Чтение 33–й страницы книги ~Нора под миром~

— Как дела? — спросил его этот рыжий, имени которого он узнать так и не догадался.

— Держусь. — коротко ответил Володя.

— Держится. — одобрительно заметил молодой доктор, раскладывая на земле свой сундучок. — Большое дело не заливать за воротник.

Дел было много. Не удовлетворившись простым опросом на предмет оцарапания картушем руки, ноги и прочих мест, доктора предприняли тщательный осмотр. Вертели над подозреваемыми какими-то блестящими штучками. Но, кроме двух мечущихся в заколоченных банях людей, больше никого не обнаружили.

Лечение оказалось быстрым. И вскоре доктора объявили, что всё будет хорошо: больные будут жить — бешенство сейчас лечится. Нашли средства.

— Ну вот! — с удовлетворением сказал свояк Михеева жене. — Вот видишь — бешенство! А ты всё: картуши, да картуши!

Та всё равно осталась при своём мнении. Им сдали на руки Михеева и велели давать ему каждый час лекарство. К завтрашнему дню всё пройдёт. А пить пенсионеру больше неразрешается, чтобы не было рецидива. Да и поменьше думать про инопланетян. А то точно тарелка примерещится или щупальца отрастут.

К вечеру в деревнях всё же не включали света и сидели взаперти. Пусть-ка сначала милиция родная картушей перестреляет, а потом уж будем песни петь по улицам.* * *

Дорога была пустынной, как и полагается по ночам. Но эта тишина была необычайной. Всё живое словно разбежалось.

Обочина, и без того обычно пропылённая, в одном месте оказалась прямо лысой. Вокруг неё крепко натоптано собачьими следами. Но имелись и другие следы. Словно что-то волочили. В одном месте даже просыпана мука. И всё это ровно обрывалось чуть дальше вглубь, к лесу. За чертой уже стояла нетронутая трава. И ещё дальше — высокий лес.

Вокруг этого места имелось также множество других следов. Это были человечьи следы. Всевозможная обувь. Тут явно кто-то рыскал и вынюхивал. Вот и теперь неподалеку стояла армейская машина с задраенными наглухо стёклами, даже не смотря на ночную духоту. В машине этой все спали. Спал за рулём водитель. Спал рядом в обнимку с автоматом сержант. В кузове вповалку спали солдаты, тоже вооружённые.

Поэтому никто из них не видел, как над проплешиной мелькнуло тёмное лохматое собачье тело. И тут же раздался придушенный визг. Собака неистово завертелась в траве, выкатилась на дорогу и застыла там, посвёркивая маслянистыми глазами. Одно за другим выскакивали из ниоткуда тёмные тела и тут же с тихим визгом падали, дёргались и затихали.

Когда их набралось двенадцать, то из травы поднялись три фигуры. Они подошли к поверженным зверям и принялись внимательно разглядывать их. Те полаивали и пытались укусить этих нехороших людей. Картушам очень не нравилось то, что происходило. Они переругивались между собой и поминали какую-то Динару.

Трое выпрямились, наконец.

— Преображение! — прошептал один из них. И картуш превратился в человека. Он лежал в пыли, неспокойно глядя на людей. Весь измождённый, со свисающей сухой и серой кожей. И тем не менее не оставлял попыток вырваться из непонятных пут.

— Плохие люди! — заскулил он.

— Неужели их нельзя спасти? — спросил один из троих.

Женщина покачала головой.

— Они давно мертвы. Их держит только магия "Инфернас Олэ".

— Хорошо. — не сдавался молодой. — А души их можно освободить?

— Нет, Лён. Они добыча лимба.

— Давай его съедим. — предложил один картуш другому.

— Давно надо было съесть. — пролаял тот.

Во тьме сверкнула сильная вспышка, раздался мгновенный многоголосый вопль и всё стихло. Зато из травы взлетели три совы и одна за другой бесшумно проскользнули в никуда.

Сержант встрепенулся.

— Панкратов, ты чего слышал? — толкнул он водителя.

— Нет, ничего не слышал — сонно отвечал тот.* * *

Ночь близилась к утру. Бермудский треугольник изливал туманы. И в нём, скрытая от посторонних глаз, разворачивалась сцена.

