Чтение 31–й страницы книги ~За други своя!~

И ушел, ведя за, собой младших — ушел к воинам уничтоженного племени. Его не удерживали и ничего не желали ему — что пожелать? Рыси схоронили старика на окраине пепелища и собирались было уже уходить — ночевать тут никто не хотел — когда Данок вдруг закричал:

— А вон они!

Все рассыпались за деревья, направляя оружие в ту сторону, куда он показывал. В версте, не дальше, на опушке мелькали фигуры вооруженных людей — много, больше, чем было ребят в чете. Неясно только, заметили они горцев, или нет — скорее нет, потому что продолжали передвигаться достаточно открыто. Все, у кого были бинокли, похватали их, уверенные, что увидят врага…

Первым опустил бинокль Олег. Опустил, помедлил и удивленно сказал:

— Вообще-то это может быть галлюцинация от белковой пиши и недостатка зелени. Но я клянусь, что это наши спецназовцы. В смысле — русские. В смысле — с Земли. Братва,а я не чокнулся?!?!?!* * *

Отряд — не чета — назывался «Славян». Не в честь какого-то мифического героя или реального исторического лица — просто наиболее частым обращением друг к другу среди его бойцов было "славян!" Ничего удивительного в наличии среди защитников Горной Страны части, набранной из русских, хохлов и белорусов, сербов, поляков и болгар вообще-то не было; достаточно вспомнить защиту Стрелково и отряд добровольцев Хайнца Хассе, погибшего там же в боях… Удивительным было другое — эти бойцы-земляне…ЖИЛИ на Мире. Зачастую с родней и семьями.

Рижские ОМОНовцы и разыскиваемые "Гадским трибуналом" сербские четники, оказавшиеся не у дел черноморские казаки и добровольцы батальона «Днестр», АКовцы-поляки, скрывающиеся от властей собственной страны после участия в балканских войнах, адепты неких Русско-Казахских и Северо-Чеченских республик — весь этот отлично вооруженный народ великолепно знал олегова деда, попал сюда не без его «пособничества» и жил «коммуной» где-то за Ключ-Горами, из-за чего и "опоздал к началу драки". Растроганного мальчишку утащили от горцев к отдельному костру и начали активно уговаривать "оставаться с нами", обещая, что "домой вернуть ничуть не хуже смогут" и что "за внука Марычева, случись что, любого натянут по самые помидоры" Олег еле отбоярился, но его еще долго не оставляли в покое.

В конце концов, когда угомонились даже самые настойчивые, Олег остался у догорающего под плетенкой огня рядом с добровольцем по имени Сашка — парнем примерно на три года старше самого Олега. Но Сашка ничуть не задавался и признавал в Олеге равного без оговорок.

— Ты вот, видишь, из хорошей семьи, — говорил доброволец, поглаживая ладонью бесшумный «винторез» с толстой трубой глушителя во весь ствол, — я твоего деда сам невидел, но слышал про него много… Я так врубаюсь, что ты мог бы затариться в их городе или вообще уехать, а ты воевать поперся, дурак, и я за это тебя уважаю… — он сам посмеялся, вздохнул: — А меня не спрашивали, хочу я воевать или не нужно мне это на фик… Знаешь, я ведь в Грозном родился и жил, прикинь! Повезло — как утопленнику. Не,ему больше везет. Он подрыгается минутку и хана, отмучился. А я столько лет дрыгался… Там же русским вообще вилы были. Иначе не скажешь. Все про нас забыли, никому мына… — Сашка смачно выругался, — не нужны. Вот поставь себе: людьми мы там не считались. А самое поганое знаешь что? Нас скотом считали те, у того в башке ни шиша не было, кроме тройки перевранных кусков из Корана. Я так понимаю — тем, кто под фашистами жил, и то легче было. Хоть не так страшно и обидно… Тут как дело обстоит — у тех государство было бесчеловечное по своему порядку, а у этих — просто бандитское. У тех были разные там Вагнеры и Гете, а у этих — только «травка» и невежество… Вот что было в падлу. Ну, вилы, я уже сказал… Отца у меня убили в 92-м, просто потому, что по-чеченски на какой-то там вопрос ответить не смог. Тогда же и мать украли — просто ушла на улицу и не вернулась. Я из дому сдернул — что там ловить-то было? На улице оказался, попрошайничал… Красть западло было, не приучили, да и я видел, что с русскими пацанами и девчонками, которые крали, было, если поймают. Типа этот, суд Линча. Хуже даже, я точно говорю. Не знаю, как выжил. Злости накопил — вагон, только бессильной, да и что я тогда понимал-то? А тут наши подваливают. Мне тринадцать было, я к ним и прибился, думаю — вот и на моей улице праздник! Какой, нафик, праздник, за ними самими следить нужно, как слепые щенята… Ну я и стал в одном штурмовом батальоне "неуловимым мстителем".

