Чтение 30–й страницы книги ~За други своя!~

— Бросать газовые фугасы во все щели. Штурмовым группам с плазменниками — вниз. Их не больше двух десятков. Уничтожить всех.

…Бум. И — более отдаленно — бум.

— То что? — напряженно спросил Мирослав.

— Фугасы, — ответил Йерикка. — Они бросают вниз газовые фугасы. Газ течет вниз, он тяжелее воздуха… Он может отрезать нам путь к реке.

— Как станем-то? — спросил еще кто-то.

— Раком, — ответил Олег. Он чувствовал себя на пределе.

— Одно идти надо, — сказал Гоймир. — По…

— Б-б-боги! — раздалось в темноте хоровое.

— Двигаем! — рявкнул Гоймир.

Йерикка приотстал, прислушиваясь. Олег, зашагавший было следом за остальными, вернулся к нему:

— Ты что?

— Да так, — Йерикка улыбнулся, и Олег увидел эту улыбку, несмотря на царившую вокруг кромешную тьму и то, что отсвет двух фальшвейеров исчез за поворотом. — Во время восстания взяли хангары в плен нашего связного. Били, огнем жгли, пытали, а он молчит, как каменный. Наконец — повели на расстрел, согнали людей… Ему из толпы кричат: "Сынок, да расскажи ты им все!" А он отвечает: "Эх, да если б я что знал, разве не сказал бы?!"* * *

Кратчайший путь к Птичьей оказался отрезан. Сунувшийся в указанный Йериккой наклонный коридорчик Мирослав отшатнулся, кашляя и заливаясь слезами.

— Назад! — прохрипел он, размазывая их по лицу и обвисая на руках друзей. Все шарахнулись, ощутив легкую, но чувствительную резь в глазах. Йерикка прошипел:

— Ус-спели, сволочи! Пошли, скорее!

Они успели тоже — успели отбежать на полсотни саженей, когда сзади заполыхало пламя — коридор «чистили» плазмой. Йерикка, спеша, повел друзей другим путем. Оставалась надежда на его непонятное Олегу чутье… или понятное? Олег нутром чувствовал — странное и пугающее ощущение! — что река бежит у них под ногами, что впереди ждет опасность… А хобайны шли буквально по пятам, заливая газом мельчайшие трещины.

Время для беглецов растягивалось. Данок сперва держался, потом начал на каждом шагу просить прощенья, остальные однообразно советовали ему заткнуться. Резан угрюмо молчал, не глядя на младшего брата, а когда тот попытался отстать с явным намерением свести счеты с жизнью — схватил его за шкирку и заставил идти впереди себя.

Второй путь оказался тоже перекрыт газом. В третьем коридоре горцы лоб в лоб столкнулись с хобайнами и после нескольких секунд беспорядочной пальбы сумели отойти без потерь. Тяжело дыша, они остановились в каком-то коридорчике. Большинство сползли по стенам на пол.

— Край, — со всхлипом выдохнул Святомир. — Да я часом задыхаться не хочу. Драться пойдем.

— Тихо! — Йерикка, стоявший у стены, оттолкнулся от нее лопатками и сделал шаг на середину коридора. — Есть еще один путь. Пошли. Терпеть не могу ползать на брюхе, да видно, придется!..

…Если бы Олег знал, что это за путь, он бы застрелился. Крысиный лаз, через который предлагал лезть Йерикка, спускался вниз под углом в 30 градусов, и Олег испытал давящий ужас, когда обнаружил, что его плечи, едва-едва проходят в эту дыру. Но у Йерикки, у Резана, у многих ребят плечи были шире, а кое-кто из них уже пролез в отверстие, толкая перед собой крошна и оружие.

Пришлось бросить ТКБ и «утес», патроны и тромблоны к ним, «гром» и все выстрелы к нему — отряд лишился тяжелого оружия. Бросая, мальчишки хмуро сопели, какое-то время стояли рядом, потом резко отворачивались и лезли в дыру, не оглядываясь. И дело было не только в том, что огневая мощь отряда резко падала, и не в том, что оружие досталось нелегко и было ценным. Просто немного это напоминало… ну, как бросить беспомощного друга, иначе не скажешь.