Старуха стояла над дырой в барьере. Картуши проскочили и вода донесла их визги. Постояв немного, Евдокия поняла, что её слуги не вернутся. Она повернулась и медленно пошла сквозь лунные полосы. Из-за её спины бесшумно выскочили совы. Они все три облетели ведьму кругом, легко трепыхая пышными крылами и развернулись прямо в воздухе.

Ведьма не смела убежать, не могла перенестись. К ней с трёх сторон летели три волшебника, три дивоярца. Сияющее пламя вырывалось из их рук и замыкало треугольник. Сильная женщина с пепельными волосами, развевающимися без ветра. Высокий седой мужчина. И ненавистный подросток, который обхитрил её. Глаза всех троих пылали синим светом.

Они опустились наземь совсем близко от неё. Так близко, что она чувствовала исходящий от них гнев. Смертельная и мощная энергия исходила от всех троих и замыкала ведьму в непреодолимый треугольник. Евдокия почувствовала страшную и чужую силу, которя не трогает её лишь до того момента, пока она не вздумает бежать.

— Книгу. — сказала Брунгильда ровным голосом. И от этого Евдокии впервые в жизни стало страшно.

— Книгу, и мы пощадим его. — голосом, похожим на далёкий громовой раскат, произнёс мужчина.* * *

День был долог. Прежде чем снимать барьер, требовалось освободить людей от морока. Вид бесцельно бродящих по деревне полубезумных людей был страшен. С исчезновением книги мороки ослабели и искусственная гармония в сознании людей нарушилась. Они не могли понять, что с ними происходит, но догадывались о многом.

Димка сидел на ступенях дома, раскачиваясь и держась за голову руками. Ему было отвратительно. Он понял, кто такая была Нинка: болотный морок, давно умершая пьянчужка.

Все отходили от кошмара. Их души требовалось успокоить. А кое-что из памяти просто удалить. Не может человек терпеть такое, особенно если не виноват. Это насилие наддушой, над личностью, над человеческим достоинством. И волшебники считали это грязной работой. Нет ничего хуже, чем лишать человека воспоминаний. Даже ради его блага.

Машины выглядели брошенными. О них просто забыли. В некоторых набился мусор и даже угнездились куры. Вдобавок Володя Мазурович с трудом вспомнил, куда подевал все свечи с карбюраторов. Еле отыскал: старики Варюхи уже приспособились играть в них, как в чижик.

Очень плохо было всё с Динарой — гораздо хуже, чем с Михеевым. Её психика была повреждена необратимо, хотя внешне она выглядела почти нормально. Бедная женщина даже пить по-человечески разучилась — лакала, как собака языком. Она жаждала сырого мяса и временами подвывала. Ожог от дивоярского меча почти зажил, но рана в душе актрисы осталась. Теперь её всю жизнь будут мучить неконтролируемые вспышки гнева и последующей черной депрессии.

Как ни странно, лучше всех выглядел Карсавин. Он был только приторможен колдовством старухи. В остальном же совсем не пострадал.

Едва вспомнили про Марианну. Актриса спряталась в своём фургоне и закрылась. На пасеку к Леху она больше не вернулась. Если с остальных снять морок не составило особого труда, то тут всё гораздо хуже: собственная душа Марианны словно бы сплавилась с душой ведьмы. Это совсем не то, что ощущал Лён. В нём жили воспоминания Гедрикса,но сам он был свободной личностью. Здесь же произошло порабощение. Потому что это самое настоящее насилие. Ведьма напрасно пренебрегла душой Марианны — в ней не погибла личность. И сделать с этим было ничего нельзя.

Когда к Марианне постучали, она открыла дверцу. Глаза её были сухими.

— Я уезжаю. — сказала она.

И уехала. Села в свой японский джип и укатила в вечер, бросив все тряпки, косметику, запасы фитнесс-хлопьев и питьевой воды в пластиковых бутылках.

Только Кондаков с Немучкиным ничего не знали. Они с предыдущего дня не вылезали из своей монтажки — смотрели материалы.* * *

Шестеро стояли кругом во тьме Бермудского Треугольника под молчаливыми деревьями. Трое дивоярцев, одна волшебница, так никому и не сказавшая о своём даре, болотная ведьма и воскрешённый дух. Ночь была чудна.

