Чтение 40–й страницы книги ~За други своя!~

— А твоя Земля?!

— Третья справа, — чуть повернул голову Олег.

— И ты?!.

— И я.

— А теперь?!.

Вместо ответа Олег положил протянутые руки на плечи Йерикки и уткнулся своим лбом в его лоб.* * *

К 15-му груденя (ноября) войска данванов, понеся в боях тяжелейшие потери, ценой неимоверных усилий, вытеснили основные силы славян из Древесной Крепости, Длинной, Мертвой, Оленьей и Лесной. Примерно десятитысячная славянская армия собралась на линии Белое Взгорье — Перунова Кузня; в тылу врага еще действовали пять или шесть чет. До того, как снег закроет все перевалы, оставались считанные дни. Сосредоточив до 70 % войск у Перуновой Кузни, данваны 18-го числа начали атаки перевалов — предприняли последнюю попытку дальнейшего наступления…

…"Братья, мы погибаем, — сигналил огонь в рассветном сумраке. — Братья, враг идет, превосходя нас стократно. — Братья, мы погибаем, братья, мы погибаем. Братья, на помощь. Все, кто еще может держать оружие — к Перуновой Кузне! Братья, мы погибаем, но не сдаемся. Братья, братья, братья…"

Огонь на склонах Перуновой Кузни было видно издалека…

…Три трупа были найдены в снегу возле камней. Их нашел Ревок — внезапно остановился, коротко свистнул, махнув рукой. Все подбежали к нему.

Убитые горцы лежали среди рассыпанных на снегу гильз, за валунами, из-за которых отстреливались, приняв свой последний бой.

Йерикка подошел к лежащему за крупнокалиберным ДШК парню. Убитый уткнулся лицом в снег у треноги, левой рукой закаменев на рукоятке. Из стиснутой в кулак правой высовывались высохшие былки вереска. Пулемётчика подорвали гранатой… Йерикка перевернул убитого, угрюмо сказал, не поворачиваясь:

— Орлик.

Оба других были убиты выстрелами в голову — во время перестрелки. Оттуда, где они лежали, хорошо просматривался пологий силон, и легко можно было себе представить, почему Орлик решил остаться именно здесь.

— Так остальные-то где? — Гоймир озирался в поисках трупов.

— Отход он прикрывал, — ответил Резан. — Не напороться бы… пока.

— Идемте, — поторопил Мирослав. Все знали, что в чете Орлика — его старший брат Борислав. Среди убитых его не было — и он еще оставался жив, когда Горд встречал Орлика, а потом рассказывал об этой встрече.

…Ушли недалеко. Не прошло и минуты подъема пологим склоном, как впереди послышались выкрики, ругань и остервенелый лязг стали. Всё то, что по традиции сопровождаетрукопашные схватки.

Остановившись, горцы переглянулись. И, не сговариваясь и не дожидаясь приказов, бесшумно заспешили вперед, пригибаясь к камням.

Путаясь в вереске и утопая в снегу, за грудой камней рубились люди. Четверо горцев, встав в кольцо, отбивались от двух десятков спешенных хангаров и горных стрелков. Под ногами сражающихся, в подтаявшем от крови снегу, лежали двое горцев, пятеро хангаров и двое стрелков. Еще один хангар полз в сторону, запрокинув оскаленное, застывшее лицо — из бедра хлестала кровь. Другой, сидя в снегу, подвывал, зажимая ладонью перерубленное правое плечо — меж пальцев выбегали веселые, яркие струйки. Четверо хангаров караулили лошадей, а в кольце горцев лежал, скорчившись и держась окровавленными руками за голову, пятый из мальчишек.

Это был остаток четы Орлика.

Резан первым молча вытянул из ножен меч. Йерикка спросил:

— Берем в клинки?

— А то… — процедил Гоймир, обнажая меч и камас. — Всё развлечемся… Этих, у коней — тишком, еще кто палить вздумает, а уж там…

— А там ясно, что твой день, — прервал его Резан. — Пошли…

Олег, уже несколько секунд ощущал буквально непреодолимое желание драться. Рефлекс… Самое простое решение при виде врага — убить его, сразу и на месте. Бросок — и ощутить, как меч с хряском рубит чужака, увидеть, как валится мертвый разоритель, пришелец…

Похожие в своих плащах на странных бесшумных птиц, горцы скользили вперед, замахиваясь камасами. Часовые рухнули, даже не вскрикнув, но захрапели, забились кони, и хангары со стрелками — те, кому не хватило места вокруг тесно сплотившихся славян — обернулись навстречу приближающимся прыжками горцам.

