Чтение 14–й страницы книги ~За други своя!~

— А вот и нет, — возразил Йерикка. — Я знаю, что говорю. Ты этого сам, может, еще не понял. Но ты потенциальный командир. Если мы тут уцелеем и ты вернешься домой, то быстро это поймешь.

— При чем здесь это? — Олег чувствовал себя сбитым с толку.

— Смотри! — вместо ответа выдохнул Йерикка, еще плотнее прижимаясь к камням. Олег, молниеносно цапнув автомат, распластался рядом:

— Куда? — он зашарил взглядом по камням.

— Никуда, — Йерикка расслабился. — Вот это я и имел в виду.

— Пошел ты! — Олег перевел дух и сел, отставив оружие: — Экс-пе-ри-мен-та-тор! Балдафон хренов, — добавил он с некоторым возмущением и даже каким-то изумлением, Йерикка удивленно переспросил:

— Как-как?

— Балдафон, — повторил Олег. Йерикка засмеялся, а Олег вдруг поинтересовался: — Слушай, Эрик. Мне иногда кажется, что ты какой-то… короче, вроде члена какого-нибудь тайного Совета Светлых Сил или что-то вроде. Может, правда?

— Спой-ка лучше, — попросил Йерикка. — Ты давно не пел.

— Олег вздохнул и не стал отказываться, вспомнив один текстик…Живет живучий парень Барри (1.)Не вылезая из седла.По горло он богат долгамиНо если спросишь, как дела, —Поглаживая пистолетСквозь зубы процедит небрежно:"Пока еще законов нет.То только на него надежда."Он кручен-верчен, бит о камни.Но все в порядке с головой.Ведь он живучий парень, Барри:Глоток воды — и вновь живой!Он, если на нападут на след,Коня по гриве треплет нежно:"Погоня, брат. Законов нет —И только на тебя надежда."Ваш дом горит — черно от гари,И тщетны вопли к небесам:При чем тут бог?! Зовите Барри,Который счеты сводит сам!Сухим выходит он из бед,Хоть не всегда суха одежда.Пока в законах проку нет —У всех лишь на него надежда!Да, на руку он скор с врагами.А другу — словно талисман.Таков живучий парень Барри —Полна душа и пуст карман.Он вовремя найдет ответ,Коль свару заведет невежда, —Пока в стране законов нет,То только на себя надежда!

— Только на себя надежда, — повторил Йерикка. — Высоцкий?

— Он самый, — подтвердил Олег. — И еще…

— Тихо! — Йерикка приподнялся на локтях, его лицо сделалось остервенелым. — Проклятье!

— Это что, опять шутка? — тревожно опросил Олег.

— Как бы не последняя, — резко ответил Йерикка. — Кто-то нас выследил. Смотри!

1. Стихи В.Высоцкого.* * *

Не меньше трехсот горных стрелков, примерно столько же хангаров и человек тридцать хобайнов в тяжелой броне при поддержке трех орудий обложили убежище четы. Виднобыло, как перемещаются поотдрль пригнувшиеся фигурки, и чей-то яростный голос ревел в усилитель:

— Сдавайтесь, сволочи! Или вызываем вельботы и хороним вас в этой норе!

— А то вам по-ровному ноги переломать… — процедил добрый совет Резан.

В глубине площадки, около пещеры, можно было передвигаться без опаски — скала доминировала над местностью, Гоймир точно выбрал лагерь. Сейчас он совершенно спокойно готовил отход. Раненых и тяжелое оружие предстояло опустить на тросах. Олег вызвался прикрывать отход, с ним дружно вызвались все остальные, но он выбрал Резана, Яромира, Хмура и Твердислава. Прочие поспешно спускали на речной берег грузы.

Выждав какое-то время, Олег сознательно пошел на резкое обострение отношений — он разрядил подствольник в сторону кричавшего и, похоже, попал. Тот заткнулся, а вот позиции противника взорвались, как Везувий. Больше полутысячи бойцов поливали огнем при поддержке трех скорострелок меньше двух десятков мальчишек, прижатых к обрыву — беспроигрышный вариант.