Олег позволил себе зажмуриться, прежде чем головой вперед нырнул в черноту еще более черную, чем вокруг. И пополз, тычась своим крошно в ноги ползущего вперта Краслава, а сам то и дело пиная крошно Богдана. Несколько раз мальчишке казалось, что он застрял, и он с трудом удерживался от паники — особенно когда потолок опускался и начинал задевать за напряженную спину. Постоянно преследовали мысли о газе. Если его закачают сюда, то и дернуться будет некуда. Олег вспомнил, как Мирослав плакал икашлял, глотнув совсем немного газа. Интересно, лихорадочно подумал Олег, насколько быстро эта штука убивает? Он попытался вспомнить все, что знал о боевых газах, но в голову ничего не лезло, кроме отрывочных картинок собственной ужасной гибели да — при крайнем напряжении! — строчки из учебника по начальной военной подготовке, выпущенного в 1999 году: "Внеармейская военная подготовка юношей является не прихотью министерства обороны, а реальней необходимостью воспитания подрастающего поколения." Строчка звучала издевательски. Боже мой, неужели это — реальная необходимость?!

Краслав неожиданно остановился. Олег ткнулся крошном в его ноги и прошипел:

— Ты че, блин?! — он внезапно ощутил сильнейший приступ клаустрофобии.

— Резан пострял, — глухо донесся голос Краслава.

— Как?! Эрик же прополз?! — почти закричал Олег, теряясь.

— А Резан пострял, — напряженным, на грани паники, голосом ответил Красав.

— А что там, Вольг? — тревожно толкнулся сзади Богдан. Олег ответил:

— Передай дальше, что Резан застрял.

— Одно разом попробуй… спытай ещё… крошно-то дай… — говорил кто-то впереди. Кто — не понять. — Руку-то, руку подсунь… Голос Резана отвечал спокойно:

— Не пошло… Крепенько пострял, чего уж….

— Стань, мы передом отползем часом, а ты снимай рубаху и верх-то, тут и пролезешь…

Пыхтение. Шевеление. Шорох. Бормотание, искаженное узким переходом:

— А так… ну и так… плечо, плечо подай… и куда ты такой здоровый…

— Да что уж, не ладься, — по-прежнему спокойно ответил Резан. — Край. Йой, Краслав, ты вот что, — его голос стал слышнее, очевидно, он как-то извернулся, — Так станем. Все пропадем, раз… — он как-то сдавленно засмеялся, — … раз меня не убрать. Что долго разговоры разговаривать, бери камас-то.

Олег не врубился, о чем речь. А Краслав, очевидно, понял сразу, потому что быстро-быстро заговорил:

— А то ли ты с ума спятил, Резанко?! Так-то я не смогу, и не мысли…

— А надо.

— Да я-то с какой горы?!

— А не вытянуться больше никому. Краслав, ты давай, время-то идет.

Олег понял наконец, о чем идет речь, и ему больше всего захотелось заорать и сдать назад. Впереди ругались. Краслав, кажется, плакал. Резан требовал: снова и снова.

— Так я лучше пристрелюсь! Я пристрелюсь! — кричал Краслав. — Нет мочи, пристрелюсь я!

— Я тебе часом пристрелюсь! Хочешь, чтоб вся чета тут и вовеки осталась?! То цена за тебя?! — и Резан просил: — Не бойся ты, я пулю-то себе в лоб пущу, не придется тебе меня сводить, мертвый буду уже!

— Данок закатился, падучая — доложили сзади. — Что там с вами?

Олег не ответил. Не смог — ужас наглухо забил ему рот. Резан предлагал РАСЧЛЕНИТЬ себя, чтобы пропихнуть дальше не частям. Когда Олег представил себе, как придется ползти по крови друга… представил, как Краслав будет, спеша, кромсать в темноте камасом… он заскулил сквозь зубы и плотно зажмурился.

Жестяной хруст послышался в темноте, и Олег дернулся, но сообразил, что это просто вспороли банку трофейных консервов.