— Ты нанесла вред людям. — сказал Лён старухе. — Ты едва не уничтожила их души. У них не было возможности сопротивляться, они же не волшебники. Но хуже всех ты поступила с Динарой.

— Я освободил её тело, но душа исковеркана навеки. — проронил Магирус.

— Она не знала. — произнесла Наташа.

— Она знала. — резко ответила Брунгильда.

Ведьма ничего не отрицала. Не оправдывалась, не просила пощады.

— Книга, которой она владеет, это "Гениус Алама", украденный очень давно из Дивояра. В ней содержится запрещённый раздел "Инфернас Олэ" — демонская магия. Её искали, а она оказалась спрятана тут, в вашем мире. Ты первая из болотных ведьм, Мария, которая посмела открыть страницы этого раздела. Это карается смертью.

— Почему? — не выдержала Наташа.

— Потому что души неприкосновенны. — ответил Лён. — Первое правило мага. Этому учил нас Гонда. Это мы узнали в школе у Фифендры. Сначала запреты. Только потом — мастерство.

Наташа промолчала. У ведьмы как раз наоборот. Сначала вседозволенность, потом — осознание ошибки.

Она снова посмотрела на Сергея. Он — ошибка?!

— Он не цыган. — сказала ведьма. — Табор нашёл его на дороге. Памяти не было. Кто, откуда и куда идёт — не знал. Они его приютили и вырастили, дали новое имя. Но он так и остался странным.

Волшебники взглянули на Сергея. Во мраке его лицо слегка отсвечивало, словно тёмные воды таинственного Марькина болота.

— Я знаю, что я неживой. — отозвался он. — Ваша воля, делайте, что хотите.

Ведьма мучительно посмотрела на дивоярских магов и не проронила ни слова. Наташа почувствовала трепет, словно смерть грозила ей самой.

— Мы не убъём его. — проронила, наконец, Брунгильда. — Но живого тела он не получит. В нашем мире есть нечто лучше того, что ты хотела тут устроить. Он будет там существовать.

— Не жить?! — вскрикнула Мария.

— Нет. Существовать.

Магирус молчал.

— Я могу просить? — нарушила молчание ведьма. Никто не отвечал и она продолжила:

— Отпустите его прежде моей смерти.

— Да. — сказал Магирус. Он подошёл к Сергею. Тот не сопротивлялся, но посмотрел в глаза волшебнику своими глазами, похожими на лесные чёрные озёра. Гонда приподнялладони, под ними заструился серый свет. Высокая фигура неживого окуталась этим светом и исчезла.

— Где это будет? — спросила Наташа.

— Здесь. — ответил Гонда.

— Когда это будет?

— Сейчас. — ответила Брунгильда.

— Что с ней сделают?

— Отправят в лимб.

— Кто это сделает?

Все промолчали.

Иголка выплыла из воротника рубашки Лёна. Сталь развернулась прямо в воздухе в простой, но безупречный клинок. По нему стекал огонь.

— Лён, твой меч карающий. — ответила Брунгильда. — Не знаю почему, но Каратель Дивояра избрал именно тебя.

Эти слова отозвались эхом в пустующей частице его души и выбили слова, как искры.

"Взгляни на этот меч, Эйчвариана!" — и дальше Гедрикс не сказал ни слова. Сияющая полоса взметнулась и бледное лицо волшебницы Рагноу исказилось. Голова казнённой скатилась прочь, пачкая своей нечистой кровью блистательный хрустальный пол волшебного замка Ванджийона. Тело подогнуло ноги и роскошные одежды распластались, прикрыв собою то, что больше не было прекрасной, как мечта, Эйчварианой.

Эрл распахнул окно. Мир испарился. Дворец бесцельно плыл среди осколков множества миров, в беззвёздной тьме, поглотившей души всех, кого любил и помнил Гедрикс.

— Да, мой друг. — тихо сказал голос Гранитэли. — Он так и поступил. Гедрикс — значит Истребитель.

Он молча перевёл глаза на ведьму. Чем она лучше вурдалаков? Хоть и не Лембистор, но суть одна. Так почему же ему так тяжело? Просить Брунгильду об услуге? Нет смысла. Он принял меч, а вместе с ним и долг.

