед домом стояла газель и суетились люди. Они узнали всех. Это были киношники. Димка раскручивал какие-то провода. Виолетта бегала с вешалкой. Динара сидела в кресле и пилочкой поправляла ног-ти.

Всё было совершенно обычно, если не смотреть за пределы этого зелёного островка. Но, кроме их двоих, никто не замечал, что что-то ненормально. Стараясь делать вид, что всё в порядке, они обошли дом, отыскивая какие-нибудь стран-ности.

Вчера Антонина и Марианна за вечерним чаем обсуждали съёмки будущего дня. Эта модель оказалась вовсе не спесивой, как поначалу они все думали. Прос-то некоммуникабельный человек. Но в душевной обстановке семёновского дома она раскрепостилась и помягчела.

На утро намечено доснимать эпизод в доме. Антонина настояла. Она сумела доказать Кондакову, что в фильме должны присутствовать лирические сцены. Что-то должно тянуть Анастасию к фермеру. Если они будут только бегать по бо-лотам с мертвецами, то это будет ещё один "От заката до рассвета". Кондаков решил посмотреть, что выйдет. И теперь внутри снимали встречу Анастасии и фермера Сергея в несколько ином ключе.

— Вот дождёмся, как они там доснимают и войдём в дом. — говорили они друг другу, обшаривая всё, до чего могли дотянуться. Заглядывали в кадки, нюхали в поленнице. Позади дома Леха стоял сарай. Дверь на замке. Наташа было прошла мимо, но Лён решил попробовать открыть. Удивительно, обычно в пересечённых зонах магия Селембрис не работала. Но на этот раз вышло всё иначе. Кое-какие заклинания давали эффект.

— Липтоах! — громко воскликнул Лён, дотрагиваясь до замка. Плевать на де-мона! Пусть слышит! Хватит прятаться! Поборемся с тобой, Сидмур!

Дверь словно бы снесло с петель, так стремительно она открылась. Внутри сарая среди всякого старого барахла, среди засохших и запылённых рамок для сот, под лохмами свисавшей с балки рваной паутины сидел на чурбачке, сложив руки на коленях, актёр Карсавин. Пустые его глаза без всякой мысли, без выражения, смотрели на вошедших. Онне пошевелился. По плечу ползла толстая паучиха.* * *

— Это моя мама! — сердилась Пелагея.

— Врёшь ты всё! — отвечала Катерина. — Это Лёнькина мама. Лёнь, правда ведь?

— Это наш дом! — продолжала ссориться девочка-призрак.

— Обрадовалась! Как не так! Это дом дядисашин! И тётизоин! Лёнь, скажи ей, чего она всё врёт!

Подошедшие к дому Лёня и Наташа тревожно переглянулись, не зная, как объяснить обеим, что происходит.

— Я сейчас разберусь во всём и объясню потом. — пообещал им Лёнька.

— Что там за крики? — спросил дядя Саня, стоя спиной ко входу и что-то при-колачивая на стене.

— Катька с Пелагеей ругаются. — машинально сказал Косицын.

— Кто с кем?! — и Семёнов повернулся.

Это не было лицо Семёнова. На ребят смотрел Пётр Васин.

— А это кто такой? — спросил он у жены.

Из комнаты выглянула женщина, похожая одновременно на Зою, и на Пела-гею. Лёнька открыл рот, но не успел ничего сказать.

— А! Это Семёновых племянник. Он приходил к нам пару дней назад.

— Матрёшинских? — подобрел Пётр.

— Пойдём отсюда, пока мы не сошли с ума. — прошептал побледневший Лёнь-ка.* * *

К лукерьиному дому тяжёлой рысью бежала Маниловна. Её большое тело грузно колыхалось. Старуха задохнулась, прислонилась к забору чужого дома. Она тяжело, со всхлипами дышала, схватясь обеими руками за сердце, утонувшее где-то под огромной грудью. Хватая воздух, она невольно оглянулась и замерла с широко раскрытым ртом.

Дом, у которого она остановилась, не должен был существовать. Она сама лично ещё десять лет назад вместе с Лешим растащила на брёвна недогоревший сруб. Здесь жил и умер от запоя колхозный зоотехник, Гнобин Валерьян. Его жену намного ранее того пожара Маниловна сама отпевала вместе с Лушкой. Его сын ещё ранее утоп, свалившись с трактором по пьянке в марькино болото. И вот те-перь этот дом стоит и забор стоит. Окно раскрыто, а из окна слышна гармошка. Валерьян по молодости был знатным гармонистом. Вся деревня плясала его завод-ную барыню.