— Держи! Да не проливай же!!!

— Попробую… Краславко, толкни… Иииихххх!

— Пошло! Как свет свят, пошло!

Запахло рыбой. Олег ощутил несколько чувствительных пинков по крошну и услышал задыхающийся от радости голос Краслава:

— Вольг, ползи! Ползи, пошло!

Через пару сажен под руку попало что-то липкое и мягкое, но Олег лишь фыркнул в темноте. Это были не кровь или мясо.

Это была рыба в масле.* * *

Через десять минут они лежали на холодном песчаном берегу. Птичья грохотала у ног, вырываясь из трещины в стене и уносясь дальше, в глубины пещер, к озеру Светлому. И ее грохот, наполнявший каменный мешок, не мог заглушить дружного, веселого смеха семнадцати парней. Остановиться не представлялось возможным — ужас положения, в котором они очутились было, курьезность выхода из него создали дикую смесь, и, стоило веселью пойти на убыль, как кто-нибудь заново что-то вспоминал, и хохот возобновлялся. Олег припомнил Райкина: "И вылез я оттуда — весь в бычках!" — хотя никто толком ничего не понял, но ржали снова.

Банка консервов принадлежала Йерикке. Его же была и идея с маслом. Когда они вроде бы всё же отсмеялись, Гоймир серьезно спросил:

— Резан, а вот как — ты вправду думал, что можно ТАК-то?

Он не сказал — как. Но Резан понял. В темноте об этом говорить было легче…

— Шестьнадесят и один, — послышался его голос. — Жить-то очень хочется. Да не всякой жизнью…

— Парни, — послышался голос его брата. — Простите. Коль хотите — на колени стану, одно простите!

— По-темному все одно не увидим, — откликнулся Гоймир. — Но, как светом будем, припомни мне, чтоб я тебе шею намял.

— А то! — радостно завопил Данок, и все было снова расхохотались, но Олег вдруг с заминкой произнес:

— Что-то… не так… — и не успел даже прояснить — что. Йерикка вскочил:

— Тихо!!! — крикнул он напряженно, и все услышали приближающийся шелест. Что-то съезжало по «их» проходу. — В воду, быстрее! Это фугас!

Раздумывать было некогда. Рискуя размазаться о камни, утонуть или перетопить барахло, мальчишки попрыгали в черные воды Птичьей. Течение подземной реки подхватило их и унесло куда-то под своды как раз в ту секунду, когда из дыры на берег выпал и глухо разорвался газовый фугас.

…Плыть оказалось не так трудно, как Олегу думалось вначале. Птичья очень быстро успокоилась, и даже снаряжение не мешало очень уж. Вот только дикий холод донимал —Олег переставал чувствовать руки, которыми цеплял воду, как веслами. Ребята перекликались — не потому, что так было нужно, а просто уж очень жутковато было плыть в сплошной, окружающей со всех сторон черноте. Автомат и крошно давили на спину, стараясь опрокинуть. Холод и борьба с собственным снаряжением оказались так увлекательны, что Олег не понял, когда же их выбросило на дно озера — просто в какой-то момент его вдруг втянуло под воду — и не успел он испугаться, как из черного мира вынырнул в зелено-прозрачный, где вода была со всех сторон. Неподалеку плыл Богдан, лицо его выглядело изумленным, волосы медленно развевались вокруг головы. Олег испугался, что с грузом не сможет выплыть, сделал несколько энергичных рывков — и понял, что поднимается…

…Наверху их никто не ждал. Очевидно, преследователи были уверены, что горцы все еще бродят где-то в глубинах пещер — и не поспешили перекрыть берега озера. Достаточно крутые, они, тем не менее, не смогли задержать ребят, выросших среди скал. Выбравшись на сушу и даже не обсыхая, они отшагали пять верст к северу и только там позволили себе разбить стоянку в предгорьях, уже на территории Оленьей Долины, в небольшой ложбинке, поросшей сверху молодым сосняком. Они разожгли под каменным козырьком костер — позволили себе большой и жаркий — развесили кругом барахло и расселись у огня: греться, сушиться, есть и чистить оружие. Холод занялся «пушками» Гостимира — с условием, что он споет. Морок под общий хохот предложил даже съесть за Гостимира его порцию — пусть поет подольше.

