Чтение 34–й страницы книги ~Нора под миром~

— Ты, Леший, пережрался самогонки. — деловито известил его Виктор. — Поэтому последняя доза будет лишней.

И вылил весь стакан в траву.

Камера снимала выкрутасы, которые выделывал Леший перед задком машины и тщательно запечатлевала все его словесные фантазии.

— А ты какого… сюда припёрся?! — кричал в камеру окончательно ополоумевший лесник. — Игра вам всё…! Не знаете, на что кидаться!

Его одичавшая физиономия с торчащими седыми волосами и драной, как мочалка, бородой заполнила весь видоискатель.

— Куды от вас деваться, от фашистов! Продали всю Расею!

Он заревел белугой и затопал сапожищем, грозя обоим заскорузлым кулаком.

— Спасу нет от вас, от окаянных! Силы небесные, смилуйтесь: что творится!

Обалдевший Кондаков не знал, что и сказать, чем успокоить дурака, как отвязаться. А Борис скрывал за камерой ухмылку.

— Отец, да ты чего… — растерянно проронил Виктор.

— Молчал бы ты, сынок! — издевательски кинул тот. — Бери-ка шапку да ступай за мной по кругу! Всю землю загубили! Анафемы продажные! Ироды расейские, Иуды Искариоты! Из всего смех да забаву сделали! Чего ты ещё тут не нашёл у нас?! На, смотри, вражина!

Деревенский скандалист разорвал на себе грязную рубаху и выставил на обозрение заросшую седой шерстью стариковскую костлявую грудную клетку.

— Ай, барыня, барыня! Барыня-сударыня! — заревел он, хлопая себя по заду.

Куражась и издевательски оря матерные песни, Леший удалялся вдоль деревни, дёргал жалкие жерди варюхинской изгороди, пинал ногами лопухи, сбивал со столбиков дырявые горшки. Заливаясь тонким смехом, оба старика Варюхи указывали пальцами на съёмочную группу. Вышла из дому Маниловна и встала у своей калитки, подперев ладонями широкую, как бочка, талию. Выставив вперёд засаленный живот, она с великим удовольствием наблюдала за отъездом дорогих гостей.

Из своего дома выбралась с ведром помоев старая Лукерья. Она не глядя выплеснула на дорогу картофельные очистки и луковую шелуху.

— До свидания, бабушка Лукерья. — вежливо сказал Кондаков.

— А скатертью тебе дорога…! — радушно отвечала бабка. — Не забывайте нас…, ходите чаще мимо.

"Вот скотина." — думал про лесника Виктор, стараясь ровно вести машину.

В задке фургона пристроился Борис. В его гениальную голову пришла идея запечатлеть уходящую ленту дороги. Всё же это был их первый фильм. И Кондаков представлял себе будущий капустник. Они будут крутить на них эти кадры. Немучкин обязательно потешит публику бессмертным монологом Лешего.

Запел сотовый. Кондаков даже удивился: он уже забыл, что в мире существует беспроводная связь. Достал мобильник и прижал ухом к плечу.

Звонил Володя Мазурович. Они опередили режиссёра на пару часов.

— Ну? — и дальше слушал молча. Потом убрал мобилу.

Дорога выводила к трассе. Немучкин перебрался на переднее сиденье.

— Кто звонил?

— Мазурович. Марианна разбилась вчера на развилке у Нехлюдова.

— Совсем?

— Совсем.* * *

На Селембрис стояло лето. Сиреневый вечер опускался на луга. Синеватые сосны окутались предночной мглой. По лесной дороге шли два волшебника. Женщина в синем плащеи худощавый юноша в обычных джинсах и рубашке. Они о чём-то тихо беседовали.

Широкая тропа изгибалась среди лесной чащи, иногда выбегая на открые пространство, иногда забредая в глубокую тень под вековыми соснами. Откуда она выбегает и куда стремится — неизвестно. Но беседующие никуда не спешили.