Это был настоящий бой. Олег почти сразу оглох от разрывов, и от страха его удерживала лишь мысль, что каждая секунд, которую они сражаются, дает эту самую секунду друзьям, чтобы уйти.

В атаку были брошены хангары — спешенные и обкурившиеся травы до полного атрофирования страха. Около десятка выжлоков прорвались на тропку, невзирая на огонь.

Все они погибли от взрывов мин, заодно обрушившиих тропу. Груда щебня и глины, выросшая у подножия скалы, была окрашена кровью и перемешана с частями тел, стонали засыпанные…

… - Пойдут хобайны — не устоим, — прохрипел Резан в ухо Олегу. В глаза пулеметчику текла кровь, он был ранен осколками гранита, выбитыми взрывом. — Цепкие, что тебепауки, задавят нас, а там-то еще не все слезли!

— Йо-ой, мама! Йо-ой, родная! Йо-ой, боль-но! — надрывался Твердислав. — Больно!

— Молчком! Молчком, слышишь?! — вопил в ответ Яромир, бинтуя ему развороченное бедро, весь в крови сам, как мясник на бойне. — Вольг, как будем?!

— Спускайте его нахрен! Йерикку сюда! — крикнул Олег. Яромира уволокли, подбежал Йерикка с пулеметом.

— Без меня не катит? — весело спросил он. Олег не ответил — хангары снова накатывались, стрелки били гранатами из помповых надствольников, а следом уже уверенной,тяжелой побежкой передвигались группки хобайнов.

— Огнеметы, — вытянул руку Хмур. — Штуку сюда положат — гореть нам…

— Отсеките их! — скомандовал Олег Йерикке и Резану. Два «дегтярева» подали голос одновременно. Хобайны залегли, словно растворились среди камней и кустов, а пулеметы резанули по хангарам…

…Граната из гранатомета разорвалась рядом с Олегом, настолько близко, что конусом ушедшие вверх и в стороны осколки его не задели, но зато взрывная волна подняла его и шмякнула в стену пещеры. Яромир, наблюдавший за тылом, вдруг начал орать и стрелять, к нему бросился Хмур — оказалось, что горные стрелки лезут по откосу. Йерикка принял решение отступать…

…Исчезновение горцев привело командовавшего операцией данванского офицера в состояние, близкое к помешательству. Пятна крови на камнях показывали, что среди бандитов есть раненые или убитые. Но куда они делись — а с ними еще полтора десятка живых и здоровых с грузом! — было не более объяснимо, чем христианское триединство господне. Лишь через три часа горные

стрелки случайно наткнулись на спуск к речному берегу.

Данван никогда не охотился на местных кроликов. И не знал, что этот зверек, как и его земной собрат, НИКОГДА не живет в норе, не проделав запасной выход — а то и два…

…Имея пятерых раненых, Гоймяр просто не мог уйти далеко. Чета вброд перебралась на поросший березняком островок и засела там, ожидая худшего. Но, кроме пары вельботов, проскользнувших над рекой, ничего опасного или даже просто подозрительного не появилось.

Олег пришёл в себя оттого, что Йерикка положил ему на лоб мокрую тряпку.

— За-ачем?? — простонал он, садясь. И тут же снова застонал — уже без слов, показалось, что в оба виска сразу вогнали тупые колья, и голова сей час лопнет. — Мы ушли? Что со мной? Ой, как больно-о…

— Ушли, — спокойно ответил Йерикка. Сидя рядом, он чистил пулемет. — А у тебя контузия. Пройдет.

Придерживая голову рукой, словно опасаясь, что она оторвется, Олег осмотрелся. И сказал с отвращением:

— Местечко так себе.* * *

Надо сказать, что Олег выразился слабовато. Местечко оказалось очень поганым. Горцы просидели на островке двое суток, питаясь мокрыми остатками сухих пайков и пойманной в реке рыбой — в основном, форелью — которую приходилось жрать сырьем, так как разводить огонь было опасно, вельботы барражировали вокруг слишком часто. Вкус сырой рыбы, казалось Олегу, будет преследовать его до конца дней… и временами возникало ощущение, что этот конец чем скорее наступит, тем лучше.