Так или иначе, но Гостимир, поев, прислонился спином к камню, нагревшемуся от огня — и, не доставая гуслей из промасленного чехла, запел. Он удивительно пел — словнопесня служила ему вторым языком, таким же родным и привычным, как горским диалект… А Олег не увидел уже ничего странного в том, что Гостимир пел знакомое…Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю (1.)Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю, —Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!Чуть помедленнее кони, чуть помедленней!Вы тугую не слушайте плеть!Но что-то кони мне попались привередливые —Я дожить не успел, мне допеть не успеть…Яконей напою,якуплет допою —Хоть мгновенье еще постоюна краю…

Гостимир действительно пел "под Высоцкого" — в сто раз лучше, чем все, кого из подражателей слышал Олег на Земле. Он придал своему звонкому мальчишескому голосу хрипотцу и странно акцентировал отдельные звуки: "обр-р-рыва, пр-ропастью, кр-раю, па-а са-ама-аму, ч-то-та, па-а-амедлен-н-нее, й-а, ма-га-новенье…" Получалось красиво и бесшабашно-привлекательно, слова завораживали…Сгину я — меня пушинкой ураган сметет с ладоней,И в санях меня галопом понесут по снегу утром, —Вы на шаг неторопливым перейдите, мои кони,Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту! — и: —— Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий, —Да что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!Чуть помедленнее, кони…

1. Стихи В.Высоцкого.

…Кончилась песня. Молча, притихшие, расходились спать ребята. Сделав необходимые дела, Олег отыскивал место, куда можно прилечь — и почти случайно заметил на фоне ненастного неба стоящего горца. Солнце на миг пробило тучи, силуэт сделался черным, и Олег не смог понять, кто это. Кто смотрит через горы на восток, в сторону Вересковой?

Олег поднялся к стоящему. Он не собирался окликать или беспокоить парня, но узнал Богдана, и коснулся его плеча:

— Ты что?..

Мальчишка, быстро повернулся. В его глазах поблескивали так и не пролившиеся слезы.

— Ну? — неохотно спросил он.

— Ветер… простынешь, — глупо ответил Олег. Богдан повел плечами и снова повернулся туда, где за пеленой непогоды скрывались вечно буранные вершины гор. — Куда ты смотришь? — спросил Олег. Богдан наклонил голову и сказал глухо:

— Дом там. Дом. И мама.* * *

Почему Йерикка проснулся — он сам не мог толком понять. Сперва ему показалось, что зачем-то встал Олег, ну и разбудил его. Но землянин спал на спине, дыша открытым ртом — вырывались облачка пара.

Йерикка чуть приподнялся на локте, вглядываясь и вслушиваясь. Все было как обычно. Сеялся мелкий дождик, оседал на плащах, лицах, волосах. Пахло мокрыми кожей, шерстью, железом и потом. Кто-то тихо застонал. Кто-то отчетливо сказал: "Не стану, не хочу." Йерикка буркнул себе под нос ругательство и уже собирался вновь улечься, когда увидел мелькнувшие у выхода из ложбинки фигуры. Раз… два… Он напрягся, во рту стало сухо, ладонь легла на пулемет. Ну, где же вы?.. Думаете, подловили?.. Он приготовился толкнуть Олега…

…но не сделал этого. Потому что больше никто не появился. А еще через секунду Йерикка понял, что фигуры эти не приближались к лагерю, а удалялись от него.

— Интересно, — одними губами сказал Йерикка, поднимаясь и доставая свой «парабеллум». "А где же Рван, где часовой?" — подумал он, уже перешагивая через спящих и подбираясь к тому месту, где дежурил Рван. Его не было.

Йерикка нагнулся. Кое-где на мокрых мхах отпечатались следы — двух пар кутов. Рван и еще кто-то из ребят покинули лагерь. Зачем?

Но об этом Йерикка думал, труся по следам. Он разозлился. Как Рван посмел бросить спящих товарищей — легкую добычу для врага?! Он что, выжил внезапно из ума?!