— Он пропал много лет назад. — говорила женщина. — И был он именно таким, каким я нашла его в твоей деревне. Видишь ли, я подозревала, что в этом деле не обошлось без чёрной магии — пропажа "Гениус Алама" совпала с его исчезновением. И далее никаких следов, никаких сведений — человек и книга словно испарились из Селембрис. И только теперь я поняла, что тут действовала иная рука, кто-то много лет прятал книгу в твоём мире.

— Как же он сохранился таким молодым, если исчез из Селембрис очень давно? — спросил Лён.

— Я полагаю, имел место спонтанный временной парадокс — результат неосторожного обращения с магией чёрных страниц. Даже дивоярцы далеко не все способны обратиться к этой части книги. Затем она и была похищена, чтобы овладеть мощью "Инфернас Олэ".

Лён хотел спросить, кто же именно похитил эту книгу и зачем, но волшебница вдруг на ходу преобразилась. Лён с удивлением увидел, что она оделась в старый плащ леснойколдуньи, её лицо сразу постарело, нос заострился, брови нависли над глазами. Но сами глаза с улыбкой глянули на Лёна.

Не спрашивая о причине такой метаморфозы, он посмотрел вперёд, но тропа была пуста, только немного в стороне широкая еловая ветвь слегка подрагивала, словно её только что потревожили.

— А это ещё что у нас такое?! — грубым голосом вдруг заговорила колдунья. — Чего это ты делаешь в моём лесу?!

Она отвела ветку, и глазам Лёна предстал мальчишка лет семи, перепуганный, зарёванный, чумазый. Одет он был в довольно справную рубашечку и почти новые порты, только всё помялось и испачкалось — очевидно, пацан ночевал в лесу.

— Я… я потерялся… — с плачем проговорил ребёнок, а его глаза так и бегали от Фифендры к Лёну и обратно. Наконец, взгляд мальчишки с надеждой остановился на Лёне —очевидно, его внешность показалась ему более надёжной, нежели вид лесной ведьмы.

— Как это — потерялся?! — рассердилась Фифендра, но её каркающий голос не обманул Лёна — за напускной строгостью он отчётливо слышал нотки смеха.

— Тятенька пошёл в лес по дрова… — с рыданием рассказывал пацан. — А мне велел пойти поискать ручей: воды не взяли с собой…

— Ручей, значит, поискать?! — не унималась ведьма. — А сам собрался дрова рубить? А ты, значит, пошёл по тропинке искать ручей и заблудился? Небось, крошки на дорогубросал, а птицы взяли да всё и поклевали?

В продолжение все речи мальчишка кивал головой и под конец совсем уже горько разрыдался, утирая сопли и слёзы.

— Ну, раз такое дело, придётся взять тебя к себе. — сурово заявила ведьма, не обращая никакого внимания на горе потерявшегося ребёнка. — Не сажать же тебя, в самом деле, в печку, да не есть тебя с косточками!

Перепуганный мальчишка обалдело уставился на страшную старуху и на отчего-то смеющегося парня. До него вдруг дошло, что он попался бабе Яге. А это, наверно, леший — одёжа-то у него какая странная!

А баба Яга присела перед мальчиком, взяла его за руки и притянула к себе.

— Забыл — кто и откуда. — быстро произнесла она и провела рукой перед лицом найдёныша.

А потом достала из кармана бублик, дала ребёнку и велела идти по тропинке, никуда не сворачивая.

— А вдруг снова потеряется? — с опаской проговорил Лён, глядя, как успокоившийся мальчик уходит по тропе, с увлечением обкусывая бублик.

— Некуда ему деваться. — ответила Фифендра. — Все тропинки в моём лесу ведут к дубу, в какую сторону ни иди.

И тут в памяти Лёна словно зажёгся свет. Тот давний день, с которого всё началось — эта сказочная страна Селембрис…

Он погружается в глубокий сон, и снится ему, что попал он в чудесный лес. Оказался на тропинке и пошёл по ней, очарованный необычайной тишиной, множеством запахов, летним теплом. А потом попал к фантастически огромному дубу, но почему-то не удивился, а всё воспринял как должное.

— А как же отец этого мальчика? — опомнился от воспоминаний Лён. — Он же, наверно, сейчас бегает и ищет его.