Кто-то режуще, пронзительно засвистел. Кто-то заулюлюкал.

— В клинки!

— Рысь! Бей!

Резан прыгнул в воздух, словно подброшенный катапультой. Обеими ногами ударил двоих в грудь, полетел с ними наземь… Окруженные при виде помощи обрадовано заорали,стуча камасами по мечам. Олег успел заметить среди прочих Борислава, которого немного помнил, и подумать, как повезло Мирославу…

Кривоногий хангар рубанул Олега поперек груди — руки и тело сработали автоматически: нырок под кривое лезвие, удар сзади по спине, где слабее броня — изо всех сил! Тело хангара изогнулось, из судорожно открывшегося рта выплеснулась кровь. Олег отскочил назад и в сторону, ища взглядом нового противника.

На Йерикку насели трое. Олег рванулся ему на помщь… и замер, разинув рот. В помощи Йерикка не нуждался. Больше того — словно и не заметил напавших на него. А Олег тоже не заменил толком, что, собственно, Йерикка сделал. Просто один хангар стоял без головы, другой — валился на спину с рассеченной от ключицы до солнечного вместе с панцирем грудью, а третий — с изумлением провожал взглядом летящую в воздухе правую руку с куском плеча. Йерикка прыгнул вперед, отбивая штык, направленный в живот Святомиру…

Второй противник Олега — молодой стрелок — оказался куда опасней хангара. Он ловко отбивал, удары меча и камаса прикладом и стволом винтовки, то и дело умело выкидывая вперед штык, с которым Олегу совсем не хотелось знакомиться ближе. Разозлившись, Олег отскочил, вдвинул камас в ножны и пошел вперед, рубя обеими руками — сделав ставку не на меткость, а на силу удара. За последние месяцы он, несмотря на нерегулярное писание, недосып и напряжение, как-то резко прибавил в силе и сам это замечал.

— Хах!.. Хах!.. Хах!.. Хах!.. — зло выплевывал Олег, шаг за шагом тесня стрелка.

Бледное лицо в капельках пота качалось перед ним, прилипли ко лбу выбившиеся из-под шлема волосы. На секунду мелькнула мысль — крикнуть ему, чтоб бросил винтовку. Не бросит. Да и что потом? Резан первый снесет ему голову — уже безоружному, к славянам, которые служат данванам, горцы беспощадны.

Кто ты такой, парень? Где ты родился и жил? Почему пошел на службу к врагу? Что заставило тебя, чем обидели твои братья с северных гор? Или ты поверил какой-то лжи? Или хотел разом заработать?..

… - Хах!.. Хах!.. Хах!.. Хах!..

…Нет, я ничего не имею против ТЕБЯ. Но я ненавижу ту силу, что надела на тебя эту форму, дала в руки эту винтовку, настроенную на твою биочастоту, и послала в бой. Я ненавидел ее всегда, эту силу. Просто раньше я не сталкивался с ее открытыми проявлениями и не понимал своей ненависти. Она была таким же словом, как «дружба», "любовь", «верность» — и, как эти слова, обрела, плоть лишь тут, на войне…

… - Хах! Хах!..

…Врут, что человек бывает бессилен перед обстоятельствами. Выбор есть всегда. Я мог уехать на юг и, может быть, был бы уже дома. Я мог бы и потом — не столь давно! — покинуть Мир. А ты мог бы сейчас сражаться с нами плечом к плечу. Раз ты здесь — значит, ты виновен. Даже не передо мною, нет. Перед своим Миром. Перед моим Миром. Перед нашим Миром. Какую судьбу несешь ты ему на своем штыке, которым так ловко владеешь?!.

…Ты уже почти один, парень, и мои друзья добивают тех, кого, может быть, звал друзьями ты. Ты видишь это? Видишь… И хочешь отомстить, я это чувствую по твоему лицу, по силе и стремительности ответных бросков. Ты уже не жить хочешь, а заколоть хотя бы одного врага — меня. Жаль, но я дерусь лучше тебя, парень. Я дерусь лучше…

…-Хах!

Олег отступил, в сторону и назад. Стрелок выпустил винтовку, склонил голову набок. Ноги его подломились куда-то вперед и влево, он неловко сел в вереск, в потоптанный снег, поднеся левую руку ко лбу. Потом бесшумно упал на спину — по волосам текла кровь.