Маниловна забыла вдохнуть воздух, потому что из дома вышла с ведром по-моев сама Вера Гнобина.

— Чего застыла у забора, баба Клуня? — спросила совсем не старая женщина.

Маниловна почувствовала, что ей отказывают ноги. Баба Клуня — это проз-вище матери свекрови Маниловны, давно упокоившейся на погосте.* * *

По дорожке торопливо с жалобным плачем бежала девочка. Время от времени она останавливалась и оглядывалась по сторонам. Вокруг не было ничего такого, что могло бы напугать её. Но ребёнок таращил глаза на деревенские дома, на за-боры, на хлопотливо роющихся в мураве кур.

— Пелагея, чего так напугалась? — раздался голос идущей по тропе старухи.

— Я не Пелагея! — подскочила от испуга девочка. — Я Катька!

И тут же заревела:

— Где моя мама?!

Старуха остановилась и внимательно посмотрела на ребёнка.

— Иди-ка, милая моя, сюда. Что это у тебя на шее?

Старуха протянула руку и вдруг с шипением отскочила, как от огня.

— Кто это тебе такую штуку дал?!

Она указывала пальцем на маленький шарик светлого серебра, висящий на нитке на груди ребёнка.

— Это Наташа дала. — доверчиво ответила девочка. — Она велела не снимать. Ой, мама!

Приближалась Антонина. Она была встревожена. Мало сказано, она была ис-пугана. Оглядываясь вокруг на непонятно откуда взявшиеся в одно утро дома, она никак не моглапонять, что происходит.

— Мама, у нас в доме все чужие! — гневно выпалила Катька, обретя при виде мамы свою нормальную напористость. — Пойди их прогони всех! Я хочу тётю Зою и дядю Сашу! Пусть Пелагея только остаётся!

— Вы не знаете, где можно взять молока? — спросила к бабки Евдокии Анто-нина.

— А как не знать. — обычным тоном отозвалась та, искоса рассматривая шарик на шее у ребёнка. — У Лукерьи есть коза, только она её в сарае прячет.

— Ну ладно, мы пойдём. — ответила Антонина, которую непрерывно дёргала за руку Катька с требованием пойти и немедленно выгнать нахальных гостей.

Евдокия пошла сопроводить их. Едва подошли все они к калитке бабылуши-ного дома, как оттуда вытащилась бледная, как смерть, Маниловна. Она отшат-нулась от гостей. Махнула рукой и поплелась обратно к себе, не обращая внима-ния ни на какие вопросы.

— По-моему ей плохо. — проговорила, провожая взглядом толстую старуху, Антонина.

— Опять-чай переелась пирогами. Вот брюхо-то и пучит. — насмешливо ответи-ла Евдокия. — Всё бегает к Лушке-то за травами.

— Мам, пошли домой. — дёрнула мать Катерина. — Давай совсем домой. Обрат-но к папе.

— Сейчас, только молока спрошу.

Обе скрылись в доме, а Евдокия с довольным видом осталась у калитки.* * *

Маниловна дошла до дома. Остановилась у крыльца и с надеждой посмотрела в тёмный коридор. Может, «гости» испарились? Внутри послышался грохот. Кто-то сшиб ногами оцинкованное ведро.

— Мам, чего тут чугуны везде валяются?! — рявкнул молодой голос.

— Да ничего не валяются! — ответил другой голос. — Свинье сейчас запаривать баланду, печку только протоплю!

Маниловна отёрла пот с лица и села на истёртые доски крыльца. Сзади, из темноты продолжались доноситься звуки. Некто, кого не должно быть на этом свете, с давно не слышанными Маниловной интонациями бурчал по поводу того, что где-то среди натекшей с чугунов вчерашней баланды потерялись его новые ботинки.

Он вышел на крыльцо и, усевшись рядом со старухой, принялся оттирать тря-почкой испачканные и запылённые штиблеты.

— Баб Даш. — сказал он ей. — Я нынче ночью не вернусь.

— А что так? — невольно спросила Маниловна.

— С Нинкой будем гулять. — деловито пояснил тот, любуясь на штиблеты. На-пялил их на босу ногу и, подтянув штаны, направился к калитке.

— Приду — поправлю. — потрепал рукой обвисший штакетник.