— Не бегает, не ищет. — усмехнулась волшебница. — Он сам привёл своего сына в лес, чтобы оставить его.

И поведала изумлённому Лёну то, о чём он не догадывался спросить за все годы.

Дело в том, что люди в Селембрис, как и на родной планете Лёна, спешат избавиться от тех, кто кажется им странными. Как правило, это люди со врождёнными способностям к магии. Как только этот факт выявляется, а обычно это происходит ещё в детстве, семья спешит удалить от себя такого ребёнка. Люди вообще стараются поменьше иметь дел с волшебниками. Поэтому Фифендра и заколдовала свой лес так, чтобы ходу в него людям не было — можно только подбросить к нему такого нежеланного ребёнка а дальше тропа выведет к дубу. Фифендра стирает память о прошлом у такого подкидыша, чтобы не искал дороги домой, и принимает его в свою лесную школу. Так в процессе несложногообучения, она выясняет степень одарённости ребёнка. А далее у каждого своя судьба — одним идти в подмастерья к магам, другие продолжают обучение. А с третьими, как с Долбером, происходит просто ошибка — у них нет никаких магических данных, и они просто уходят в жизнь.

— А я? Я буду продолжать обучение? — встревожено спросил Лён. Отчего ему казалось, что всё так безматежно?

— А разве ты не продолжаешь обучение? — ответила волшебница. — Каждое твоё приключение открывает в тебе новые грани твоего дарования.* * *

В сумраке необычайного и странного леса возникла фигура человека. Женщина. Некоторое время она вглядывалась, не понимая, что с ней произошло. Потом увидела тропинку и пошла по ней. Лес был красив. Деревья высоки, травы запашисты. Низкие облака скрывали солнце.

Тропинка выбежала на поляну. А далее виднелись огоньки деревни. Она уютно утопала меж холмами. Вечерний свет делал её сказочно красивой. Слабый ветер донёс далёкоемычание, поплыл волною колокольный звон.

Женщина неспешно пошла по узенькой тропе, минуя стаи заснувших ёлочек, россыпи маслят, весёлых мухоморов. Дорожка повела её к деревне, проводила через нарядный мостик с перильцами. Гостья вошла в деревню и вдохнула запахи жилья.

Её встречали у дороги. Тёмная фигура отделилась от заросшей просвирником ограды и качнулась навстречу. Она его узнала.

— Серёжа, где я?

— Мы дома, Марианна. — ответил он. — Ты пришла домой.

Больше ничего не говоря, они направились к одной из изб. Там весело светили в широких наличниках окошки. Слабый запах прогоревших дров и сладкий запах теста. Густоймолочный дух. Звяканье ведра в колодце.

Дверь открылась, выпустив наружу сноп золотого света. Закачал головками шиповник, томно вздохнули вишни, качнула кроною рябина. Под лавкой у забора сладко спал лохматый пёс.

Это Сумерки. Здесь не будет солнца — только тёплый сумеречный свет.* * *

ГЛАВА 37. Сила искусства

Фильм вызвал целую волну суждений. Одни ругали Кондакова. Говорили, что явный фрейдистский уклон при убогом сюжете и минимуме действующих лиц вызывает ощущение клаустрофобии и эмоциональный спазм. Другие восхищались и говорили о прорыве в жанре, хвалили за тот же фрейдистский уклон, за саркастическое пропесочивание отечественной убогой действительности, за изысканную сюрреалистичность. И, надо сказать прямо, хвалящих голосов было гораздо больше.

В целом мнения сходились: фильм явно удался. За себя говорил тот факт, что мелкие кинофирмы-однодневки торопливо бросились выпекать сюжеты про деревенские страшилки.

Особенно хорош был сюжет в передаче у Бекантриссы Пополунько. Эффектная шоу-дива, усыпанная блёстками, к которой стремился попасть весь артистический и политический бомонд, с наслаждением расспрашивала режиссёра Кондакова и главного оператора, Бориса Немучкина, о таинственных, ужасных, трагических и сверхъестественных событиях, сопровождавших съёмки скандальной ленты.