Из раненых больше всего беспокоил Святомир. Раны его были не опасны, но двигался он по-прежнему как кролик с перебитыми задними лапами. Сильнее остальных страдал от своей беспомощности сам мальчишка — ему казалось, что он связывает чету, хотя остальные все наперебой и убеждали: мол, все равно надо пересидеть!

Но Олег видел, что Гоймир недоволен задержкой вообще. По его мнению, была она просто бездельем — в то время, как остальные партизаны воевали вовсю и весьма успешно. Судя по радиоперехватам, данваны перебрасывали в горы добавочные силы — и не маленькие. Это было похоже на жест отчаянья. Стремясь уничтожить горцев любой ценой, всемогущие правители Мира становились смешны. Почти Двухсоттысячная армия с мощными средствами усиления, гоняющаяся едва за двадцатью пятью тысячами не ахти вооруженных партизан — такая армия вызывала уже не страх, а смех и презрение. Тем более, что даже трупы врагов попадали в руки данванов крайне редко, чаще же горцы наносилиобидный удар — и растворялись в окружающем мире прежде, чем их настигала вся нешуточная мощь данванов. Из неудач «взмятения» были сделаны неплохие уроки… Операция, казавшаяся прогулкой, втянула в себя вдвое больше солдат, чем предполагалось, а результаты?! Пройти дальше Длинной Долины оказалось не возможным. До пяти тысяч горцев и лесовиков взорвали почти все ущелья, заняли перевалы и дороги — и с методичным хладнокровием отбивали все атаки. За их спиной была Горная Страна, снабжавшая защитников всем необходимым, а войска данванов снабжались плохо — тыловые коммуникации рвались, как нити. Огромное количество войск приходилось держать на их охране, причем это все равно плохо помогало, так как поддержка местного населения обеспечивала скрытность и быстроту действий… Приходилось начинать утюжить горские города-крепости, чего первоначально хотели избежать…

…Все эти события проходили мимо четы Гоймира, и это никого не радовало. Поэтому, когда вечером третьих, суток Гоймир заговорил о том, что надо идти на полночь, к озеру Текучему, его поддержали все. Гостимир предложил сплавиться по реке, а там пешком, но от этого всех удержала простая мысль: ночи такие же светлые, как дни… До Текучего пришлось добираться пешком. А на озере Гоймира неожиданно стукнула мысль — навести порядок!

Это оказалось сложнее, чем предполагалось. Провонявшие потом рубахи, драные плащи и куртки, окаменевшее нижнее белье и по месяцу немытые волосы способны были привести в отчаянье самых стойких. Немного смешно было видеть, как отважные юные рубаки слоняются вдоль берега, ища место для постирушек, или со стенаниями орудуют иголкой, вонзая ее по большей части себе в пальцы. Но посмеивался Олег лишь до того момента, когда, обнаружил, что его собственные носки приобрели стойкость бумерангов. Плавки сделались задумчивыми и разорвались в шагу. Ковбойка утратила первоначальный цвет, джинсы поблескивали экзотическими оттенками металлика от въевшейся грязи…

А деньки по-прежнему стояли, как по заказу. Горцы уверяли, что такая погода в последних числах лета — в порядке вещей, и предыдущие дожди были исключением. Но Олег видел только это лето — и исключением казались ему именно эти дни — теплые, прозрачные, тихие и солнечные.

Озеро Текучее лежало во впадине, окруженной скалами, поросшими могучими соснами — со всех сторон, кроме небольшого галечного пляжика, полого уходившего в прозрачную, чистейшую воду. Напротив пляжика падал с высоты рассеянный водопад — в озеро вливалась маленькая речушка. А к самому пляжику подступали дубки. Почти одновременно с четой Гоймира на берегах появилось еще несколько отрядов — оставалось лишь разворачивать их в менее романтичные места. Пакостить озеро постирушкой было прямо-таки кощунством. К счастью, неподалеку протекал ручей…

…Когда мальчишка вырывается из ада — веселье, остроумие, юность просто-таки фонтаном прут из него, вышибая любые пробки сдержанности. Он не думает, что спасся от смерти — точнее, НЕ ЗНАЕТ, что думает об этом. Я жив — а раз я жив, значит, не умру никогда. И кто сказал, что я не герой?! Конечно, жаль погибших — но я-то жив!