Беглецы спешили — Йерикка увидел их минут через десять. Да и то — до них оставалось саженей сто, двое карабкались по осыпи. За спинами у них висели крошна, и Йериккавсе понял, а заодно узнал второго — это был Хмур. И плюнул. Не от злости, не от презрения, а с досады и жалости. И, повернув налево, пустился уже не рысцой, а прыжками, безошибочно прыгая по мокрым камням…

…Расчет оказался верным. Он добежал до верха осыпи за секунду до того, как Хмур, появившийся на краю, помог влезть Рвану. Йерикка, стоя возле сосны с полуобнаженными узловатыми корнями, не двигался… но мальчишки обостренными на войне чувствами ощутили присутствие человека. Рван, еще не влезший, плюхнулся за край осыпи, выставив автомат. Хмур откатился в сторону и встал на колено, направив в грудь Йерикке "наган":

— А подходи часом, сука…

И осекся. Лица обоих мальчишек выразили сначала облегчение, потом — недоумение, наконец — стали угрюмыми. Оба поднялись на ноги. Рван забросил автомат за спину, Хмур убрал револьвер.

— Куда собрались? — жестко спросил Йерикка, не двигаясь с места.

Рван смотрел себе под ноги. Хмур вскинул голову и хрипло сказал:

— Уйди с дороги, Йерикка.

— Ну уж нет. Если вы мозги заспали, то я их вам прочищу. Марш назад! Я, так и быть, промолчу обо всем. В том числе, что ты, Рван, ушел со стражи и всех подставил врагу!

Рван продолжал молчать. Но Хмур оказал, не сводя глаз с Йерикки — и взгляд этот рыжему горцу ОЧЕНЬ не понравился:

— Дай пути, Йерикка.

Глаза у Хмура были сумасшедшие. Иначе не скажешь. Ясно, что он сейчас вполне может выстрелить в Йерикку, если тот не отойдет в сторону. Но Йерикка не собирался отходить. Иначе ребята сделают то, после чего им останется только зарезаться…

— Ну, сдвинь меня, — почти добродушно предложил Йерикка. Глаза Хмура сверкнули, он оскалился, пригибаясь:

— Йой, уйди, Йерикка.

— Костер у вас за спиной, — напомнил тот. Рван вскинул голову и сказал ясно и четко, хотя губы у него дрожали:

— Мы домой пойдем. Устали мы. Напрочь устали. Пусти нас, Йерикка.

— Устали — идите отдыхать, — предложил Йерикка, — а я до утра постою.

— Мы домой пойдем, — покачал головой Рван.

"Да, словами тут… — Йерикка мысленно подобрался. Он понял, что ребята не просто устали, — у них усталость не та, что лечится сном. Они «уперлись»: "Хочу домой, а там хоть трава не расти!" И никакие доводы не помогут, потому что в таком состоянии человек глохнет, слепнет и теряет способность ориентироваться в жизненных реалиях, превращаясь в маленького, плохо воспитанного мальчика, ревущего: "Хочу-у-у то си-нень-кое-е-е!!!" — и тычущего в Невзгляд. Лучше всего таких детишек вовремя сечь… но у детишек нет автоматов. Плюс к этому — Йерикка понимал, что дело тут не в капризе, нет. Он смотрел в лица ребят и видел все, читал, как по раскрытой книге тоску, усталость, боль, отупение и равнодушие. Просто накопилась критическая масса — и грозила началом неуправляемого распада. Взрывом.

— Не пущу, — твердо и спокойно сказал Йерикка. — Что дальше?

— Дай пути, — сказал Хмур. И Йерикка увидел, что у него в руке — снова наган. И теперь Хмур целился уже не в данвана. а в своего. А еще точнее — в препятствие, мешавшее пройти к цели.

Убирать же такие препятствия горцы умели хорошо.

— Стреляй, — предложил Йерикка по-прежнему спокойно. "Три сажени."

— Стреляй, — повторил он, делая шаг. И еще шаг. — Ну? Я все равно вас не пущу никуда, стреляй.