"Мой меч Джавайна, как же ты тяжёл…"

Лён посмотрел в глаза Марии. Что за трусость — бояться глаз казнимого…

Она не пошевелилась, не отступила, как Эйчвариана. Не опустила глаз. И в них почудилась ему усмешка. Что нужно говорить? Он поискал в душе слова.

— Мне нечего тебе сказать.

— Да, Истребитель демонов, я знаю. — так же тихо отвечала ведьма. — Не надо слов, освобождай мир от меня.

Горящий гневом меч сам поднял руку.

"Нет, Дивояр, ты не прикажешь мне."

Пальцы крепко сжали рукоять и остановили стремительный полёт Карателя. Сталь подчинилась и замерла.

— Я отпускаю тебя.

И лезвие плашмя опустилось на плечо стоявшей прямо ведьмы. Не гнев, но милость. Фигура ведьмы стала таять, она теряла краски, делалась прозрачной.

Все молчали. Марии больше нет.

— Я поступил неправильно? — спросил он у Брунгильды.

— Нет, дивоярец. Твоя воля — твоё право.* * *

Все вместе они медленно шли сквозь тьму к деревне. Высокие звёзды сияли над головой, но никого не радовали. Наташа немного поотстала и поравлялась с Брунгильдой, которая шла позади всех. Валькирия выглядела, как обыкновенная женщина. Молодая и немного усталая.

— Куда ушёл он? — спросила девушка.

— На Селембрис есть место, называемое Сумерки. Туда не проникает свет. Там бродят души без тел. Это всё, что я могу сделать для него. Мы приходим туда к ним. Там они находятся среди иллюзий. Мы дарим им иллюзии.

— Кто он такой? — спросила она у Брунгильды.

— Много лет назад он был моим учеником. — ответила валькирия. — Одним из лучших.* * *

В уютном доме Семёновых было немного шумно. На веранде светила лампочка под абажуром. Окна открыты настежь и под пышной оранжевой юбкой с бахромой кружили бабочки и совки. На столе, поставленном в центре, отпыхивался жаром самовар. Вокруг сидела хорошая компания: Зоя и Семёнов, Лён с Наташей, Антонина с Катей и гости из Селембрис.

Здесь не появилось ничего волшебного. Никаких ковров, которыми любит обставляться Гонда. Ни самовоспроизводящихся пирогов. На столе стояли кривенькие зоины ватрушки в старых тарелках, слегка подгорелые пироги с луком. Обыкновенные магазинные конфеты в мутной стеклянной сахарнице с отколотым зубцом. Разномастые чашки без блюдец.

Селембрийцы оделись в обыкновенные одежды. На Брунгильде был сарафан и босоножки. Волосы она подобрала и уложила косой вокруг головы. А Гонда принарядился в джинсовую пару, он был похож на щеголеватого художника. Все разговаривали, смеялись и пили чай с зоиной выпечкой. Говорили о событиях прошедшего года, о полтергейсте в школе, о таинственной стране Селембрис, о мутантах и коте Вавиле. Антонине, наконец, стало ясно, что ничего ей тогда не привиделось. И почему так внезапно и необъяснимо изменились Чугунков и Бубенцовский. Оказалось, что её бывшие ученики очень занятны как личности и отнюдь не примитивны.

— Да. Они совершенно настоящие. — подтвердил Гонда, рассмотрев алмазные диадемы. — Вы сможете безбедно жить, если сумеете обратить их в деньги.

— А можно? — поинтересовалась Антонина.

— Конечно. Ведь это ваше. — подтвердил Магирус.

— А туфельки и платье мне оставим. — сердито подала голос Катерина.

— Да, принцесса. — с улыбкой ответил Гонда.

Удивительное путешествие Наташи и Катерины в страну эльфов занимало всех ничуть не меньше, чем события всего последнего месяца, происшедшие в маленькой деревеньке Блошки. Катька со сверкающими глазами взахлёб рассказывала о паучиной свадьбе, о том, как она была пленницей муравьиных львов, о пряничном домике, о чудесном дворце эльфов, об эльфийских королях и о чудесном бале. Теперь её никто не перебивал и никто не сомневался в том, что это правда.