— Кем-кем?! — переспросил внимательно слушавший Олег.

— А, это так русских пацанов называли, которые нашим войскам помогали. Только в моем батальоне их восемь было, младшему одиннадцать, старшему пятнадцать… Ты не думай, нас никто не хотел использовать. Солдаты нас просто подкармливали, ну и через нас русским старикам, которые по подвалам тарились, тоже хавку передавали. Это мы сами начали вроде как разведку вести. Нас сперва гоняли от этого дела, даже грозились отправить в Россию, только мы не соглашались… Понижаешь, это вроде как долг был, — Сашка вздохнул: — Ну, перед всеми, кого чехи позабивали; и перед родными, и нет. Я мечтал — хоть одного своей рукой убить. Ребята мне штык подарили, еще пистолет сам нашел, только с двумя патронами… Во-от. По-разному было. Я как-то ночью в плечо пулю от снайпера поймал, хорошо, в мякоть. А Витька — это старший наш — тот на мине подорвался. Оторвало обе ступни нафик, потом утром смотрели: он к блокпосту полз, след остался стометровый. Не дополз, кровью изошел… А мы только злее стали. Короче, разное делали. Ну и убивали тоже, было. Наши чехов вообще столько наваляли — смотрел и сердце радовалось, думал: это вам, сучарам, за все сразу! Ну и наших, конечно, тоже офигенно много убивали. Город-то незнакомый… Вот тут мы и подключались. Бояться я не боялся… а потом, в феврале 95-го, рассказал мне один парень, что мать в одном ауле вгорах, ну, рабыней ее там держат. Я сперва думал ребятам сказать, да они ведь только по приказу, чем помогут? Только на мозги капать… Короче, даже своим не сказал — ну, «неуловимым», пошел один…

— В горы? Один? — удивился Олег. Сашка пожал плечами:

— Ну а прикинь, что это твоя мать? Ты бы не пошел? — Олег промолчал, и Сашка продолжал: — А холод, ветер… Добрался — уже поморозился, да еще и там, вокруг аула, почти неделю бродил, пока не разобрался, что к чему. Мать выручал — семью чехов зарезал. Тихо надо было, да и патрон у меня… А их там, как кроликов в каждом доме. Ну и пришлось штыком быстро работать, — Сашка рассказывал без гордости и отвращения, как о сделанной тяжелой и необходимой работе. — Потом мать тащил вниз, она от голода совсем доходяжная была, ей все казалось, что отец ее тащит. Как выбрались — я уж и не помню. В больнице в Ставрополе лежали, потом ездили, какую-то родню искали, а нашли твоего, значит, деда. Он сперва нас у себя поселил. Я-то обратно хотел, а он говорит: "Не валяй дурака, парень. Эту войну наши не выиграют, а у тебя мать…" Ну а когда мне четырнадцать исполнилось, он нас сюда переправил. Предупредил, правда, что и тут не все в кайф. Ну да тут лучше.

— Лучше? — невольно оглянулся Олег туда, где лежало пепелище.

— Лучше, — убежденно и без промедления ответил Сашка. — Тут за себя и за своих драться можно. Никто тебе не мешает, за руки не цепляется. И люди друг за друга держатся… Мне там, в Грозном, так обидно было, до слез. Столько русских жило! А чехи всех по одному, как цыплят. К одному приходят, а соседи по домам сидят и молятся, что не к ним. А потом и к ним… Вот так. Разозлиться бы, оружие найти, командиров… Не, только блеяли, как овцы… — и неожиданно, без всякого перехода, Сашка предложил: — Ты бы и правда оставался с нами. Вояка ты, говорят, тугой. А тут все-таки свои…