К первому вечеру на озере чета привела себя в порядок. Конечно, весьма относительно — матери пришли бы в ужас, попробуй кто-нибудь доказать им, что этот очень иррегулярный отряд состоит из их сыновей.

Олег как раз выкручивал свои носки, когда его отвлек от этого полезного занятия задорный свист. Он вскинул голову — прямо над ним на скале стоял и смотрел вниз Богдан.

Несколько секунд Олег просто моргал глазами. Потом заорал:

— Братва! Бог дал нам Богдана! Вернулся!

Богдан спрыгнул вниз и, приземлившись прямо перед Олегом, обнял его. Со всех стороне приветственными возгласами бежали остальные, но мальчишка успел шепнуть:

— То тебе… — и сунуть в руку Олегу свернутый листок бумаги…

…Это было письмо от Бранки. Богдан привез их несколько и сейчас весело рассказывал, как нашли его приехавшие с восхода запоздавшие к общему веселью воины, передали письма, как он искал чету по следам… Но его рассказ мало занимал Олега. Лежа на песке подальше от общего шума, он вчитывался в скоропись глаголицы. Да, скоро нужно будет куда-то идти, стрелять, что-то взрывать, но сейчас — да простится мне. К черту. Есть я — и Бранка, до нее можно дотронуться, она живая и пахнущая солнцем и горькой травой с пустошей. Бранка есть, и не нужно отбиваться от накатывающего временами страха, что говоришь со своим воображением…

"Тяжко ждать. Легче самому дело делать. Лечу к тебе мыслью, песней лечу к тебе — где ты, как ты, любый мой?! Одно не тронет тебя Морана. Я так хочу! Хожу на стену, в туманы гляжу — осень горами шагает — где ты, солнце мое?! Не уходи уходом, слова не сказав — вернись, в глаза мне взгляни хоть мельком, промельком, мигом единым сыта буду —где ты, жизнь моя, Вольг?!"

Смаргивая слезы с ресниц, шмыгая носом и не стесняясь этого, Олег снова и снова вчитывался в поспешные, набегающие друг на друга — не на бумаге, СМЫСЛОМ! — строки-зов. И шептал что-то, веря — Бранка его слышит.

Не может не слышать!!!

ИНТЕРЛЮДИЯ:

"ЭХО ЛЮБВИ"Покроется небо пылинками звезд,И выгнутся ветви упруго.Тебя я услышу за тысячи верст,Мы — эхо,Мы — эхо,Мы — долгое эхо друг друга.И мне до тебя, где бы я не была,Дотронуться сердцем не трудно.Опять нас любовь за собой позвала,Мы — нежность,Мы — нежность,Мы — вечная нежность друг друга.И даже в краю наползающей тьмы,За гранью смертельного круга,Я знаю — с тобой не расстанемся мы.Мы — память,Мы — память,Мы — звездная память друг друга…(Стихи Р.Рождественского.)* * *

В блаженном состоянии Олег вернулся в лагерь. Большинство читали принесенные Богданом письма, сам он спал, завернувшись в плащ — устал. Навстречу Олегу попался Йерикка, чинивший оковку на ножнах меча, и Олег обратился к нему с бездельным вопросом:

— А где Гоймир?

— Не знаю, — поднял Йерикка спокойные глаза. — Да тут где-нибудь. Ему-то не от кого получать письма.

Хорошее настроение Олега испарилось. Мысленно он плюнул. Да чтоб они провалились, эти горцы с их гипертрофированной гордостью! Почему он должен чувствовать себя, словно… словно совестливый барон рядом с парнем, девчонку которого он выбрал для права, первой ночи?!

— Нннну, козел… — процедил он и выдохнул: — Все, блин!

— Сто-ой! — Йерикка очень вовремя перехватил его за пояс. — Пр, жеребчик! Куда рванул, можно спросить?