— Но трупы классные! — с уважением говорили телезрители, собравшись на форуме за круглым столом.

— Трупы классные. — соглашались критики.

— Я люблю няню и мертвецов. — заторможенным голосом говорил на камеру очередной закомплексованный ребёнок в одном из многочисленных опросов в эфире.

У очевидцев съёмок брали интервью. А те охотно распространялись о своих впечатлениях.

Непонятное исчезновение целой деревни из реального пространства, инфернальные видения у всех участников, чудовищные спецэффекты, кошмарное умопомешательство актрисы Динары Пономаренко. И, конечно, гибель непрофессиональной актрисы, игравшей главную роль — Марианны. Была разыскана и вытащена на белый свет её история провинциальной девчонки, сделавшей карьеру на Тверской.

Самые дотошные папарацци добрались до Соловьёвска и брали интервью, подстерегая соседей Люськи у грязного подъезда с разбитой дверью и исписанных похабщиной стен. Залезли в кухню к двум испуганным и ничего не понимающим людям. И те не знали, гордиться им этим шумом, как успехом, или стыдиться, как позора.

Актёр Карсавин пошёл по первым ролям, как российский Том Круз. Его физиономия с неподвижными глазами интроверта украсила обложку журнала "Каламбур истории". Впрочем, и Динара после месячного пребывания в психбольнице состоялась в новом амплуа: она возродила популярность женщины-вамп, демонического персонажа и была дьявольски эффектна на обложках. Правда, время от времени ей приходилось возвращаться в клинику и лечиться. Но эта пикантная деталь её необыкновенного таланта лишь добавляла делу перца.

Не оставили вниманием и деревеньку Блошки. Но там особо поживиться было нечем. Старики исправно брали дань с приезжих как продуктами, так и деньгами. Но на все расспросы придурковато щурились и болтали какую-то чепуху. И только Леший был великолепен. Необыкновенно художественно он живописал все деревенские скандальные истории, начиная от Мамая и включительно по запуск в космос Белки и Стрелки. Приезжие млели и снимали с разных ракурсов эту одиозную фигуру.

Но удивить отечественного телезрителя зрелищем задрипанного деревенского алкоголика было трудно. После многочисленных киноэпопей о жизни бомжей, проституток, наркоманов, воров в законе, драм на зонах, расписанных крутым фольклором подворотен и каждодневных сюжетов о сгоревших заживо в своих хибарах местных алконавтов народ пресыщенно наблюдал подобную «натуру». Сам Леший кино не видел, он так и не узнал, что мог бы потребовать с кинофирмы деньги за трёхминутный эпизод, в котором он красовался во весь экран со своей эпатажной речью. И хорошо, что не узнал, а то замучился бы добиваться своих кровных.

Но потрясающие кадры с мертвецами особо критику не удивили. Специалисты отмечали хорошую анимационную работу, грамотно сделанные эффекты, особенно удались картуши. Кажется, отечественная анимация и впрямь выходит на достойный уровень. Правда, выступили с протестами защитники животных. Они утверждали, что коварный Кондаков убивал в кадре не спецэффекты, а настоящих животных. Якобы он нарядил в шкуры и загримировал бездомных собачонок. А может и того хуже — накупил в Китае на зверофермах тамошних куопи вроде тех, шубы из которых иногда ещё встречаются на улицах провинций. Виктора окрестили в определённых кругах дьяволопоклонником и сатанистом. Под видом съёмок фильма он совершал перед камерой кровавые жертвоприношения. Под балконом режиссёра заходили с плакатами активисты местного подразделения зелёных.

Короче, вся эта шумиха сделала Кондакова самым рейтинговым скандалистом сезона. Сам он на свою популярность у жёлтой прессы не особо западал. Режиссёр был одержим идеей нового крутейшего российского ужастика. Он возмечтал снять новый фильм о «жизни» виртуальных мертвецов. Это должна быть киноэпопея — эпатажный, комический ичудовищно эффектный сериал.