— Спасибо, — от души поблагодарил. Олег и протянул руку, которую Сашка пожал. — Но Рыси — мое племя. Я их не брошу. А потом — мне надо домой. У меня тоже есть мать и отец.* * *

Утром чета Гоймира и «Славян» распрощались. Гоймир решил идти на север, к Ольховой речке, а земляне собирались перевалить Горы Потоков и повоевать в Мертвой Долине. Напоследок все тот же Сашка притащил «утес» и свалил его к ногам Гоймира со словами:

— Во, славян. Извини, АГС у нас один, самим нужен, а это командир сказал — вам типа подарок. У нас их три… было. Пользуйтесь, — и, не слушая горячих благодарностей (и стонов Хмура и Гостимира, которым предстояло вновь тащить двухпудовый агрегат), подошел к Олегу попрощаться персонально: — Ну, — он крепко пожал руку младшему соотечественнику, — давай, значит… Ты вообще это… береги себя… — он отошел шагов двадцать и, повернувшись, сказал: — Жив тут останусь — может, еще на Землю вернусь. А то мы там кой с кем не договорили, начатое доделать надо…

— Позови меня тогда, — серьезно ответил Олег. — Адрес знаешь.

— Без вопросов, — Сашка вновь махнул рукой и поспешил за своими.

А чета вдоль гор двинулась на север — к Ольховой, за которой из лесного моря вздымались вершины Темной и Перуновой Кузни…

…Снова моросило. Погано так — англичане про такой дождь говорят "идет кошками и собаками", что как нельзя лучше применимо к ситуации, когда вся крыша над головой — плащ и сплетенные ветви кустов.

— Оно и снегу пора, — проворчал Холод. — А тут…

Олег молча спасался от текущей под задницу воды на своем крошне. По его глубокому убеждению, снегу было еще сильно не пора, и ввобше — боги к ним весьма, милостивы. Кстати, сегодня он заметил, что фактически гол до пояса — остаткам его ковбойки мешали развалиться только жилет Бранки и ремни снаряжения. Дома в такую погоду он свалился бы с гриппом…

Под ветви влез, согнувшись втрое, Резан.

— А как оно? — спросил его брат.

— Тучи на перевалах, — отозвался Резан, которому дали место. — Окоем — что тебе молочный кисель. Да кисель вкуснее будет стать.

Сидевший с краю Святомир, высунув руку из-под кустов, сделал вид, что зачерпывает туман ладонью и ест с нее.

— Воды перехватили, — под общий негромкий, но дружный смех объявил он. Но смех утих быстро — все примолкли, теснее прижавшись друг к другу.

— Слышали? — вдруг спросил, подняв голову, Краслав.

— Что?

— Что такое?

— Слышал что?

— О чем, Краслав?

— А то ли и правда, не слышали? — спросил Краслав, обводя всех изумленным взглядом: — Крик-то?

— Крик? — эхом откликнулся Йерикка. — Нет, ничего. А вы, ребята?

Посыпались отрицательные ответы. Мальчишка хмыкнул:

— То ли сплю… Вопль приснился, да дикий такой…

Йерикка смотрел на Краслава с непонятным Олегу беспокойством. Тот поддернул плати и, судя по всему, в самом деле решил уснуть. Вновь установившееся молчание нарушил Морок:

— Стать, то сирин орала?

— Дошел, — пробормотал Йерикка. А Гоймир выругал Морока:

— Смолкни, пусто тебе быть!.. Приснилось ему что, вот и все!

Снова стало тихо. Дождь шуршал по листьям и плащам, но мальчишки, греясь друг о друга, постепенно начали задремывать. Олег тоже уснул, привалившись к плечу Йерикки, который и разбудил друга минут через сорок.

— Что такое? — осипшим голосом спросил Олег. Он сообразил, что не спят уже многие, а сидящие с краю внимательно всматриваются в облачную муть, выставив оружие.

— Ходит кто-то, — тихо пояснил Йерикка. — Сперва по осыпи… потом там, по скалам, по сосняку…

Олег почувствовал, что его продрало морозом. Помимо воли он уставился в туман, стараясь рассмотреть там что-нибудь. Но было неподвижно и тихо — лишь дышали ребята, да вдруг отчетливо и странно застучали камешки на осыпи.