— Сейчас найду Гоймира, — нарочито медленно, чтобы голос звучал спокойно, ответил Олег, — и снесу ему башку. Или пусть он мне снесет. У меня терпелка не из стали, меня эта тень отца Гамлета задолбала, если честно — это, блин, плюнуть нельзя, чтобы в него не попасть! И мне положить на то, что он князь, если он даже проиграть достойно не умеет!

— Ха, какие речи! — не потерял хладнокровия и ироничности Йерикка. — Прямо дуэль Пушкина с Дантесом!

Он рассчитывал, что Олег задаст обычный вопрос: "Откуда ты это знаешь?" — но землянин рванулся, и усаживать его силой означало нарваться на драку. Драться Йерикка не боялся, но и не хотел, а если отпустить Олега — он вполне может в таком состоянии найти Гоймира и без предупреждений начать и кончить разговор ударом меча по шее. Йерикка знал одну скверную сторону войны — она прививает любовь к простым выходам… и это не всегда хорошо.

Но проблема решилась сама собой — Гоймир появился, и на его лице не было ни скорби, ни тоски. Больше того, он потрясал связкой огромных рубин и вопил:

— Там-то, ручьем ниже, та-акенная рыба гульмя гуляет!

— А вот Горда-то нету, — откликнулся Резан, — то-то он бы распорядился! — и, переждав смех, спросил: — Чем притянул?

— Так руками! — Гоймир шлепнул добычу на песок.

— А то, — согласился кто-то: — "Йой, плечо-от мне вправьте, браты, хотел показать, какую прошлым днем поймал, да вот вывернул!"

— Так гляньте пойдите, — не обиделся Гоймир, поднимая свои куты с песка.

Йерикка увидел, как пальцы Олега медленно разжались на рукояти меча, и лицо его приобрело обычное выражение. И рыжий горец в который раз уже подумал, что зря не воспрепятствовал Олегу присоединиться к чете..

…Около костра Олег рассказывал про конкурс пирогов, который девчонки устраивали в апреле в школе.

— …последнее место?!" " — Да вот, — говорит, — неудача." " — Ты что, даже пирог испечь не смогла?!" " — Почему, — отвечает, — испекла как не фиг делать!" " — А сама пробовала?" "Заставили…" — и, переждав смех, вдруг спросил: — Я вот не пойму. Нас — хорошо еще если двадцать пять тысяч. Их — двести. С техникой. Я воюю и не врубаюсь, почему они нас с маху не сомнут?

— Ну, это как раз просто, — Йерикка, обхватив колени руками и привалившись к сухому древесному стволу, бездумно рассматривал огонь. — Ты на тура ведь еще не охотился?

-.Бог миловал, — ответил Олег.

— А я охотился. Он всадника с конем через себя бросает. Рога — как мои руки в размахе, а я охотился, и было мне тринадцать лет. Но со мной были собаки… Тур вылетел на меня саженей за десять, и была бы то моя последняя охота, только он и половины расстояния не прошел. Собачки осадили, он завертелся, рогами бил… В одиночку он бы любого из моих псов затоптал. А так — даже задеть никого не мог. Но и они его свалить не могли. Ничья, понимаешь? Тут я и вогнал рогатину ему под лопатку…

— Тур — это данваны, — определил Олег. — Собаки — мы. А где охотник с рогатиной?

Вместо ответа Йерикка поднялся и бесшумно пошёл в сторону скал. Его провожали, недоуменными взглядами.

…Гоймир сидел на камне над озером, невидимый со стороны костра. Он шевельнул плечом, давая понять, что слышит Йерикку, но не обернулся, даже когда тот начал беззаботно:

— Я вот подумал…

— Не надо говорить, — глухо сказал Гоймир. — Не надо…* * *

Противотанковые мины походили на зеленые консервные банки очень большого размера — в таких бывает селедка.

— Когда я ставлю мины, — Олег ловко надрезал камасом квадрат земли и аккуратно отвернул его, как крышку люка, — я себя чувствую Санта-Клаусом,

— То тот, что в трубу печную с гранатометом прыгает да "хо-хо-хо!" криком кричит? — с интересом спросил Краслав, державший в руках ПТМ, готовую к установке. — То я книжку с картинками видел.