Старая Маниловна сидела и ловила глазами уходящее мгновение. Её муж Евгений, давно погибший на войне, а теперь снова живой, шёл на первое своё сви-дание с давно состарившейся и умершей от беспробудной пьянки Нинкой. И он не узнавал свою жену. Он считал своей матерью ту, что в доме. Вчера она была Виолеттой Егоровной. А сегодня с утра взялась ворочать чугуны. Вот отчего Маниловна и побежала рысью к Лукерье. И та сказала ей такую весть, что теперь Маниловна даже и не знает, радоваться ей или лучше взять и грохнуться башкой о старый чугунок на столбике забора.

Евгений затворил за собой калитку и превратился в ассистента Димку.

— Мама, кончайте тут сидеть без дела. — сварливо проговорила сзади Виолетта. — Мне в колхоз идти.

— Какой колхоз? — удивилась старая.

— Вы, мама, совсем уж спятили от старости. Запарьте в чугуне баланду. Я всё там оставила в углях.

— Ладно. — покорно согласилась Маниловна и проводила глазами уходящую к калитке женщину. Та на ходу повязывала косынку.

— Да избу не спалите! — крикнула, повернувшись, самозванка. Маниловна тос-кующими глазами посмотрела на Веру Павловну Манилову — давно почившую свекровь. Та вышла за калитку и снова стала Виолеттой.

— Я сегодня не приду! — крикнула она через забор. — Кондаков всю ночь сни-мает.

— Хорошо. — ответила Маниловна и осталась сидеть на крылечке. Так она и сидела, пока запах от пригоревшей баланды не поплыл в открытое окошко. В её доме давно уже не было свиньи. И «гостья» зря перевела добро.

От калитки слегка кто-то кашлянул. Маниловна подняла тусклые глаза.

За ременную петлю держалась болотная ведьма.

— Чего ты делаешь? — горько спросила её Маниловна. — Зачем глумишься над покойными, зачем людей портишь?

— Тебе-то хуже, что ли? Вот как помрёшь, так явишься к своему Евгению буд-то бы из города. Вся молодая. Поженитесь вы, бросит он свою Нинку. Пристрою вам девчонку, как в дочки. У меня тут с одной не получилось. Плохо ли тебе, Ма-ниловна? И жить с ним будете не месяц, как тогда, перед войной. А долго-долго. И смерть не разлучит вас.

— Грех ведь это. — тоскливо проговорила та.

— А что не грех? Вся жизнь есть грех и зло. А я вам тут устрою безбедное жильё. Для всех есть место. — она засмеялась. — У Кондакова своё кино, а у меня — своё. Вы тоже не постареете у меня ни на один день. Вечно молодые. А, Манилов-на? Никакой войны, ни лагерей, ни собаки-председателя. Вам картуши свиней наволокут с Матрёшина, кур натащат. И будете вы жить богато, припеваючи, сами себе хозяева. Никакой советской власти!

— Мертвякова невеста. — с отвращением сказала старая Маниловна.

— И никаких лампадок. Зря ты так. Всё будет хорошо. А чтобы ты «гостям» не портила игру, вот тебе картуш вместо собаки.

Она приотворила калитку и во двор вошла гадкая зверинка.

— Привет, Маниловна. — сказал картуш, выставив свои глумливые зенки.* * *

Лёнька выскочил из семёновского дома, как ошпаренный. Следом — Наташа.

— Что делать? — они огляделись.

Напротив, у калитки баушки Лукерьи, стояла Евдокия. А в дом входила Антонина с Катькой.

— Бежим скорее за Антошкой. — шепнул Наташе Лён. — Может, что узнаем!

Они торопливо пробежали мимо старухи и влетели в дом.

Первое, что им попалось на глаза, это окаменевшая от страха Катька. Завидев ребят, она немедленно пришла в движение и бросилась к ним с тонким плачем.

— Это ваша девочка? — спросила Антонина. Её лицо медленно изменялось. Также изменялась и одежда. Вместо спортивного костюма на ней появлялась юбка и вышитая рубашка. Сама она очень помолодела, прямо стала юной. На глазах у изумлённых учеников её крашеные волосы посветлели, стали светло-русыми и сами собой собрались в косу. Сама она стала тоньше и гибче.

За столом сидела та бабка, которая не так давно угощала ребят блинами с мо-локом. И это самое молоко стояло в крынке на столе.

— Мамочка. — всхлипнула Катька.

— Мамку всё зовёт. — сказала им старуха.

— Наверно, заблудилась. — с характерным оканьем сказала окончательно завер-шившая превращение Антонина.