На войне не бывает обманутых. Обманывают лишь того, кто сам хочет обмануться.

И нет на войне невиновных. Виновны все. И те, кто делал, дураков, манекенов из этих ребят… и даже из хангаров. И они — охотно и быстро поверившие в сказку, в сказку о рае без памяти, о том, что проще и лучше ни к чему не стремился и ничего не хотеть.

И мы. Потому что мы нашли самый простой выход. Как всегда — самый простой и самый быстрый выход. Убивать — вместо того, чтоб попытаться открыть им глаза.

Утешает лишь то, что мы все-таки виноваты меньше. Мы никому не обещали рая — и раз люди вышли защищать нашу жизнь, не дожидаясь обещаний — значит, не так уж плоха этажизнь.

И разве наша вина в том, что не получается без убийства дать отпор тем, кто покушается на наш мир… Мир? Много раз пытались — и в истории Земли, и здесь, наверное, да и на других планетах — точно. Выходили навстречу с Библией… или со сборником статей экуменистов, или там Бердяева какого-нибудь… Таких рубили и стреляли, даже не выслушав. И с особенным наслаждением — безоружного убивать легче…

Поэтому мы вышли с мечами и автоматами. А говорить начнем потом — для тех, кого заставим считаться с нами.

Это ужасно. Но что поделать, если получается ТОЛЬКО ТАК?

А вину — ее мы возьмем на себя… Не переломимся под ее грузом, вынесем ее тяжесть, как вынесли в этих горах тяжесть войны…* * *

— Так оно и стало, — Борислав в последний раз бросил, камас в снег, выдернул его и аккуратно вытер плащом. Глаз не поднимал, все вокруг смотрели сочувственно. Тяжело рассказывать о поражении и гибели друзей…

Горцы находились на склоне Кузни. Место было не самое удобное — холодный ветер резал лица и полировал лед, с которого давно сдул весь снег, слышалась в отдалении перестрелка, а внизу, в долине, на юго-западе, легко различалось движение врагов по дорогам.

Раненый саблей в голову Свет спал. Его брат Денек сидел над ним, закинув ноги спящего краем своего плаща. Данок и Святослав — двое других уцелевших из четы Орлика —сидели рядом, плечо в плечо,

— Как станете? — спросил Гоймир. Борислав ласково провел рукой по волосам приткнувшегося к нему Мирослава, оглянулся на своих и ответил:

— А бери нас с собой, князь-воевода. Бери да и веди туда, где бой. Сгинем, не то победим — так вместе, хватит розно войну воевать.

Гоймир не задумался даже — кивнул. Над чем тут было думать.

— Тринадцать человек — это уже похоже на чету, — обрадовано заметил Йерикка, хлопая Борислава по плечу. Тот ответил тычком в бок.

Олег зевнул. Объединились — и хорошо, а он хотел спать. И, наверное, улегся бы, выбрав место потише и завернувшись в плащ, но заметил, что Ревок слушает плейер, а там вспомнилось — Йерикка слушал на нем классную группу… как же она называлась? "Уличный полк", вот как! Он наклонился к Ревку:

— Что слушаешь? "Полк"?

— Угу, — Ревок открыл глаза.

— Дай, а? — попросил Олег. Ревок охотно снял наушники:

— А бери.

Олег прицепил наушники. Музыка и слова не были похожи на музыку той песни, которую он слушал перед страшным походом по скалам, слова — тоже, но что-то роднило их… Безжалостная пластика мелодии и холодная определенность слов, говорящих о единственном достоинстве человека — мужестве. От песни странная дрожь пробегала по коже, словно меч уже был в руке, и блестели рядом клинки друзей, а впереди — сабли врагов… И все было определённо — в который раз уж…… -…он из породы одиноких волков,С каждым шагом наживая врагов,Тем гордясь, что себе он не врет —Онпротив шерстиживет!Мой приятель — беспечный ездок,И асфальт он привык растирать в порошок!Из пятидясти зол выбирая все сто —Неизменно идет под огонь!Мой приятель — беспечный ездок,И рычаг передач для него — как курок!Он плевал на успех!Он один против всех!Направление — только вперед!Газ до отказа — он непобедим!Газ до отказа — а там поглядим!И кто его знает, где шаг через край!Газ до отказа — одной ногой в рай!Газ до отказа — он непобедим!Газ до отказа — а там поглядим!И кто его знает, где шаг через край!Газ до отказа — одной ногой в рай!