— В трубу-то он прыгает, — возразил Ревок, — да, сдается мне, без гранатомета…

— Так на что в трубу? — присев, Краслав уложил мину в приготовленную Олегом ямку. — Верно говорю, то и есть данванский воин из военной книжки.

— Нет, он, по-моему, подарки детям носит, — неуверенно оспорил Ревок. Олег, все это время наблюдавший за ними круглыми глазами, тяжело вздохнул и приказал:

— Закапывайте…

…Когда мины были заложены и аккуратно засыпаны землей с куртки, а потом — прикрыты дерном, Олег безбоязненно похлопал ловушки сверху ладонью и, махнув рукой, двинулся назад, к лагерю, а горцы неспешно зашагали через лес в противоположную сторону, просто прогуливаясь. Они шли и негромко разговаривали о девчонках, ждущих в Рысьем Логове, пересказывали, друг другу письма, недавно полученные — за исключением, конечно, самых сокровенных мест, предназначенных только для двоих.

И успели только почувствовать, как что-то тяжелое обрушилось им на головы сверху…

…Уже сутки вся чета перечитывала письма снова и снова. Не было слышно ни шума, ни споров, ни даже разговора на повышенных тонах. Все разнеженно улыбались миру, обращались друг к другу исключительно изысканно, а Гоймир плюнул на все и большую часть суток проспал.

Йерркка, Богдан и недавно вернувшийся Олег только что выкупались и сохли на пляжике. Олег думал, закрыв глаза ладонью. Богдан, лежа на животе, смотрел на него влюбленными глазами. Йерикка лениво развивал свою концепцию ведения войны с данванами — вопреки обыкновению, его никто не слушал.

Гостимир, сидевший неподалеку с гуслями, напевал полулирически-полуприключенческое, и Олег сквозь дрёму удивлялся, до чего странно звучат знакомые по отцовским записям строки, которым аккомпанируют на этом инструменте…Был развеселый, розовый восход (1.)И плыл корабль навстречу передрягам,И юнга. вышел в первый свой походПод флибустьерским черепастым флагом.Наклонившись к воде, парусами шурша,Бриг трехмачтовый лег в развороте.А у юнги от счастья качалась душа —Как пеньковые ванты на гроте…

1. Стихи В.Высоцкого.

— Гостимир оборвал пение и спросил: — Вольг, а то что — "флибустьерский"?

— Это морских разбойников так называли, — лениво пробубнил Олег, — ну, типа морских анласов, про которых вы говорили…

— А бриг — это корабль? — уточнил слушавший песню Рван. — Такой, что коч да снек?

— Больше, — припомнил Олег когда-то любимого Крапивина с его воспеванием парусного флота. — Здоровенный, двухмачтовый… А грот — вторая от носа мачта… а ванты —это веревки на мачтах… — голос Олеге угас, и Гостимир запел снова:И душу нежную под грубой робой пряча,Суровый шкипер дал ему совет:"Будь джентельменом, если есть удача,А без удачи — джентельменов нет."

Олег лениво подумал, что сейчас его спросят, а что такое «джентельмен», но вопроса не последовало…И плавал бриг туда, куда хотел,Встречался — с кем судьба его сводила,Ломая кости веслам каравелл,Когда до абордажа доходило…Был однажды богатой добычи дележ,И пираты бесились и выли.Юнга вдруг побледнел и схватился за нож,Потому что его обделили.Стояла девушка, не прячась и не плача,И юнга вспомнил шкиперский завет:Мы — джентельмены, если есть удача,А нет удачи — джентельменов нет.И видел он, что капитан молчал,Не пробуя сдержать кровавой свары,И ран глубоких он не замечал,И наносил ответные удары.Только ей показалось, что с юнгой беда,А другого она не хотела,— Перекинулась за борт.И скрыла вода.Золотистое, смуглое тело.И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,Он разрядил тяжелый пистолет.Он был последний джентельмен удачи, —Конец удачам — джентельменов нет…

— Что-то мы слишком расслабились! — явно с усилием встрепенулся Йерикка Олег со стоном откинул руки в стороны, с наслаждением потянулся и, приоткрыв один глаз, сказал:

— Спокойно, рыжий. Знаешь анекдот?