Идея такова: между пространством виртуальных трупов и реальным миром начался обычный бартерный обмен. Сначала дело началось с туризма. Наши едут туда поучаствовать в сафари, поглазеть на тамошние всякие забавы. А мертвецы находят удовольствие в том, чтобы пожить немного обычной человеческой жизнь. Всё это вызывает массу комичных ситуаций.

Дальше — больше, мертвецы начали заводить семьи в нашем мире, занялись бизнесом, стали распространяться по всему миру. Это совершенно новая идея, а не те ужасы про мертвецов, которые с рычанием лезут и кусают всё подряд. Нет, покойнички у Кондакова будут очень цивилизованны, обаятельны, пристойны. Это будет новый вид искусства.Это как закон развития, прогресс.

Когда Голливуд утомил до смерти своих поклонников, намылив им глаза разнообразнейшими сюжетами про мертвечину, мистикой — сказочной и изуверской, безмозглыми вампирами и примитивными оборотнями-одиночками. Когда быстро приелась и пошла на спад волна эффектных фильмов про могущественные кланы кровососов и людоедов. Когда все виды тошнотворной гнуси забили зрительские стоки и уже казалось, что больше нечего сказать с экрана, на подиум явилась русская кинематографическая культура, дотого уныло пробавлявшаяся жалким подражанием великому Олимпу — убогие многосерийные зрелища, жалкая возня в сарае. Весь этот мусор нужен — он почва, на которой вырастет шедевр. Тем и велик российский жанр, что он шагает с экрана прямо в жизнь.

Кондаков многое ещё сказал народу. Он был, как пророк, пока не набежало множество пророков — те принялись поспешно крякать про свои будущие достижения на ниве отечественных деревенских и городских страшилок. Вот погодите, ещё забегают по городу маньяки! Ещё будут с урчанием пить на помойке кровь юных жертв! Полезут упыри из мусоропроводов и баков! Умоется кровавыми слезами белый свет!* * *

В темноте кинозала волновалось множество голов. Из четырёх динамиков давила музыка. Диалоги лезли в уши. В глаза назойливо ломилась нереальность.

Двое на самом последнем ряду терпеливо смотрели эпизод за эпизодом. И никак не могли определить, каков же вышел этот фильм: талантливый или посредственный? То, что он был зрелищным, подтверждала реакция зрительного зала. Но кто сказал, что зрелищность — высшая заслуга? Критериев не было у них и они молчали.

На экране разыгрывалась сцена ворожбы. Один из самых сильных эпизодов, вызвавший восхищение критики и слабый протест со стороны верующих масс. Режиссёр и его продюсер раструбили на все СМИ о некоей потусторонней силе, которая приняла немалое участие в создании этого необыкновенного фильма. Весь зал с дрожью наблюдал ворожбунад кадкой.

Поставлено всё это было с несомненным мастерством, как и многие другие эпизоды. И теперь многая критика поспешно извинялась за преждевременные выводы и оценки, порождённые агрессивной маркетинговой кампанией в пользу фильма. Все эти выпады дали свой плод и теперь публика с замиранием сердца обратилась вглубь своей родной, посконной, домотканной и сермяжной мистики.

Надоели всякие там забугорные волшебники с их большими замками. Оказалась близкой нехитрая, но глубокая простота деревенского наговора в обыкновенной кадке. Истосковалось сердце по родной глубинке, по всем её нецивилизованным прелестям и простодушно-очаровательному хамству. То, над чем смеялись раньше, оказалось спасительно-притягательным и даже романтичным.

Из-за внезапной, трагической гибели актрисы, игравшей главную роль, концовку фильма пришлось изменить. И в этом режиссёру опять-таки мистически помогли неведомые силы. Он словно по наитию наснимал случайный материал. Но было и кое-что другое. Нечто явило себя ему.

По сценарию Анастасия должна обвенчаться в болотной церкви и превратиться, как все жители этой странной деревни, в лесное существо. Но мертвец полюбил её и открыл ей свою сущность. Это было сыграно с потрясающей реалистичностью. Героиня убежала и тем спаслась. А накануне ей привиделись ангелы Господни, которые и указали верный путь. И вместо того, чтобы тоже превратиться в нечто непонятное, Анастасия уезжает из деревни, печально вспоминая свою несостоявшуюся любовь. Критики прямо взвылиот восторга, когда до них допёрло, как гениально соединил проницательный Кондаков чёрную жуть хоррора и жизнепобеждающую правду реализма.