Странно — почтя два десятка смелых, сильных, хорошо вооруженных ребят, не боявшихся ни рукопашной, ни численного превосходства, врага, превратились в напуганных детей перед чем-то, бродившим вокруг. Всем в головы полезла разная мистика. Казалось, что кто-то внимательно и недобро рассматривает их из тумана… а главное — отлично видит не только ребят, но и их страх. Кто-то уже бормотал заклинание.

— Скаж, — тихонько шепнул Гоймир, — скаж уводничий, и все тут…

Но в голосе его не было уверенности. И Олега словно под ребра толкнули.

— Пойду-ка посмотрю, — сказал он и, перехватив автомат, начал выбираться наружу.

Пример — великое дело, да и трудно трусить, когда твой друг уже преодолел страх. Горцы начали выползать следом.

— Слышите?! — вдруг резко выпрямился Краслав: — Ну, этот час слышите?

Все замерли. Снова щелкали камни, и Гоймир зашипел:

— А то… Понову на осыпи…

— Йой, нет! — со злым нетерпением бросил Краслав. — Крик!

— Да тебя! — раздраженно и испуганно пробормотал кто-то. — Тут и то… — он не договорил, но явно хотел сказать «страшно». Однако, все вновь прислушались. Сейчас стояла полнейшая тишина, звонкая, как хрусталь. Облачная вата плыла словно сама по себе, обтекая замерших с оружием в руках парней.

Олег почувствовал, что ему не хочется идти навстречу чему-то неизвестному сквозь эту мокрую муть. Но и трусить, отступать — было не в его стиле. Держа автомат наперевес, он шагнул вперед.

— Вольг, пожди, — окликнул его Краслав, — я…

Резкий, отрывистый и страшный треск винтовочного выстрела прозвучал, казалось, совсем рядом. Стреляли на голос, очень точно. Бедняга Краслав вдруг завертелся на месте, как часто бывает при попадании в голову — и грохнулся на камни. Однако, неожиданно поднявшись, — из головы черным ручейком бежала кровь, — он выкинул руку куда-то в направлении ручья и закричал чужим, деревянно-скрипучим голосом:

— Гляньте, гляньте, она плачет!

Горлом у мальчишки хлынула дымящаяся розовая пена, и он, упав снова, быстро и часто задергался.

Все услышали уже знакомый звук — щелканье камешков, только на этот раз — частый и еще более быстрый, кто-то убегал вверх по осыпи.

Гоймир начал стрелять первым и, кажется, сразу же попал, но и другие били туда же, вспарывая туман кипящими следами трасс. Что-то с шумом покатилось по осыпи, горцы бросились на звук.

Уткнувшись лицом в щебень, под низом осыпи лежал, раскидав руки и ноги, хобайн — мертвый, как камни вокруг, в него попали не меньше десятка пуль, и сверху, от того места, где он упал, тянулись быстро размываемые дождем кровавые следы. Рядом, мокро поблескивая вороненым стволом, валялась снайперская винтовка — такая же, вспомнил Олег, как у убитой им в Древесной Крепости девчонки.

— От своих отбился, надо стать, — сказал Гоймир, — вытропил нас, следил, а тут мы вышли — не удержался… Что тебя понесло?!

Олег замер, неверяще глядя на Гоймира. До него не сразу дошло, что тот его фактически обвиняет в гибели товарища!

— Ты хочешь… — медленно начал он, но Резан хмуро перебил:

— Будет, Гоймирко. Глупство это.

Неизвестно, что и кто сказал бы дальше, но подошедший Йерикка сообщил:

— Краслав мертв.

Спорщики сразу замолкли, уставившись себе под ноги. Смерть Краслава была до совершенства нелепой — пуля, пушенная в тумане на звук, только потому, что мальчик не вовремя заговорил.

— Пошли, нечего на дожде стоять, — нарушил тишину Йерикка.

Все разом, посмотрели на невидимое небо. Надо же, а они и перестали замечать, что идет дождь… Молча и неспешно двинулись к стоянке.

Йерикка задержался возле закинутого плащом тела. Олег остановился тоже, пиная камешки ногой.

— Умер сразу, — глухо сказал Йерикка. — Не знаю, как он еще разговаривал…

— Эрик, — начал Олег, — неужели…

— Нет, — ответил Йерикка, поправляя плащ на пробитой голове Краслава.

— Что? — удивился Олег.