— Меня всегда бесит этот вопрос, — фыркнул Йерикка. — Ну что на это можно ответить?! Рассказывай.

— На птичнике меняют петуха, — возвестил Олег. — Старого — в отставку…

— В варево, — уточнил Богдан.

— В отставку, — Олег строго взглянул на него. — А новый вылез на трибуну…

— Петух? — изумленно спросил Йерикка.

— Это анекдот, — уже с легким раздражением пояснил Олег. — Я могу и дальше спать.

— Да нет, давай уж, раз начал. Петух вылез на трибуну… — напомнил Йерикка.

— …и обещает полное сексуальное удовлетворение всем курам птичника. Ну, там кудахтанье, хлопанье крыльями… А после этого митинга старый отозвал новичка в сторону и говорит ему тихо: "Ты, Петь, не надрывайся. Их тут до хрена, сдохнешь ведь…" Молодой ему: "А иди ты!" Проходит неделя. Сначала все куры обслужены, потом утки, гусыни, индюшки… Старый петух забеспокоился: "Перетрудится, дурачок, ведь точно вдохнет!" — ну и пошел его вразумлять, молодого. Подходит к птичнику, видит — на дороге в пылилежит молодой, крылья разбросал, клюв раскрыт, глаза закачены… Старый к нему бросился: "Я ж тебе говорил, Петя, эх, как же ты…" А молодой на него покосился краем глаз а, кончиком крыла шевельнул и говорит еле слышно: "Уйди, старый дурак. Ты же мне всех ворон распугаешь."

Богдан весело рассмеялся. Йерикка тоже захохотал — резко, взрывчато, потом спросил:

— Ага, значит, мы здесь вроде того молодого петуха… А если вместо ворон спустится коршун?

— Ну, мы-то не петухи, — подытожил Олег и вновь закрыл глаза ладонью: — Ладно, каникулы продолжаются…

Богдан — он как раз сел — поднялся на ноги. Приложил ладони к бровям, чуточку привстал на цыпочки:

— Лодка озером гребет, — сообщил он. — Вольг, бинокль возьму?

— Бери, — Олег сел. Он тоже видел лодку. Йерикка свистнул, вокруг зашевелились прочие отдыхающие.

— Мальчишка, гребет! — раздался звонкий голос Богдана. — Скоро так!

Гребец в самом деле наддавал. Рвал одним веслом, стоя, и разогнал свою посудину так, что выбросился на песок. Это и вправду был мальчишка из прибрежной веси. Он тяжело дышал, рубашка промокла от пота.

— Двоих ваших… — глотая слова, обратился он к замершим горцам. — Там… в лесу… недалеко….

— Коршун, — отчетливо сказал в тишине Йерикка.* * *

Если бы это помогло, Краслав разбил бы себе голову о борт грузовика, в котором их везли к побережью. Но и он, и Ревок лежали на грязном дне неподвижно и молча, лицами вниз. Скрутили их профессионально, рваться было бесполезно, грозить или ругаться — смешно.

В кузове было двое хобайнов. Они сидели у заднего борта, поглядывая на дорогу, то пустынную, то внезапно заполнявшуюся техникой. Ни с пленными, ни друг с другом они не говорили, отчего возникало жуткое ощущение, что конвоиры и не живые вовсе.

Плен — самое страшное, что может случиться с человеком на войне. Плен — это отрицание человеческой личности в еще большей степени, чем смерть, потому что смерть меньше унижает человека; недаром сказали предки: "Одно лучше смерть на поле, чем жить позором в неволе!" Плен страшен даже у благородного противника, который "за столы-то велит сажать, а сажать-то не слугой, не из милости — а сажать-то велит, как брата родного!"

А если ты в руках у настоящего ВРАГА?

Вольг с Богданом попадали в плен. И ребята из других чет — тоже. Кого-то выручили, как тех же Вольга и Богдана. Но большинство были убиты и замучены.