Конец картины. Уходящие вдаль тёмные леса с их таинственной жизнью. Утекают под пасмурным небом в самый горизонт заросшие бурьянами поля. Помятый чёрный домик у дороги, заколоченные окна. Колодезный журавль. По краю асфальтированной ленты бредёт зыбкая фигурка. Мелькнули светлые, бездумные глаза. Белый пух на гладкой, словно детской голове. Застывшая улыбка. И он уплыл в невозвратность времени — тихий деревенский старичок, лёгкий призрак, безмолвный сон. И снова одиноко извивается, тоскливо плачет под серой моросью дорога — штрихи разметки, как сбегающие из души слова. Морочит и томит, поёт и плачет. Зовёт и стонет, дышит и молчит.

Весь зал притих. Сейчас будет фрагмент, о котором Кондаков с дрожью говорил, что не снимал его. Тот сам, мистически, по воле деревенской ведьмы, вторгся в ленту.

Тьма залила экран, а вместе с нею — зал. Никто не вскакивал и не спешил на выход. И вот затеплилась свеча — синий, обморочный свет. Из тьмы явилась ведьма. Лицо приблизилось. Свет преобразился, приобрёл неяркое домашнее тепло. Зелёные болотные глаза: ведьма смотрит, словно ищет кого-то в зале. Лицо её дрогнуло и отстранилось — она нашла, кого хотела. И уходила. Тьма упала окончательно и пошли титры. Затем зажёгся потолочный свет.

Ведьма безмолвно говорила к ней с экрана. Как мне жаль, говорила она, как жаль, что я не преодолела ненависти. Как мне жаль, что я обратила свой дар во зло. Как жаль, что волшебники нашли меня так поздно.* * *

— Жила, как дура, и умерла, как идиотка. — с сожалением проговорил московский папик над могилкой Марианны. Два бугая по обе стороны немедленно состроили сочувствующие физиономии, не переставая внимательно оглядывать убогое заснеженное кладбище под Соловьёвском.* * *

— Виктор, — спросила Кондакова практичная Анжелка, — тут после Марианны остались коробки с фитнесс-хлопьями и БАДы. Я заберу себе?* * *

Вместо эпилога

— Саш, ну перестань, я хочу досмотреть сериал!

— Зой, ну что ты в самом деле! Да ты их смотришь каждый день! А тут такое дело!

— Слушай, эти фильмы показывают на каждое двадцать третье февраля! Одно и то же!

Спор происходил, пока тянулся рекламный ролик. Никто не смотрел на экран. А там шла по саду принцесса и любовалась на себя в зеркало. Из кустов вывалился растрёпанный принц. В голове его бродила перхоть. Безмолвными губами он сделал принцессе предложение. Она подарила ему шампунь от себореи. Конец рекламы.

— Предки, чего ругаетесь? — спросил Лёнька, шагая мимо на кухню. Там по случаю праздника сидел в холодильнике большой торт.

— Да тут показывают "Семьдесят два метра" — сообщил Семёнов. — А…

Больше ничего говорить не требовалось.

— Дядя Саня! — возмутился Лёнька. — Что же не позвал?!!

— Да я не знал…

Зоя поджала губы и удалилась на кухню, где тоже был телевизор — семёновский «LJ». Только СТС он плохо брал. Рябило всё.

— Я тоже служил в североморском флоте. — проговорил Семёнов, не отрываясь от экрана. — Мы были на Гремихе. Такие вот дела… А ты говоришь, кино хорошее у нас снимать не умеют.

— Это не я говорил. Это говорил Кондаков.

И больше они не проронили ни слова, утонув не только глазами, но и душами в необыкновенной драме человеческих судеб, в глубинах сердечных, в верности, любви и долге.

Конец третьей книги

Февраль — март, 2006 г.