— Ты ведь хотел спросить, не виноват ли в смерти Краслава? Нет, не виноват. Это просто пуля.

— Утешение, — вздохнул Олег, глядя на мокрый плащ, тяжело облепивший лежащее тело. Там, где лицо, плащ поблескивал, промокший не от воды, а от крови. — Знаешь, Эрик, я дома часто не делал разных мелочей, которые мне поручали родители. Лень было. Хочешь скажу, почему? Я был уверен, что это все равно сделают за меня. А здесь мы делаем вещи, о которых я и помыслить не мог. И не жалуемся, потому что никто за нас этого делать не станет. Ни-кто…

Йерикка кивнул, но вид у него был отсутствующий, и Олег не понял — его словам кивал Йерикка, или каким-то своим мыслям. А рыжий горец внезапно сказал:

— Желя… помнишь, Краслав все талдычил, что слышит крики?

— Ну?

— Он слышал, как кричала его Желя, — ответил Йерикка. Олег недоуменно посмотрел на него, но Йерикка предельно серьезно продолжал: — Карна перерезала нить Огнивы. Желя это почувствовала и закричала. А Краслав ощутил, так бывает.

— Да ну, — только и смог сказать Олег.

— Говори, что хочешь, — торжественно и непреклонно заявил Йерикка. — Помнишь, он кричал еще, что видит, как она плачет? Это ведь он уже ОТТУДА кричал.

Олегу сделалось не по себе, и он возразил:

— Попадет бронебойная в башку, еще и не такое увидишь…

Но Йерикка только покачал головой. Он больше не был расположен об этом говорить…

…АКМС Краслава с подствольником взял себе Морок.* * *

— А жрать охота, тупиком Перуновым клянусь, — вздохнул Богдан.

— Заткнись, а? — попросил его Олег. Есть хотел и он, причем так, что живот просто-таки непрерывно ныл тупой болью.

— Замолкните все, — приказал Гоймир. — Я-то не меньше вашего хочу!

Олег, выбирая место, куда поставить ногу на мокрой осыпи, вдруг подумал, что и он сам, и остальные здорово изменились. Раньше они чаще шутили, подкалывали друг друга,мечтали, болтали на разные темы, не касающиеся войны… Последнее время они воевали, спали, ели и шли. Шли — больше всего и молча. А если говорили — то о еде и войне. Или ругались по мелочам внезапно и зло, вспоминая старые обиды, которые, если подумать, и одного-то чиха не стоили. И даже учебные схватки вдруг превращалась в настоящие поединки со злыми выдохами и ударами, выворачивающими кисти.

Трофейную рацию пришлось бросить — они не знали, что в чете Горда один парень, поссорившись с лучшим другом из-за места у костра, зарубил его ударом меча. И тут же, осознав сделанное, бросился на меч сам…

Еще несколько чет были вынуждены уйти из зоны боев — люди оказались предельно измотаны, больны от усталости… Чету Гоймира спасали от чего-то подобного сразу несколько обстоятельств: личный пример и твердое руководство Гоймира, настойчивая жесткость Йерикки, полное хладнокровие Олега в любых обстоятельствах, талант Гостимира. И все-таки, оглядываясь и осматривая лица друзей, Олег отмечал, что с них сошла значительная часть человеческого.

"Так вот что самое опасное, — думал Олег. — Война стирает с человека… самого человека. Наверное, не всякая война, а именно такая. Непрерывная… Род и все боги, пусть никто и никогда не оценит того, что мы сделали, пусть о нас вообще забудут, но если после всех этих мук мы еще и ПРОИГРАЕМ!.. Над этим можно будет посмеяться вдосталь. Жаль, что в здешнем пантеоне нет никого вроде Локи (1.) — это было бы по его ведомству, а то Кашей больно серьезен для такого прикола…"

Оценивая свои чувства, он приходил к выводу, что перестал бояться смерти. Причем — не как раньше, когда он слабо представлял себе, что это такое. Познакомившись с нею довольно близко во всей ее неприглядности, он не начал ее бояться. Скорей — гордился тем, что идет октябрь, они уже столько отплясывают трепака с Белой Девкой — и живы. И сражаются. А значит — враг не движется вперед. Только это могло иметь значение.