Плен чаще всего — не свидетельство трусости. Но от этого не легче. А при мысли о том, что ждет впереди, становилось так тошнотно, что хотелось вцепиться зубами в гладкий пол и грызть его.

Ехали долго. Вечно мучиться нельзя, и мальчишки уснули, а разбудили их лишь когда развязали ноги и приказали встать. Грузовик был неподвижен

Их вытолкнули на подъездную дорогу, спускавшуюся в прибрежную котловину с практически отвесными стенами — насыпь, по которой вела вниз дорога, была единственным пологим местом.

— Гляди, — Ревок толкнул Краслава локтем в бок. Но тот уже сам увидел сбоку от дороги виселицу, на которой за левую ногу был подвешен голый человек. Как раз когда мальчишек подняли на ноги, по телу висящего волной прошли судороги, и он вытолкнул струю смешанной с ошметками внутренностей крови в большое болото кровавой грязи под виселицей, поблескивавшее жирно и маслянисто.

Край котловины обтягивала поблескивающая нить проволоки, натянутой на высоте человеческого роста — от нее до самой земли стояла мерцающая лиловая стена. Внизу, на дне, друг против друга выстроились шесть бараков — два поменьше, один совсем маленький, три больших. На четырех вышках по краям котловины — тоже внизу — виднелисьпрожектора и счетверенные установки.

Грузовик ждали четверо хангаров — в легких кожаных доспехах и с винтовками наперевес. Они заученно приветствовали хобайнов, один из которых сказал:

— Кум йар зегн ан Ольвитц йорд Ратта, — и кивнул в сторону бараков. Старший их хангаров, указав стволом туда же, отозвался:

— Энер ава земис, герета. Вир зоу вирдинг.

— Кам зиннен найва най дарга байн! — тон хобайна стал резким, угрожающим. — Тардинг виспер ту бинни айни форвостен! Диз айна стод!

Хангар несколько раз поклонился, скрипя оружейной кожей. Мальчишки переглянулись. Они достаточно хорошо знали язык данванов, чтобы понять — их ведут к какому-то анОльвитцу, который находится в бараках, и конвоировать будут хангары, но хобайн предупредил, что вечером завтра приедут его начальники, и с пленными — добычей хобайнов! — ничего не должно случиться. Уже хорошо. Время — это всегда, спасение… А надежду нельзя терять до последнего мига.

Их провели совсем рядом с виселицей. Ревок отвернулся, а Краслав, всмотревшись в черное лицо висящего, шепнул:

— То не наш, — и получил удар прикладом в спину. Горец обернулся, ожег взглядом того, кто ударил. Хангар завизжал по-своему, замахнулся прикладом, но старший удержал его, сказал, несколько слов, и все кочевники покатались от хохота. Краслав презрительно сплюнул: — Нечисть…

Старший хангар, повернувшись к остальным, ударил пальцами правой руки о ладонь левой, вызвав еще один взрыв хохота. Ревок, вертевший в это время связанными руками, признал, процедив:

— Умеючи вязали…

…Предки нынешних славян Мира называли данванов «безликими». Название употреблялось и сейчас, хотя давно уже все знали — у пришельцев с неба есть лица, и вполне обычные. АнОльвитц йорд Ратта ничем не отличался от своих соплеменников — рослый, бледнолицый, с большими зелеными глазами на узком лице с прямым носом, рыжий и слегка веснушчатый. Но это только с первого взгляда. Чем ближе подходили мальчишки с конвоем, тем острее чувствовали: этот человек — сумасшедший. От ясного понимания этого хотелось закричать — так воет собака, когда в доме покойник.

Старший из хангаров заговорил с данваном на своем языке. На анОльвитце не было шлема, но выяснилось — он и понимает и говорит не только по-хангарски,

но и по-славянски. Выслушав своего раба, он кивнул, почему-то сожалеюще смерил мальчишек взглядом и заговорил с Ревком:

— Теперь ты понял, что заниматься бандитизмом гуупо?0бязательно поймаем. И посадим сюда.

Ревок пожал плечами:

— Так старший брат у меня есть.