— Да, — подтвердила Брунгильда. — вам, девочки выпала редкая удача. Не всякому человеку даже в Селембрис выпадает случай побывать в гостях у цветочных эльфов. Даже из волшебников немногие могут похвастаться тем, что побывали во дворце эльфийских королей.

Этот маленький народ неуловим и местонахождение их таинственной страны никому не известно. Но, если уж эльфы кого пригласят к себе, то одаряют порой безмерно. Они дарят те дары, которые считают нужными. Поэтому девочкам гп время путешествия дали крылья, а Наташе — молнию в ладони, чтобы она преодолела трудности пути и воспряла духом.

— Так, значит, у Наташи больше нет молнии в ладони? — разочарованно спросила Катя.

— Нет, деточка моя. — ласково ответила волшебница. — Это только на время пути, как и крылья.

Утром отбывали в город Семёновы и вместе с ними — Антонина с дочерью. Поэтому под рассвет разговоры стихли и все отправились спать. А селембрийцы, попрощавшись, ушли в ночь. Они уходили в Бермудский Треугольник, попросив не сопровождать их.* * *

— Ой, мама! — жалобно прощалась немолодая Виолетта. — Вы уж тут не пропадайте без меня!

— Да полно, Валя! — душевно отозвалась Маниловна. — Ты уж хоть изредка заглядывай ко мне! Чай не чужие!

— Батяня, — заголосили близнецы Варюхи. — конфет нам привези!

— Да ладно вам, деды. — смущённо бормотал помреж Володя Мазурович. — Да ладно, привезу.

Он стоял рядом со своей вовсе не дородной и не длинноногой, и даже не слишком молодой Кристинкой Жвакиной, простой гримёршей. Сам невысокий, с залысинами и далеко уже не первой свежести, затрёпанный в кинематографе мужик. Гламурные красотки куда-то сгинули, а вместо них возникло сказочное тепло домашнего уюта, запах свежего теста, молока, чудной деревенской бани, подсолнухи, грядки лука и моркови. По весне так сладко пахнет белая сирень, летом — раздольные поля люпинов. Яблочный дух плывёт из сада, стучат в окна со слабым ветерком раскидистые вишни. Летят белой свадебной фатой потоки нежных лепестков. Непередаваемый запах белых, подосиновиков, рыженьких лисичек. Пьянящий аромат сухих грибов, развешанных над печкой. Маслята в эмалированном ведре. Метёлки зверобоя.

— Когда-нибудь у нас с тобой всё это будет. — ласково сказал он своей Кристинке.

И она счастливо вздохнула. Видение не желало уходить: два белоголовых малыша рядком на лавке. Измазаны вареньем. А в пухлых пальчиках по прянику.

— Ты уж не подохни от пьянки-то, Кузьма. — просила Любовь Захаровна Козлова.

— Да ты, Люба, за меня не беспокойсь. — отзывался несгибаемый лесник. — Сама, смотри, в своём кине не пропади!

Все отъезжали. Один за другим фургоны и джипы отчаливали и уплывали под зелёный свод коридора, ведущего в нормальную жизнь. Без всяких колдунов, мороков, деревенских свадеб.

— Кондаков, вы едете? — спросил Мазурович, уже из машины.

— Ехай, Вова. — отозвался Виктор. — Мы тут маленько поснимаем из натуры и догоним вас.

Его фургон пойдёт последним: Немучкин надумал поснимать в дороге и теперь ставил на стационарную штангу свой драгоценный аппарат.

— Борис, смотри, Леший тащит к нам. — бросил оператору Виктор. — Наверно, попрощаться хочет. У тебя осталась водка? Нальём ему.

Лесник подошёл вихлявой походочкой и неспокойными козьими глазами осмотрел машину и двух её обитателей.

— Пчела из кельи восковой летит за данью полевой. — иронично прокомментировал его выход Кондаков.

— А дать бы тебе, Витюша, в рожу. — мечтательно сказал лесник.

Оператор с режиссёром переглянулись.

— Это за что же, Кузьма Матвеич?

— А чтоб тебе, барин, жилось нескучно. — ответствовал лесник.