Музыка стала стихать, но злой юный голос стегнул, как снайперский выстрел:

— Еще! — и вновь загрохотало: — Газ до отказа…

Олег вернул Ревку плейер и хотел спросить, почему он это слушает, ведь тут полно вещей, ему непонятных. Но не спросил. Ему вспомнился «Парус» Высоцкого — тоже вроде бессмысленная песня, но поди ж ты — от нее сами собой напрягались мускулы… Сам Высоцкий говорил: "Есть еще песни настроенческие", — это как раз про «Парус». Вот и Ревок, наверное, слушает эту песню, как настроенческую… А еще Высоцкий говорил: "Песня-беспокойство.

Олег раздумал пока спать. Он прошелся, разминая ноги, вокруг стоянки, вспоминая «Парус» целиком. Никак не получалось, лишь билось в голове:— Парус! Порвали парус!Каюсь!Каюсь!Каюсь!

Во взвинченном настроении он подсел к Йерикке — тот тоже не спал, читал, завернувшись в плащ, книжку, которую вытащил сегодня из рюкзака одного из убитых стрелков. На потрепанной обложке двое небритых граждан в шкурах и с каменными топорами волокли на жерди оленя. Печатные буквы глаголицы сообщали, что авторы труда — некие Стамеска и Фасонский, а название — "История славян без преувеличений и прикрас". Фамилии показались Олегу странно знакомыми, и он обратился к Йерикке:

— Интересная книжка?

Разговаривать не вслух, кстати, оказалось просто и немного смешно. Олег сперва боялся, что начнет слышать мысли всех подряд, но оказалось, что слышать можно только того, кто умеет «говорить» и лишь тогда, когда он именно к тебе обращается. Действительно "читать мысли" могут только настоящие волхвы, объяснил Йерикка. Вот сейчас он, не отрываясь от книги, ответил — а Олег уловил, что какой-то частью сознания Йерикка продолжает ее читать:

— Весьма. Массовый тираж, новый взгляд на историю, даже напечатана, как видишь, не линейным алфавитом… Очень поучительно. Вот, послушай… "Не оставляет никаких, сомнений, что государственность славянам была привнесена извне, от хангаров. Об этом говорит ряд хангарских топонимов и гидронимов в южных областях населенных славянами земель, да и само название народа — «славяне» — произведено от хангарского «шалваан» — «раб», что точно указывает на подчиненной положение наших предков по отношению к хангарам, составлявшим в тот период правящую верхушку племен. Помимо этого, следует признать, что даже с такой вещью, как обработка металлов, славян познакомили хангары — до этого они использовали каменные и костяные изделия. И лишь примерно двести лет назад — дата совпала с началом затяжной гражданской войны в ХаннаГаар — славянские племена освободились от своего подчиненного положения, перейдя в силу отсутствия привычки к самостоятельности к анархически-феодальным войнам, продолжавшимся вплоть до прибытия данванов. В народном сознании славянскими националистами были специально искажены и смешаны во времени исторические события, Схема автономного возникновения раннефеодального государства и заявления о том, что именно у славянских князей-южан находились в вассальной и даннической зависимости хангары — позднейшее исправление, тщательно внесенное в летописи, скорее всего, во времена князя Буривоя, при котором были изгнаны хангары и началась анархия. Новейшие исследования четко и неопровержимо доказывают, что славяне как народ не способны к самостоятельному развитию и мало-мальски серьезным открытиям и деятельности. Ешё более смешными и наивными представляются в свете современной науки так называемые «былины», охватывающие якобы имевшую место "многосотлетнюю историю славянской государственности". Былины эти так же складывались в последние сто-сто пятьдесят лет одержимыми националистическими комплексами фальсификаторами и активно внедрялись в сознание народа, чем подменялась реальная история. Еще более неисторичны и даже опасны те из былин, где поддерживается идея существования неких иных миров и напрямую говорится, что славяне пришли с одного из них. Такая интерпретация действительности — а точнее, ее искажение — дань все тем же неутоленным комплексам и нежелание признать имевшее место многовековое подчиненное положение народа славян. Грандиозная фальсификация — вот что такое «история», поднимаемая на щит недобросовестными исследователями и служащая знаменем бандитствующим националистам-северянам из полудиких горных племен." Вот так.