"Скольких же я убил? — подумал Олег, взглянув вверх. Попытался подсчитать — не получалось. Не вспоминались ни лица, ни обстоятельства. — Наверное — много. И никого не могу вспомнить." Зато припомнилось другое — как в одной книжке ему попалась строчка из дневника известного в прошлом детского писателя Гайдара, деда горе-экономиста из нынешних. Дед — его звали Аркадий — тоже начал воевать в четырнадцать лет. А уже в его взрослом дневнике была эта строчка: "Вспоминались люди, которых я убил в детстве." Может быть, и он когда-нибудь вспомнит… если останется жив.

Они выбрались на край осыпи. Дальше начинался спуск в долину реки Ольховой. Эти места были защищены горами со всех сторон от океанских и северных ветров. Соседство со Светлоозером и большие реки — Ольховая и Воронья — обеспечивали высокую влажность. Тут было туманно и тепло.

Небольшой прозрачный родничок, выложенный по краю кирпичами явно человеческой рукой, тихонько булькал и плескался. Тут же стоял берестяной ковшик. Подальше начиналась роща, а правее виднелась — верстах в пяти — весь лесовиков. Казенные Коты были не против такого соседства… Горцы тяжело бухались наземь у родника. Возле небольшого болотца, черневшего в тридцати-сорока саженях слева, густо рос рогоз, и скоро все жадно ели белые, видом похожие на бананы (а вкусом — на ничего, консистенциейже — на мыло) корешки.

— Гоймир, — сказал Олег, — еду надо добыть, а то ослабеем.

1. Хитрый, проказливый, находчивый и даже злокозненный бог-насмешник из скандинаво-германского пантеона. Действительно безаналоговый персонаж в мировом мифологии.

— Говори, — откликнулся Гоймир, лежавший на спине. Обветренное, похудевшее лицо юного князя казалось совершенно бесстрастным.

— На полях у вески должно что-нибудь быть.

— Красть? — спросил Гоймир и усмехнулся: — А то и… Все одно, про нас, горцев, говорят, что мы воры… Да и места не зря Оленьей Долиной прозваны…

— Я опробую охоту, — предложил Яромир. — Возьму кого, да и сходим.

— Ну а я на поля, — дополнил Олег. Он вообще-то чертовски устал и с удовольствием просто полежал бы у ручья, а потом — поспал, да только отказываться было нечестно. — Эрик, пойдешь со мной? — рыжий горец молча кивнул, а Богдан попросил:

— И меня бери.

— Добром на костер, — сказал Святомир, и Богдан огрызнулся:

— Жаба давит?!

— Покойней, малек, — уже себе под нос буркнул Святомир. Богдан сделал вид, что не слышит.

— Вернемся часа через три, — пообещал Олег. Ему посоветовали:

— Одно там местом репу не парьте, уж потерпите малость.

— Ха. Ха. Ха, — раздельно выговорил Олег. И добавил с отвращением: — Ну как остроумно… ослоумно!

Горцы не знали, кто такой осел, и ответ был добродушным:

— Посохло остроумие, кормили-то плохо…

Олег счел за лучшее не отвечать. Яромир, взяв с собой Резана и Рвана, уже шел в сторону рощи, и землянин махнул "своим":

— Пошли! — изрек он сакраментальное.

Йерикка повесил на плечо пулемет, и это не показалось Олегу странным или смешным. Поход за репой и капустой в любой момент мог превратиться в схватку.

— Пошли.* * *

Через полчаса они вышли к Ольховой. Широкая, но мелкая река текла быстро, вскипая бурунчиками и рябью на перекатах и отмелях. Тут и там в нее вбегали ручейки, и Олег подумал, что летом тут настоящая парилка.

Шли молча. Каждый ловил себя на мысли, что, если и заговорит, что обязательно о еде. Йерикка шагал последним. Богдан — впереди, шагах в двадцати. Он вызвался сам, и Олег созерцал его спину с пятном между лопаток на рубашке: царило безветрие, припекало сильно — казалось, что не октябрь, а август на земле. Волосы у Богдана, падали на плечи и выглядели мокрыми — на самом деле они были просто грязными, и Олег знал, что его волосы — таких длинных он в жизни не носил, стригся-то полгода назад! — выглядят так же жутко.

Наверху, в небе, кругами ходили какие-то хищники, каких не водилось на Земле. Но повадки у них и тут были прежние — кружиться над мертвым или обреченным животным. Уж не над ними ли?..