— Луша, внученька, налей им молочка. — приветливо сказала улыбчивая бабка.

На печке кто-то заворочался. Наташа машинально подняла глаза. Из-под зана-вески на неё смотрело перекошенное ужасом сухонькое личико старой бабушки — настоящей Лукерьи.

— Уходите отсюда. — прошептала она одними губами. — И девчонку уводите.* * *

Виолетта спешила к месту съёмок. Сегодня ей приснился странный сон. Как будто она всегда жила в этом доме, как будто у неё был сын и старая свекровь. Старуха была очень бестолкова и постоянно что-то роняла, забывала. Вот и сейчас не было никакой надежды, что она не пережжёт баланду.

— Тьфу ты! — остановившись, плюнула костюмерша. — Что за дурацкий сон!

Ничего удивительного. Они ведь все так устали. Этот Кондаков как будто оз-верел. Он гнал график такими темпами, что все валились с ног. Вот и вчера они пришли в избу сДимкой, едва выпили какой-то остывший чай с противным вку-сом и завалились спать.

Виолетта остановилась и вздохнула. Хавронья не желала расставаться с ней — прямо из сна она перекочевала в мысли и теперь назойливо напоминала, что надо было раньше встать и сделать всё самой.

У места съёмок ждала вся группа. Сидел Карсавин, какой-то запылённый, с тормозным выражением лица. Доносился голос режиссёра. Сегодня снимали сце-ну в доме. Главная героиня после блуждания по болотам просыпается в каком-то диком месте. Это её дом, но какой-то словно нежилой. Марианне предстоит сы-грать сложнейшие переживания. Насколько лучше на её роли смотрелась бы Динара!

В доме изображался полумрак. Потом детали доведут до формата монтажом. А в вечерних сумерках доснимают заключительные сцены. Для костюмера и гри-мёра Виолетты полно работы. Лишь Кондаков, Борис и Антонина знали, как будут выглядеть все эти эпизоды в фильме. А пока Марианне надо двигать в маленьком пространстве строго по расчётным траекториям. Снять надо то, что невозможно сделать в павильоне. И Виолетта раздражённо думала: что невозможного есть в том, чтобы сколотить, раскрасить и установить какую-то старую хибару?

— Сегодня у нас возможны сюрпризы. — предупредил всех режиссёр. — Поэто-му прошу не суетиться и не орать, как резаные.

Он с удовольствием потёр руки.

ГЛАВА 24. Вторжение в душу

Марианне было тревожно. Чтобы привести себя немного в чувство, она вспомнила про виллу на… где должна быть эта вилла? Канары, Малибу? Или на Таити? Название никак невспоминалось и ничего не значащие, далёкие от реаль-ности, призрачные вещи вроде виллы на Багамах стали не важны. Она сейчас и здесь. Ей страшно.

Глянула в окно. Вся природа словно бы померкла. Тяжёлый серый день. Или промозглый, цвета болота, вечер? Не пойму. Вокруг всё старое и неживое. Дож-даться бы утра скорее. Попробовать ещё раз улизнуть из этой проклятой деревень-ки. Внутри как будто ворочается тяжкий ком, а в висках бухает от страха кровь. Этот страх забрал весь её рассудок, без остатка. Она сжимает в руках топор и, вздрагивая от мышиного шуршания, смотрит то в окно, то в угол. Куда же все девались? Проклятая деревня словно вымерла.

Девушка поднялась со скрипучей панцирной кровати и с замиранием в груди подошла к окну. Ей было страшно. Заглянула вправо, влево — никого. Только сухая ломкая полынь за грязным, в трещинах, стеклом. Все окна заросли клочьями серой паутины, в ней налипли мухи, сухие листья, пыль. Всё это тихо колыхалось за стеклом как будто бы от ветра. Марианна точно знает, что никакого ветра снаружи нет — природа умерла. Все умерли и лишь она сидит здесь и не знает, что будет с ней через минуту. Но время тоже умерло.

Она присела на корточки и взглянула сквозь лохмы паутины на низко нави-сающее небо. Скоро ли рассвет? Видно было плохо — неподвижные серые облака висели над мутью дальних сосен. Марианна встала и обомлела.

Сквозь грязное окно на неё смотрела уже знакомым злобным взглядом чёрная собачья морда. Чудовищная тварь стояла, как человек, на задних лапах, упираясь в низкий наличник. Она вглядывалась внутрь дома налитыми кровью глазами. С ос-каленных зубов текла слюна. Завидев Марианну, тварь взревела и с силой ударила лапой по стеклу. Скрежет когтей прорезал тишину. А следом раздался громкий крик человека.