Олег, уже давно очумело хлопавший глазами, спросил вслух:

— Что это, Эрик?!

— Да ничего, — со странным удовольствием отозвался рыжий горец. — Это просто значит, что тебя не существует, например. А что ты так удивился? Не знаешь, что такое психологическая война? Не читал на своей Земле ничего похожего? Жило-было грязное быдло, потом пришли умные и добрые дяди и это быдло из грязи вытянули, но оно в силу своего хамства, отплатило черной неблагодарностью… Ничего нового… Если вот такую книжечку ввести в качестве учебника в школах — уже через двадцать лет от славян на юге и духу не останется! — Йерикка помолчал и продолжал: — Когда наши предки жили на Земле и не назывались еще именами разных племен, часть из них — те, чьими прямыми потомками стало племя Рыси — жила на большом острове в море… Былины не говорят, как назывался остров, как называлось море, когда точно это было, что заставило наших предков уйти с острова искать новую землю… Но сохранился Плач Уходящих. На древнем языке он складный, а на нашем — так, не очень… Я сам, — Йерикка вдруг смутился, — в общем, я сам сделал перевод. Там сказано об опасности потерять понять… Вот, послушай…Горести прошлые не сочтешь,Однако горести нынешние горше.На новом месте вы почувствуете их.Все вместе.Что вам послал еще Бог?Место в Мире Божьем.Распри прошлые не считайте.Место, что вам послал Бог,Обступите тесными рядами.Защищайте его днем и ночью.Не место — волю.Будем опять жить,Будет поклонение богу,Будет все в прошлом —Забудем, кто есть мы!Где вы побудете,Чада будут,Нивы будут,Хорошая жизнь —Забудем, кто есть мы!Чада есть — узы есть —Забудем, кто есть!Что считать, Боже.Рысиюния чарует очи.Никуда от нее не денешься,Не излечишься от нее.Не однажды будет, услышим мы:Вы чьи будете, рысичи,Что для вас почести,В кудрях шлемы,Разговоры о вас?Не есть еще —Будем Ее мы… (1.)

Йерикка вздохнул и словно точку поставил: — Эти слова написаны четыре тысячи лет назад. Предки данванов, может быть, еще не ушли с Мира. Предки хангаров еще не построили свои вонючие города. Эти слова — БЫЛИ. Мы — БЫЛИ. Вот — моя вера. А это, — Йерикка тряхнул книжкой, — даже не яд. Рвотное. Тошнит.

1. Дешифровки Фестского диска, приведенная здесь, выполнена в 80-х г.г. XX века геологом Геннадием Гриневичем. Специалистами она, конечно же, признана неверной (как и все попытки обосновать научно многотысячелетнюю древность славянства!), но я-то пишу НЕ ИСТОРИЧЕСКИЙ роман! (от автора)

— Остров и море… — повторил Олег. — Эрик, а остров назывался не Крит?

— Не знаю, — сожалеюще ответил Йерикка. — В былинах не сказано, я же объяснил…

Они долго молчали, глядя на вечно чистую от облаков и совсем близкую вершину Перуновой Кузни. Потом Йерикка поднялся и сказал, отбросив книжку:

— Пошли.

Олег не удивился — он поднялся тоже и зашагал за Йериккой по расщелине, защищавшей их от ветра, вылизывавшего кругом лед цвета бутылочного стекла. Йерикка, не поворачиваясь, бросил через плечо:

— Рассвет мы встретим на вершине, Вольг.* * *

Олег зачерпнул колкий, сухой снег и, подержав в ладони, вытер им лицо. Идти становилось все труднее — не потому, что приходилось лезть по скалам, под ногами лежала тропа… но шагать на крутизну не хватало дыхания. Ветер кидал в лицо снежную крошку и тянул назад за плащ. Видно было, как развеваются выбившиеся из-под повязки волосыидущего впереди Йерикки.

Они вышли из-под прикрытия гряды — и Олег невольно встал, сбычив голову и задохнувшись. Ветер тек с вершины Кузни — ледяной, ровный и жесткий, как тысячи стальных прутьев… Отвернуть голову было нельзя — надо видеть, куда ногу ставишь, хряпнешься — костей не соберешь… и лицо почти сразу начало неметь. Олег судорожно закрыл его нижнюю часть плащом и с изумлением посмотрел в спину Йерикки, который даже не сгибался — шел себе и шел, плотно ставя ноги.