Шаг. Еще шаг.

Хмур нажал спуск. Но на миг позже броска Йерикки.

Левой ногой рыжий горец подбил в щиколотку Рвана. Правой рукой — перехватил руки. Хмура и дернул вверх-назад-за голову, одно временно правой ногой сделав подсечку. Наган звякнул на осыпи, а через секунду Хмур сидел на земле в унизительной позе, связанный по рукам и ногам… СВОИМ АКМС!

— Пус-сти, га-ад… пус-с-сти… — шипел он, дергаясь. — Слышишь, ты-и?!.

— Прости, — Йерикка поднялся, огляделся. Рван, прихрамывая, бежал наверх, к соснам.

— Ухх, — выдохнул Йерикка и бросился следом. Рван развернулся, крикнув:

— Не тронь! — в руках у него оказался автомат. Но тут же выпрыгнувший из-за деревьев Олег упал Рвану на спину и, свалив, выкрутил руки назад. Тот быстро перестал сопротивляться и лишь всхлипывал, пока Олег вязал его тросом.

— Тебе что, толкнуть меня было трудно? — сердито спросил Олег, поднимаясь. — А если бы он выстрелял?

— Да ну, — Йерикка улыбнулся так беззаботно, как мог. И пожал Олегу локоть: — Все равно спасибо.

— Ла-адно… — Олег огляделся и выругался: — Никогда не думал, что своих придется вязать… Ты не волнуйся, я никого не разбудил в лагере…

— Я тоже так думал, — Йерикка подобрал наган Хмура, сунул в кобуру ему.

— Не, я проследил, — мотнул головой Олег. — Все спят… Пошли, что ли?

Йерикка кивнул и обратился к Хмуру:

— Развяжу — не вздумаешь стрелять?..

… - Плохи дела, — задумчиво сказал Йерикка, когда они с Олегом неспешно шагали назад в лагерь. Олег не спросил — что плохо, но Йерикка сам пояснил: — Это хуже, чем если бы ребята, начали драться друг с другом. Я видел, какие у них глаза, были. Сумасшедшие… Кто сорвется следующим? И что при этом произойдет?

Олег подбросил в руке револьвер, поймал его за ствол и уверенно ответил:

— Я не сорвусь… И не ты.

— Не знаю, — задумчиво, как и прежде, возразил Йерикка. — Ты тогда был у Дружинных Шлемов прав. Иногда я чувствую себя очень больным. И очень усталым. Слишком все это… — он провел рукой по воздуху. — Нам бы выйти из боя, да где там… Придется гнать до конца, каким бы он не стал. Олег обнял друга за плечи:

— Что бы не случилось — мы всегда останемся самими собой.

— Конечно, — улыбнулся наконец Йерикка. И посмотрел на север, где чудовищными конусами рисовались островерхая Темная Гора и Перунова Кузня — похожая на огромнуюнаковальню.

Олег тоже взглянул туда. И, едва он повернулся, как впереди — по ощущению, верст за десять — над деревьями вдруг встало зарево. Лимонно-желтое, ослепительное, кислотное, оно продержалось секунд пять, наполняя сердце тягучей тревогой. Потом — втянулось в лес, как втягивается пузырь из жвачки между зубов тинейджера.

— Где это? — пробормотал Олег, покосившись на Йерикку.

— Там город Каменных Котов, — ответил Йерикка. Он не спускал взгляда с того места, где исчез желтый пузырь. И добавил вдруг: — Был.* * *

Лес выгорел на расстоянии двух или трех верст от стен города. Нет, не выгорел — казалось, деревья просто рассыпались в серый пепел, при каждом шаге поднимавшийся тихими, невесомыми облачками. От пепла пахло, как от разогревшегося компьютера, его слой доходил кое-где до колена.