Упав обратно на скрипучую кровать, девушка в оцепенении смотрела, как оборотень рвётся в дом. Как царапает стекло, как пытается глодать наличник. Как трясётся и шатается неплотная задвижка. По стеклу стекала и пенилась жёлтая слюна, разбавленная кровью.

Как окно всё это терпит?! Оно давно должно разбиться. Марианна застонала и судорожно сжала свой топор. В обезумевшем от ужаса мозгу уже нарисовалась сцена: зверь пробивает хрупкое стекло и вскакивает в дом. Рычит и водит по сто-ронам дико горящими глазами. А Марианна спряталась за старым комодом со сво-им ненадёжным оружием и дрожит вся, понимая, что ей пришёл конец.

Она очнулась от видения и несмело глянула в окно. Там всё было тихо. Стёк-ла целы. Беззвучно мотается серая паутина и никаких следов слюны и крови. Ма-рианна застонала от облегчения. Ей всё это приснилось! Она заснула на кровати — усталость и напряжение вырубили её.

Едва разжала побелевшие пальцы и положила топор рядом, на сетку. Ладони немедленно заныли и запульсировали — кровь застоялась. Почёсывая зудящие фа-ланги пальцев,она подошла к окну. Нетронутая полынь так и стоит сухими прутьями. Если бы зверюга была реальной, она бы поломала их.

Марианна хрипло засмеялась, сцепив судорожно пальцы. В ответ на этот смех за дверью, в коридоре, раздался шум. Покатились вёдра, засопело и зарычало что-то большое. Вскрикнув от ужаса, девушка кинулась ко входу. Дверь не заперта!

Навалившись всем телом, она пыталась сдержать напор с той стороны. Оттуда било что-то, как таран. Дверь вся сотрясалась, едва удерживаясь на петлях. Если их сорвёт, ничто не удержит оборотня!

Из последних сил, отбитым плечом Марианна вдавила дверь в наличник и из-ловчилась накинуть крюк в петлю. Дверь крепкая, вся целиковая — когти не долж-ны пробить её. Задыхаясь, она обернулась и поискала глазами свой топор. Боже, что происходит?! Что происходит в этой проклятой деревне, в этих кошмарных Блошках?! Когда-нибудь она сумеет унести отсюда ноги?!

Девушка сидела на кровати со своим жалким оружием в руках и плакала на-взрыд. Растёкшаяся тушь располосовала её щёки, принялась щипать глаза. Шмы-гая носом, как ребёнок, Марианна искала, чем бы утереться. Ни наволочки, ни по-лотенца, ни занавески. Встала и подошла к тускло глядящему со стены осколку зеркала. Ну и физиономия! Вся впыли, в потёках туши, красные глаза. Волосы растрёпаны. Не топором же утираться!

Марианна подняла подол и хотела потереть им щёку. И удивилась: что это за дрянь на ней? Сняв со стены осколок зеркала, она рассматривала себя со всех сто-рон. Откуда на ней такая хламина? Кто её переодел в такую белую рубашку со старомодными оборками у шеи?

"Я, что, померла и меня переодели к похоронам?"

Крюк на двери тихо приподнялся, поддетый с той стороны ножом. С криком Марианна ринулась на дверь и снова её прижала. В руках словно сам собой возник топор. Снаружи перестали рваться.

— Открой мне, Марианночка. — со смешком проговорил знакомый хриплый го-лос. — или ты меня боишься?

— Пошла ты вон, Динара. — прошептала та. — Теперь я поняла всё. Ты — оборо-тень! Вот почему ты так хорошо играла!

— Откуда знать тебе, телушка, как выглядит талант! Открой мне дверь. Я по сценарию должна войти.

Марианна соображала: должна собака по сценарию войти? И подумала: какой сценарий?! Кому всё это нужно?!

Она нерешительно протянула руку к крючку.

— Ты что, рехнулась? — сказал вдруг чей-то голос. — Она же загрызёт тебя!

И тотчас же в дверь с той стороны ударило с огромной силой тело, да так, что затрещали косяки.

— Ты обещала мне! — раздался дикий рёв. — Я согласилась, чтобы стать звез-дой! Никто меня не замечал! Все эти долбанные киношники снимают таких вот дур, как эта!