— Куда мы идем?! — только теперь, спросил Олег. Он выкрикнул эти слова, и ветер разорвал их в клочья и унес в долину. Йерикка не остановился, не повернулся, не пошевелил спиной. — Эрик! — в голосе Олега прозвучало раздражение, он споткнулся, с трудом удержался на ногах — махнув рукой, восстановил равновесие. — Эрик! — закричалон еще раз.

Рыжий горец обернулся. Его лицо было лицом с барельефов заброшенной крепости — волосы плыли в струях ветра, как в воде,

— Что? — он стоял шагов за сорок, но ветер принес его слова такими, словно Олег находился рядом с ним. — Что тебе нужно?

— Мне?! — не удивился даже — поразился Олег. — Это ТЫ меня куда-то ведешь!

— Ну так идем, — Йерикка начал поворачиваться, и Олег поспешил за ним, оправдываясь:

— Просто очень холодно.

Йерикка немедленно развернулся вновь со словами:

— Ну так вернемся.

— Нет, — с трудом ответил Олег, — пойдем, ничего…

— Холод, — спокойно сказал Йерикка, и ветер вновь бросил его слова в лицо Олегу, — просто изнанка тепла. Нет холода. ВООБЩЕ нет.

Дальше они шли и шли в молчании. Олег мучился от ветра и холода… и размышлял над словами Йерикки. На первый взгляд они казались бессмыслицей… или хуже того — чушьювроде той, которую с умным видом изрекают положительные герои американо-самурайских боевиков. Но чем больше Олег повторял эти слова про себя, тем больше казалось ему — Йерикка сказал что-то очень и очень важное. Возможно, даже самое важное в жизни.

ХОЛОД — ПРОСТО ИЗНАНКА ТЕПЛА.

НЕТ ХОЛОДА.

ВООБЩЕ НЕТ.

Да что же это такое, вот привязались!

Он думал над этим до самой вершины…

…Здесь не было ни снега, ни льда — плоская гранитная площадка цвета запекшейся крови, диаметром шагов двадцать, вознесенная на высоту четырех верст! Ветер дул настолько ровный и сильный, что странным образом не ощущался. Со всех сторон у самых ног лежали ущелья, пропасти, а дальше в снеговом заряде виднелась Оленья Долина. Вставало беспощадно холодное солнце, его лучи гнали по скалам плотные быстрые тени, дробились и вспыхивали в стеклянных щитах ледников, как сотни прямых окровавленныхмечей.

— Эта гора называется Перунова Кузня, — сказал. Йерикка. Он стоял, навалившись на ветер и упершись мечом — обнаженным и сверкающим, словно солнечный луч — в камень, Плащ, волосы — все неслось вместе с ветром, и Олегу почудилось, что вершина Кузни тоже летит в прозрачном, безжалостно-равнодушном небе. Летит и вращается, вращается… Не выдержав, Олег зажмурился, но слова Йерикки обожгли ударом хлыста: — Открой глаза!

— Кружатся голова, — с трудом ответил мальчишка. — Высоко!

— Холода не бывает. Высоты — тоже, — послышался голос Йерикки. Он отстегнул плащ, сбросил повязку — ветер унес их, словно диковинных птиц, а волосы Йерикки, взлетев струями расплавленной бронзы, вспыхнули на солнце. Меч, становясь из солнечно-золотого синим, как вечернее небо, качнулся в его руке. Йерикка взмахнул им и вонзил, в камень на пол-ладони — брызнула крошка. Спокойными, неспешными движениями рыжий горец снял куртку и рубаху, бросил их под ноги. Ветер, как показалось Олегу, засвистел злее, полосуя обнаженное до пояса тело, с которого еще не сошёл летний загар… но Йерикке было плевать на холод и ветер. Он взялся за рукоять меча… и Олег не успелдаже дернуться — Йерикка ПЕРЕТЕК к нему, а скругленный, но заточенный, словно бритва, кончик клинка качнулся перед его лицом.

— Ничего и никогда не бывает, — шевельнулись губы Йерикки. — Есть Утро, Воин, Меч и Дорога. Воин несет Меч Дорогой, а с ним приходит Утро. Тут, где Перун наковывал на свой тупик стальное острие, чтобы изгнать Змея, на вер шине Кузни, воздух чист ото лжи, и я говорю правду. Сними одежду.

Не отодвигаясь от меча, Олег негнущимися пальцами сбросил плащ, вылез из жилета и куртки.