Взрыв — если это был взрыв — не породил взрывной волны. Чета просто вышла из самого обычного леса в этот пепел, и граница между ними была такой же четкой, как граница между светом и тенью в солнечный полдень, как…

Как граница между добром и злом. Теперь Олег понимал это. Ложь — что ее нет, границы. Она есть. Она пролегла теперь для него так же четко, как живая зелень леса и огромный, геометрически правильный круг серого пепла, в который кто-то бездушно превратил славянский город — такой же, как Рысье Логово в Вересковой Долине. В этом не было ничего от виденной кровавой жути хангарских погромов в санированных весях на западе. Просто кто-то прилетел на боевой машине и что-то сбросил из-под небес. Без гиканья, без визга, без угроз и пожаров — сбросил что-то на спящий город, на дома, деревья, детей, женщин, стариков, скотину, стены кремля.

Чтоб разом и без хлопот. Даже гуманно, ведь никто не успел проснуться. И так спокойнее — ведь укрепленный город горцев не возьмешь так же легко, как большинство весей лесовиков. Даже если в городе нет мужчин, которые ушли воевать. Незачем рисковать. Война должна быть чистой и цивилизованной, без лишних жертв.

— Они так могут… — начал Олег. Йерикка хмуро отозвался:

— Да, они могут так и в других местах. Но это очень дорого. Поэтому так делают редко.

Олег больше ничего не спрашивал.

Чета шла по серому пеплу. Шшшух… шшшух… шшшух… Шептали шаги, и пепел оседал на одежде, оружии и волосах, на коже и губах — еще теплый, пахнущий классом информатики в школе… Нежели это БЫЛО? Неужели он МОГ жить, ходить, смеяться, смотреть телевизор, если ЭТО — ВОТ ЭТО! — ЕСТЬ наяву?!

— Их надо убить всех, — сказал Олег и не удавился тому, как спокоен его голос. — Им нельзя жить. Это нехорошо — таким жить.

Ему не ответили. Только Гоймир, шедший впереди, на миг остановился и неистовым жестом вскинул кулак в краге, грозя плавно скользящему в небе Невзгляду.

Шшшух… шшшух… шшшух… Приближался оплавленный каменный вал, местами светящийся малиновым и багровым — то, что осталось от каменных стен кремля. Чета прошла, мимо изваяния Дажьбога — оно тоже было каменным и почему-то не очень оплавилось, можно было различить черты лица…

На щеках у глаз бога-воина застыли две каменные слезы.

Мальчишки, проходя мимо, вскидывали руки в приветствии — молча. Плачущий бог смотрел на них — опоздавших. Приди они раньше — погибли бы тоже, но все равно каждый изних чувствовал себя опоздавшим и потому до самой смерти виновным…

Недалеко от каменных наплывов сидели живые. Замер прямо в пепле старик с трясущейся седой головой. Прижались друг к другу две девчонки лет по семь-восемь, даже не плачущие, молчаливые и недоуменно глядящие вокруг. Стоял рослый парнишка — возле самого вала, брови и ресницы сгорели, потрескивали волосы надо лбом, лицо и руки покрывали волдыри ожогов, рубаха на груди дымилась, готовая вспыхнуть. Парень стоял и жарился заживо, не чувствуя этого, сжимая в руке самострел и не сводя налитых кровью глаз с оплавленного камня.

Гоймир подошел, прикрываясь рукой от невыносимого пекла, взял Кота за рукав и отвел в сторону. Тот отошел покорно, спросил безразлично:

— Чьих будешь? — скользнул взглядом по головной по вязке, кивну л: — А…

Над камнями, в потоках дрожащего горячего воздуха, кружились птицы. Наверное, жили в городе и сейчас не могли понять, куда делись их гнезда, что вообще произошло…

Смотреть на это было невыносимо. Олег отвернулся и первым побрел к деревьям на другом конце страшного круга…

…Старик умер вечером, так ничего и не сказав. Он не был ранен или как-то еще поврежден. Когда Рыси предложили ему поесть, он, сидевший у корней дуба, качнул толовой —вправо-влево. А когда к нему подошли в следующий раз — оказалось, что он не дышит.

Девчушки и парень ели. Тоже молча, лишь потом парень встал, поклонился и уронил единственные слова после того, как его увели от пожарища:

— На полночь пойдем. Наших искать — дружину с исполчением. Весть понесем. Благо вам, да у нас теперь иная тропа.