— Смотри-ка, то что? — Богдан остановился и указал рукой вниз, на перекат. Олег всмотрелся, но Йерикка уже, кажется, понял — ЧТО. Пробормотав "Боги!" — он начал широкими, заверенными прыжками спускаться к воде.

Олег и Богдан, переглянувшись, заспешили следом. Тем не менее, когда они добежали до Йерикки, он, стоя по щиколотку в воде, уже смотрел, тяжело дыша, себе под ноги.

На перекате лицом вниз лежал горец. Длинные волосы шевелились в воде, и казалось, выброшенные над головой руки шевелятся тоже, словно убитый цепляется пальцами за камни на дне, боясь, что его унесет… Ножны меча, закрепленные за спиной, были пусты.

— Ничего себе… — тихо сказал Йерикка. Нагнувшись, перевалил убитого на спину. Богдан сдавленно охнул, Йерикка повторил: — Ничего себе…

Лицо убитого было наискось развалено ударом клинка, рану размыла вода. Череп и лицевые кости оказались прорублены. Йерикка нагнулся, снял рассеченную повязку, алую с черным силуэтом птицы. Сказал:

— Орлы… Нельзя его так оставлять. Помоги, Вольг.

Он взялся за плечи, Олег — за ноги. Ноги в кутах были как твердое палки, обтянутые мягкой холодной резиной, прикосновение к ним вызывало тошнотную дрожь.

Они опустили убитого на гальку, и Йерикка собирался обшарить его на предмет более точного выяснения того, кто он был, но Богдан выдохнул:

— Вниз…

Они уже давно отвыкли задавать вопросы в таких ситуациях — просто распластались на камнях, схватившись за оружие. И почти тут же увидели то, что увидел до них Богдан.

Шагах в ста, по другому берегу, бежал горец. Ее жал. без оружия… нет, в левой руке у него был пистолет, а в правой — обломок меча, рукоять и вершок лезвия. Лицо бегущего окаменело, перекошенное отчаяньем.

— Из четы Вийдана, — пробормотал Йерикка.

— Йой… — начал подниматься Богдан, но Олег припечатал его к гальке толчком в спину, прохрипев:

— Смотрите?

Все трое обмерли. Следом за бегущим по берегу мягко и быстро неслись не меньше сорока хангаров — потоком, массой, поблескивая вскинутыми саблями.

— Убьют его… — простонал Богдан. Йерикка, смертельно побледнев, ответил спокойно:

— Да. А вмешаемся — и нас тоже, и его мы не спасем.

Йерикка был прав. Но то, что произошло дальше, заставило Олега вцепиться в камни, снизывая кожу на пальцах. Он слышал, как дышит открытым ртом Богдан, как Йерикка словно откусывает воздух…

Орел понял, что ему не убежать. Хангары нагоняли его играючи, с садистокой неторопливостью, взвизгивая и клекоча на своем языке, смеясь… Горец не захотел умирать от удара в спину — повернулся и, что-то нечленораздельно выкрикнув, бросил во врагов сначала обломок меча, потом — пистолет, очевидно, пустой… Выхватил камас… но передний хангар, быстро нагнувшись, ловко и точно ударил славянина саблей в правое плечо — послышался злой выдох, короткий треск разрубаемых костей. Хангар отточенным движением вырвал саблю, дернув на себя — освобождая оружие и одновременно вгоняя его глубже, в середину груди.

Струя крови из распоротого легкого брызнула через рот выгнувшегося назад мальчишки. Второй хангар, пролетая мимо, прервал агонию ударом по шее наискось — голова упала на камни, следом рухнуло тело. Еще кто-то поддел отрубленную голову на конец копья, и всадники тучей заклубились над лежащим, топча обезглавленный труп конями.

Олег спрятал лицо в сгибе руки. Он ощущал себя скотом. И не поднимал головы, пока Йерикка не тряхнул его за плечо:

— Вставай, надо идти.

— Куда? — стараясь не заорать, спокойно спросил Олег.

— Богдан пойдет к нашим. А мы с тобой — по ручью. Надо посмотреть, что там творится.

Противоположный берег был пуст, лишь на камнях блестели кровавые пятна, да лежали разбросанные куски того, что было славянским парнишкой из племени Орлов. Голову хангары забрали с собой.* * *