Холодно.

Очень холодно.

Это все, о чем он мог думать. Я же замерзаю, я замерзаю тут нафик, а этот тип вроде бы даже смеется — уже не зло, а сонно подумал Олег. Но Йерикка не смеялся. Он стоял — ноги на ширине плеч, меч у лица Олега — и редкое, глубокое дыхание облачками пара срывалось с его губ, таяло в воздухе. Олег с трудом обхватил себя руками за плечи и ощутил, что кожа у него ледяная и твердая от холода.

— Там, — меч Йерикки взметнулся, — мир, из которого приходит к нам Огнива, жизненная сила. Представь ее себе — представь так же, как меч в своей руке! — Олег с удивлением понял, что он и правда держит в руке меч — и когда успел подобрать?! — Представь себе ее — пламя, пылающее в твоей душе! — голос Йерикки странно, звонким громом гонга, отдавался вокруг: в небе, солнце, камнях, ущельях, ветре, воздухе… — Пламя такое холодное, что можно обжечься! ОЩУТИ ЭТО ПЛАМЯ!!!

Олег был, как ледяная статуя… или кусок гранита, просто холодный выступ на вершине Перуновой Кузни. Он так и останется здесь — каменный мальчишка, погибший непонятно почему…

…Но белый огонь и правда горел где-то перед глазами. От него не шло тепла… но он странным образом грел. Это было глупо, но это было так — белое пламя поднималось из центра медленно вращающегося коловрата… и Олег понял, что смотрит на свою собственную грудь, на татуировку. Это пламя оставалось единственно живым в нем, умирающемили уже умершем от холода.

— Что это? — спросил Олег, и голос показался ему самому глухим и несвязным, будто и впрямь заговорил камень. Ответа не было. Олег поднял голову — и сумасшедшее небо Мира — с солнцем, узкой кривой полосой Ока Ночи, Невзглядом и всеми дневными звездами — рухнуло на него…

…Олег открыл глаза.

Йерикка стоял напротив в прежней позе. И ничего не изменилось.

Кроме одного — Олегу больше не было холодно.

Сперва он подумал, что окоченел до последней степени. Но пальцы шевелились, шевелились губе, а ни ветра ни холода не ощущалось. Олег посмотрел вокруг. Кажется, у него кружилась голова? Странно…

Он поднял вверх, в небо, руку с мечом. Йерикка синхронно повторил его жест, и Олег услышал голос друга:Щит Дажьбожий,Солнце славянства,Прими мое дело.Прими мою службу.Отринь от неправды.Отринь от измены,Отринь от страха,Отринь от соблазна!Пусть так случится,Как сказано, станет,Об этом прошу я,Дажьбог Сварожич!

В следующий миг Олег вскинул меч и первый раз в жизни ПРЕДУПРЕДИЛ удар Йерикки — с такой силой, что тот рухнул на колено, а выбитый меч зазвенел по камню.

Смеясь, рыжий горец подобрал орудие и, покачивая головой, долго смотрел на растерянно моргавшего Олега, пока тот не спросил:

— Что со мной?!

— Посмотри вокруг, — сказал. Йерикка.

Олег огляделся. И понял, что это — ЕГО мир. Навсегда. Понял, что жизнь сложится, как ему нужно. Что он добьётся чего хочет и одолеет любую беду. Мир был прекрасен, он был полон тайн, он звал, манил, обещал. Наверное никогда еще так Олегу не хотелось жить, никогда не радовался он жизни и не воспринимал ее так ярко и полно. И никогда не думал так спокойно о том, что ее — эту жизнь — можно отдать за все вокруг. И — о том, что придётся много драться, и не только здесь драться… но ощущал, что и на этом пути его ждет успех.

Он смотрел на мир глазами волхва.

— Эрик, — тихо сказал Олег, — если ты видишь то же, что я, и чувствуешь то же — я тебе завидую. У тебя это было много лет, а я прозрел только сейчас…

— Пошли, — весело ПОДУМАЛ Йерикка, — мне еще одежду надо найти!

ИНТЕРЛЮДИЯ:

К ВЕРШИНЕНу вот, исчезла дрожь в руках,Теперь — наверх!Ну вот, сорвался в пропасть страхНавек, навек.Для остановки нет причин —Иду, скользя…И в мире нет таких вершин,Что взять нельзя.Среди нехоженых путейОдин путь — мой,Среди невзятых рубежейОдин — за мной!А имена тех, кто здесь лег,Снега таят…Среди нехоженых дорогОдна — моя!Здесь голубым сияньем льдовВесь склон облит,И тайну чьих-нибудь следовГранит хранит…И я гляжу в свою мечтуПоверх головИ свято верю в чистотуСнегов и слов!И пусть пройдет немалый срок —Мне не забыть,Что здесь сомнения я смогВ себе убить.В тот день шептала мне вода:Удач — всегда!..А день… какой был день тогда?Ах да — среда!(Стихи В. Высоцкого.)* * *

Корчма у перевала стояла всегда, сколько помнили себя жители этих мест. И сейчас в ней хватало посетителей — чета Гоймира обнаружила у коновязи не меньше полусотни засёдланных лошадей, которым лишь вынули изо ртов мундштуки — чтоб те могли поесть и попить. Расположившись на склоне холма, среди заснеженных деревьев, горцы наблюдали за корчмой, пытаясь понять, кто там обосновался. Вообще-то оборона проходила западнее, но мало ли…

— Хангары? — озабоченно шепнул Олег. Йерикка, не отрывавшийся от бинокля, уверенно возразил:

— Нет. Клейма разные, седла разные, потники разные… Похоже, это лесовики.

На всякий случай страхуя друг друга, горцы начали перебираться к корчме, из которой слышался шум, пение и выкрики. Входить сразу никто не стал. Война научила не доверять даже очевидным вещам. Распластавшись по стенам, взяв на прицел двери, ребята осторожно заглядывали в окна…

Им открылась удивительная и отрадная одновременно картина. За столами в большом зале, не снимая оружия, ели и пили самогон не меньше полусотни разно одетых и вооруженных людей, среди которых оказалось и несколько знакомых лиц — жителей соседних с Рысьим Логовом лесных весей, которые остались прикрывать Сохатый Перевал. Среди общей массы выделялся молодой священник в рясе, из-под которой виднелись сапоги со шпорами, а поверх нее висели наперсный крест, маузер в деревянной кобуре и ППС. Подперев голову рукой, он, пожалуй, внимательней всех слушал высокого парнишку в кожаной куртке, с наганом на поясе — с круглой… гитарой (Олег так и не узнал, как называется этот инструмент) наперевес он ходил между столов и, подмигивая людям так задорно, что они непременно улыбались в ответ, распевал дурашливо:Где я только не был,Чего я не отведал —Березовую кашу.Крапиву-лебеду…Только вот на небе яНи разу не обедал…

— он поник головой, удрученно вздохнул, а потом вскинулся и, подмигнув священнику, елейно закончил:Господи,Прости, меня —Я с этим обожду!

Лесовики захохотали, глуша еще певшего мальчишку. Священник ловким движением прихватил светлую прядь и, пригнув парня к себе, щелкнул в лоб:

— Хорошо поёшь, стервец!

— Благословил, батюшка, — улыбаясь, певец потер краснеющий лоб. Хохот усилился.

— Наши, — кивнул Йерикка. — Вот и Колька Белев… Пошли, только спокойно, без эффектов, а то еще стрельба начнется…

…Горцы вошли внутрь одновременно с тем, как со второго этажа в сопровождении хозяина появился хорошо им знакомый человек.

— Степаньшин! — закричал Гоймир. — От то! Откуда ты?!

Оборвав разговор на полуслове, Степаньшин несколько секунд недоуменно смотрел на худощавого парня с обветренным лицом и длинными волосами, потом грянул:

— Гоймир?! Во! Чтоб вас всех, да про вас же говорили, не то газом вас задушили, еще что…

— И ты на веру взял?!

Возникла неконкретная суматоха. Горцы начали дружно рассаживаться за столы, переговариваясь с лесовиками и оказавшимися тут же несколькими мужчинами и мальчишками из других племен. Кто-то, увидев ребят Орлика, спросил, где он сем.

— Убили по-за-вчера, — мрачнея, ответил Борислав, шваркнув на стол легкий шлем.

— Ясно-о… — протянул кто-то.

— А Гостимир-то где, Гостимир?! — весело крикнул Колька, настраивавший свой инструмент. Они с Гостимиром были соперниками — ну, и друзьями тоже. Что-то я его не вижу?!

— Гостимир? — Гоймир взглянул на Олега. Тот налил себе пива и спокойно сказал: